Девственная любовница

Итак, в то время, когда я совратил Лилиан, мне улыбалась удача. Семья её была достаточно известной, однако отец слыл транжиром и спустил целое состояние, раньше времени вогнав в могилу жену. Эта женщина была святой и безропотно прощала свою заблудшую дочь, никогда не обделяя её материнской любовью и советом. Однако спустя несколько лет она скончалась.

Как-то вечером Лилиан пришла ко мне в подавленном настроении, вся в синяках и кровоподтеках. О нашей интрижке узнали, и отец, напившись полынной водки, нещадно избил дочь. Он лягнул её так, что она повалилась на пол, прыгнул ей на грудь и вышвырнул вон.

Я взял её к себе. Никогда не забуду наши первые попытки вести домашнее хозяйство. Мы сняли маленькую квартирку без мебели, и первой нашей покупкой стал матрас, набитый сушеными морскими водорослями. Стоил он пять франков. Он был разложен на полу, а под один его край подкладывалась походная сумка, служившая одновременно валиком и подушкой. Мое материальное положение становилось, однако, все лучше, и из разрозненных предметов меблировки, которые мне удавалось приобретать на самых дешевых аукционах, я со временем сумел создать для Лилиан миленький домик, уставленный причудливым антиквариатом, изящной, старинной мебелью, и увешанный картинами, которые я выгребал из всех дыр и углов во время моих странствий.

Каждое лето мы отправлялись в незабываемое путешествие. Я возил её в Англию, Италию и Швейцарию, где мы вместе карабкались по горам и обследовали ледники. Потом здоровье её начало постепенно ухудшаться, и я превратился в сиделку у постели больной. Теперь она осталась одна на этом свете. Мать её умерла. Братья и сестры не хотели с ней знаться. Иногда к нам заваливался её вечно пьяный, беспутный отец и клянчил каких-нибудь старых лохмотьев и серебряной мелочи. Бессчетное количество раз она спасала никчемного виновника своего нынешнего состояния от гибели, бесчестья и голодной смерти.

Кроме меня, никто за ней не присматривал. Целую зиму я провел у постели Лилиан, мучимой острыми приступами суставного ревматизма; половину этого времени она никого не узнавала. Ела она только из моих рук, и на протяжении трех месяцев я не давал угаснуть огню в камине ни днем, ни ночью. Превратившись в её сиделку, я был безмерно счастлив. У самого у меня здоровье было в полном порядке: я никогда в жизни не болел.

Однако летом 1895 года у неё развились признаки сердечной недостаточности, унаследованной от матери, и с тех пор она стала инвалидом. Я видел, как постепенно красота покидает её прелестные черты; все шло к худшему. Она озлобилась. Я не жаловался. Я не верил докторам, не оставлявшим мне никакой надежды. Я пытался выходить мою Лилиан, я баловал её, заставляя забывать о том, как серьезно она больна.

Такова была моя жизнь зимой 1897 года: дела стоят, моя верная любовница страдает от смертельного недуга, проводя почти все время в постели, а я мечусь, готовый на все ради денег, и бьюсь над новыми химикатами.

Эрик Арвель – Джеки

Сони-сюр-Марн, 23-е декабря 1897

Дорогой Джеки,

Я был настолько занят отправлением рождественских открыток, что совсем не имел времени написать и поблагодарить Вас за великолепную подборку книг, большинство из которых для меня новы и будут прочтены с огромнейшим интересом. Лилиан обещает, что сама займется ими по приезде в Ниццу, так что, как видите, Вы сделали приятное более чем одной душе.

Рад сообщить, что ртуть в виде синего шарика, каскара и подофиллин показали себя превосходными лекарственными препаратами для собак, и если Вы пожелаете, я предоставлю Вам все детали, и это даст Вам возможность сбивать температуру с быстротой молнии.

Нам хотелось бы знать, есть ли у Вас какие-либо неотложные дела в следующую субботу? Если нет, приезжайте и проведите день с нами, поскольку Вы просто непременно должны отведать наш рождественский пудинг. Вместе с тем, мы бы вовсе не хотели помешать семейным торжествам.

Ещё раз благодарю Вас, с наилучшими пожеланиями Вам и Вашим близким,

С искренним уважением,

Эрик Арвель

Никаких новостей от Лилиан лично, только это приглашение на рождественский обед. Я решил никуда не ходить, хотя был совершенно свободен, и написал вежливое извинительное письмо.

