bannerbanner
Балканский венец. Том I
Балканский венец. Том I

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 9

* * *

«Брат названый, гей, Иван Косанчич,

ты разведал войско ли у турок?

Велико ли турецкое войско?

Можем ли мы с турками сразиться?

Можем ли мы ворога осилить?!»

И ведет князь Милош гостя своего в корчму приморскую – не какую-нибудь, а лучшую во всей Будве. Корчмарь вокруг них так и вьется – раз одежды златом шиты, значит, и в карманах оно водится. Не ошибся корчмарь. Кидает князь на стол кошель с золотыми динарами и наказывает принести все самое лучшее – для него и для друга его странного. Уж в чем, в чем, а в этом корчмарь знает толк! На столе уже мясо дымится нежное, на камнях запеченное, мирисом[8] пряным исходит – всё еретина[9] да ягнетина[10]. Поросенок на вертеле, целиком изжаренный, а к нему пршута[11], гибаница[12], сыр, ражньичи[13], белый хлеб пшеничный да горячая приганица[14] – ай, хороша княжеская трапеза! Наливает князь шливовицы в чарку серебряную да протягивает ее гостю.

– Выпьешь ли со мной, гость дорогой, питие доброе? Аль у вас, нехристей, пить сие не положено?

– Не положено, светлый князь. Не к лицу правоверным трезвость терять пред лицом Всевышнего.

– А ты не бойся, гость, смерклось уж, твой Всевышний ничего не увидит.

Усмехнулся гость да залил в себя всю чарку разом. Возрадовался князь – хоть и чужак, а пьет по-доброму, по-сербски. Достает тогда князь кинжал, отсекает от поросенка кременадлы[15] кус – не тонкий, в три пальца шириной – да подает его гостю.

– Откушаешь ли ты со мной, гость дорогой? А то отощал ты больно. Аль и этого вам, нехристям, не положено?

– Не положено, светлый князь. Свинья о дом Всевышнего потерлась боком – за то и не жалуем ее.

– А ты ешь, гость дорогой, не бойся – другим боком она терлась, нутром чую.

Рассмеялся гость, да и проглотил кременадлу – да и как тут не проглотить, ежели вкусна она?

– Светлый князь! Ты жизнь мне спас, как гостя меня принимаешь да потчуешь, а я низкий пес. Негоже тебе с такими якшаться да чашу заздравную поднимать.

– Негоже, говоришь? С кем хочу, с тем и якшаюсь. Я князь – мне и решать. Что чужак? Он предать не может. Хуже всех – брат, ударивший в спину. С ним по мерзости ни один пес не сравнится. Ответь же, чужестранец, как имя твое?

– Зачем тебе, светлый князь?

– Знать буду, кому жизнью обязан.

– Баязидом кличут. Иметь у нас такое имя – все равно что не иметь его вовсе. А твое имя как, светлый князь?

– Милошем нарекли при рождении – даром что и у нас Милошей предостаточно. Ответь, Баязид, а отчего ты меня князем называешь? На лбу у меня это, что ли, написано?

– На лбу не написано, а сапоги на тебе алые, одежды твои богатые, золотом шиты…

– Так в Будве любой конокрад злата на себя понавесит – пока не выловят да не высекут. Царь наш Милутин сказал давным-давно, что муж должен надевать на себя столько золота, сколько снести сможет, – вот и надевают люди неразумные.

– Меч при тебе острый, князь, каменьями самоцветными украшенный…

– Так, может, сотник я? Аль юнак при витязе знатном?

– О нет, князь. Мой глаз не обманешь. У тебя прямая спина и гордый взор. Волосы у тебя слишком светлы, глаза – слишком ясны. Ты князь, пришедший с севера. Про таких говорят в народе, что у них кровь другого цвета, нежели у простых людей. Теперь вижу я – не врет народ, правду говорит. Я пью за твое здравие, светлый князь.

– И за твое, Баязид.

