Империя. Роман-утопия

Понуров молча курил сигарету.

– Что-то совсем уж ты немногословен сегодня, – заметила Ада Николаевна.

– Бывает такое после напряжённой работы, – он затушил сигарету в тяжёлой мраморной пепельнице и подошёл к большому, высокому, распахнутому настежь окну, выходящему в сад. – Не обращай внимания.

– Жаль, что мы не встретились немного раньше, – нетвёрдым, расслабленно-печальным голосом молвила Злацкая и махом осушила бокал, разглядывая обнажённую фигуру князя со спины. Её взгляд задержался на загорелых подтянутых ягодицах с бледными следами купальных трусов. У неё самой всё тело было равномерно коричневым – в солярии она загорала абсолютно голой. – До того, как ты женился, до того, как я стала нимфоманкой…

– Судя по твоим рассказам, тогда нам надо было встретиться, когда тебе было шесть, а мне четырнадцать.

Злацкая фыркнула.

– И чтобы от этого изменилось, скажи на милость, встреться мы раньше? – сказал Гостомысл Алексеевич, глядя в тёмный сад.

– Всё бы изменилось, всё, my dear, – Ада Николаевна долила остатки «Бордо» в фужер, выпила, поставила пустую бутылку на пол и почала вторую. Она заметно охмелела, хотя обычно могла выпить много и долго не пьянела.

– И к чему ты приплела сюда мою женитьбу? Это было ошибкой, и я развёлся через неделю. И тебе тогда было двенадцать. А встретились бы мы на два, на три года раньше, и что?

– Поженились бы, maybe, – она сделала хороший глоток вина.

Гостомысл Алексеевич усмехнулся – громче, чем хотел:

– Не болтай глупостей, s’il vous plaît.

– Почему же глупостей? – живо, даже с обидой отозвалась Ада Николаевна и глотнула ещё.

– Сами должны понимать, сударыня. Мы не смогли бы жить вместе, я уверен. Да ты и сама это понимаешь. Одно дело встречаться время от времени, и совсем другое – жить под одной крышей.

– Я люблю тебя, – неожиданно для самой себя выпалила графиня.

Понуров медленно обернулся и смерил её внимательным, долгим взглядом.

– Да вы накушались уже, матушка! – уразумел он наконец. – То-то думаю, растекается по древу барышня! Когда успела?

– Водки за ужином выпила… – сконфуженно молвила Злацкая. – But… что у трезвого на уме…

– …то у писателя на бумаге! – прервал её князь. – Закончим этот разговор, Ада Николаевна, я настаиваю.

– Откуда ты знаешь, что мы не сможем жить под одной крышей? Почему бы не попробовать, по крайней мере?

– Не вижу смысла, Ада Николаевна, – сказал Понуров. – Вы сейчас совершенно не в себе, давайте продолжим этот разговор, если вам будет угодно его продолжать, в адекватном состоянии.

– А какие бы у нас был дети… – произнесла графиня с грустью. – С нашими физическими данными, с нашим интеллектом…

– Ты что же, детей можешь иметь?.. – удивился князь.

– Почему же нет? Мне 31 год.

– Но…

– Противозачаточные препараты принимаю, если ты об этом. Так что…

– Ада, ты замужем, ты не забыла? – князь начал терять терпение.

– Развестись – вовсе не проблема, sweety. Вопрос двух недель, – Ада Николаевна закурила сигарету. – Впрочем… закроем тему, коли ты так упорствуешь. Останешься на ночь?

– Останусь.

– Тогда завтра и поговорим. Утро вечера мудренее.

– Воистину.

Гостомысл Алексеевич проснулся, по обыкновению, очень рано, ещё затемно. Графиня тихонько посапывала рядом на королевских размеров кровати с водяным матрасом, под шёлковым полупрозрачным балдахином. Понуров принял душ, вымыл волосы и бороду. Тщательно причесался, начиная, как всегда, с бороды. Препоясавшись широким махровым полотенцем, нажал кнопку вызова прислуги.

– Кофе со сливками и два тоста с маслом, Машенька, s’il vous plaît.

– Сию минуту-с, ваше сиятельство.

Выпив кофе, князь, устроившись в кресле, закурил трубку. Пробудилась Ада Николаевна.

– Доброе утро, sweetheart, – молвила она, по-кошачьи потягиваясь.

– Доброе, кошечка!

– Нужно сделать его по-настоящему добрым… Come to me, my love!

