Ветер в ивах

Сам по себе он не был поэтом и нисколечко этого не скрывал, поскольку был чистосердечной натурой.

– Дело здесь даже не в утках, – резко ответил ему Крыс. – Утки как бы только спрашивают, почему, мол, парням не позволительно делать то, к чему у них лежит душа, и тогда, когда она лежит у них именно к этому. Разве лучше, глазеть на них часами, просиживая, как некоторые, на берегу, делать им всякие замечания и даже сочинять о них стихи? Бессмыслица все это! Вот что говорят утки!

– Да, это так, так, – горячо поддержал его Крот.

– Нет это не так! – вскричал Крыс.

– Ну, значит, не так, – миролюбиво согласился Крот. – Я только хотел узнать у вас, не возьмете ли вы меня с собой, когда соберетесь навестить мистера Жаба? Я очень много о нем слышал и хотел бы с ним познакомиться.

– Почему бы нет? – отмахнувшись от поэтических дум, сразу успокоился Крыс. – Вытаскивайте лодку, и мы поплывем к нему прямо сейчас. Для того, чтобы навестить Жаба, не существует неподходящего времени. Утром ли, вечером ли – Жаб всегда одинаков. Всегда в хорошем настроении, всегда рад вас видеть, всегда сожалеет, когда уходите!

– Он, должно быть, очень воспитанное животное, – прыгнув в лодку и, берясь за весла, заметил Крот.

– Действительно, лучший из всех животных, – с удобством устраиваясь на корме, отвечал Крыс. – Простой, добродушный, любящий. Возможно, не такой уж и умный… все мы не гении. Может, слегка хвастлив и тщеславен. Но у него есть немало хороших качеств, у Жаба.

Пройдя излучиной реки, они увидели величественный старинный дом из темно-красного кирпича. Аккуратно подстриженные газоны спускались к самой воде.

– Вот это и есть Жаб Холл, – пояснил Крыс. – А тот ручей слева, где висит объявление «Частная собственность. Не швартоваться», ведет к его лодочной станции, где мы и оставим свою лодку. Справа – конюшни. Там, куда вы смотрите – банкетный зал, он очень старый. Жаб довольно богат, вы это уже знаете, и его дом – поистине самый красивый дом в этих местах. Хотя мы, конечно, и не говорим ему об этом.

Они плавно вошли в ручей, и Крот ловко поместил весла вдоль борта. Как только оказались в тени огромного сарая, перед ними предстало множество превосходных шлюпок. Все они теснились в эллинге, и все – в разобранном виде. Ни одной на воде, и в надлежащем порядке.

Крыс огляделся.

– Я понял, – проговорил он. – В лодки Жаб уже отыгрался. Он устал от них, и с ними покончил. Хотел бы я знать, что за пристрастие у него теперь. Ну, да ладно, давайте пойдем к нему. Скоро он сам обо всем расскажет.

Они вышли на берег и пересекли цветущую лужайку. Жаб сидел в плетеном садовом кресле. Лицо его было сосредоточенным, на коленях разостлана большая карта.

– Ура! – закричал он при их появлении. – Как это чудесно!

Даже не ожидая, пока ему представят Крота, с теплотой потряс их лапы, пританцовывая, обошел вокруг них:

– Как это здорово! Я как раз собирался послать за вами лодку, Крысик! Я бы строго приказал немедленно доставить вас сюда, чем бы вы ни были заняты, и где бы ни находились. Страшно рад видеть вас обоих! Ну, что же мы стоим? Немедленно пойдемте в дом и хорошо это отметим! Вы даже не представляете, какое счастье, что вы явились именно сейчас!

– Позвольте нам немного посидеть, Жаб! – опускаясь в кресло, сказал Крыс, в то время как Крот, заняв другое кресло, поспешил сделать несколько вежливых замечаний относительно «восхитительной резиденции» Жаба.

– Самый красивый дом на реке! – бурно подхватил Жаб. – Да и не только на реке, а вообще.