Все трое были в Ницце, и я предполагал, что никогда больше не буду "иметь" мою Лилиан. Что касается причины, помешавшей ей встретиться со мной в ту зиму, после нашего первого свидания, то я не знаю её и по сей день, хотя теперь кое о чем догадываюсь.

Я принял решение не беспокоить девушку, однако 30-го декабря я отправился с презентом для матери и дочери в бюро Арвеля на рю Виссо и послал маман следующее письмо. В предыдущие годы я дарил только bonbons13.

Джеки – мадам Арвель

Париж, 30-е декабря 1897

Дорогая Мадам,

Позвольте мне первому или, во всяком случае, одному из первых пожелать Вам здоровья, благополучья и всего наилучшего, чего Вы пожелали бы сами себе и своим близким, в наступающем году и во многие последующие лета.

В знак признательности за Ваше гостеприимство и в доказательство того, что я не забываю Ваших вкусных и скоромных (обильных) ужинов я беру на себя смелость преподнести Вам маленький презент – зонтик.

Мадемуазель, Ваша прелестная дочь, всегда была столь добра ко мне всякий раз, когда я наведывался к Вам, что я хочу засвидетельствовать мое к ней почтение и попросить её принять флакон с нюхательной солью, который будет ей весьма полезен, когда она возьмет банк в Монте-Карло.

Желаю ей также счастливого нового года и воплощения всех её грез в 1898 году.

Если подарки мои покажутся Вам никудышными, прошу меня простить, приняв во внимание искренность намерений.

Теперь, смею надеяться, Вы извините мой не приезд на Рождество, поскольку мы по устоявшейся традиции отмечаем его как чисто семейный праздник в нашем парижском доме.

Жму руку месье Арвелю и желаю ему также всех благ в будущем году; к этому мне нечего добавить, ибо ему известно, с какой искренней симпатией я к нему отношусь.

Обе вещицы я выслал по почте на адрес его конторы на рю Виссо.

Преданный Вам,

Джон С..

Пожалуйста, сообщите мне адрес г-на Арвеля и день Вашего возвращения с тем, чтобы я мог выслать его газеты и журналы в Ниццу.

Да, совсем забыл про собак! Как я мог забыть кровь Смайка и Салли Брасс – мою родную плоть и кровь – у меня нет сердца!

Потому со всей серьезностью желаю счастья в новом году Лили, Блэкамуру и всем остальным от себя и от имени моей собственной своры. Да будет так!

Лилиан – Джеки

Сони-сюр-Марн, 2-е января 1898

Дорогой г-н С…,

Маман и я были несказанно тронуты Вашей добротой, получив от Вас два столь восхитительных подарка.

Надеюсь, мне придется воспользоваться нюхательной солью для той цели, ради которой Вы мне её презентовали. По правде говоря, я не верю в то, что это удастся, поскольку мне не настолько везет, а кроме того, в азартные игры я не играю.

Мы от всего сердца признательны Вам и за Ваши пожелания. Мы же в свою очередь шлем Вам такое количество пожеланий счастья, что я даже не берусь всех их здесь перечислить. Это было бы напрасным трудом: мне не хватило бы всего листа. Пап просит передать Вам, что он пока не знает, где мы остановимся, но как только прибудем на солнечный Юг, то незамедлительно Вам телеграфируем. Что касается нашего возвращения, мы напишем Вам сразу же, как будем знать точную дату. Маман просит Вас принять кусочек её знаменитого рождественского пудинга, который она высылает Вам сегодня же.

Все наши собачки поправились. В Новый год они вступают в полном здравии. Они передают сердечнейшие приветы Вам, а также своим родителям, родственникам и всем остальным.

Дорогой г-н С…, прошу Вас принять заверение в моей дружбе.

Искренне Ваша,

Лилиан Арвель

Почему она не нашла места ни одному слову о любви или о страсти? Я не знал, я пытался не думать о ней, ища забвение в упорном труде. Той скучной зимой я проводил дни в обществе фабрикантов и патентных агентов, а ночи – в спальне моей бедной больной Лили.

