Игра снов

– Когда я рассказывала вам об увлечении батюшки виноделием, назвала его энофилом. Вы сделали вид, что знаете это слово?

– Я, видите ли, сам своего рода энофил.

– Любопытно… – она в первый раз посмотрела прямо на него.

Он хотел выдержать взгляд, но опомнился и отвел глаза в сторону.

– Позвольте спросить, а почему вы здесь? Разве не удобнее было бы энофили́ровать в покоях наверху?

Она улыбнулась выдуманному им глаголу.

– Я боюсь грозы.

– То есть у вас грозофо́бия, ваша светлость?

– Бронтофобия будет вернее именовать этот недуг.

– То есть можно сказать, что бронтофобия, отягощенная энофили́ей, завели вас в это место и время?

– Если вы намерены возобновить допрос, господин комендант, то на этот раз я отвечу. Да. Это именно так, – она покаянно склонила голову. – Когда мне было восемь, разразилась гроза. В открытое окно кухни влетел огненный шар. Я находилась в главной башне. Здание тряхнуло так, что моя любимая фарфоровая кукла выпала у меня из рук и у нее откололась голова. Потом оказалось, что убило кота и покалечило кухарку. Но более всего мне было жаль куклу… С тех пор я боюсь грозы и спасаюсь от этого страха вином.

Леди Маргарет грустно усмехнулась. Она казалась ему совершенной, но он никогда не смотрел на нее как на женщину, скорее как на произведение искусства.

Как на кресло герцога, которое выглядело как трон. Подлокотниками у него служили золотые грифоны, а спинка и седалище были обиты кожей с брюха красного дракона. Когда Закари стоял в каминном зале сегодня, у него в голове проскочила шальная мысль: посидеть на этом кресле. Он тут же прогнал ее, сочтя глупой и недостойной. Также недостойно и самонадеянно было бы вожделеть герцогиню. Как не пожелал он залезть на герцогское кресло, точно так же не помышлял он ни о чем подобном и в отношении герцогини.

Дабы избежать ненужных разочарований, Закари всегда старался адекватно оценивать свои шансы на успех у женщин. Еще совсем недавно, будучи ратником, он претендовал на любовь фермерских и бюргерских дочерей, а иной раз и жен, но чаще всего кабацких шлюх. Став рыцарем, он еще не успел избрать даму сердца, но уже начал присматриваться иногда даже к баронессам… Но герцогиня! Нет. Пока это не его уровень.

Он почувствовал, что пауза в беседе неловко затянулась, в замешательстве встал и пробормотал:

– Ваша светлость, благодарю вас за честь вкусить в вашем обществе этого великолепного вина, но я должен возвращаться к своим обязанностям.

– Закари, я приказываю вам остаться и налить еще, – произнесла герцогиня нарочито капризно. – Пойдете, когда я вас отпущу.

Игривое настроение герцогини несколько озадачило рыцаря. Это было сказано столь многообещающим тоном, что у Закари екнуло в груди. Он наполнил кубки и осмелел настолько, что предложил такой тост:

– За вашу красоту, леди Маргарет! Она – самое главное богатство герцогства. И если бы сотня злоумышленников покусились на этот капитал, я вступил бы в бой и бился бы до победы или смерти.

– Скорее второе, мой друг. Вы вообще отдаете себе отчет? Стократное преимущество противника не оставляет вам никаких шансов. И мне бы тогда, мягко говоря, тоже не поздоровилось… Не разумней было бы все-таки убежать?

– Мне? Убежать с вами?

– А почему бы и нет? – задумчиво произнесла она.

Сердце заплясало в его груди.

Пригубив, он хотел было поставить кубок на стол, но ее рука помешала это сделать.

– До дна, рыцарь. До дна!

Когда Закари опустил от уровня глаз порожний кубок, неожиданно для себя не обнаружил Маргарет на месте. Она стояла в трех шагах с очень решительным видом. Повела плечами, и балахон упал к ее ногам.

– Я люблю вас, госпожа! – искренне вырвалось у него.

– Каков молодец… Хватит этой «госпожи» и «вашей светлости». Зови меня просто Гвиневе́ра. И давай на «ты», а то я не смогу расслабиться.

Он поднялся навстречу и пролепетал, стараясь сдерживать дыхание:

– Но Маргарет… а как же герцог?