Крыс слегка подтолкнул Крота локтем. Незадачливый Жаб заметил это движение и мигом стал пунцовым. Прошла минута тягостного молчания.

– Ладно, Крысик, – заговорил Жаб. – Вы уже знаете мои слабости. Хотя это и в самом деле не такой уж плохой дом, правда? Ведь он и вам самому нравится? Ладно, оставим ненужные разговоры и перейдем прямо к делу. Вы как раз те животные, которые мне так необходимы. Вы должны мне помочь. И сделать это нужно прямо теперь!

– Речь пойдет о вашей гребле, я так полагаю, – напуская наивное выражение, спросил Крыс. – В этом деле вы добились довольно больших успехов, хотя все-таки еще сильно брызгаетесь. Но при известной доле терпения и при хорошей тренировке вы могли бы…

– Тьфу ты! Гребля! – с явным неудовольствием перебил его Жаб. – Глупое занятие для молокососов! Я уже давно ее забросил. Бесполезная трата времени – вот, что это такое. Мне искренне жаль вас, ребята, вы столь нелепым образом растрачиваете энергию. Нет, я открыл для себя единственное стоящее в этой жизни дело. Я посвящу ему остаток всех своих сил и могу только сожалеть о попусту растраченных годах… так тривиально промотанных… Пойдемте со мной, дорогой Крысик! И ваш любезный друг тоже, если он будет так добр …пойдемте к загону для беговых лошадей, и вы увидите… что вы там увидите!

С самым загадочным видом он потащил их мимо каретника, вывел на открытое место… И тут они увидели выкрашенный в канареечно-желтый цвет с красными и зелеными полосами, сверкающий новизной цыганский фургон.

– Вот! – расставив ноги и выпятив грудь, закричал Жаб. – Вот это и есть та самая впечатляющая жизнь! Открытая дорога, пыльный большак, здоровье, пустыри, ночевки на свежем воздухе! Деревни, столицы, просто города! Сегодня здесь, завтра – еще где-то. Перемены, впечатления! Весь свет открыт перед вами! Новые и новые горизонты! И обратите внимание! Это – лучшая из всех телег. Лучше всех без исключения! В ней продумано все не кем-то, а мной самим!

В крайней заинтересованности и в волнении Крот последовал за Жабом по ступенькам, а Крыс, фырча и засунув руки поглубже в карманы, остался на месте.

Все и вправду было устроено с комфортом. Маленькие коечки, маленький, откидывающийся от стены стол, кухонная печь, шкафчики, книжные полки, птичья клетка с птичкой внутри, котелки, сковородки, кувшины и чайники всех размеров и всех фасонов.

– Абсолютно все, – ликуя, провозгласил Жаб и отворил дверцу шкафа. – Смотрите: бисквиты, консервированные омары, сардины – все, что заблагорассудится… содовая вода здесь… табачок там… Почтовая бумага, бекон, джем, карты и домино! Вы увидите, – проговорил он, спускаясь, – вы сами увидите, что здесь не забыто ничего… когда мы вместе отправимся в путь… сегодня же после полудня…

– Простите, – покусывая соломинку, медленно заговорил Крыс, – но мне показалось, я услышал что-то насчет «мы», «отправимся» и еще «после полудня».

– Дорогой вы наш старый Крыс! – умоляюще воскликнул Жаб. – Пожалуйста, не надо в таком тоне, потому что вы хорошо знаете, что тоже поедете с нами. Я не смогу там управиться без вас, и потому считаем этот вопрос решенным, и не надо спорить. Это единственное, на чем я настаиваю. Вы и действительно уже не сознаете, что приклеились к этой затхлой реке и знаете лишь свою нору, берег и лодку. А я хочу открыть вам весь мир! Я намерен сделать из вас настоящее животное, мой мальчик!