Гостомысл Алексеевич с готовностью отложил трубку, встал с кресла и распоясал полотенце на чреслах.

На завтрак графиня почала бутылку красного вина; князь ограничился свежевыжатым апельсиновым соком.

– Водка на ужин, вино на завтрак, – с неудовольствием заметил он. – Мне кажется, ты злоупотребляешь, Адочка.

– Ах, пустяки, – беспечно парировала та.

Когда миловидная горничная подала кофе и удалилась, Ада Николаевна закурила сигарету и сказала:

– Что ж вернёмся к нашему вечернему разговору.

– Может, не стоит? – усмехнулся Понуров.

– Стоит! Ещё как стоит!

Князь не понял, к чему этот каламбур, но промолчал.

– Так возьмёшь Адочку замуж? – спросила графиня.

– Эк тебе приспичило, право! – воскликнул Понуров. – Сколько лет мы знаем друг друга? Лет восемь?

– Девять с половиной.

– Так что ж тебе только теперь так за меня замуж загорелось?

– Возраст, должно быть… – сказала Ада Николаевна, – понимание приходит с опытом.

– Да не сможем мы вместе жить, пойми ты! Да и зачем? Разве сейчас нам плохо?

– Отчего ты так уверен, что не сможем, я понять не могу? Нам хорошо, но будет лучше.

– Вовсе не факт. А если не будет? Лучшее – враг хорошего.

– Так давай проверим это! Съездим отдохнуть куда-нибудь – недели на две на три, а лучше на месяц.

Гостомысл Алексеевич помолчал, попивая кофе.

– Ты же изменять мне будешь направо и налево, – проговорил он раздумчиво. – Я этого не потерплю.

– Не буду! – горячо воскликнула Злацкая. – Честное благородное слово!

– Ну хорошо. Через пару дней я еду во Второпрестольную, заключать договор. Потом я свободен как ветер. Махнём куда-нибудь.

– Thanks a lot, my dear. You’re the best!

– К вашим услугам, графиня.

Понуров включил зажигание. Оставив дверцу машины открытой, он вольготно развалился в комфортном, покойном сидении буйволиной кожи, закинув назад голову и полузакрыв глаза.

И что это на Адку нашло?? Удивительно, право слово! Столько лет в любовниках, и вот на тебе, замуж ей приспичило! И это при живом, действующем – и надо заметить, весьма снисходительном муже! Князь привык к холостяцкому житью – и ничего в своём бытии менять не собирался.

А изменять, несмотря на её клятвенные заверения, она будет – не удержится. В любом случае, он будет в постоянном напряжении, всё время думая об этом. А он сам? Сможет ли спать лишь с одной и той же женщиной?..

Но, коль уж речь зашла о женщинах… После недолгих раздумий Гостомысл Алексеевич набрал на умофоне номер второй пассии. Илона Пряльская ответила после четвёртого гудка.

– Здравствуй, моя радость, – сказал Понуров в трубку по-русски – Пряльская не знала даже азов ни одного иностранного языка.

– Привет, зайчонок! – прозвенел на другом конце провода высокий, писклявый, совершенно детский голосок.

– Свободна в ближайшие часы?

– Для тебя всегда свободна, кабанчик!.. – жизнерадостно пропищала Илона. – Даже когда занята!

– Польщён. Заеду, в таком случае?

– Мог бы и не спрашивать! Я тебе всегда рада!

– Лечу, поросёночек!..

Илона Пряльская жила на северо-востоке Дождьгорода, в жилом квартале относительно недавней постройки. Она занимала двухкомнатную квартиру в кирпичном трёхэтажном доме с пятью подъездами.

Поднявшись на третий этаж и нажав на кнопку звонка, Гостомысл Алексеевич вдруг вспомнил, что не купил никакого гостинца. Это было не в его правилах, и он с неудовольствием покачал головой.

Дверь открыла необычайно низкорослая, по пояс князю, миниатюрная блондинка 25 лет. Мягкие, светлые, при ярком свете почти белые волосы коротко стрижены, как у мальчика; Илона вообще поразительно походила на миловидного отрока – и телосложением, и чуть курносым круглым лицом – особенно когда была без макияжа (сегодня она подкрасила брови и губы).

– Прости, я сегодня без подарочка, – Понуров снял ботинки. – Запамятовал совершенно, каюсь.

– Не парься, – Пряльская расстегнула лёгкое домашнее платье.

