Девочка Палача

– Наверху, – Света (точно ли она Света?) одергивает халатик, расстегивает пуговку на декольте. Почти незаметно, да. – Не в духе сегодня.

– Что ж, придется лезть в пасть к тигру, – пожимаю плечами и начинаю подниматься по ступеням.

Дверь в ее комнату открыта настежь, и я еще с коридора вижу ее силуэт на фоне залитого солнцем окна. Останавливаюсь в дверях, подпираю плечом косяк и впервые за последние несколько дней абсолютно искренне улыбаюсь.

– Ты запер меня как чертову принцессу в башне, – ее голос все еще сильный в отличие от тела.

– А Света за дракона? – развиваю мысль я.

– Она Лена, склерозник. Кто из нас на пенсии? – она оборачивается, задорно смотрит через плечо. – Не стой столбом, принц, проходи.

– Ага, – смеюсь я. – Значит, я за принца?

– Ну уж не за девственницу уж точно, – хмыкает она. Несмотря на отсутствие кровного родства, сарказм я получил в наследство именно от нее.

– Ты на нее тоже не тянешь, – подхожу, сажусь рядом с ней на корточки, беру высохшую ладошку в свои руки, пытаюсь согреть дыханием. – Ну как ты тут?

– Скучно, – дует губы моя первая учительница.

– Хочешь, закажу стриптизеров?

– Только не таких, как в прошлый раз.

Мы смеемся, потому что никого и никогда ей не заказывал.

– Вера Васильевна, пойдем гулять по саду, а? – по-джентельменски подставляю ей локоток.

– Чего тебе с молодухами не гуляется? – хмыкает она, но все же с трудом поднимается.

– Скучно, – ее же интонацией возвращаю я.

– Ладно, так и быть, пошли еще раз расскажу, как со своим дедом познакомилась, царствие ему небесное.

Я целую ее в абсолютно седую голову и веду на променад.

– Вероника не звонила? – не удерживается и спрашивает она, когда мы уже выходим на дорожку, ведущую к огромной беседке.

– Если позвонит, – скажу.

– Не скажешь, – фыркает Вера Васильевна. – Но не отправляй ее сразу, ладно? Дай объясниться.

– Я сто раз тебе уже говорил, дам, – немного раздражаюсь я.

– А вот скажи и сто первый, от тебя не убудет!

– Я дам ей объясниться, – закатываю глаза. – Довольна?

– Если солжешь, – достану тебя и из могилы, запомни, – угрожает Вера.

– Я плачу твоему дракону столько, что ты и меня переживешь, – поднимаю камушек и бросаю в небольшой рукотворный прудик, разгоняя лягушек.

– Глупости-то не болтай, – толкает меня в плечо, вызывая мой смех. – Люди твоей профессии живут долго. Как это называется? Программист?

– Ага, Вер, программист, – кривлю губы я, но она увлечена лягушками, и не замечает моего скепсиса.

Глава 3. Ника

Врываюсь в свою утлую однушку в «хрущевке» с колотящимся о ребра сердцем и выкупанная в собственном поту. Мне нужно обнулиться, унять эту боль, которая тлеет внутри. Ничего уже не изменить – только осталось добить себя. И сделать это нужно в кайф, чтобы блевать от выпитого, чтобы между ног болело, чтобы хоть в оргазмичном пылу кто-то назвал меня особенной, совершенной.

Скидываю все, что на мне есть, все до единой тряпки, и встаю перед зеркалом в полный рост. Провожу рукой по идеальной груди, по плоскому загорелому животу, украшенному камушком пирсинга. Содрогаюсь – ни шрама, и выглядит как надо, а внутри я как сломанная кукла. Там пустота, забита грязной ветошью, и вместо женских органов только сломанный пищащий механизм. Кому такое упало? Неудивительно, что они все меняли меня на других.

Хватит. Распахиваю шкаф. Мне нужно шикарное платье. Такое, чтобы мужики шеи посворачивали. Чтобы слюной давились.