– Мне безразлично, что вы намерены из меня сделать, – упрямо стоял на своем Крыс. – Я никуда не собираюсь ехать, и это категорически. Напротив, я намерен опять приклеиться к своей реке, норе, лодке и жить так, как жил до сих пор. Мало того, я уверен, что и Крот приклеится ко мне и будет делать то же, что и я. Вы согласны со мной, Крот?

– Да, конечно, – отвечал верный Крот. – Я всегда буду вместе с вами, и как вы скажете, так все и будет… так и должно быть… или, лучше сказать, так может быть… это звучит более мягко, что ли…

Бедный Крот! Приключенческая жизнь его так и манила. Вторично представший перед ним новый образ так искушал! С первого взгляда он полюбил и канареечный фургон, и всю его очень уютную обстановку.

Крыс смекнул, что происходит в душе друга и обеспокоился. Он терпеть не мог разочарованный народ, а, кроме того, успел к Кроту привязаться и был готов для него почти на все.

Жаб внимательно наблюдал за обоими.

– А теперь завтракать, – дипломатично предложил он. – Там и продолжим разговор. Никогда и ничего не следует решать в спешке. Конечно, я не собираюсь брать вас под свою опеку. Ребята, я ведь только хотел доставить вам удовольствие. «Жить для других!» – мой девиз.

Во время завтрака (который был исключительным, потому что в Жаб Холле всегда имелось все, что пожелаешь, и в любом количестве) Жаб позволил себе пойти дальше. Не обращая внимания на Крыса, он играл на неопытности Крота, словно на арфе. /Как и всякое многоречивое животное, всегда находящееся в плену своих же фантазий, он рисовал картины путешествия и радости привольной жизни в таких ярчайших пламенных красках, что Крот едва мог усидеть на стуле. Непроизвольно вышло так, что все уже втроем, начали считать путешествие решеным. А Крыс, внутри еще колеблясь, решил-таки довериться доброй своей душе и пренебречь сомнениями. Ему не представлялось возможным огорчить двух своих друзей, которые углубившись в проекты и предвкушая прелести будущего, расписывали занятия для каждого дня на много недель вперед.

Когда принятое решение устоялось, торжествующий Жаб повел приятелей на выгон и поручил им поймать старого серого жеребца, который к великой досаде и без всяких с ним консультаций был приговорен Жабом к самой грязной работе в этой пыльной экспедиции. Конь совершенно искренне предпочитал выгон и потому без боя сдаваться не собирался. Жаб тем временем усиленно паковал шкафы. Он развесил торбу для лошади, сетки с луком, пучки сена и разные корзинки, валявшиеся на дне телеги. Конь, наконец, был пойман, впряжен, и ничего не оставалось, как трогаться. Кто-то отправился пешком рядом с телегой, кто-то уселся на оглоблю – кому как заблагорассудится.

Стоял золотой полдень. Запах пыли был терпким и пряным. По обе стороны дороги благоухали сады. Птицы их окликали и одобрительно посвистывали. Некоторые путники, встречаясь, говорили «добрый день», а другие останавливались, чтобы перекинуться несколькими словами об их прекрасной телеге. И даже кролики, сидевшие у калиток, восхищенно указывали на них передними лапами.

Поздним вечером за несколько миль от дома усталые, но счастливые, они устроились на уединенном участке, отпустили коня свободно попастись, и, сидя прямо на траве у фургона, съели свой незатейливый ужин. Жаб при этом очень много говорил о том, что намечается на следующий день, а высыпавшие на небо звезды и неизвестно откуда взявшаяся желтая луна внимательно его слушали. Наконец, они отправилась по своим койкам, и Жаб, сонно сбросив туфли, произнес:

– Ну, спокойной ночи, ребята! Это и есть настоящая жизнь для джентльмена! Стоит ли после этого говорить о вашей реке?!

– А я и не стану говорить о моей реке, – не сдержался терпеливый Крыс. – Вы это знаете, Жаб. Я о ней только думаю, – прибавил он с чувством, – Я все время… о ней… думаю!

Высунувшись из-под одеяла, Крот, в темноте отыскал лапу Крыса.