Минеер Фандерпунк, достопочтенный голландский книготорговец, который частенько снабжал меня старинными и любопытными трудами, прислал мне из своей утопающей в древней пыли роттердамской лавки письмо, в котором спрашивал, не буду ли я столь любезен сделать корректуру текста и проверить гранки одного сладострастного томика, который он намеревался издать тайком под названием "Азбука или Руководство девушки на пути к Знанию". Рукопись оказалась занимательной, а само задание нисколько мне не претило.

В те долгие зимние ночи я почти не отдыхал, то и дело просыпаясь и спеша к ложу моей больной возлюбленной. Она укладывалась как можно раньше, а я, расположившись в соседней комнате, читал или курил, пытаясь направить поток мыслей на отшлифовку текста этой до крайности похотливой книжки.

Помнится, в одной главе говорилось об "удовольствиях только мужчины при помощи женщины, но без её ответного участия". В одном абзаце рекомендовалось своего рода псевдосоитие – между плотно сжатыми бедрами женщины.

Я добавил: "Подобная позиция может быть предложена всем, кто имеет дело с очень юными девушками или полудевственницами… Папы, охочие до кровосмесительных связей, возьмите это на заметку". (Диалог V. Глава II.)

На уме же у меня был распутный старик и страстная притворщица из Сони.

Целых две недели я не получал от неё никаких известий, пока внезапно ей ни пришла в голову мысль послать мне письмо следующего содержания:

Лилиан – Джеки

Отель "Жоли-Сит", Монако, 17-е января 1898

Мой милый,

Вы, вероятно, и в самом деле решили, будто я совершенно позабыла про Вас, однако это не так. С самого момента нашего прибытия сюда погода стоит настолько замечательная, что нас все дни не бывает дома.

Сейчас маман гриппует, и я сделалась её сиделкой, так что теперь у меня появилось немного свободного времени. Она спит, и первое свое письмо я адресую Вам. Как поживает мой милый "пап"? Здоров и весел, надеюсь. Что, очень дурной тон?

Последние несколько дней я не в состоянии описать, в каких я вся нервах. Не знаю, в чем причина, разве что погода жаркая. Она оказывает на меня такое же действие, как приход весны. Если бы то же происходило с моим "папочкой", я была бы очень раздосадована, поскольку не доверяю его милосердию так, как доверяю своему, а коль скоро меня нет рядом, результаты могли бы быть пагубными.

Я захватила с собой нюхательную соль. Она стоит на моем туалетном столике, и каждое утро, одеваясь, я рассказываю ей столько всего о моем "пап". Ах, чего я ей только ни рассказываю!

До сих пор я ещё не каталась на велосипеде, однако уже успела побывать на охоте за голубями, а в прошлую пятницу ездила в Ниццу смотреть гонки. Удалось мне и в рулетку поиграть. Я проиграла, потом выиграла и в конце концов осталась при своем.

С нетерпением жду письма от Вас. Пишите по нижеследующему адресу, разумеется, Вашим вымышленным почерком: Мадемуазель Л. Арвель, отель "Жоли-Сит", Монако.

Но только я больше не хочу, чтобы Ваши письма писала или подписывала "Мэри". Я разрываю их на мелкие кусочки сразу же по прочтении ради себя и ради Вас самого, чего Вы наверняка не можете не понять.

Я переживаю за моих собачек, особенно я тоскую по Блэкамуру. Вашим лучше, ведь они Вас не покидают. Я знаю одну персону, которая бы не отказалась поменяться местами со Смайком.

Вам так же хорошо, как и мне, известно, кого я имею в виду.

Шлю Вам горячий, долгий и страстный поцелуй.

Ваша любящая

Лили

Джеки – Лилиан

Париж, среда, 23-е января 1898

Дорогая моя девочка,

Твое прелестное письмо сделало меня счастливейшим человеком. Осмеливаюсь думать, что именно на такой результат ты и рассчитывала. Мне становится удивительно приятно при мысли о том, что я владею хотя бы толикой твоего сердца, и что ты и в самом деле питаешь ко мне нежные чувства. Все остальное просто замечательно, я буквально пьянею, однако без искреннего чувства это не имеет для меня почти никакой ценности.

