Полная версия
Написанные в истории. Письма, изменившие мир
Подробности важны, чтобы стало понятно, сколько пришлось пережить Жозефине до знакомства с Наполеоном. Они встретились в доме ее подруги: Жозефине 32 года, Наполеону – 26 и он уже генерал. Их многое объединяло: родились на островах и приехали покорять столицу (оба говорили с акцентом), оба были южных горячих кровей, познали бедность и страдания, а жаждали славы и денег. Кроме бурной страсти был еще и прагматичный интерес, каждый высматривал свою выгоду в браке: Наполеон был уверен, что Жозефина богата (оказалось, нет), а Жозефина видела защиту в лице потенциального мужа-генерала и мечтала о страстном любовнике, способном обуздать ее пыл. Они поженились 9 марта 1796 г. Наполеон усыновил детей Жозефины[44]. Через два дня после свадьбы каждый вернулся к любимому делу: Наполеон уехал воевать, а Жозефина – покорять сердца мужчин. Ревнивый корсиканец закатывал скандалы, Жозефина требовала развода, раз ей не доверяют… Однажды даже пришлось пожертвовать одним из любовников. Наполеон тоже не был ангелом, заводил романы на стороне, но больше всего на свете любил Жозефину. Да и она была к нему привязана не только из-за денег и положения. Вы помните, что с самого начала пару сопровождали страстный эрос и хладнокровная прагма.
18 мая 1804 г. в соборе Парижской Богоматери Наполеон провозгласил себя императором Франции, а Жозефина стала императрицей. К сожалению, она никак не могла родить наследника (годами она тщетно убеждала Наполеона, что причина бездетности в нем). В 1809 г. был оформлен развод. При этом ей сохранили титул императрицы Франции[45].
Второй адресат – польская графиня Мария Валевская (1786–1817). К 20 годам Мария успела выйти замуж и родить сына, но в мечтах ее сердце было отдано великому покорителю Европы. Когда Наполеон захватил Польшу, молодая красавица приложила все усилия для встречи со своим кумиром. Завязался бурный роман. Три года любовники встречались, пока в 1810 г. у них не родился сын.
Как только Мария родила сына, встал вопрос о браке. Но законный муж все время был рядом, да и происхождение возлюбленной не соответствовало запросам Наполеона. Но он позаботился о Валевской: она с мужем и теперь уже двумя детьми переехала в Париж, сын получил титул графа империи. После переезда Мария виделась с Наполеоном редко, в основном ради того, чтобы получить средства на жизнь и воспитание сына. С Жозефиной она поддерживала дружеские отношения. В 1816 г. после смерти мужа Мария вышла замуж за графа Орнано, родила ему сына и через год умерла. Ей был всего 31 год.
Корсиканцу в роли жены и императрицы Франции нужна была ровня, и выбор пал на внучатую племянницу Марии-Антуанетты, дочь императора Священной Римской империи Франца II принцессу Марию-Луизу Австрийскую (1791–1847)[46]. Венчание состоялось 2 апреля 1810 г., через год у супругов родился сын Наполеон II, получивший титул короля римского (1811–1832). Брак был более чем прагматичный. Единственный законный наследник императора Наполеон II умер в Вене в 21 год от туберкулеза. Отношения с матерью у него не сложились. Дух Жозефины по-прежнему витал над семейством. Историки приводят слова Наполеона II: «Будь Жозефина моей матерью, то моего отца не похоронили бы на острове Святой Елены, а меня не было бы в Вене. Моя мать добрая, но слабая; она не была той женой, которую заслуживал мой отец. Жозефина была».
Моя единственная Жозефина – вдали от тебя весь мир кажется мне пустыней, в которой я один… Ты овладела больше чем всей моей душой. Ты – единственный мой помысел; когда мне опостылевают докучные существа, называемые людьми, когда я готов проклясть жизнь, – тогда опускаю я руку на сердце: там покоится твое изображение; я смотрю на него, любовь для меня абсолютное счастье… Какими чарами сумела ты подчинить все мои способности и свести всю мою душевную жизнь к тебе одной? Жить для Жозефины! Вот история моей жизни…
Умереть, не насладившись твоей любовью, – это адская мука, это верный образ полного уничтожения. Моя единственная подруга, избранная судьбою для совершения нам вместе тяжкого жизненного пути, – в тот день, когда твое сердце не будет больше мне принадлежать, – мир утратит для меня всю свою прелесть и соблазн.