Подняли они чаши серебряные да опорожнили их. Вновь подняли и вновь опорожнили. Чем не побратимы? А луна меж тем поднялась на небо. Закончилась шливовица в кувшине, тащит корчмарь другой. Загрустил с чего-то князь Милош. Спрашивает его чужестранец:

– Чего закручинился, светлый князь? Вижу я – грусть-тоска тебя снедает?

– Никому бы не сказал, а тебе скажу – нравишься ты мне. Был у меня брат. Был – да сплыл. Почитай что и нет его боле. Предать меня он замыслил – а от мысли до дела один шаг неверный. Скорблю я по дружбе порушенной.

– Эх, светлый князь, – Баязид ответствует, – мне ли не понять тебя! Ведь и мой старший брат замышляет убить меня – только и жду я коварного удара его. По обычаям нашим младший брат – и не брат вовсе, а так, отродье шайтаново. Никто не ранит нас так сильно, как братья наши.

– Дело говоришь, Баязид. Только скажи-ка, за что хотели тебя повесить на площади? Ты и вправду лазутчик?

– Похож я на лазутчика, светлый князь?

– Нисколько. Лазутчика не увидишь и не услышишь – а тебя видно сразу. Тогда колдун?

– Лекарь я. Вот зелья мои, яды.

– На что тебе эти бесовские снадобья?

– Эх, князь! Яд – это оружие, как и меч твой. Он может не только брать, но и возвращать жизнь. Разве не обнажал ты меч за дело правое?

– Думал я, что лекари только сперва лечат, а потом – убивают.

– Не таков я, князь. Я сперва убиваю, а потом – лечу.

Засмеялся князь:

– Хоть и змей ты, а по нраву мне!

Хороши ночи в Будве. Сидят князь Београдский и бродяга заезжий в корчме до звезды утренней, выходят в обнимку, как пьянчуги заядлые, ноги у них заплетаются. Омылись они в волнах Ядранского моря[16], прояснилась голова. Говорит Баязид князю Милошу:

– Что ж ты за человек, светлый князь! Все думают, как бы ближнего своего убить да ограбить, а ты подобрал бродягу, посадил с собой за стол, накормил-напоил. Не думал я, что такие люди бывают на свете, – ан все-таки бывают. Ты светлый князь, пришедший с севера. За силу твою и щедрость вознаградит тебя судьба.

– Зачем мне верить в судьбу? Я сам ее творю.

– Не веришь? Напрасно!

– Я верю в Господа нашего.

– Разве помеха одно другому? В судьбу надо верить. Судьба каждого читается по глазам – надо только уметь читать. Вот чует мое сердце, князь, встретимся мы еще. И эта встреча наша неспроста была. В ней видится мне перст судьбы.

Усмехнулся князь Милош:

– Раз читаешь судьбу, то скажи, какова моя судьбина?

– Твоя судьба велика; одного взгляда тебе в глаза – там, на площади, – мне было достаточно.

– Вот как? А свою судьбу знаешь ли?

– Знаю, князь, как не знать. Стану сперва я султаном…

Смеется князь. Смеется чужеземец. Плох тот бродяга, что не мечтает быть султаном!

– А после, князь, посадят меня в клетку и будут показывать людям, как зверя дикого.

Еще больше князь развеселился. Султана – и в клетку! Добрые истории чужеземец рассказывает.

– Вся судьба эта – бабские россказни. Если меч крепко в руке держишь – получше он твоей судьбы будет, повернее.

– Прям ты, князь, как дорога на Константинополь, и честен. Слишком хорош ты для подлунного мира.

– Кабы были все турки такими, как ты, так и не воевали б мы с ними, – ответствовал Милош.

– А хочешь ли узнать, светлый князь, кто подослал к тебе убийц? Отправь людей своих в местечко Прокупле, что подле Ниша. Корчма там есть на окраине. На десятую ночь после вашего дня святого Николая придет туда человек в шапке зеленой, назовется Душаном, спросит у хозяйки чарку лозовача[17]. Пусть твои люди возьмут то, что у него в суме лежит. Вдруг тебе пригодится.