– Я сделаю все, что вы захотите, Крысик. – зашептал он. – Давайте завтра же утром отсюда уйдем… рано утром… очень рано… и вернемся в нашу дорогую старую нору у реки.

– Нет, нет, мы все доведем до конца, – так же шепотом ответил ему Крыс. – Благодарю вас сердечно, но я обязан присмотреть за Жабом, пока все не кончится. Его небезопасно оставлять одного. Тем более, что наше путешествие на долго не затянется. Прихоти его довольно капризны. Спокойной ночи!

И конец действительно, настал очень скоро. Даже скорее, чем предвидел сам Крыс.

После предшествующего возбуждения и огромной дозы свежего воздуха Жаб спал очень крепко. Наутро у двух товарищей не хватило сил, чтобы его добудиться. И тогда Крот и Крыс спокойно и мужественно взялись за дело сами. Крыс приглядел за лошадью, разжег огонь, вымыл вчерашние чашки и тарелки, приготовил все для завтрака. Крот успел сходить в довольно неблизкую деревню за молоком, яйцами и еще кое-какими продуктами, которые все же оказались забытыми. Когда тяжелая работа была сделана, и оба животных уселись передохнуть, появился Жаб. Вид его был свежим и бодрым. Он весело на них взглянул и с удовольствием отметил вслух, какую легкую и беззаботную жизнь они здесь ведут, и это после всех домашних хлопот.

В тот день прогулка их была не менее приятной. они пересекали пологие холмы, ехали по балочкам. Между ними остановились и на ночь, как в предыдущий раз, в уединении. Только теперь, в отличие от прошлого, двое приглашенных сами выбирали время с учетом того, чтобы Жаб совершенно честно мог выполнить свою долю работы. И на следующее утро он не был уже так восторженно настроен, поскольку как ни пытался продолжить свой утренний сон, был решительно стянут с постели.

Как и до сих пор, путь их лежал через сельскую местность. Дороги были кривыми и узкими. И потому они чрезвычайно обрадовались, когда к полудню, наконец, выехали на настоящую большую дорогу. Первую большую дорогу! Обрушившую на них столь непредвиденное, столь значительное несчастье и совершенно поглотившую своим эффектом беднягу Жаба.

Они легко катили по наезженному пути. Крот шел у головы коня и радушно с ним беседовал. Конь жаловался, что насильно втянут в это предприятие и что никто не обращает на него внимания, и с ним не считаются. Жаб и Водяной Крыс шли позади телеги, разговаривая между собой. Вообще-то говорил один Жаб. Крыс в промежутках вставлял: «Вот именно. А что ж вы ему сказали?» Думал он совсем о другом. Но тут далеко позади послышался настырный звук, напомнивший собой жужжание пчелы. Они оглянулись и заметили маленькое облако с темной точкой в середине. Облако с невероятной скоростью на них надвигалось, и, взвывая, словно потревоженное болью животное, временами издавало: «пип-пип». Плохо соображая, что это значит, оба приятеля вернулись к прерванному разговору. Однако мирная сцена в один момент была нарушена – шквал ветра заставил их разом спрыгнуть в кювет. «Пип-пип» – снова с наглым упорством прозвучало в ушах! Они едва успели бросить взгляд на то, что с блеском промелькнуло мимо них… на дорогой сафьян, на обнимавшего штурвал лоцмана, способного, казалось, в долю секунды овладевать землей и небом. Потом они опять нырнули в столь же темное облако, которое еще раз прожужжав, превратило себя в далекую точку.

Грезя о спокойном выгоне, старый конь между тем лениво брел вдоль дороги. Оказавшись в столь необычной для него ситуации, он получил, наконец, моральное право дать волю природной своей горячности. Встав на дыбы, и бросаясь вперед, он сумел-таки, несмотря на все усилия Крота, развернуть телегу к ближайшей канаве. Повозка заколебалась… раздался душераздирающий треск… и их канареечно окрашенный фургон… их гордость, их краса, рухнул в канаву, превратив себя в неисправимую развалину.