– Это для всех остальных я Маргарет, а для тебя буду Гвиневерой. А ты моим Ланцелотом, – она пьяно, но обворожительно захохотала. – И помни. Если верность сохранить не получилось, придется хранить тайну.

6. День 3-й.

Самым страшным наказанием для пронумерованных обитателей ульев было лишение гипносна, которое можно было получить за нарушение трудовой дисциплины или общественного порядка.

Как привидения бродили такие «лишенцы» по улицам, не в силах уснуть без усыпляющего газа в своих обесточенных саркофагах. Пропуск одного сеанса еще можно было вынести и вернуться к нормальному режиму жизни. Но если больше… На вторые, максимум третьи сутки они начинали набрасываться на прохожих, тогда их отлавливали и сдавали в реабилитационные клиники. Там они быстро отказывались от антисоциальных мотивов в поведении и твердо уясняли, что такое профессиональная этика.

За систематические и серьезные преступления можно было получить лишение навсегда. Эта мера была подобна смертной казни. Пчела сначала отучается от гипносна, потом из-за неизбежной бессонницы теряет способность работать и, как следствие, перестает получать пищу. А когда становится опасной для окружающих, ей даже не пытаются помочь, а усыпляют, как собаку, без дара «Последнего сна».

Некоторые «лишенцы» уходили из города и становились «изгоями». Их никто больше не видел, и, наверное, конец их был печален; без работы и порции пластиковой каши разве долго протянешь? Даже если они находили способ выжить, сохранить рассудок у них бы не получилось, по слухам, они сходили с ума максимум за неделю…

С самого раннего детства, когда человек только-только начинает соображать, его помещают в ИУС, в котором он проходит полный жизненный цикл. Сначала как «личинка» – период жизни до десяти лет. Личинкой он перестает быть, когда начинает работать. И вся жизнь его длится лет до шестидесяти, пока он способен трудиться.

Наградой за правильную и общественно полезную жизнь становился «Последний сон». Он длится всего месяц, но за этот месяц человек успевает прожить тысячу лет в виртуальном мире. Можно по своему усмотрению прожить несколько жизней, а можно только одну длиной в миллениум, и выбрать себе любую смерть. Например, спокойную, в кругу семьи: чтоб окружали его постель рыдающие домочадцы, жадно прислушивающиеся к последним словам, пока прекрасная жена, сжимает холодеющую руку. А можно героическую: на поле боя со знаменем в руках или на костре инквизиции, оставаясь верным своим прогрессивным идеалам. Причем дух уходящего в этот момент был настолько силен, что никакой боли, а только чувство выполненного долга. А можно было умереть незаметно для себя, например, во сне или в эпицентре ядерного взрыва.

Тысяча лет – более чем достаточный срок для того, чтобы провести множество репетиций и выбрать смерть по своему вкусу. И вот тогда эта самая, последняя, смерть в виртуальном мире и совпадает со смертью физического тела.

Начальник вызвал 32/08 к себе в кабинет и объявил зловеще:

– Сегодня ты работаешь на улице. Помогай Сорок Один Одиннадцать, делай, что он скажет.

32/08 слышал от коллег, что Начальник отправляет работать на улицу провинившихся. Он догадывался, в чем провинился. Проходя мимо свалки, видел свой инструмент, которым вчера вычищал канавку, согнутый пополам кем-то очень недобрым…

41/11, угрюмый чернокожий оператор электропогрузчика, объяснил, что нужно делать. Прямо на бетонные плиты заводского двора были навалены кучи металлического мусора. Рядом, у стены, на четырех столбах, установлена большая прямоугольная металлическая воронка. Негр ковшом погрузчика засыпал в нее мусор, задачей 32/08 было закреплять под воронкой большой полимерный мешок и после заполнения мусором, пока негр увозил его на другой конец территории завода, подготовить следующий.

С первым мешком 32/08 замешкался. Мусор был сырым, то ли в воде, то ли в масле, и застревал на выходе из воронки. 41/11 взял стоящий тут же лом и подолбил по стенке воронки, мусор провалился. Стало ясно, почему воронка была вся помята.

Когда отгрузили несколько мешков, 32/08 почувствовал смысл наказания: солнце жарит нещадно, тени поблизости нет, лом тяжелый, комбинезон пропитался потом. Работа у медеплавильной печи уже не казалась такой адской…

На самом верху здания, в котором сидело заводское начальство, висел транспарант с красными буквами на белом фоне:

«КАЖДЫЙ ЗАСЛУЖИВАЕТ СМЕРТЬ ВО СНЕ!»