Перебираю платья, висящие в чехлах. Они стоят больше, чем эта квартира. Единственное, что у меня осталось от жизни содержанки Дениса.

С верхней полки что-то падает, больно ударяется об мою босую ногу. Резко наклоняюсь и подбираю предмет. Сжимаю в руках собачий ошейник из твердой кожи, на котором болтается жетон с его именем. Внутри растет ненависть. Господи, ну куда ее еще больше? Сейчас взорвусь.

Дайте мне забыть всех вас. Я и так ощущаю вас в своем теле каждую ночь, а хочу помнить только одного. Отстаньте уже от меня!

Я накидываю на себя халат, затягиваю пояс на два узла и вместе с чертовым ошейником выскакиваю на балкон. Размахиваюсь и запускаю эту хреновину в полет.

– Нет уж, мой Господин, никогда больше я не стану твоей игрушкой! Пошел ты! – ору я в небесную пустоту.

Уже хочу вернуться в квартиру, но что-то останавливает.

Обшарпанные перила кажутся внезапно привлекательными. Провожу пальчиком по поверхности, с которой слетают и липнут к коже частички почти слезшей краски. Смотрю вниз. Седьмой этаж. Точно хватит, чтобы сдохнуть? Представляю, как моя тупая голова разлетается осколками, словно на асфальт рухнула фарфоровая кукла. Так странно. Не хочу представлять переломанный, кровавый труп. Мне больше нравится идея о тонком фарфоровом теле, бездыханном и покрытом мелкими, сероватыми трещинами.

Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, вцепляюсь пальцами в ненадежную опору, которая поскрипывает, отталкиваюсь от пола и сажусь на перила. За спиной ничего нет, и это будоражит.

Я крепче сжимаю утлое ограждение – от тепла моих рук оно начинает вонять железом. Проворачиваюсь и перекидываю ноги, спускаю их в пустоту.

Не смотри вниз. Так всегда говорят в фильмах. Но я уже нарушила столько правил, просрала свою жизнь… Что бы не посмотреть?

Вау. Высоко. Несильно высоко. И даже не страшно. Я полностью распрямляю локти, упираюсь голыми пятками в узкую полосочку пыльного бетона. Отлипаю от ограждения. Теперь только четыре точки опоры. Сердце рвется из груди. Совсем не страшно. Просто волнительно. Просто кайфово от осознания того, что стоит только разжать пальцы и свобода.

Но есть одно «но». Хотела бы сказать, что весомое, но нет. Невнятное. Эта жизнь еще не задолбала меня в край до конца. Есть у меня одно желание. Мой маленький секрет. Моя маленькая тайна, благодаря которой во мне все еще горит желание жить. У него, наверное, было много таких, как я. Черт, да он даже не помнит, как меня зовут. Чужие имена таким, как Ванечка, не нужны. Но мне все равно хочется верить, что я стала для него хоть немного особенной. Меня так заводит мысль о том, что мы встретимся снова. Так же случайно, как и в прошлые разы. Он вновь побудет моим совсем чуть-чуть и вновь испарится, забыв о моем существовании. И пусть. Зато надежда увидеть Ванечку снова крепко держит меня здесь.

– Меня зовут Ника! – ору я, вспугнув стайку голубей на соседнем балконе, а потом тихо добавляю. – Не Конфетка. И вы, мудаки, этого не стоите.

Руки дрожат, и я осторожно перебираюсь через перила в тот мир, где нет свободы. Иду в единственную комнату, заваливаюсь на диван со смятым постельным бельем и отключаюсь, испытав адреналиновый отток.

Просыпаюсь, когда в квартире уже сумерки, бреду в ванную, испытывая болезненное сожаление, что он опять мне не приснился. В такие моменты я чувствую себя обиженной маленькой девочкой.

«Нежелательная беременность», – крутится в голове, пока я принимаю промораживающе холодный душ.

