Почем орден?

В этот раз мы вернулись с новой идеей и в следующие выходные, обливаясь потом, тащили на центральную площадку барахолки уже два ящика. Один ящик был с пепси-колой, а второй с жигулёвским пивом которое мы без каких-либо проблем купили в нашем продуктовом магазине, хоть и были детьми. Продавщица, взглянув на меня, сплюнула:

– Наш орденоносец совсем стыд потерял, уже своего малолетнего сына за пивом посылает, ещё и целый ящик! Опять нажрутся в беседке, будут песни горланить. Ну, давай свои деньги.

Пиво мы продавали с бешеной накруткой – по два рубля за бутылку, и оно уходило быстрее лимонада. Мы уже планировали перейти только на пиво и даже в одно из воскресений так и сделали, но шашлычник, заметив это, нам запретил. Сказал, что здесь нельзя устаивать пивную точку. Мы дети и бегаем тут с бутылками безобидного лимонада и немного пива, но если будет одно пиво, то нас заметит администрация и будут проблемы. Могут вообще выгнать или заставят отдавать половину прибыли. Поняв, что нам этого не нужно, мы вернулись к старой схеме.

Незаметно закончился учебный год, Диана так ни разу и не появилась в музыкальной школе. Иногда я специально ходил в её двор, высматривал, но подняться и позвонить в дверь квартиры так ни разу не решился, хотя уже знал, что живет она на третьем этаже. В её окнах вечерами не горел свет, но мне всё же казалась, что там кто-то есть, потому что иногда я видел тени и какое-то движение в окнах.

В начале лета людей на барахолке стало настолько много, что наши бутылки буквально улетали, как только мы заходили на рынок, поэтому мы стали делать два рейса в день. И вот в одно из воскресений, когда мы приехали на вторую закупку товара в наш продуктовый, я неожиданно встретил Диану на крыльце магазина. Она сильно изменилась за это недолгое время, у неё были темные круги под глазами и очень бледный вид.

– Диана, привет! – радостно окликнул я её, а потом, посмотрев ей в лицо, с тревогой спросил:

– Что случилось? Ты заболела?

Никуда её нежный взгляд не делся, несмотря на эти круги. Она тоже обрадовалась нашей встрече и произнесла своим мелодичным голосом:

– Всё хорошо! Нет, я не заболела.

– Куда ты пропала? Почему не приходила в музыкальную школу? Преподаватели про тебя спрашивали… – закидал я её вопросами.

– Я не могла, родители не купили мне проездной на автобус, а пешком ходить очень далеко. Поэтому решила пока не ходить.

Макс молча стоял рядом, то и дело кладя мне руку на плечо, тем самым намекая, что нам надо торопиться. Я тратил наше драгоценное время.

– А почему родители не купили тебе проездной? – спросил я, удивляясь и не двигаясь с места, хоть Макс всё настойчивее давил на моё плечо.

– Папа куда-то уехал, его уже давно нет, мама сказала, что он на заработках, а у нас с мамой совсем закончились деньги. Вот сейчас мы пришли сюда, чтобы попросить взаймы немного продуктов.

До меня, кажется, долго доходило, потому что я стоял как истукан, Диана даже помахала перед моим лицом ладонью: здесь ли я.

Я скинул Макса руку со своего плеча и повернувшись к нему, сказал:

– Дай сюда деньги.

Макс начал растерянно расстёгивать нагрудный карман своей рубашки, в котором лежали наши деньги на закупку товара. Он протянул мне деньги со словами:

– А зачем?

Я взял их и протянул Диане.

Она, тоже не понимая, спросила:

– Зачем?

Я схватил её тонкую руку и насильно втиснул ей в ладонь купюры.

– Зайди в магазин и отдай эти деньги своей маме, пусть она купит всё, что нужно.

А сам развернулся и пошёл прочь из магазина в сторону дома, внутри меня полыхало пламя возмущения. Следом за мной бежал ничего не понимающий Макс.

ГЛАВА 11

– Зачем ты кинул в отца дырокол, он же тяжелый, а если бы в голову попал? Что на тебя вообще нашло? – спрашивает сестра, смазывая мне спину кремом.

Вся спина горит от ударов ремнём, которыми меня наградил отец, после того как я, зайдя домой и увидев его за рабочим столом, схватил со стола железный дырокол и швырнул ему прямо в лицо. Правда, он успел увернуться, и я попал ему только в плечо, но и этого для меня было достаточно, чтобы выпустить пар. Ну а потом в ответ я получил ремнём.