Сказал это Баязид, поглядел в глаза, словно углями обжег, и исчез в тумане утреннем. А тут и солнце встало, пора князю юнаков своих искать да в путь обратный отправляться. Только запал чужестранец в душу князю. Странный он. Чужой. Но правда в глазах его – незваная, нежданная, нездешняя правда. И знание сокровенное, как у старцев греческих. Задумался князь, но ко дню святого Николая послал людей своих в Прокупле.

* * *

Славу славит князь наш сербский Лазарь

во Крушевце, заповедном граде.

Всю господу усадил за стол он,

с сыновьями всю свою господу:

Юг-Богдан старой – от князя справа,

за Богданом – Юговичей девять,

Вук Бранкович – по левую руку,

по порядку – прочая господа,

впереди же воевода Милош.

Не стоит быстрая Дрина на месте, не пресекаются годы по мановению людскому. Тучи черные собрались над Сербией, ветры грозные воют, бурю несут с собой. Стоит войско османское подле самых ворот, и несть числа ему – и янычары там, и сипахи[18], и акынджи[19], и даже всадники на верблюдах. Султан Мурад ведет его – грабить и жечь земли сербские, убивать люд православный, нести свою веру огнем и мечом.

И собиралось по всему краю войско великое. Пришли воины от боснийского владетеля во главе с воеводою Влаткой Вуковичем, черногорцы пришли от Георгия Страцимировича, Вук Бранкович, владетель Южной Сербии, Милош Обилич, князь Београдский – все с юнаками своими. Пришла подмога от владетеля Герцеговины и от Юрия Кастриота, князя Албанского. Юг Богдан привел войско и девять своих сыновей – ай да тесть у царя! Пришли и витязи знатные – Стефан Лучич, Баня Страхинич, Иван Косанчич да Милан Топлица. Сербы, босанцы, албанцы, валахи, венгры, болгары да греки – все собрались с турками-нехристями за обиды поквитаться. Только вот незадача: воинство хоть и великое собралось, да только все равно меньше османского. Шло-шло войско, да встало в поле. И турки тоже встали супротив.

– Что за поле такое? – спрашивает царь Лазарь у крестьянина. – Что за река?

– Река Ситницей прозывается. А поле – Косово, господарь.

Лагерь разбили сербы. Да и турки не дремлют. Шатров их, как снега зимой на Златиборе[20] – видимо-невидимо. Собрались на совет воеводы да витязи сербские, смотрят да прикидывают, как им турок одолеть. Порешили, что посредине встанет сам царь Лазарь да с князем Београдским, одесную – Юг Богдан с сыновьями, а по левую руку – Вук Бранкович. Говорит князь Милош:

– Войско наше втрое меньше турецкого. Посему давайте, братия, нападем на него ночью, не дадим туркам опомниться.

Одобрительно встречают слова Милоша. Но поднимается Вук Бранкович и молвит такие слова:

– Не годится нам, господарь, нападать ночью, как будто мы воры какие или цыгане. Достанет у нас воинов, чтоб одолеть турок днем. Да и как во тьме сражаться? Кони наши с пути собьются, ряды попутаются.

И эти слова встречает гул одобрительный. Думал-думал царь – и говорит наконец:

– Драться будем при свете дня, как предки наши дрались. Не посрамим чести своей, одолеем нехристей. Негоже, чтоб говорили, будто сербы – хуже цыган. А теперь, по древнему обычаю, давайте отвечеряем в эту ночку по-доброму – кто ведает, когда еще попируем всласть?

– Время ли пировать, государь? – вопрошает Милош. – Не лучше ль напасть на врага внезапно?

– Уймись, князь, – говорит на то Лазарь. – Возьми пример с побратима своего. Хватит тебе судьбу испытывать.