Для меня вдвойне больное сочетание слов. Это со мной когда-то произошло и разрушило мою жизнь – сделало меня неполноценной, ненастоящей женщиной. А теперь продолжает мучить тем, что мне эти слова не нужны больше ни вместе, ни порознь. Я не скажу, что хотела детей от каждого случайного секса, да и от Дениса не хотела. Но был момент, когда Ванечка искал на моей коже созвездия и я чувствовала в себе поток его спермы и молилась, чтобы это произошло. Мне так хотелось думать, что все каким-то чудом получится. Всего момент. Тогда я его даже не осознала – только недели спустя.

Никто бы никогда не узнал, кто отец этого ребенка. Он бы был только мой, и я бы его любила. Точно бы назвала Ванечкой в честь него. О боже, какие тупые фантазии! Я выпотрошена как курица, это невозможно.

Сажусь за гримерный столик, заваленный дорогой косметикой, и принимаюсь вырисовывать себе новое лицо. Сегодня я топовая стерва. Мне нравится играть с макияжем, рисовать на себе. Хорошо и качественно рисовать. Я могу выживать на дошиках (да я часто практикую такую диету – зато тонкая-звонкая), но макияж, платья и туфли на выход у меня будут самые лучший. Я просто не могу выглядеть плохо.

Надеваю костюм из топа и юбки, расшитых золотыми пайетками, который идеально очерчивает мою фигуру, дополняю его туфлями на высокой шпильке, в которых больно даже стоять.

Последний штрих: наношу на запястья, шею и грудь немного «Mon Guerlain». Впервые этот аромат мне подарил Глеб. Он сказал, что смесь яркой лаванды и приглушенной ванили – это мой запах. Им и так пахнет моя кожа, а так все только усиливается. Ненавижу эти духи, но покупаю флакон за флаконом.

Подмигиваю своему отражению в зеркале, которое благо не похоже на глупую, наивную, Нику, и выхожу в ночь. Ныряю в такси бизнес-класса. В наборе водитель, упакованный в костюмчик, кожаный салон, приятная отдушка и тихая, ненавязчивая музыка.

Вхожу в свой любимый бар. Почему любимый? Все просто. Тут топовые мужики. Их легко можно вычислить по дорогим костюмам, фигурным коньком в мозг. Вроде тоже что-то недешевое, но я не заметила, честно говоря – все внимание было на прекрасные зеленые глаза, острые скулы и ямочки на щеках, по которым я с ума схожу. Неважно… Всё, хватит себя мучить. Пора наказывать.

Я выцепляю его сразу. Сидит у бара вполоборота и скучает. Высокий, под два метра, широкие плечи стянуты темным пиджаком, и очень красивое, почти модельное лицо. Глазки, правда, маленькие, но я буду смотреть на чувственные губы.

Сажусь рядом на высокий стул и делаю жест бармену:

– Мартини с оливкой, пожалуйста.

Незнакомец мажет по мне заинтересованным взглядом и добавляет:

– Пусть это будет комплимент даме от меня.

Улыбаюсь ему так, как улыбнулась бы Ванечке. У моего визави приятный голос и есть представление о манерах. Впрочем, скоро он выпустит все свое звериное нутро. Прямо в меня.

Отпиваю глоток коктейля и вытаскиваю пальцам оливку. Не спеша, обсасываю ее красными губами. Он смотрит как завороженный, проводит кончиком языка по своей нижней губе, ерзает на стуле и улыбается, забыв про свой напиток.

– Как тебя зовут? – выдыхает он, обволакивая меня своим приятным баритоном. Не таким, как у него.

– Зови меня просто Конфетка, – отзываюсь я, глядя в барные зеркала.

– Любишь играть? – спрашивает тихо, одним глотком прикончив свой виски, или что там у него. – Хорошо, пусть Конфетка. Тебе идет, – облизывает губы. – Хочешь знать, как меня зовут?

Не отвечаю. Игры, может, и люблю, но не в случае одноразового перепихона. И имя его мне никуда не упало.