Признаться откровенно, я уже начал было в тебе слегка сомневаться. Тому были все причины. С 26-го ноября ты обращаешься со мной довольно странным образом. Однако я не стану омрачать своего письма укорами в твой адрес. Как только мы окажемся вдвоем, я в нескольких словах объясню тебе, что имею в виду и что, кстати, совершенно неважно сейчас, поскольку твое послание полностью развеяло мои сомнения. Ты меня поймешь, если я скажу, что ты недостаточно "деловая". Даже в любви ты должна постараться осознать, какие мучительные мысли одолевают нас, когда мы ожидаем столь редких весточек от той, которая как-то призналась: "Я люблю вас!".

С тебя причиталось хоть одно нежное словечко, торопливо записанная мысль о чем-нибудь приятном, телеграмма – что угодно, чтобы только помочь запастись терпением тому, кто томился ожиданием в такой дали от тебя, моя милая.

Как же ты могла забыть про все эти мелочи, которые, несмотря ни на что, так важны в нашей жизни! Ты написала мне накануне отъезда, пообещав сообщить свой адрес на Юге. Телеграф молчал. По этой причине я был не в состоянии послать г-ну Арвелю его газеты и журналы. Скажи ему, что ты наконец-то это сделала и что я оправлю ему посылку в следующее воскресенье.

Моя прекрасная Лили, у твоего "пап" был острый приступ гриппа, недолгий, но не слишком приятный, так что в настоящий момент я хуже некуда. Я ослаб, возбудился и поглупел. Я тряпка, выжатый лимон, взгляд мой лишен какого бы то ни было выражения, когда я вижу, как пылают передо мной все без исключения диваны на свете.

Я рад, что ты в добром здравии и развлекаешься. Будь хорошей девочкой и не позволяй себя обманывать.

Я часто думаю о тебе. С тех пор, как мы… я думаю о тебе все время и очень надеюсь, что ты напишешь мне обо всех тех пустяках, которые рассказываешь бутылке с нюхательной солью.

Вероятно, мысли, мелькающие в твоей маленькой головке, сродни тем, которые посещают меня, когда я вспоминаю мою дочку. Знаешь ли ты, дитя мое, как много всяких приятностей мы можем испробовать вместе? Ты даже представить себе не можешь.

Но у нас ещё будет время обсудить это, когда ты вернешься. Удачи тебе в игре! Ты ведь знаешь избитую поговорку: "Кто несчастлив в игре, счастлив в любви!". Постарайся обмануть молву, изведав счастье в обеих. Я позабочусь о моей части контракта. Таково мое пожелание.

Если получишь плохие новости о собаках – особенно о Блэкамуре – срочно вышли мне телеграмму, и я отправлюсь в Сони. Их нужно окружать максимальной заботой, как и моих. Это серьезно.

Мои псы в хорошей форме. Смайк дважды в этом месяце дрался с большими дворнягами и был покусан.

Он похож на своего хозяина, ему лучше лаять, чем кусаться. Он очень любвеобилен, не может жить без ласки и ненавидит только когда о нем забывают те, кого он любит.

Пиши мне поскорее и почаще. Мне кажется, я заслужил нескольких милых посланий. Ты же, озорница, не заслуживаешь такого длинного письма, каким вышло это.

Сдается мне, что я люблю тебя чересчур. Спасибо за прелестный поцелуй. Правда, он был только один. Я шлю тебе целую массу, расположи их так, как тебе самой больше нравится.

И, пожалуйста, не ленись. Не тяни с письмом, в котором ты справишься, не пошел ли я на поправку.

Крепко обнимаю, малышка, и прошу лишь о том, чтобы ты была всегда.

Навеки влюбленный в тебя,

(без подписи)

Лилиан – Джеки

Серкль дез Этранжерс де Монако

Салон де Лектюр, Монте-Карло

21-е января 1898

Дорогой г-н С…

Два слова о нашем здешнем адресе: Арвель, отель "Жоли-Сит", Монако.

Мы все здоровы и надеемся, что и Вы тоже.

Примите заверения в нашей дружбе.

Лилиан Арвель

Лилиан – Джеки

Серкль дез Этранжерс де Монако

Салон де Лектюр, Монте-Карло

21-е января 1898

Любимый,

Вы тоже не "деловой" в любви, о чем пишите в Вашем пространном хорошем письме. Вот уж не знала, что для того, чтобы сделать Вам приятное, я должна быть "деловой", главным образом в любви. В будущем я стану такой, как Вы желаете!