Крыс в отчаянии так и запрыгал по дороге. Он не мог прийти в себя от досады. Потрясая обоим кулаками, он кричал: «Негодяи! Разбойники! Лихачи проклятые! Подождите, я найду на вас управу! Я сообщу куда следует! Я вас по судам затаскаю!». Грусть его по родному дому мигом улетучилась. Он мгновенно превратился в шкипера канареечно-желтого судна, посаженного на мель беспечными жокеями-матросами. Он пытался припомнить все самые яркие, самые цветистые выражения, какие употреблялись им в свое время по адресу владельцев моторных лодок, проходивших слишком близко от берега и заливавших ковер в его кабинете.

Жаб уселся прямо в пыли. Вытянув перед собой ноги, он безотрывно смотрел в ту сторону, где исчезла злонравная точка. Он часто дышал, на лице его было разлито безмятежное выражение, временам из уст доносилось слабое «пип-пип».

Крот пытался успокоить коня, и спустя какое-то время это ему удалось. Потом он отправился взглянуть на телегу. Вид у нее был плачевным: окна выбиты, оси безнадежно погнуты, одно колесо отвалилось… всюду разбросаны банки с сардинами, в клетке жалобно рыдает и просится на волю птичка.

Крыс приблизился к своему другу, но их объединенных усилий явно не хватало.

– Эй, Жаб! – закричали они. – Иди на помощь!

Не сказав ни слова в ответ, Жаб даже с места не сдвинулся. И тогда им захотелось посмотреть на него в упор и поинтересоваться, что же с ним случилось. Они нашли его в глубочайшем трансе, счастливая улыбка плавала по его безмолвным губам, глаза по-прежнему смотрели на пыльный след, принесший им разруху и горе. Временами он все еще бормотал: «Пип-пип».

Крыс потряс его за плечо.

– Вы помогать нам думаете?

– Сколько великолепия, – прошептал тот, не делая и попытки шевельнуться. – Это поэзия движения! Вот он настоящий способ путешествовать! И он единственный! Сегодня здесь… для других неделя… а ты завтра… мелькают деревни, города, проносятся столицы – всегда впереди что-то новенькое! О, какое блаженство! О, пип-пип!

– Не будьте ослом, Жаб! – гневно взвыл Крыс.

– И подумать только, о нем я не знал! – в беспамятстве продолжал Жаб. – Не знал все эти заполненные пустотой, оставшиеся позади долгие годы. И не догадывался, и не подозревал! Но теперь… теперь-то я все по-настоящему понимаю! О, какое блестящее тут будущее! О, какие облака пыли понесутся за мной… когда помчусь куда-нибудь со всей его безрассудной скоростью! Сколько фургонов на своем пути я смогу опрокинуть! Жалких и маленьких пошлых телег… канареечно-желтых!

– Что с ним будем делать? – спросил Крот у Водяного Крыса.

– Решительно ничего, – твердо ответил Крыс. – Потому что здесь уже решительно ничто не поможет. Видите ли, я знаю его очень давно. Сейчас он одержим. У него мания. Она полностью им овладела, и он находится в своей обычной первой стадии. Теперь на несколько дней он абсолютно конченное животное. Не обращайте больше на него внимания. Давайте лучше пойдем и посмотрим, что можно сделать с телегой.

Тщательный осмотр показал им, что при всем старании путешествие на этом виде транспорта все-таки невозможно. Оси были в удручающем состоянии, отвалившееся колесо раскололось на части. Тогда Крыс связал вожжи и, держась за них, направил коня вперед. В другую руку он взял клетку с ее истеричной владелицей.

– Пойдемте! – мрачно сказал он Кроту. – До ближайшего города миль пять-шесть. Чем скорее выйдем, тем лучше.

– А как же с Жабом? – с тревогой спросил Крот. – Не можем же мы оставить его одного в таком расстроенном состоянии. Это опасно. Что если здесь опять проедет какая-нибудь штука?