Я склоняюсь к нему, втягиваю носом приятный аромат селективного парфюма и прикусываю мочку уха незнакомца. Чувствительно, до боли. По его телу проходит легкая дрожь, и я замечаю, как в штанине начинает прорисовываться немаленький член.

– Досчитай до двадцати и иди за мной в женский туалет, – шепчу, сделав свой голос максимально грудным.

Грациозным движением соскальзываю со стула и, не оборачиваясь, иду по знакомому пути. Покачиваю бедрами, преодолеваю внутреннее сопротивление. Чувствую спиной его взгляд, который уже меня имеет. Это наказание за трусость. Самобичевание. Нет, я не игрок. Игрушка. Пустая игрушка, которой нужно хоть какое-то наполнение.

Громко стуча каблуками, я вхожу в просторный туалет с шикарной раковиной с мраморным подстольем. Широким и удобным. Упираюсь ладонями на холодную поверхность, которая тут же согревается от тепла рук, хватаю открытым ртом густеющий воздух.

Хлопок двери. Чеканные шаги. Он крепко обхватывает мою талию и разворачивает лицом к себе. Смотрит в глаза, но я разрываю зрительный контакт, сама тянусь к его ширинке.

Глава 4. Ваня

Вера – мой лучший друг почти всю жизнь, я люблю с ней говорить, но в этот раз сажусь в машину с тяжелым сердцем. Она скоро уйдет. Я понимаю это так же, как то, что я понятия не имею, что буду без нее делать.

Телефон вибрирует раздражающе. Смотрю на экран и не хочу отвечать, но…

– Да, – тру переносицу. От нее у меня болит голова в последнее время.

– Ваня, – Деля всегда произносит мое имя с какой-то полувопросительной интонацией, – ты приедешь сегодня?

– Не знаю, – да ты посмотри, как болит голова, а.

– Я скучаю, Вань, – я прям вижу, как она поджимает губки.

– Я работаю.

– Мне кажется, я больше не могу, – шепчет в трубку она.

– Слушай, малышка, ну ты же знаешь…

– Я знаю, – впервые перебивает меня она. – Знаю, Вань.

– Деля, я приеду вечером, хорошо, – не выдерживаю я. – Не грусти, бриллиантик.

– Хорошо.

Кладу трубку, выкручиваю руль. Захандрила что-то моя девочка. Не вовремя. Хотя она всегда не вовремя. С ней все было решено с самого начала, и я абсолютно не понимаю, как так вышло, что она осталась до сих пор у меня. Явно я был в помутнении, когда ее оставлял, а потом уже и жалко выгонять. Но она слишком привязалась, и слишком… Слабая, что ли. Я надеялся, что она уйдет сама, после всего, что я творил. Не ушла. Странно.

Веду машину в город. Недалеко от центра, именно в таком месте, где еще географически центр города, а социально – уже окраина, расположено что-то вроде кафе. Рыгаловка, если называть вещи своими именами. Становлюсь на свое постоянное место. Мне ее не видно, но мне здесь спокойнее.

Когда нашел и начал следить, она работала еще у Дениса. Просто глядел, как она ходит за ним. Заглядывает ему в рот. Хотел сначала предложить помощь, чтоб ушла, чтоб не боялась. А потом понял, что она не боится, да. Понял, а следить не перестал. Ну что, у всех разные хобби. У меня вот сталкерство.

Как хочется курить. Но я держусь. Уже третий год. Врут, кто говорит, что вскоре тяга пропадает.

Сегодня возле забегаловки стоит неплохая “Ламба”. У Дениса не такая, но где-то я определенно ее видел. Кто-то из прошлой жизни заглянул в гости?

Ладно. Не мое дело.

Почему-то за все время я ни разу к ней не подошел. А зачем, собственно? Чтобы что? Трахнуть еще одну бабочку однодневку? Да их и так, как грязи. Нет. Пару раз, конечно, порывался. На кураже я не всегда в себе. Но мне и Дели достаточно с ее телячьим раздражающим взглядом, а одноночных даже запоминать не собираюсь. Ника… Она не про то. Она словно сериал, который я приезжаю смотреть раз в неделю так точно. Может, правда я маньяк? Может, скоро почувствую желание ее отыметь и придушить, и не обязательно в таком порядке? А что, я в документалке слышал, так бывает, да.