– Так надо было! – ответил я сестре. Ярость моя прошла и сейчас я даже испытываю жалость к себе от того, что сильно болят спина и задница.

Кстати, отец дал ремня молча, ничего не спрашивая, а после устроил скандал матери, когда она вернулась из магазина. На её расспросы я тоже ничего не сказал.

На второй день мама повела меня к невропатологу, который стучал молоточком по моей коленке, отчего моя нога непроизвольно подпрыгивала. Непонятными терминами врач объяснил матери, что в моём возрасте бывают непроизвольные приступы ярости. Знал бы он, что это было не непроизвольно, но я не стал ничего объяснять.

Вечером, когда стемнело, я направился во двор к Диане и долго смотрел на её окна, в которых впервые за долгое время горел свет, но её я так и не увидел, вообще никого не увидел, хотя штор на окнах не было.

С этого дня я каждый день стал ходить в соседний двор, я переживал за неё.

Днём мы с Максом и другими пацанами гоняли мяч либо катались на велосипедах по району. Теперь я вырос и научился хорошо ездить, поэтому падал с велосипеда редко, но, каждый раз, заезжая в соседний двор, где жила Диана, я мечтал упасть и, чтобы, поднимаясь, я мог увидеть её глаза, обращённые ко мне со всей своей бесконечной нежностью и теплом.

Каждое воскресенье мы, как и прежде, продолжали свой промысел. В каком-то смысле на барахолке мы даже стали своими, нас уже окликали по именам.

Несмотря на то, что барахолка кишела разными людьми, были там и постоянные обитатели. В основном, конечно, это были женщины, именно они продавали товар за прилавками, мужчин продавцов почти не было. Как я понял, для мужчин этот вид работы не был комфортным. В постсоветском обществе ещё было сильно предубеждение, что торгаши – это низший слой людей, и уважающий себя мужчина никогда не станет заниматься таким делом.

Была ещё одна постоянная группа людей – крепкие молодые парни. Ходили они группой, все в спортивных костюмах, и никогда в их руках не было никакой-то поклажи. Их называли «рэкетирами», и наш друг шашлычник их очень боялся. Когда они появлялись на горизонте, у него начинали дрожать руки, они это видели и поэтому никогда не платили за шашлык, хотя ели его каждый день. Нам они платили всегда, зачастую даже давали больше, чем нужно, потому что не брали сдачу, если она была в монетах. Монеты они деньгами не считали.

Главный у них был Сэм. На вид это был простой парень среднего роста. В его команде все были габаритнее него, но в случае с Сэмом не это было главное. Когда ты смотрел на него со стороны, то весь его облик кричал о какой-то запредельной самоуверенности. Как будто за его спиной всегда стоял невидимый великан, готовый растерзать за Сэма кого угодно, и Сэм, зная это, вел себя соответствующе.

Однажды я увидел Сэма в деле: двое крепких парней, по виду явно не местные, не захотели платить за шашлык. Шашлычник стал звать на помощь. Из толпы вышел Сэм с двумя подручными. Неторопливо подойдя, они начали мирно расспрашивать, что случилось… Буквально через пару минут разговора Сэм вдруг резко ударил одного из парней по лицу, отчего тот упал и лежал не шевелясь. Двое подручных Сэма тут же начали пинать второго как настоящие каратисты – ногами по голове, но такой эффективности, как у Сэма, у них не было. Да, второй парень пропустил несколько ударов и у него пошла кровь из носа, но он был на ногах и закрывался руками, крича:

– Я всё понял! Мы всё заплатим, не бейте!

Я хотел досмотреть, чем всё закончится, но Макс потянул меня за футболку:

– Ну ладно глазеть! Пойдём, нам ещё надо успеть второй рейс сделать. Это не наше дело!

Я поддался и позволил себя утянуть, но всё равно шел нехотя и оглядывался. Чуть позже я увидел, как тот парень, которого Сэм уложил с одного удара, зашевелился и сел.

– Значит, не убил, – выдохнул я и переключился на Макса.

Всю дорогу домой я не мог сосредоточиться, Макс что-то рассказывал, но мои мысли были далеко, я думал о жестокости взрослых и о том, как много плохих вещей они совершают. Неужели этот цветной и сказочный мир настолько суров, что со временем превращает людей в монстров?