32/08 вдруг понял этот знакомый с детства слоган по-новому. До сих пор этот посыл воспринимался так: когда-то давным-давно люди умирали как бог на душу положит, чаще всего в мучениях и страшных судорогах, а теперь каждый может умереть комфортно. В перспективе же этого ужасного бесконечного рабочего дня посыл стал восприниматься в неком циничном ключе: получается, что лучшее, что может заслужить человек, – это смерть.

Когда негр уехал в очередной раз, 32/08 решил повнимательнее изучить устройство приспособления, с которым ему приходилось работать. С одной стороны воронки он обнаружил засыпанный опилками, ржавый электромотор, у которого могло быть только два предназначения: либо переворачивать зачем-то воронку, либо… Из мотора выходил шнур, свернутый в бухту. 32/08 вставил вилку в скорее всего не случайно оказавшийся на ближайшей стене электрощиток, и нажал тумблер на моторе. Воронка завибрировала, и мусор самотеком пошел в мешок. Стало много легче – ломом махать не нужно. На всякий случай он выключал мотор, когда приезжал электропогрузчик. 32/08 твердо уяснил, что начальство плохо реагирует на оптимизацию труда, и, если 44/11 расскажет Начальнику, как его напарник «отлынивает», тот придумает что-нибудь еще похуже.

Перед сном обессиленный 32/08 еле забрался в свой саркофаг. Искупался. Включил массаж. Стал просматривать отзывы игроков «Время ведьм». Потом накатал свой.

Досточтимые сэры и прекрасные леди нашего королевства!

А мне игра нравится.

Карьера прет, что ни сессия, то новый уровень. Интересное дерево скилов опять же. И главное – атмосфера. Такая, что хоть ложкой ешь ее – такая она сочная и вкусная…

Но хотелось бы что-то сделать с прогнозируемостью сюжета. Все повороты предсказуемы, как по дороге на работу. Рыцарь, баронет, барон, граф или маркиз, виконт или герцог, король. Фини́та. Давайте следующее средневековое мыло. А лучше в космос. Хотя и там все наперед известно…

ИМХО надо ломать игру. Я лично попробую.

7. Сон IV.

Утром в небе не было ни единого облачка. Омытая ночным ливнем долина реки Альба сияла, как только что отчеканенная монета. С вершины донжона окрестность в ясном воздухе просматривалась до самого горизонта.

Город Альбрук просыпался внизу у подножия холма, на котором стоял замок. Уже слышны были крики рыночных торговцев и звон наковальни в кузнице.

Маргарет, или, как теперь было велено ее называть, Гвиневера, спала, выпростав из-под одеяла изящную ножку. Закари полюбовался немного, но решил не предаваться утренним ласкам, потому что ночью отведал этих самых ласк преизрядно. Нельзя, конечно, насытиться любовью впрок, но в ближайшую неделю он мог бы обходиться одними воспоминаниями об этой ночи. Он прикрыл конечность герцогини шелковым покрывалом и тихонько оделся.

Ночью, проведя какое-то время в винном погребе, они с герцогиней поднялись на самый верх донжона, в ее личные покои, где продолжали наслаждаться обществом друг друга до рассвета.

Верхний этаж главной башни замка изначально был предназначен для пребывания в нем только во время осады, но герцогиня настояла на том, чтобы устроить здесь свои личные апартаменты, состоящие из спальни и будуара. Спальня герцога находилась ниже.

Служанка герцогини, кстати та самая, что навещала вчера ратника Вольдемара в западной башне, спала на кушетке в будуаре. Маргарет не стесняло ее присутствие, видимо, была уверена, что девушка сохранит их тайну. Любящий сейчас весь мир Закари наклонился к ней и поцеловал прямо в уста, а когда та проснулась и уставилась на него сначала испуганно, потом удивленно, он сказал, смеясь:

– Передай своей хозяйке этот поцелуй!

Быстро свершил он обход замка. Дневная смена ратников находилась на своих постах.