Хмыкаю сам себе, мысленно обещаю пустить себе пулю в лоб, если меня прям вот так завернет. Стою еще немного и уезжаю. У меня встреча, на которую я уже опаздываю. Ну ничего, подождет.

Отель шикарный, ее любимый. Номер тот же, что и всегда. Вероника стоит лицом к окну, задумчивая, красивая. На ней элегантное платье, идеально убранные волосы. Она вся идеальная, пожалуй.

– Привет, – оборачивается, мгновение смотрит так, будто не узнает. Ее коронный взгляд.

– Привет, – наконец отвечает.

– Когда мать навестишь? – я хочу сделать ей больно, хочу, чтобы она плакала. – Не знаю, сколько ей осталось.

– Ты пришел читать мне морали? – хмурится она.

– А что, до сих пор не имею права?

Поворачивается резко, зло. Она старше меня на семь лет, но разницы не видно было тогда, и не различишь сейчас.

– Ваня, ты…

– Я, – насмешливо улыбаюсь, плюхаюсь на диван.

Вижу, что она готова зарядить мне по морде, но секунда и она успокаивается. Продумала удар.

– Когда навестишь дочь? – садится напротив, скрещивает руки на груди.

– Нужен ли ей такой папа? – поднимаю бровь. Знает, куда быть, сучка.

– Нужна ли Вере такая дочь? – зеркалит мою мимику, откидывается на спинку кресла, уже знает, что победила.

– Туше, – поднимаю руки примирительно, но тут же закидываю новую удочку. – Отсоси мне.

– Пф, – закатывает глаза она, но вижу, как алеют ее щеки. – Я должна это делать, потому что ты даешь мне деньги?

– Ты должна это делать, потому что хочешь это делать, – усмехаюсь я, потому что я знаю на тысячу процентов, что прав.

– Так, все, я ухожу, – Вероника поднимается, хватает клатч. – Ты хоть когда-нибудь можешь быть нормальным, Волков, а? Хоть раз можно с тобой поговорить без этих тупых шуточек?

– Я не шучу.

– Да пошел ты! – взрывается она. Даже быстрее, чем обычно. – Понял? Пошел ты вместе со своим баблом и смазливой рожей! И ты прав, такой папаша, как ты, Алисе не нужен! Ты никогда! Никогда! Слышишь? Не станешь ей отцом! Никогда!

Подрываюсь быстрее, чем она пугается. За горло хватаю сильно. Она хрипит, хватается за руку, скребет носками туфель по полу.

– Заткнись, – нужно поставить на место зарвавшуюся стерву. – Если бы ты не трепала своим языком о том, где я, у нас с Алисой все было бы нормально. Если бы ты дождалась, все нормально было бы и с тобой. А теперь соси. Ты мой спермоотстойник и не больше. Тебе ясно? Я спрашиваю, тебе ясно?!

Она издает какие-то утвердительные звуки, и я разжимаю ладонь. Вероника кулем падает к моим ногам. Кашляет, красивое лицо приобрело бордовый оттенок, из глаз льются слезы. Сука. Какая же ты сука.

– Соси, – напоминаю я.

Она тянется к моей ширинке дрожащими руками, а я у меня невольно перед глазами мелькают картинки двенадцатилетней давности. Когда на коленях передо мной Вероника – самая любимая женщина, за которую я готов и умереть, и убить; а я еще не прошедшая через ад сволочь.

Глава 5. Ника

Я ловко отщелкиваю пряжку ремня и тяну вниз язычок молнии. Мои движения чисто механические – я не чувствую трепета или хотя бы минимального возбуждения, которое должно быть, когда рядом привлекательный мужик.

Он обхватывает мою талию большими, горячими ладонями, и я легко взмываю в воздух – приземляюсь на твердую поверхность, юбка задирается и бедра холодит влажная, гладкая поверхность.