Когда мы вернулись на барахолку с новой партией пива и пепси там как будто ничего и не было. Шашлычник как обычно махал своей картонкой над углями, туда-сюда сновали люди, а Сэм со своими дружками, которых стало намного больше, за дальним столиком ели шашлык. Увидев нас, они радостно замахали руками:

– Ну наконец-то! Где вы ходите? Тащите сюда свой лимонад!

Никто из этих молодых людей не подозревал, что следующее воскресенье полностью изменит их жизнь. Больше их на барахолке не будет, кто-то сбежит к себе домой в пригород, кто-то попадёт в больницу и выйдет оттуда уже другим человеком, а кому-то и вовсе не повезёт, и он прямиком с барахолки отправится в морг.

В следующее воскресенье нам удалось продать только половину товара из своего первого рейса. Где-то ближе к десяти утра на территорию барахолки забежали молодые парни – их было довольно много. В руках они сжимали металлические прутья. Они стали бить ими всех подряд направо и налево. Местные парни и немногочисленные продавцы мужчины пытались отбиваться, но у них ничего не выходило, так как парней было больше, и ещё прутья не оставляли никаких шансов. Покупатели в ужасе разбежались, женщины продавцы попрятались за свои прилавки. Это была настоящая бойня.

Вдоль рядов бежал одинокий местный милиционер, фуражки у него не было, с головы стекала кровь, а форменная рубашка была разодрана в клочья – он спасался. За ним бежали несколько парней с прутьями, одного из них я узнал, это был тот самый парень, которого неделю назад Сэм сразил одним ударом.

ГЛАВА 12

Теперь всё изменилось. Шашлычника нашего больше не было, вместо него стоял какой-то противный старик, от которого сильно несло перегаром. Он всё время пытался нас согнать с нашей точки, ругаясь и угрожая, но со своего места не двигался, поэтому все его крики мы с Максом пропускали мимо ушей.

Теперь на барахолке заправляли новые рэкетиры, как я понял, они были не местные, а из другого города. Они матерились, часто били продавцов и брали у нас пиво, в отличие от старых рэкетиров, которые пили только лимонад. Два раза Максу не заплатили и со мной тоже постоянно пытались провернуть тот же фокус, но я цеплялся им за штаны и не отпускал, пока мне не отдавали мои деньги.

Продавцы были недовольны, так как новые рэкетиры подняли плату, а их самих стало в три раза больше. Приходилось кормить всю эту ораву, но никто не мог ничего с этим поделать. Милицейский пункт с момента большой драки так и не открылся и стоял заколоченным, а последнего милиционера на барахолке я видел в тот самый день, когда он со всех ног убегал весь в крови.

Следующий месяц был очень жарким, поэтому наш товар расходился гораздо быстрее, и мы даже могли успеть сделать третий рейс, но не стали этого делать и даже не обсуждали такую возможность. Весь азарт и моральный подъём первых дней уже улетучился, начались трудовые будни. Деньги, которым мы первое время так сильно радовались, со временем превратились в то же самое, что и сумка для бутылок или панамка от солнца, то есть в один из инструментов работы.

Время шло медленно, но всё равно лето потихоньку заканчивалось, однажды, когда один из рэкетиров в очередной раз не захотел платить мне за пиво, я схватил его за штанину и не рассчитал, потянул сильнее нужного. У него сползли штаны, и все окружающие увидели грязные зелёные трусы с цветочками. Толпа начала издевательски смеяться, а он с силой отшвырнул меня в сторону. Я распластался на грязной земле и уже хотел подняться, когда увидел необычно красивого синего цвета кроссовки, такого яркого цвета я ещё никогда не видел. От кроссовок мой взгляд поднимался выше, пока я не увидел очертания девочки, яркое солнце за её спиной слепило мне глаза, поэтому я никак не мог разглядеть её лицо.

– Какой ты смешной, Ален, что ты здесь прямо посреди базара на земле лежишь? – услышал я знакомый голос.

Обидчик мой уже куда-то ушёл, а толпа, потеряв интерес, двинулась дальше. Диана протянула мне руку и помогла подняться. Теперь я её разглядел, темных кругов под глазами, которые меня так напугали в прошлый раз, не было. Лицо её порозовело и даже чуть-чуть округлилось, теперь оно сияло здоровьем. Сама она была одета в новую, очень красивую одежду, самую лучшую, которую продавали здесь на барахолке, уж я-то знаю. Эти ярко-синие кроссовки, которых точно нет в продаже, завершали новый образ. Я был очень рад увидеть её снова и убедиться, что у неё всё наладилось.