Как раз пришел обоз с охотничьими трофеями из трех телег. На передней, прямо на туше исполинского бурого медведя, восседал Гвидо. Эта телега была загружена шкурами хищников: волчьими, лисьими и куньими. На них развалился весь персонал кухни до последнего ложкомоя. На втором возе были навалены олени, косули и кабаны. Над грудой туш торчали огромные лосиные рога. Последний воз был гружен мелкой и пернатой дичью. Головы зайцев, тетеревов, уток, диких гусей, куропаток и фазанов болтались на мертвых шеях по сторонам телеги.

Гвидо, по всей видимости пьяный, орал дурным голосом какую-то древнюю песню, в которой невнятные, но глобальные претензии к суровой действительности перекликались с готовностью в любой момент завершить бессмысленный круг существования.

Закари наблюдал эту картину с приворотной башни.

– Если ты не прекратишь базлать, как раненный осел, дорогой Гвидо, я не велю впускать тебя в замок, – прокричал комендант.

– Извини, друг, – замахал руками повар. – Всю ночь под дождем ехали, чтоб мясо не испортилось. И только вино помогало нам согреться, а песни спасали ото сна. Открывайте же скорее! Клянусь никогда не петь больше, если мне позволят добраться до перины.

Кухонный персонал отправили домой с тем, чтобы завтра, когда герцог прибудет в замок, уже был бы готов стол с блюдами из свежедобытой дичи.

Ближе к вечеру, когда солнце уже заходило на посадку над лесом на западе, раздались звуки горна. Закари пришел к воротам и по озадаченным лицам привратников понял, что что-то не так.

За стенами слышался гомон множества голосов, на его фоне выделялись возгласы:

– Долой герцога!

И:

– Свободу!

Закари вышел на стену над воротами.

Вся дорога от ворот до низа холма была заполонена разнообразно вооруженными людьми. По большей части это были горожане, но между ними сновали какие-то не очень опрятные люди в зеленых и коричневых накидках.

Очень странно было видеть во главе бунтовщиков бургомистра Альбрука – он дирижировал криками.

Закари поднял руку и дождался, когда смолкнут крики.

– Господин бургомистр, добрый вечер. Не соблаговолите ли объяснить, что происходит?

Однако бургомистр лишь насупился и отвечать не стал. Вперед вышел один из людей в накидках и прокричал:

– Святые угодники! Какая удача. Ты-то мне и нужен. Узнаешь?

Он снял капюшон.

– Питер. Одноглазый, – Закари, конечно же, сразу признал в нем давешнего знакомца. – Не скажу, что очень рад тебя видеть. Так это ты стоишь во главе этого сброда?

– Не очень-то это уважительно: называть сбродом честных бюргеров, – заметил Питер.

Толпа возмущенно загудела.

Переждав, разбойник продолжил:

– Коротко говоря, мятеж перерос в смуту, а та, в свою очередь, – в восстание. И я, как предводитель оного, объявляю бывшую обитель герцогов Альбрукских главным оплотом народного гнева. Предлагаю защитникам замка сложить оружие и открыть ворота. В этом случае обещаю сохранить вам жизни и рассмотреть возможность принять вас в ряды повстанцев. Иначе: месть, смерть, кровь и экскременты по стенам.

– Понятно. Кажется, у меня дежавю. Я уже слышал нечто подобное в твоем исполнении. Сколько у нас времени на размышление?

– До утра. Мы знаем, что герцог с войском вернется завтра к вечеру, поэтому штурм начнем утром.

– Тебе хоть рассказали, что этот замок пережил с десяток осад и ни разу не открыл ворота врагам?

– У тебя шесть воинов и кучка дворни, комендант, а нас около тысячи. По кирпичикам замок разберем.

Закари, леди Маргарет и Гвидо устроили военный совет в каминном зале.

Повар притащил трех жирных рябчиков с ананасовым гарниром, чтоб скрасить трудный разговор. Герцогиня заявила, что никогда не осилит столько, но незаметно для себя умяла свою порцию и обсасывала теперь последнюю косточку.

– Я вообще не пониманию, как горожане решились на восстание? – задумчиво произнесла она. – Мой муж – добрый и мудрый правитель. Он никогда не притесняет своих подданных и дает им жить в свое удовольствие. Да, он строг в вопросе сбора налогов, но в наших землях налог ниже, чем в большинстве других земель королевства. Герцогство не воюет ни с кем уже десять лет и королю для участия в военных кампаниях своих вассалов не предоставляет.