– Черт с ним, с Жабом, – сурово проговорил Крыс. – Я с ним тоже покончил!

Не успели они как следует отойти, как позади раздался дробный топот. Это бежал Жаб. Он догнал их и, растолкав локтями, протиснулся между ними. Дыхание его по-прежнему было тяжелым, глаза выпучены.

– Послушайте, Жаб, – решительно сказал Крыс, – как только мы попадем в город, вы немедленно должны пойти в полицейский участок, узнать, не известно ли им что-нибудь об автомобиле, о том, кому он принадлежит, и, не откладывая, подать на владельца жалобу. А потом вам следует обратиться к кузнецу или к колесному мастеру и договориться, чтобы телега была исправлена, приведена в порядок и отлажена. Все это, конечно, будет стоить времени, однако дело, я думаю, поправимо. Ну, а мы с Кротом найдем гостиницу, подыщем в ней удобные комнаты, где мы и поживем, пока не будет исправлен ваш фургон, и не восстановятся ваши нервы.

– Полицейский участок! Жалобу! – глядя куда-то в пустоту, бормотал Жаб. – Жаловаться на это чудо, на это неземное видение! Чинить телегу? Но я покончил с телегами раз и навсегда! Я больше не хочу ни говорить о телегах, ни о них слышать! О, Крысик! Вы даже не представляете себе, как я обязан вам за ваше согласие принять участие в этой поездке! Я ни за что не отправился бы без вас, и тогда я не наткнулся бы на эту прелесть, на этот солнечный луч, на эту молнию! Я бы никогда не узнал этого восхитительного звука! Я бы не вдохнул его чарующего колдовского запаха! Всем этим я обязан вам, друзья мои!

Крыс брезгливо от него отвернулся.

– Видите, что с ним творится? – сказал он, обращаясь к Кроту и глядя на него поверх головы Жаба. – Он безнадежен. Оставим это. Когда мы попадем в город, надо будет отыскать железнодорожную станцию и, если повезет, сесть на поезд, который сегодня же вечером снова доставит нас к берегу реки. И пусть меня, хоть разок еще спровоцирует это животное! – вздохнув, заключил он, и в течение остатка их утомительного пути разговаривал уже только с Кротом.

В городе они довольно скоро нашли станцию, устроили Жаба во второразрядный зал ожидания и, заплатив два пенса портье, наказали ему не спускать с него глаз. Затем определили лошадь в конюшню при гостинице и, как могли, позаботились о судьбе телеги с ее содержимым. А когда неторопливый поезд доставил их поздно вечером к станции недалеко от Жаб Холла, они проводили засыпавшего на ходу изменника до самых ворот, сдали его на попечение экономке, поручив ей хорошенько его накормить, раздеть и уложить спать, забрали свою лодку и, к великому удовольствию Крыса, в очень поздний час уселись ужинать в собственной уютной и скромной столовой.

На следующий вечер Крот, который встал очень поздно и занимался весь день только самыми простыми делами, сидел на берегу реки и удил рыбу. Крыс, ходивший навестить друзей, чтобы обменяться новостями, возвращаясь, остановился рядом.

– Слышали новость? – спросил он. – Все только и говорят об этом, весь берег. Сегодня утром Жаб выехал в город первым же поездом. И уже успел распорядиться относительно большого и очень дорогого автомобиля.

III. Дикий лес

Крот давно хотел познакомиться с Барсуком. По всем признакам Барсук представлялся ему выдающейся личностью. И хотя тот чрезвычайно редко показывался, незримое влияние его ощущалось повсюду. Однако каждый раз, как Крот упоминал о своем желании Водяному Крысу, его друг неизменно находил способ отговориться. «Ладно, – мог сказать, например, Крыс. – Барсук объявится на днях… он всегда объявляется внезапно… и тогда я ему вас представлю. Он отличный парень. Только его надо принимать таким, каков он есть… каким бы он вам ни показался.»