– Что ты здесь делаешь, Ален? – спросила она, заглядывая мне в глаза. От этого у меня почему-то побежали мурашки по спине, она была так близко. Я как одурманенный просто смотрел на неё и молча улыбался.

– А я тут маме помогаю, вон там родители открыли контейнер, теперь продают одежду – мама послала за шашлыком. Первый раз, когда тебя увидела, ты тоже валялся на асфальте, теперь здесь валяешься, – рассмеялась она.

Вдруг толпа зашевелилась сильнее обычного, дальше по рядам люди начали шарахаться в разные стороны, это привлекло наше внимание.

– Что там? – спросила Диана.

По ряду в нашу сторону неторопливо шла группа мужчин в спортивных костюмах, их было человек шесть, люди разбегались, чтобы не попасть им под ноги.

– А вот и папа! – сказала Диана.

Я посмотрел на неё, чтобы понять, куда она смотрит, да, смотрела она туда же, куда и я – на эту группу мужчин. Я стал их разглядывать. И действительно, по правую руку от самого рослого, который шел в центре, шел её отец, которого в последний раз я видел у подъезда в старой грязной одежде и с бутылкой в руке. Теперь он был в модном спортивном костюме, лицо его выражало уверенность, если бы не Диана, я бы его точно не узнал.

Когда они проходили мимо нас, Диана защебетала своим красивым голосом:

– Папа, папа я здесь! – махала она ему рукой.

Отец Дианы даже не замедлил шаг, а просто повернул голову и посмотрел в нашу сторону. Он заметил дочь, его лицо озарилось и он улыбнулся ей, потом он обратил свой взор на меня. На секунду он задумался вспоминая где меня видел, и как только вспомнил, его брови тут же сошлись вместе, образовав на лице жирную галочку. Он резко отвернулся. Они двигались дальше, обходя свои владения.

В следующее воскресенье охрана не запустила нас с Максом на территорию барахолки. Сказали, чтобы мы тут больше не появлялись со своими бутылками.

ГЛАВА 13

Переживали мы недолго. Каникулы закончились, и снова началась школа. Деньги, которые я заработал за лето, я почти полностью отдал матери, так как работу отца закрыли. Если до этого он просто не ходил на работу, но получал зарплату, то теперь он перестал её получать. Да и после очередного запоя он загремел в больницу, так что приходилось теперь по воскресеньям на автобусе с двумя пересадками ездить через весь город, чтобы навестить его. Так что если бы мы даже удержались на барахолке, я бы всё равно не смог ездить туда из-за больницы. Но довольно быстро я нашёл новый заработок. На одной из автобусных остановок, где была очередная пересадка, стоял трёхэтажный дом, на первом этаже которого располагался небольшой магазинчик. От долгого ожидания автобуса, не зная чем себя занять, я зашел в него и совершил настоящее открытие, там продавался самый настоящий дефицит – плакаты и фотографии всех наших кумиров: Арнольда Шварценеггера, Сильвестра Сталлоне, Чака Норриса и Брюса Ли. Их фотографии были жутко популярны и за них пацаны со двора и школы готовы были платить хорошие деньги, я это точно знал. Я покупал фотографии по рублю, а плакаты по пять и продавал в школе и во дворе с нормальной наценкой, так что деньги я не перестал зарабатывать. Ну и магазинчик возле музыкальной школы с его игрушечными пианино на батарейках тоже приносил небольшой, но постоянный доход.

Диана снова начала ходить в музыкальную школу, и мы, теперь заранее договариваясь, ездили туда вместе. Иногда вместе прогуливали занятия, особенно сольфеджио. Учительница плохо видела, и мы специально садились за последнюю парту. За нашими спинами было большое окно, которое в эти ещё совсем тёплые дни было всегда распахнуто настежь. Когда в начале урока была перекличка, мы отмечались, а потом, когда начинался урок, незаметно для учительницы выпрыгивали в окно. Это был первый этаж, было не высоко и не страшно, даже для девочки. Мы долго гуляли по осеннему городу, я покупал Диане мороженое, мы были безмерно счастливы, держась за руки перебегая улицу в неположенном месте.