– Полностью согласен с вами, ваша светлость, – исключительно почтительно, стараясь не выдать истинного отношения к герцогине, проговорил Закари. – Даже в дальней деревне, из которой я родом, все любят и при каждом удобном случае прославляют герцога, и, поверьте мне, совершенно искренне.

– Я тоже только хорошее слышал о герцоге Альбрукском, – поддакнул Гвидо. – Недаром же его прозвали Рено́льд Золотое Сердце!

– Это могут быть происки старых завистников – графа Голуата или маркиза Мирланда, – предположила герцогиня.

– Очень может быть, – повар воздел указательный палец. – И сдается мне, на добрых бюргеров наложили колдовские чары. У Питера Одноглазого в отряде есть ведьма, миледи Пропаганда…

Закари фыркнул от неожиданности.

– Неужели же Пропаганда?

– А что? Обычное латинское имя, – невозмутимо заметил повар. – Так вот эта Пропаганда очень сильная ведьма. Она может заморочить целые страны, полностью поменять образ мысли их граждан по щелчку пальцев. И боится она только правды. Но беда в том, что одурманенные Пропагандой граждане правды слушать не станут. Я могу приготовить зелье прозрения. Этому рецепту научил меня дедушка, знахарь не из последних, оно поможет захватить их внимание на минуту, и, если за это время заставить их прислушаться к гласу истины, чары Пропаганды падут.

– Не может быть, – выдавил Закари, еле сдерживая смех.

– Соберитесь, комендант, не вижу повода для веселья, – одернула его герцогиня. – Что еще мы должны знать об этой миледи?

Повар немного подумал.

– Не знаю, как это поможет, но эта ведьма та еще шлюха, в порыве страсти, я слышал, простите ваша светлость, она лижет анус своему очередному покровителю.

– Фу, – герцогиню передернуло от отвращения. – Надеюсь, это никак нам не пригодится. И откуда только тебе известны столь мерзкие подробности, Гвидо?

– Госпожа, я был владельцем лучшего трактира в столице, каких только откровений там не доводилось выслушивать…

Закари в очередной раз с трудом совладал с приступом веселости.

– И как же нам применить это твое зелье?

Гвидо почесал затылок.

– Полагаю так. Сегодня они будут готовиться к завтрашним военным действиям. А как добрые бюргеры это делают? Конечно же, предаваясь возлияниям. А где они будут это делать? Конечно же, в «Баобабе». А его владелец – мой ученик по части кулинарного искусства. Я договорюсь с ним, он поможет. Я надеюсь, из замка есть тайный ход?

Комендант кивнул.

Было за полночь, но в «Баобабе», самом популярном трактире Альбрука, все места за столами были заняты. Многие пили сидя или даже лежа на полу. Горожане готовились к завтрашнему штурму, усердно уничтожая запасы пива, вина и сидра из кладовых «Баобаба».

За центральным столом в окружении городских старост и глав ремесленных гильдий восседал бургомистр. Здесь же находился знаменитый на все герцогство алхимик Арчибальд Альбрукский, главным научным открытием которого стал вовсе не способ добычи золота из свинца или алмазов из угля, а напиток под названием Aqua Igneus, получаемый путем перегонки белого вина с помощью алхимического куба. Этот напиток кружил головы гораздо сильнее вина, это и было причиной, по которой алхимика приглашали на все более или менее значимые городские события.

Вдруг бургомистр подпрыгнул на своем месте.

– Сэр Вентер?! – вскричал он испуганно, но уже в следующий момент приказал: – А ну взять его!

Закари, который неизвестно откуда появился перед столом с городской элитой, поднял над головой склянку с зельем Прозрения.

Кинувшиеся к нему было люди остановились в нерешительности.

Склянка ударилась об пол. Разбрызгавшаяся жидкость мигом обратилась в пар.

И будто бы подул свежий ветерок, напоенный родниковой прохладой. Он мгновенно вытеснил из помещения кухонный смрад и алкогольный перегар. Их место заняли ароматы листвы и луговых цветов, как будто прокопченные стены исчезли и все оказались на лесной опушке в ясный весенний день.

«Да, – подумал Закари, – наверное, так и должна пахнуть истина».

Он заговорил:

– Прошу выслушать меня не из былого уважения к нашему господину, который для многих из вас стал крестным или посаженым отцом. Прошу внимать мне ради вас самих.