Я только что получил твое письмо, моя обожаемая подруга; оно наполнило радостью мое сердце. Я очень благодарен тебе за подробные известия, которые ты сообщаешь о себе; твое здоровье, по-видимому, теперь лучше; вероятно, ты уже поправилась. – Очень советую тебе ездить верхом, тебе это должно быть полезно.
С тех пор, как мы расстались, я все время печален. Мое счастье – быть возле тебя. Непрестанно думаю о твоих поцелуях, о твоих слезах, о твоей обворожительной ревнивости, и прелести несравненной Жозефины непрестанно воспламеняют мое все еще пылающее сердце и разум. Когда освобожусь я от всех тревог, всех дел, чтобы проводить с тобой все минуты моей жизни; когда моим единственным занятием будет любить тебя и думать о счастье, говорить тебе и доказывать это? Я пошлю тебе твою лошадь; все же надеюсь, – ты скоро сможешь ко мне приехать.
Недавно еще я думал, что горячо люблю тебя, но с тех пор, как увидел вновь, чувствую, что люблю тебя еще в тысячу раз больше. Чем больше я тебя узнаю, тем больше обожаю. Это доказывает ложность мнения Ла-Брюэра, что любовь возгорается внезапно. Все в природе имеет свое развитие и различные степени роста. Ах, молю тебя, открой мне какие-нибудь твои недостатки! Будь менее прекрасна, менее любезна, менее нежна, и прежде всего – менее добра! Никогда не ревнуй и не плачь; твои слезы лишают меня разума, жгут меня. Верь мне, что теперь у меня не может быть ни одной мысли, ни одного представления, которые не принадлежали бы тебе.
Поправляйся – отдыхай – скорее восстанови свое здоровье. Приезжай ко мне, дабы мы, по крайней мере, могли сказать раньше, чем придет смерть: «У нас было столько счастливых дней!»
Миллион поцелуев – даже твоему Фортюнэ[47], несмотря на его злобность.
Я так далеко от тебя! Меня окружает густой мрак! и это будет длиться до тех пор, пока ужасающие молнии наших пушек, которыми мы завтра встретим врага, рассеют этот мрак.
Жозефина! ты плакала, когда я с тобой расставался; ты плакала! Все внутри содрогается у меня при одной этой мысли! Но будь спокойна и утешься. Вурмзер[48] дорого заплатит мне за эти слезы!
Я больше тебя не люблю… Наоборот, – я ненавижу тебя. Ты – гадкая, глупая, нелепая женщина. Ты мне совсем не пишешь, ты не любишь своего мужа. Ты знаешь, сколько радости доставляют ему твои письма, и не можешь написать даже шести беглых строк.
Однако, чем вы занимаетесь целый день, сударыня? Какие важные дела отнимают у вас время, мешают вам написать вашему возлюбленному? Что заслоняет вашу нежную и стойкую любовь, которою вы так ему хвастались? Кто этот новый соблазнитель, новый возлюбленный, который претендует на все ваше время, мешая вам заниматься вашим супругом? Жозефина, берегитесь, – не то в одну прекрасную ночь твои двери будут взломаны, и я предстану пред тобой.
В самом деле, моя дорогая, меня тревожит то, что я не получаю от тебя известий, напиши мне тотчас четыре страницы и только о тех милых вещах, которые наполняют мне сердце радостью и умилением.
Надеюсь скоро заключить тебя в свои объятия и осыпать миллионом поцелуев, жгущих меня словно лучи экватора.
Я прибыл в Милан, я кинулся в твои апартаменты, я бросил все, чтобы увидеть тебя, сжать в своих объятиях… но тебя там не было. Ты ездишь по городам, в которых проходят праздники, ты покидаешь меня, когда я приезжаю, ты не думаешь больше о своем дорогом Наполеоне. Твоя любовь к нему была всего лишь капризом; непостоянство делает тебя равнодушной. Привыкший к опасности, я знаю лекарство от жизненных невзгод и болезней. Несчастье, которое обрушивается на меня, невыносимо; я имел право на сочувствие.
Я буду здесь до вечера девятого числа. Не огорчайся; возвращайся после развлечений; ты создана для счастья. Весь мир рад тому, что может доставить тебе удовольствие, и лишь твой муж очень, очень несчастлив.