Нахмурился Милош, ничего не ответил, но стало на сердце его неспокойно. Вучище исподлобья глядит, втайне радуется. А на пиру-то на царском мед да шливовица рекою текут, еретина, ягнетина да поросятина тушами громоздится, сарма[21] да попара[22] в больших котлах дымятся, а пршуте да гибаницам уж и счет потеряли. Хмель воеводам языки развязывает. Наполняет князь Милош чашу золотую шливовицей да подносит брату своему названому Вуку Бранковичу со словами:

– Чашу эту подношу тебе, брат. Осуши ее за здравие тех, кого предал ты.

– В своем ли ты, брат, уме? Говорить мне такое! Мне, Вуку Бранковичу, владетелю Южной Сербии!

Налились глаза Вуковы кровью, как у быка. Швырнул он чашу на пол, разлилась шливовица по коврам царским. А и Милош тут как тут, кинжал в руке сжимает. Видят сотрапезники – плохо дело. Навалились на них Божко, младший Югович, да Страхиня, разняли буянов. Нахмурился царь – не любо ему, что надежа и опора под ним шатается. Вопрошает он Милоша:

– Сможешь ли, князь, подтвердить слова свои?

Достает князь Милош из-за пазухи свиток, что получил намедни, подает царю. Взят этот свиток людьми князя у человека по имени Душан в корчме прокупленской. Разворачивает царь свиток, а в нем начертано: «От Якуба ибн Мурада Вуку Бранковичу. Пусть солнце воссияет над твоей головой, сиятельный князь! Место твое – на престоле сербском, и в том тебе будет моя подмога. Уводи войско свое с поля, не воюй с нами – и станешь тем, кем рожден быть. Отец мой, султан, стар. Скоро я приму власть над османами и награжу тебя за здравомыслие, эту истинную добродетель правителя. А что до опасений твоих, что я хочу обманом захватить твои земли и лишить тебя власти, то в доказательство слов моих возвращаю я тебе весь харач, который отец мой получил с земель твоих. Знай же, что буду стоять я на правом крыле войска нашего и не двинусь с места, дабы не навредить твоим людям, пока они будут уходить. Князя же Београдского, что злоумышлял против тебя, люди мои подстерегали по твоей просьбе, да только ушел он от них живым. В другой раз не уйдет. Слава Всевышнему!»

Потемнело лицо царя, как прочел он слова Якуба, сына султанова. Бросился Вук на колени – но не пощады он просит:

– Выслушай меня, господарь! Челом тебе бью на Милоша Обилича. Завидовал он всегда моей власти и богатству. Замыслил погубить меня. Сам он состряпал это письмо! Сам сюда принес! Не знаюсь я с Якубом, писем ему не пишу и не встречаюсь, золота от турок не получаю. Да и как мог Якуб написать мне на нашем языке? Милош, Милош измену замыслил!

– Целуй крест! – наказывает ему царь.

Приложился Вук к кресту господнему – и как только крест в прах от лжи такой не рассыпался? Молвит тогда царь князю Милошу:

– Так вот кто у нас тут Иуда истинный! Уйди с глаз моих, не хочу видеть тебя!

Хочет оправдаться Милош, да только не судьба, видно. Уходя, говорит он царю – и все про то слышали:

– Ошибся ты, господарь. Не изменял я народу своему и вере православной. В доказательство слов этих завтра в Видов день убью я султана Мурада у всех на глазах – иначе не получить мне прощения.

Сказал так князь Милош и вышел. Горяч был нравом, горяч и резок. Ожесточилось сердце его. Лишь хладной стали под силу остудить эту буйную голову.

* * *

Поднял Лазарь золотую чашу

и сказал он той господе сербской:

«За чье здравье выпить эту чашу?

Коли пить мне за старейших родом,

за старого Юг Богдана выпью;

коли пить я за знатнейших стану,

то за Вука Бранковича выпью;

коли пить мне, как подскажет сердце,

то за девять шурьев чашу выпью,

девять шурьев, девять Юговичей;

ну а коли пить мне за геройство,

за Милоша выпью воеводу.