Однажды приехав на автобусе в наш район и войдя во двор Дианы, мы увидели, как с другой стороны двора заехала большая чёрная машина, очень некрасивая, таких в городе я не видел. Машина остановилась возле подъезда и из неё вышли отец Дианы и тот рослый мужчина спортивного телосложения, которого я видел на барахолке.

– А вон мой папа приехал с дядей – сказала Диана, увидев их.

– Этот второй твой дядя? Я помню, мы видели его на барахолке. Он там работает? – Да он всё время там, я когда к маме в контейнер прихожу, всегда его вижу. Его зовут дядя Арон, он переехал из другого города, он папин брат. Они вместе работают. Мама сказала, что они сейчас на барахолке начальники.

Я-то догадывался, кем они на самом деле там работают, но Диане ничего говорить не стал. Зачем?

– А это его машина?

– Да, кажется, называется БэМэВэ, дядя её недавно купил, он очень ей гордится. Когда он у нас дома, он такой весёлый, шутит постоянно, подмигивает, но на улице почему-то никогда не улыбается и не разговаривает, всегда молчит. Ладно, я пойду, мне ещё уроки надо делать, – сказала Диана и побежала в сторону машины.

Там её заприметили, отец обнял её и поцеловал, а её дядя, действительно, даже не улыбнулся, так и стоял с каменным лицом.

Я тоже пошел домой, хотя мне жутко не хотелось.

Мама стала работать учительницей в соседней школе, в доме чувствовалась нехватка денег, отец уже давно лежит в больнице и, кажется, не собирается выписываться. Когда мы его навещаем, у него всегда приподнятое настроение и от него пахнет алкоголем, как и от его соседей по палате. Они улыбаются и не могут дождаться, когда мы наконец-то уйдём и они продолжат играть в карты, которые всегда лежат на столе.

Когда мы уходим, отец нас провожает, берёт маму под руку и тихо ей говорит, чтобы она принесла ему ещё денег, так как нужно покупать лекарства. Мама молча кивает.

По ночам я иногда слышу, как где-то в доме плачет мама. Я отдаю ей все деньги, которые выручаю с продажи фотографий и музыкальных пианино, но их всё равно не хватает. Потихоньку из дома исчезают вещи. Сначала картины, статуэтки и другие красивые безделушки, которые когда-то дарили отцу на всяких партийных мероприятиях, затем предметы посущественнее: шкафы, кресла, сервант, магнитофон.

Эту зиму мы пережили очень плохо. На Новый год не было гостей и не было подарков, а под самый Новый год пропал из дома даже телевизор. Так что праздник мы не отмечали, просто поужинали и легли спать. Ночью я проснулся от грохота салютов и радостных криков за окном. Сестра лежала в своей кровати с открытыми глазами и смотрела в потолок, её лицо то и дело освещалось вспышками салютов. По её щеке ползла слеза.

ГЛАВА 14

«Мы с трудом пережили эту зиму, понимаешь?» – говорит мама отцу, который вернулся с больницы и целыми днями не выходит из спальни.

Кажется, он действительно болеет, потому что алкоголем от него больше не пахнет, а только лекарствами и выглядит он неважно.

Дома обстановка не очень, да ещё в добавок постоянно нет электричества. Его стали отключать во всём городе каждый день. Включают только утром и вечером на пару часов. Называется это явление веерными отключениями.

Я шатаюсь по району, не знаю чем себя занять. Вижу машину, от которой разлетаются громкие звуки, за ней бежит толпа ребятни, звук раздаётся из громкоговорителя на крыше. Иногда из окна высовывается рука и разбрасывает какие-то бумажки. Из громкоговорителя звучат какие-то слова, смысла не разберёшь, динамик сильно шипит, из потока слов с большим трудом можно разобрать только: «выборы» и «голосуем». Машина едет по району.

Когда эта процессия проехала мимо меня, оставив после себя на асфальте чёрно-белые бумажки, я нагнулся и поднял одну из них. На ней было плохо отпечатанное фото отца Дианы и крупное слово «голосуем», дочитать я не успел, так как меня кто-то толкнул. Я поднял голову и увидел, что это одна из наших бабушек соседок:

– Что встал прям на дороге? Что листовку читаешь? Отнеси лучше отцу, пусть полюбуется, как этот авантюрист в депутаты собрался. Были времена, когда твой отец не был размазнёй как сейчас, а таким вот проходимцам морду бил! Я помню!