Он заглядывает мне в глаза, при этом распихав мои колени по сторонам и вклинившись корпусом между бедер.

– Какая же ты красивая, Конфетка, – хрипло выдыхает мне в губы и впивается в них жадным поцелуем.

Сегодня у меня замедленные реакции. Я почти не отвечаю на поцелуй, и его это злит. Парень укладывает мне на затылок ладонь и надавливает на зубы языком. Я закрываю глаза и представляю, что меня целует Ванечка. Я почти чувствую его запах: что-то горьковато-терпкое. А еще в его аромате есть что-то пороховое, так пахнут пистолеты. У меня рот наполняется слюной, встают соски под топиком, больно трутся о ткань.

Он рывком задирает мой топ почти до шеи и втягивает в рот сосок, посасывает его и покусывает. Я отклоняюсь назад, выгибаю спинку, скребу ногтями гладкий фаянс раковины, край которой впивается в копчик.

– Странная у тебя татушка, – его голос вырывает меня из приятной иллюзии. – Что значит?

«Кассиопея», – звучит Ванин голос внутри моей головы. – Неважно, – убираю его руку от себя и накрываю небольшой участок кожи под грудью, там, где сердце, ладонью, пытаясь защитить то, что не принадлежит никому, только мне.

Отталкиваю его от себя, со всей дури пихнув ладонями в грудь. Откуда только во мне взялось столько силы, чтобы стокилограммовый мужик влетел спиной в стену? Просто он задел меня за живое. Я ни с кем не собираюсь делить то, что только его и мое.

Соскальзываю на пол, оправляю одежду и иду мимо него прочь.

– Эй, – ловит мое запястье, легонько сжимает его, – туалет для тебя место не особо подходящее, да? Так поехали ко мне? У меня дом загородный большой.

Смотрю на него, улыбаюсь, пытаюсь унять подступающую к горлу тошноту.

– С камином и вином, да? – спрашиваю, усмехнувшись.

– Камин затопим, – протягивает удивленно. – В плане алкоголя у меня бар, выбирай, что хочешь.

– И мы будем одни? – прищуриваюсь я и выкручиваю запястье из его пальцев.

– Конечно, – кивает, застегивая брюки. – А ты как думала?

– У тебя, что друзей нет? – провожу кончиками пальцев по гладко выбритой щеке.

– Есть, а что? – хмурит пушистые брови и смотрит на меня как на больную. А хотя… такая я и есть.

– Да ничего, – пожимаю плечами. – Вот к ним и езжай.

Дергаю дверь и выхожу из туалета.

– Ты куда, Конфетка? – летит в спину недоуменное.

– Конфетка сегодня вышла из чата, – проговариваю тихо, а может, и вовсе про себя.

Громко стуча каблуками, почти перебивая этой барабанной дробью фоновую музыку, иду к бару.

– Дайте бутылку мартини, – бросаю я бармену. – И дозатор открутите. Я возьму с собой.

Бармен улыбается мне, пока я подчищаю размазанную помаду, глядя над его плечом. Мое отражение мутное, искаженное, наплывающие на бутылки. Такое же, как мое исковерканное нутро.

– Что-то еще? – спрашивает он, поставив передо мной голубоватую бутылку.

– Нет, – кладу на стойку купюру. – Сдачи не надо, спасибо.

Я беру мартини и на ходу вызываю в приложении такси.

Я хочу залезть в теплую ванну и провести время с ним. И пусть Ваня только в моей голове, и я ласкаю себя сама. Я часто провожу так вечера в своей халупе. Мне с ним воображаемым лучше, чем со всеми ними реальными.

Я устраиваюсь на заднем сиденье такси и откупориваю бутылку. Делаю большой глоток и чувствую, как щеки жжет влагой. Иногда мне кажется, что я бы всю свою никчемную жизнь отдала за один день с ним. Тот день, в котором бы я была для Вани той самой единственной, его бриллиантом.