Пить не стану за кого другого,

но во здравье Милоша Обилича!

Здравье, Милош, вера и невера!

Прежде верный, нынче же – неверный!

На Косове завтра мне изменишь,

сбежишь к туркам, к их царю Мурату!

Будь же здрав ты и здравицу выпей,

вино выпей, а кубок в подарок!»

Велико ты, поле Косово. Обильны на тебе пашни. Да только не пашнями ты славишься. Много битв кровавых ты видело, много костей в тебе покоится. Если взять все слезы, что ты пролило, да высыпать на тебя дождем, то было бы на месте твоем озеро Скадарское. И снова встали на тебе две рати могучие. Ни одна не отступит, не уйдет восвояси. Нельзя уйти с поля Косова – можно лишь победить или умереть. Заалела над полем зарница – то Видов день, страшный день наступает. Что он уготовил?

Взошло солнце красное, началась битва великая. Столкнулись два войска могучих. Железо входит в плоть живую, ломаются древки, звенят щиты, ржут кони. Стать Видову дню самым великим днем Сербии – а как же иначе? Теснит царь Лазарь Мурада, топчутся нехристи на месте, как стадо баранов, сама земля гонит их восвояси. Даже Ага янычар непобедимых – а и тот сделать ничего не может. Одесную Юг Богдан со своими сыновьями крушит Евренос-Бека и Али-пашу, вот уж и спину турки показали. А как Страхиня мечом машет – одно загляденье! Вспомнил он, видать, жену свою обесчещенную и сносит головы турецкие, как дрова рубит. А по левую руку стоят витязи Вука Бранковича да босанцы – Якуб и нападать-то на них боится, даром что верблюдов привел. Теснят сербы неприятеля, вот уж и лагерь турецкий недалеко. И шлет воевода Влатко своему господарю, Твртку босанскому, весточку победную.

Но коварно поле Косово. Видов день тянется, как год. Солнце уж на средину неба поднялось, а сербы всё никак победить не могут. Что за чертовщина! Сжимают воины в руках оружие, разят врагов бессчетно, а врагов больше и больше становится – на одного серба по пять турок! И впрямь ошибся царь Лазарь. Но чу! Что такое? Упало посреди битвы знамя князя Београдского. Видать, одолели его турки. Или князь и вправду предательство замыслил? Бросает он меч свой оземь и дается в руки янычарам. Говорит, что надумал не воевать с султаном, а союз с ним заключить. А нехристям только того и надо! Хватают они князя Милоша да волокут в шатер султанов, связав руки да отобрав все оружие – даже кинжал заветный, византийской работы с сердоликами. Эх, князь, князь, что ж ты наделал! Как же ты теперь исполнишь обещание свое? Как убьешь султана без оружия? Сжалось сердце у царя Лазаря: «Предал меня тот, кого за сына почитал». А Вучище ухмыляется: «Что говорил я тебе, господарь?»

Гремит битва, конца-края ей нет. Бьются сербы насмерть, да не одолеть им турок. Притащили князя Милоша в шатер султанов, бросили лицом оземь, как скотину, – лежи, князь, думай о чести своей погубленной. Тут вдруг шаги слышны, голос звучит знакомый:

– Негоже тебе, светлый князь, лежать, как быку на бойне!

Мелькает кинжал булатный, и путы падают с рук княжеских. Поднимает глаза князь. Пресвятая Богородица! Баязид?!

– Узнал, князь? А я-то тебя сразу заприметил – таких, как ты, не забывают.

– Откуда ты тут?! Таки лазутчик? – князь спрашивает.

Плетью ударяет за эти слова турок-охранник князя Милоша:

– Как с сыном султана говоришь, неверный?!

– Оставь нас, Али, – наказывает тому Баязид.