Вот времена пришли, всякая нечисть в депутаты идёт, а наши со двора все рты поразевали и ведь выберут! Он же каждому по десять рублей пообещал, кто за него проголосует. Ужас, куда мир катится… – завершила соседка длинный монолог и пошла дальше по своим старушечьим делам.

«Почему она называет его авантюристом, когда он рэкетир? – подумал я – И кто такой депутат?».

Я свернул листовку вдвое и пошел домой показать отцу, как порекомендовала соседка. Лучше бы я этого не делал…

Через полтора месяца мы с Дианой стояли возле её подъезда. Пожелтевшие и покрасневшие листья клёнов красивым ковром застилали всю землю вокруг. Прямо на входе в подъезд была небольшая лужа, она каждый раз хлюпала, когда в неё наступали ботинки грузчиков: они выносили вещи и грузили их в грузовик, на борту которого было написано «Продукты».

Сыро и зябко, ещё и небо сизого цвета не помогало поднятию настроения, изо рта шёл пар. Я то и дело шмыгал носом и потирал озябшие руки.

Диана в смешной шапочке не проронила ни единого слова за всё это время. Я был опустошён. Мыслей не было, я был подавлен и тупо смотрел на погрузку.

– Я попрошу папу, чтобы по воскресеньям он привозил меня сюда во двор поиграть с друзьями, мы будем видеться, – оправдывающимся тоном сказала Диана, не поворачивая лица в мою сторону.

– Угу, – только и смог выдавить я. Никогда прежде я не чувствовал себя таким беспомощным.

Не в силах выдержать этого напряжения, я пошел прочь со двора, шаркая ногами по опавшим листьям.

– Куда ты? – услышал я вслед голос Дианы, но даже не стал оборачиваться. Диана переезжала куда-то в центр города, где живут все депутаты. Конечно, это не было глобальной проблемой – сесть в автобус и поехать к ней, она же уезжала не на другую планету. Просто почему-то мне было обидно, что она уезжает туда, где лучше, а я остаюсь в этом сером мире.

Когда я пришел к себе во двор, там гулял Макс, кажется, он одел на себя всю одежду, что была у него дома, по крайней мере, он так выглядел. Он энергично обхаживал каждый угол двора, не зная чем себя занять.

– О, Ален, ты где был? Я тебя искал, заходил к тебе домой, сказали, ушел…

– Я провожал Диану, она переезжает с родителями в центр, – жалобным тоном, начал я рассказывать. В тот момент мне хотелось сочувствия, а кто как не друг лучший кандидат на жилетку?..

Но эти штуки были не для Макса. В этом плане он был бессердечен, пропустил мои слова мимо ушей и с горящими глазами начал рассказывать свою очередную затею с барахолкой.

Мне было совсем не интересно, я вдруг почувствовал себя непонятым и всеми покинутым. Макс всё говорил и говорил, а я делал вид, что слушаю. Так мы просидели на лавочке где-то с час, пока я не опомнился и не побежал в соседний двор.

– Я же не записал её новый адрес и телефон, – пульсировало у меня в висках. – Какой же я глупый!

Машины с надписью «Продукты» у подъезда уже не было, Дианы во дворе тоже. Я как сумасшедший забежал в подъезд и, мигом влетев на третий этаж, начал колотить дверь её квартиры, но мне никто не открыл.

«Ничего, увижу её в музыкальной школе», – подумал я и успокоился. С тех пор Диана так и не появилась ни в своем своём старом дворе, ни в музыкальной школе, хотя я её очень ждал.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 1

Темно. Что-то тяжёлое на моей груди, отчего мне тяжело дышать. Я открываю глаза и вижу в лунном свете что-то мохнатое, оно ползёт по мне. Непропорционально большое тело, маленькая голова и нос, который, обнюхивая мою грудь, движется к моему лицу – это крыса. Ещё не до конца проснувшись, я на инстинкте бью её кулаком, удар получается резкий и чёткий, спасибо занятиям по боксу. Крыса, даже не успев среагировать, со всего размаху летит в стену и падает куда-то за ящики. Я поднимаюсь и сажусь на лавку, на которой только что спал. Из-за ящиков слышатся частые короткие скрипучие звуки от суетливых лап. Наверное, забирается в свою нору, которых полно на территории склада.