У Вас были сомнения, но какие же сомнения могли Вас одолевать? Для меня это загадка. Разве я не была с Вами всегда откровенна; разве не рассказывала Вам обо всем, вплоть до мельчайших пустяшек, которые бы другие девушки, менее… как бы это сказать?.. менее глупые, чем я, наверняка утаили бы от Вас? До тех пор, пока я не получу от Вас пространных и подробных объяснений, Ваша дочка будет сердиться.

Так что поспешите с ответным письмом и откройте свое сердце, чтобы оно предстало передо мной во всей наготе.

Если Вы и в самом деле меня так любите, отправляйтесь в Сони и навестите Ваших внуков… тюбатек. Мне будет очень приятно, а кроме того, таким образом Вы завоюете ещё большее доверие в глазах маман, что крайне необходимо.

Мы получили Ваши газеты, за что Вам от папы и от меня огромное спасибо.

Начиная со следующей недели, мы намерены провести в Ницце месяц. До воскресенья Вы можете писать мне по этому адресу.

Как только у меня будет новый, я дам Вам знать.

Вы говорите, что Ваши собаки в добром здравии? Рада это слышать. Приласкайте от меня всех и особенно моего толстяка Смайка.

Покидаю Вас. Меня ждут к чаю. Au revoir 14 . Миллион поцелуев.

Лили

Мадам Арвель – Джеки

Отель "Жоли-Сит", Монако

1-е февраля 1898

Дорогой г-н С…

Я признательна Вам за Вашу доброту, однако, видит Бог, предлагая Вам навещать в мое отсутствие моих собачек, я просто шутила и никогда бы не стала причинять Вам столько неудобств на сомом деле. Как бы то ни было, я очень рада, поскольку теперь совершенно успокоилась на их счет. Вовсе необязательно быть в Париже, чтобы подхватить грипп, как сказала Вам моя мать. Я тоже им переболела в довольно тяжелой форме, хотя и нахожусь в стране солнца.

Мы намерены остаться здесь ещё на три недели; нам хотелось перебраться в Ниццу, однако скоро начнется Карнавал, а г-н Арвель не выносит шума.

Рада слышать, что мой пудинг пользуется таким успехом; если бы я знала заранее, то послала бы Вам порцию посолиднее, да уж видно придется подождать до будущего года.

Г-н Арвель просит поблагодарить Вас за очень интересные газеты, что Вы ему прислали.

Лилиан весьма порадовало известие о том, что Вы навестили Блэкамура и нашли его в порядке. Она просит меня рассыпаться за неё в благодарностях и говорит, что Вы должны от её имени приласкать Смайка, Салли Брасс и всех остальных.

У нас тут стоит великолепная погода, и все же мне не терпится снова оказаться дома; еда в гостинице никуда не годится.

Мы надеемся, что после нашего возвращения в Сони Вы будете радовать нас своими частыми посещениями, а до тех пор прошу принять мои заверения в самых искренних и дружеских к Вам чувствах.

Адель Арвель

Я отчетливо помню, как ездил в Сони, осматривал собак, беседовал с бабушкой, с которой до тех пор не был знаком, давал слуге на чай, выслушивал историю заболевания мадам Арвель гриппом, и как по возвращении в Париж писал в Ниццу.

Писал я и Лилиан, давая ей понять, что не являюсь любовником в общепринятом смысле. Я не ревновал, не чинил препятствий её свободе и никоим образом не подвергал критике её поведение. Я желал ей наслаждаться жизнью, флиртовать и делать все, что она хочет. Я же хотел только её любви, до тех пор, пока она выбирала меня в качестве объекта. Кажется, я говорил о том, что расстроен её долгим молчанием и что вовсе не требую каких-то длинных посланий, одной строчки будет достаточно, чтобы дать мне понять, что я ещё не забыт.

Теперь я должен объяснить её намеки на свою собственную откровенность и простодушие.