Уходит турок согнувшись, не смеет он господина своего ослушаться, хотя и не нравится ему пришелец-северянин. За ослушание у турок – верная смерть.

– Эх, князь, князь, – смеется змей Баязид, – вот не догадался ты, кого в Будве потчевал. Не знал, что у султана два сына? Скоро отец мой придет сюда с людьми своими, хочу приготовить тебя к встрече с ним. Желаешь быть рабом султана? Добро. Будешь ползать на брюхе, сапоги его целовать…

– Не буду.

– Что ж ты тогда, светлый князь, делаешь здесь? Постой-ка, а не ты ль обещался намедни убить султана? Мне все ведомо.

– Змей ты подколодный.

– Змей, говоришь? Спорить не буду, Всевышний нас рассудит. Только как же ты хочешь убить султана? У тебя ж и оружия нет. Видишь этот кинжал? Он твой? Дамасская сталь, рукоять золотая с сердоликами, на греческий манер сделана. С таким кинжалом на султана пойти не стыдно. Хочешь, светлый князь, верну его тебе? Верну, но с условием: исполнишь ты то, что обещал.

Не верит Милош своим ушам:

– Как же так, Баязид? На отца своего замышляешь? Неужто Всевышнего не боишься?

– Сегодня слишком жаркий день, Он прохлаждается на небесах. Я возвращаю тебе кинжал – делай свое дело. За свои я сам отвечу. Судьба моя – быть на османском престоле. Если не сделаю этого сейчас – брат мой убьет меня. Что смотришь так, светлый князь?

Ничего не сказал князь Милош, только спрятал кинжал под одежду.

– Али, слуга мой, свяжет тебе руки, но ты легко развяжешь веревку. Не бойся лишних ушей – Али умеет молчать. Но и тебе про все это говорить не след. Пусть будет верной твоя рука, светлый князь.

– Пусть полученная власть принесет тебе радость, Баязид.

И было все, как сказал младший султанов сын. Связал Али князя, да так хитро, что развязаться проще простого. Пришли в шатер турки – все в доспехах, богатых халатах, чалмах да с ятаганами. Шествует султан среди них, как лев среди шакалов. Грозен видом Мурад, грузен телом. Халат на нем золотой с красным подбоем, на пальцах – сплошь каменья самоцветные. Садится султан на трон золоченый, на подушки атласные, и падают все ниц – от визиря до последнего срамного отрока. Смотрит султан на князя Милоша – глаза у Мурада мутные, нехорошие, – и манит его к себе рукою. А другие на султана и глянуть не смеют – как бараны в стаде, прости Господи! Опустился князь Милош пред султаном на колено, и только тот протянул ему сапог свой для целования, как прыгнул князь, словно барс, и рассек султану нутро его поганое одним ударом кинжала – от брюха до бороды. Началось тут столпотворение несусветное – кровища из брюха хлынула, залила все подушки атласные, завалился султан под ноги, турки туда-сюда бегают, Всевышнего призывают, князя схватили и поднять на копья хотят, но слышен тут голос Баязидов:

– Не убивать неверного! Живым он нужен мне! Завтра мы предадим его смерти на виду у всех – пусть все знают, что бывает с теми, кто посягает на правителей османских. И про смерть султана чтобы в войске не знал никто. За одно слово о ней – смерть неминучая.

Подивились турки словам Баязида, но перечить не посмели – кто знает, может, он султан следующий. Связали они князя Милоша по рукам и ногам да в яму бросили, янычар к нему приставили. Не сбежать тебе, князь.

* * *

Вскочил Милош на резвые ноги,

поклонился до землицы черной:

«Хвала тебе, славный Лазарь-княже!

Хвала тебе за здравицу эту,

за здравицу да за твой подарок,

но такие не по сердцу речи!

Коль солгу я, убей меня Боже,

никогда я неверою не был,

никогда им не был и не стану,

хочу завтра на Косовом поле

я погибнуть за Христову веру!