– А не могли бы вы пригласить его сюда… на обед или на что-нибудь такое? – спрашивал Крот.

– Он не придет, – просто отвечал ему Крыс. – Барсук ненавидит общество, приглашения, обеды и другие подобные вещи.

– А что, если… что, если мы сами пойдем и его навестим, – предлагал Крот.

– О, я уверен, это ему вовсе не понравится, – очень напряженно говорил Крыс. – Он такой застенчивый. Думаю, он обидится. Я никогда не отваживался его навещать, хотя и знаком с ним довольно близко. Да и потом мы не сможем. Это совсем не подходит для нас – ведь он живет в самой глуби Дикого Леса.

– Ну, пусть он такой, – возражал Крот. – Но ведь вы мне рассказывали, что Дикий Лес очень хороший, вы помните?

– Да, да, я помню, все это верно, – уклончиво отвечал Крыс. – Но я так думаю… не пойдем же мы туда прямо сейчас? Да и потом когда-нибудь вряд ли. Это длинный путь. И Барсука в это время года может не оказаться дома. Когда-то он выйдет сюда сам. Лучше спокойно подождите.

Крот, конечно, должен был этим удовлетвориться. И, хотя Барсук все еще не появлялся, каждый день приносил им что-нибудь новое. И так было до тех пор, пока лето не кончилось, холод, мороз и вымокшие дороги не заставили их засесть дома, а разбухшая от ливней река не потекла мимо их окон со скоростью, которая потешалась над такими занятиями, как катание в лодке. И именно тогда мысли Крота с еще бо́льшим упорством повернули к одинокому серому Барсуку, живущему в самой гуще Дикого Леса.

В зимнее время Крыс очень много спал: ложился рано, вставал поздно, в течение короткого дня иногда второпях сочинял стихи или делал какую-нибудь другую мелкую работу по дому. И, конечно же, очень часто к нему заходили поболтать разные животные, и, следовательно, здесь было немало рассказов и воспоминаний о минувшем лете и о его прелестях.

Что за богатые главы это были! Стоило только оглянуться! С какими иллюстрациям, с какими красками! Пышность речного берега неизменно проявляла себя в ярких картинах, которые величавой процессией следовали одна за другой. Раньше других прибывала обычно белоснежная ветреница. Тряся своими буйными кудрями, она подолгу останавливалась у зеркала, откуда улыбалось ей ее отображение. Иван-чай, нежный и задумчивый, как розовое облачко на закате, немедля, следовал за ней. Окопник пурпурный рука об руку с заболонью торопился занять в их ряду свое место. И, наконец, одним утром виноватая и опоздавшая через порог деликатно шагала роза, и тогда всем казалось, что вместе с нею прибыл сам Июнь, и звучавшая здесь струнная музыка сливалась в старинном гавоте. Ожидали еще одного члена компании – мальчика-пастушка, рыцаря, которого дамы высматривают в окошко. Принца, который должен поцеловать спящее лето и вернуть его к жизни. Но когда появлялся грациозный благоухающий лабазник в своем душистом янтарном кафтане, то игра начиналась.

Ну, и игра была это! Сонные животные удобно устраивались в своих норах, в то время как в двери их барабанили дождь и ветер. Вспоминали ранние утра, часы перед восходом солнца, когда белый туман еще цепко держится за поверхность воды. Вспоминались потрясения от первого нырка, бег по берегу, лучистые изменения и земли, и воздуха, и реки, когда солнышко уже выглянуло, и то, что до этого было безжизненно серым, начинало казаться сначала золотым, чтобы заново родиться в красках. Вспоминали утомительную полуденную жару, когда все они прятались в глубинке зеленых подлесков. Вспоминали катание на лодке, купания, прогулки по пыльным и длинным тропинкам уже на закате. Вспоминались и долгие прохладные вечера, когда, наконец, обходили друзей, чтобы осмыслить прожитое и спланировать что-нибудь на завтра.