Машина плавно везет меня сквозь ночной город, бутылка медленно пустеет, а я потихоньку отупеваю. Боль в груди становится терпимой, а мои выдумки – более живыми. Глупая маленькая Ника. Не придумала ничего лучше, кроме как влюбиться в самого свободного человека на этой планете. Он ничей, я его. Какой пассаж.

– Остановите здесь, – прошу я и водитель бросает на меня странный взгляд.

Конечно, я слишком чуждо смотрюсь в этом маргинальном районе. Выхожу в промозглый, накрапывающий дождевой моросью вечер. Обнимаю свои голые плечи – забыла пальто в баре – иду к подъезду. Швыряю бутылку с остатками алкоголя в переполненную урну.

Поднимаюсь на третий этаж пешком и вхожу в квартиру, где меня даже кошка не ждет. С отвращением скидываю свой наряд, который весь пропитался чужим запахом, и запихиваю его в корзину для грязного белья.

Накидываю халат и открываю воду, чтобы наполнить ванну.

Громкий, настойчивый стук в дверь. Я подскакиваю, сердце колотится в горле.

«Денис?», – вспыхивает в голове, и мне становится жутко.

– Открой, мерзавка! – раздается приглушенный дверью женский голос.

Она что здесь забыла? Совсем спятила? Я сижу в ванной и игнорирую все нарастающий тарарам.

Она долбит в дверь руками и ногами. У соседей сверху орет разбуженный ребенок, лают все собаки, которые живут на лестничной клетке. Сейчас кто-то вызовет полицию, и станет еще хуже.

Я сжимаю пальцы в кулаки и иду в прихожую. Верчу ручку замка и открываю дверь, сделав глубокий вдох, словно перед погружением в прорубь.

Она залетает в квартиру, размахивается и отвешивает мне хлесткую пощечину. Щека тут же загорается, но я просто стою и смотрю на нее.

– Мама, – срывается с моих губ давно забытое слово.

Глава 6. Ваня

Член в ее присутствии всегда стоит. Чертова выученная реакция. Словно и не было всех лет. Словно только вчера я впервые поцеловал ее в одной из подсобок частных школ. На хер я тогда это сделал? Тысячу раз задавал себе этот вопрос. И каждый раз возвращался к одному единственному ответу. Потому что хотел ее до безумия. И она меня хотела, что бы она ни говорила.

Вероника смотрит на меня слишком жадно для жертвы. Когда-нибудь я отпущу ее. Она найдет достойного мужчину, а не такого ублюдка, как я. Будет жить счастливо, перестанет злиться и объяснит Алисе, как все было на самом деле. А пока я смотрю, как она стягивает с меня боксеры, высвобождая член, который тут же становится колом перед ее лицом. Давай, Вероника, не тяни.

Она обхватывает ладонями у самого основания, придвигается ближе, проводит языком по кругу и, наконец, обхватывает его губами. Вот так, давай. Заткни свой рот, потому что столько дерьма в моей жизни произошло именно из-за твоего поганого языка, ты, сучка, и представить себе не можешь.

Вероника сосет, помогая себе руками, оставляя следы от бордовой помады на моей коже, даже в таком положении с вызовом заглядывая в мои глаза. За это я ее любил: за вызов, за постоянное неявное, но вполне ощутимое сопротивление.

Дрожь по телу проходит не от ее действий, а от моих мыслей. Зачем я это вспоминаю? Чтобы доказать себе, что, кроме херова стояка, ничего не осталось?

Она причмокивает, тянется рукой к моим яйцам, зная все мои слабости, сжимает их слегка, перекатывает в руке, едва ощутимо царапает ноготочками, и стон срывается с моих губ.

Крик в голове раздается резче, чем обычно. Выедает болью черепную коробку, разрывается осколочными. Я хватаю ртом воздух, скребу коротко остриженными ногтями по дивану и даже не чувствую текстуры покрытия. Горло перехватывает, я вдруг не могу дышать прямо, как тогда.