С тобой рядом сидит твой невера,

втихомолку вино попивает —

Вук Бранкович – клятый и проклятый!

Завтра будет Видов день пригожий,

поглядим же на Косовом поле,

кто тут вера, а кто тут невера!

Что там будет, видит Бог великий,

утром выйду на Косово поле

и зарежу царь-Мурата турка,

и на глотку наступлю ногою;

коли даст мне Бог такую долю,

в град Крушевац ворочусь здоровым,

изловлю я Бранковича Вука,

приторочу к копью боевому,

как старуха кудель к прялке крепит,

на Косово вытащу на поле».

А на поле-то битва не стихает. День уж к вечеру клонится, пролилась кровь на пажити щедро, но не сдаются турки, не сдаются сербы, стоят насмерть. Иссякло терпение у Якуба, старшего сына султанова, – а и не знает он про смерть отцову, исполняется приказ Баязидов. Обнажает он ятаган свой и гонит коня вперед – не терпится ему победу одержать. Тронулось следом за ним правое крыло турецкое навстречу сербам. Заголосили янычары, зазвенели сипахи железом, закричали верблюды. Вот уж и войско сербское должно показаться под рукою Вука Бранковича. Но что это? Нет его! Куда делся Вук? Ищут Вука на поле боя, ищут войско его – ан нету их. Предал Вук своего господаря. Да что там – предал веру Христову. Нет ему теперь прощения. Увел он войско свое. Увидев это, разбежались босанцы с албанцами – бабы, а не воины. Нету больше сербского непобедимого войска.

Рад Якуб, гонит верблюдов в прореху. Но недолго ему радоваться. Падает он вдруг с коня да хватается руками за горло – а оттуда кровища хлещет. Подбежали к нему янычары – а он уж в пыли лежит мертвый. Что случилось с Якубом? Стрела его не находила, меч вражеский не доставал. Не пожалел Баязид яду для брата своего единокровного. Лишилось войско османское в Видов день двух своих повелителей, смешалось. Вот она, победа сербская, осталось только руку протянуть.

Но кто знает судьбу? Встал во главе османов Баязид, султанов младший сын, гонит он отару свою прямо на сербов – а тем и ответить нечем. Полегли витязи в сырую землю. Нет больше Страхини и Лучича. Нет Юга Богдана. Храбро он сражался, славу вечную снискал – всем бы так! Погибли один за другим все девять его сыновей – заменяли они отца, пока рука меч держала, а потом падали, ятаганами да саблями подрубленные. Последним пал Божко Югович, младший сын. Не осталось братьев у царицы Милицы, горько ей их оплакивать. Но не ведает она, что не только братьев лишилась. Выехал царь Лазарь вперед, разит турок, да только конь его оступился да в яму упал. Зовет царь юнаков своих – не могут они к нему пробиться. Турки царя окружили, спешили да в плен увели. Тут дрогнули сербы, побежали болгары да черногорцы, а те, кто остался, преданы были страшной смерти – много дней еще головы на кольях вокруг поля стояли, пугая людей живых.

Страшное ты, поле Косово. Сколько на тебе крови пролилось, но такого не знало ты прежде. Воды Ситницы стали красными. Волки воют, вороны стаями слетаются – знатная для них тризна нынче. Лучшие воины полегли на землю – не поднять их уже. Не петь им песен, не ходить в поле, не ласкать жен своих. Пала в Видов день гордость сербов на целых пять веков.

За полночь достали янычары из ямы князя Милоша, притащили его снова в шатер султанов. А там теперь – новый хозяин. Баязид на троне сидит, на подушках атласных, а на голове его – все та же грязная повязка. Принимает он Милоша по-царски, приглашает с собой отужинать, но отказывает князь – сыт он по горло милостями турецкими. Не унимается Баязид:

– Думаешь, светлый князь, не ведаю я, почему ты взор от меня отворачиваешь и ложиться не хочешь со мной за один стол?

На страницу:
2 из 9