Вы находитесь во власти чар, которые наслала на вас коварная ведьма… – тут рыцарь почувствовал, что его снова начинает разбирать смех, и имя ее он произносить не стал. Образовалась пауза. Люди, под действием зелья, молча ждали, что он скажет, но Закари помнил, что времени всего минута, поэтому поскорее продолжил: – Заклинаю вас, подумайте, что вы творите. Если победят враги герцога, вас ждут нужда и голод. Богатства герцогства растащат завистливые соседи, а сам Альбрук утратит свой гордый статус оплота свободных земель. В замке на холме, который вы собираетесь штурмовать утром, поселится деспот, который возненавидит наш народ и пожелает разорить и поработить его. Именем герцога призываю вас вспомнить свои вассальные и верноподданнические обязательства и немедленно вернуться под сень его знамен.

После того как он замолчал, трактир какое-то время безмолвствовал.

Потом слово взял бургомистр:

– Господин комендант, вам, как представителю единственно законной власти, приношу извинения от имени граждан города Альбрука. Ей богу, бес попутал…

Одноглазый проводил досуг на втором этаже трактира в комнате для гостей со своей ведьмой. Когда Закари открыл ногой дверь, снеся крючок, кто-то метнулся к окну, посыпалась слюда, захлопали крылья. Питер сидел на постели и таращился злым циклопом.

– А ну вставай-ка, приятель, да срам прикрой. Хочу устроить тебе небольшую экскурсию по ночному Альбруку, – приказал комендант.

Должность пыточного палача упразднил еще Карл Велеречивый, поэтому в комнате для допросов в подвале донжона на всем лежал толстый слой пыли, кроме самого пыточного ложа. Питер ухмыльнулся, усаживаясь на нем по приказу Закари.

– Я гляжу, у вас гуманизм тут процветает?

– Ну как сказать… Я тебя долго пытать не стану, – комендант крутил в руках какой-то жуткий, отвратительно позвякивающий прибор, взятый со столика для изуверских инструментов. – Ты немалого достиг на своей стезе; предводительствуешь целым восстанием. Хочешь остаток пути брести в темноте? Так я тебе это устрою. Просто выну тебе второй глаз, как это хотел сделать наш славный гонец, который погиб по твоей вине. Или говори, кто тебя нанял! Граф Голуат? Маркиз Мирланд?

Разбойник ощерился.

– Вынимай! Даже интересно. Слепым я еще не был.

– Представляю, как это невесело… А расскажешь правду, я отпущу тебя. Вернешься к своим соратникам, и игра продолжится.

Разбойник подумал.

– Хорошо. Допустим, это граф. Я не понимаю только, откуда у тебя гарантия, что я скажу правду? – гримаса угрюмого веселья снова исказила его лицо.

– Подожди немного, гарантии будут, – мрачно произнес Закари.

Они помолчали. Разбойник стал дрыгать ногой, выдавая волнение, но, заметив, что за этим наблюдает комендант, перестал.

Тут ржавые петли лязгнули, и, пригнув голову, чтобы пройти в дверной проем, вошел Гвидо. При виде старого знакомого одноглазый еще пуще развеселился.

– Гвидо, дружище, какими судьбами? Что делаешь ты в этой глуши?

– Я бы обрадовался тебе, Питер, если бы увидел у себя в «Приюте эпикурейца», но не в этих обстоятельствах. Трактир сожгли, теперь я служу герцогу, а ты пришел сюда, чтобы причинить зло моему доброму господину. Но я по старой памяти приготовил для тебя угощение.

Повар поднес к носу разбойника склянку с какой-то опалесцирующей жидкостью.

– Что это? – Питер отшатнулся.

– А это, дружище, зелье Правды. Мой дед, царствие ему подземное, научил меня и этому рецепту. Сейчас ты выпьешь, и, если в течение получаса скажешь хоть слово неправды, из ушей у тебя пойдет кровь, потом глаза вылезут из орбит… прости, глаз, и в итоге глупая голова твоя лопнет.

– Я не буду пить это дерьмо!

– Пей! Или, клянусь своим половником, я найду способ влить в тебя этот отвар! – таким грозным Закари его еще не видел.

Питер протянул руку к склянке.

– Головы мне не жалко, расскажу правду только для того, чтобы увидеть дурацкое выражение ваших лиц.

Через минуту Гвидо кивнул Закари.

– Ну! Говори, кто тебя послал? Клянусь, он станет моим личным врагом, – приказал комендант.