– Хорошо, не буду, – князь снял пиджак.

– Ты мне мил и без подарочков.

Илона скинула платье на пол и осталась в открытых розовых трусах, полностью показывающих ягодицы. Долгого общения с мещанкой Понуров не выдерживал, и поэтому у них завелось незамедлительно переходить к общению половому.

Пряльская бросила трусы на примитивное ореховое трюмо и встала перед любовником; из-за очень маленького роста её губы оказались на уровне его ширинки. Тело у Илоны было худое, совершенно мальчишеское. Грудь плоская, с крохотными, будто недосформировавшимися сосками. Крепкая плоская гузка. Кожа светлая, бледная, как у альбиноса, с большим количеством родинок. Часто у князя возникало острое, почти болезненное ощущение, что он совокупляется даже не с подростком, а с ребёнком – хоть он в своё время во избежание неприятностей специально посмотрел её паспорт и точно знал, что Пряльской четверть века; впрочем, это чувство будоражило кровь и придавало утехам с ней волнующую пикантность.

– А что такое «польщён»? – спросила она, расстёгивая партнёру ремень и задрав голову, чтобы видеть его лицо.

– Ты не знаешь значения слова «польстить»?! – округлил синие глаза Гостомысл Алексеевич, глядя на неё сверху вниз.

– Неа, – Илона спустила княжеские джинсы вместе с трусами. – Не слышала ни разу.

– Ты издеваешься?!

– Неа, – она облизнула маленьким коротким языком накрашенные светло-алой помадой губы.

– Есть же какой-то предел безгра…

Но тут князю стало уже не до безграмотности, лексикона и эрудиции маленькой невежественной подруги.

Спальня была обставлена безвкусно, дешево и непритязательно. Собственно, это была даже не спальня, а обычная комната. Раскладная тахта, напротив неё, у стены, трюмо. Два ореховых платяных шкафа, комод для постельного белья.

Они лежали в постели, полуприкрывшись одеялом.

– Как-то очень хорошо сегодня всё получилось, – проверещала Пряльская своим высоким детским голоском.

Гостомысл Алексеевич промолчал.

– Ты так не считаешь, крольчонок?

– По-моему, всё как обычно, – неохотно отозвался Гостомысл Алексеевич, глядя в зеркало трюмо, где отражались он и его инфантильная подруга. Так происходило постоянно – разрядившись, он терял к Пряльской всякий интерес. В постели Илона была горяча и неистова, но в остальном…

Отец Илоны, дождьгородский мещанин, держал молочную лавку, где она и работала – бухгалтером и продавщицей. Она была убого образована (даже не окончила гимназию), удручающе неначитанна, и, что уж греха таить – откровенно глупа. Всё свободное время она отдавала просмотру роликов на РуКране. Кроме того, эта белокурая дурочка почти во всём раздражала Понурова, можно сказать – бесила. Порой князь даже недоумевал: зачем он продолжает отношения с нею?.. Правда, встречался он с Илоной редко, не чаще, чем раз в месяц.

– А по-моему, было классно! – упрямо пропищала Пряльская.

– Я не утверждаю, что было плохо. Я говорю, что было как всегда – не хуже, не лучше.

– Какой ты неромантичный, козлик!..

Князь вдруг обиделся:

– Слушай, с козликом – это уже явный перебор, курёночек! – громко и с раздражением сказал он.

Мещанка с удивлением посмотрела на партнёра своими удивительными глазами, у которых имелась замечательная особенность: левый глаз был мутно-голубым, правый – тёмно-карим. Эта гетерохромия чрезвычайно поразила князя, когда он познакомился с Илоной. Поначалу ему даже казалось, что она использует цветные линзы или одну линзу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Я. А. Громов (1931—2002гг), популярный всемирно известный русский киноактёр, сыгравший более 60 разноплановых ролей в кино

2

Фланса – плотная ткань, русский аналог джинсов. Массовое производство начато в 1930х годах

3

Выпуск начат в 1927 году, импорт во все страны мира

4

Именно так (англ.)

5

Персонаж гусарской комедии 1965 года «Гусар в юбке» с Ярилой Громовым в главной роли. После выхода картины на экран появилось множество анекдотов.

6

Героине исполнилось 18 лет

7

Отечественное средство для усиления эрекции

8

Привет, красавчик (англ.)

9

Маленькие оргии (фр.)

10

За нас (англ., фр.)

11

групповых развлечениях (фр.)