Ещё до того, что я отваживаюсь назвать первым обладанием телом Лили, я как-то поинтересовался, кто же это научил её так мило целоваться. Она честно призналась мне в том, что в бытность ученицей у Мирьё участвовала в исключительно платонического характера интрижке с одним юношей, изучавшим юриспруденцию; звали этого молодого человека Гастон или, более фамильярно, Бэби. Обычно он поджидал её по вечерам, когда она выходила из рабочей комнаты, и отправлялся с ней поездом в Сони, откуда потом возвращался в Париж один. По словам Лили, он ограничивался тем, что целовал её в губы. Она добавила, что он очень любил говорить непристойности и постоянно рассказывал о том, как бы хотел с ней поступить, окажись она в его власти – "ну точно как вы", прибавила она.

Как-то вечером, уже в вагоне, он неожиданно схватил оба её запястья и, задрав до самой талии юбки, попытался изнасиловать. Она вырвалась; тогда он ударился в слезы и стал просить прощения.

Он все время писал ей, и мне довелось видеть одно из его писем. Иногда он выражался весьма свободно. Особенно мне запомнилась одна довольно длинная история, в которой его семейство предпринимает попытку женить его на некой богатой даме, а он стремится развестись и вернуться к Лили. Однажды ночью он приезжает в Сони и пробирается в сад, намереваясь подобраться к её окну, но тут является папа с ружьем, и бедный воздыхатель перепрыгивает через ограду и спасается бегством.

Все это выглядело весьма странно и довольно бессвязно, однако подвергать девушку перекрестному допросу я не стал. Кажется, она ещё упоминала о том, что Бэби присылал свою сестру для обсуждения возможности супружества, но Лили отвергла предателя после визита к г-ну Арвелю, который честно признался в том, что он не в состоянии дать Лилиан ни единого пенни и что будущий муж обязан взять её во что бы то ни стало "по-английски".

Не знаю, сколько в этой истории вымысла, а сколько – правды, однако мне хочется сразу же сделать признание, которое покажет читателю, какой развратной личностью я был в то время.

Я обожал слушать Лили, когда она рассказывала мне о своем платоническом любовнике Гастоне. Случай с попыткой изнасилования действовал на мои чувства не хуже афродизиака, и я часто просил её повторить эту историю.

Я хотел знать все подробности. Меня интересовало, видел ли он её киску или только панталоны и настолько высоко была задрана юбка.

Я чувствовал, что получил бы удовольствие, увидев её в объятиях постороннего мужчины, и грезил о том, чтобы какая-нибудь женщина бесстыдно обнажила и изнасиловала её в моем присутствии.

Мысль о том, что любовник её матери изнывает по ней, а в последнем я был совершенно уверен, переполняла меня похотью, и я имел обыкновение пристально наблюдать за ними. Я любил подмечать, как он возится с ней, шлепает поверх одежды по попке и, просовывая руку под нижнюю юбку, щиплет за икры.

Она всегда говорила, что ни за что не оставит своего папа, и я, когда это происходило у него на глазах, обычно с ней соглашался и замечал, что она будет умницей, если станет слепо любить его и слушаться.

Я знал, что при правильной настройке из неё может получиться изумительный инструмент наслаждения. Я пришел к выводу о том, что с самого раннего детства её ласкали, опекали и всячески баловали и папа, и Гастон, не считая слуг и служанок, о которых мне ничего не известно, и что именно поэтому она с такой легкостью воспринимала все мои идеи и не удивилась, когда я спасовал перед твердыней её девственности.

Хотя она разжигала во мне чувственную тоску до самого что ни на есть предела, я все же испытывал по отношению к ней невыразимую нежность. Я принимал в ней участие, видя, как глупа и нелепа её мать и что г-н Арвель из одному ему известных побуждений не дает ей подобающего совета. Я хотел наслаждаться её искусственной любовью, которая была для меня все равно что освежающая новизна, и вместе с тем преподать ей урок честности, всё время думая исключительно о её интересах и будущем.

Многого для неё я сделать не мог, но мне хотелось, чтобы она нашла себе достойного мужа и предстала перед ним девственницей. Так я ей и сказал. Я дал ей понять, что в день свадьбы я исчезну из её жизни, и каких бы чувств я к ней ни испытывал, они останутся при мне. Она всегда отвечала, что я буду её любовником. Я сказал ей, кроме того, что поскольку мы не состоим в браке, она в любой момент может честно признаться в том, что наша связь сделалась для неё утомительной, и я оставлю её без единого слова упрека. Я старался делать так, чтобы она не чувствовала себя стесненной, а самое главное – не пичкал её ложными обещаниями и сказками.