Бонапарт
Не было дня, чтобы я не любил тебя; не было ночи, чтобы я не сжимал тебя в своих объятиях. Я не выпиваю и чашки чая, чтобы не проклинать свою гордость и амбиции, которые вынуждают меня оставаться вдалеке от тебя, душа моя. В самом разгаре службы, стоя во главе армии или проверяя лагеря, я чувствую, что мое сердце занято только возлюбленной Жозефиной. Она лишает меня разума, заполняет собой мои мысли.
Если я удаляюсь от тебя со скоростью течения Роны, это означает только то, что я, возможно, вскоре увижу тебя. Если я встаю среди ночи, чтобы сесть за работу, это потому, что так можно приблизить момент возвращения к тебе, любовь моя. В своем письме от 23 и 26 вантоза[50] ты обращаешься ко мне на «Вы». «Вы»? А, черт! Как ты могла написать такое? Как это холодно!..
И потом эти четыре дня между 23-м и 26-м; чем ты занималась, почему у тебя не было времени написать мужу?..
Ах, любовь моя, это «Вы», эти четыре дня заставляют меня забыть о моей прежней беззаботности. Горе тому, кто стал сему причиной! Адовы муки – ничто! Змееподобные фурии – ничто! «Вы»! «Вы»! Ах! А что будет через неделю, две?.. На душе у меня тяжело; мое сердце опутано цепями; мои фантазии вселяют в меня ужас… Ты любишь меня все меньше; и ты легко оправишься от потери. Когда ты совсем разлюбишь меня, по крайней мере, скажи мне об этом; тогда я буду знать, чем заслужил это несчастье…
Прощай, жена моя, мука, радость, надежда и движущая сила моей жизни, Та, которую я люблю, которой боюсь, которая наполняет меня нежными чувствами, приближающими меня к природе, и неистовыми побуждениями, бурными, как яростные раскаты грома. Я не требую от тебя ни вечной любви, ни верности, прошу только… правды, абсолютной честности. День, когда ты скажешь: «Я разлюбила тебя», – обозначит конец моей любви и последний день моей жизни. Если б сердце мое было столь презренно, чтобы любить без взаимности, я бы велел вырвать его у себя.
Жозефина! Жозефина! Помнишь ли ты, что я тебе сказал когда-то: природа наградила меня сильной, непоколебимой душой. А тебя она вылепила из кружев и воздуха. Ты перестала любить меня? Прости меня, любовь всей моей жизни, моя душа разрывается.
Сердце мое, принадлежащее тебе, полно страха и тоски… Мне больно оттого, что ты не называешь меня по имени. Я буду ждать, когда ты напишешь его.
Прощай! Ах, если ты разлюбила меня, значит, ты меня никогда не любила! И мне будет о чем сожалеть!
Бонапарт
Бывают моменты, когда высокое положение угнетает – это испытываю я сейчас. Как удовлетворить порыв сердца, стремящегося полететь к вашим ногам, но удерживаемого тягостными «высшими» соображениями, парализующими самое пылкое желание? О! если бы вы только захотели! вы – только одна вы – можете уничтожить разделяющие нас преграды. Мой друг Дюрок облегчит вам способ действий.
О, придите, придите же ко мне. Все ваши желания будут исполнены, ваше отечество сделается мне дорого, как только вы сжалитесь над моим бедным сердцем.
Мария, сладчайшая Мария, моя первая мысль принадлежит тебе, мое первое желание – снова увидеть тебя. Ты снова придешь, не правда ли? Ты обещала мне это. Если нет, – то за тобой прилетит сам Орел. Я увижу тебя за столом, это мне обещано. Соблаговоли принять этот букет[52], пусть это будет сокровенным знаком нашей любви среди человеческой сутолоки и залогом тайных наших сношений. Под взорами толпы мы сможем понимать друг друга. Когда я прижму руку к сердцу, ты будешь знать, что я весь стремлюсь к тебе, а в ответ мне ты прижмешь букет к себе. Люби меня, моя очаровательная Мария, и пусть рука твоя никогда не отрывается от этого букета.
Государь!
Я получила чрез моего сына удостоверение, что Ваше Величество изъявили согласие на мое возвращение в Мальмэзон и на выдачу мне средств для поправления Наваррского замка.
Эта двойная ваша милость, Государь, облегчает меня от огромных забот и избавляет от опасений, на которые наводило меня длительное молчание Вашего Величества. Меня тревожила мысль – быть вами окончательно позабытой, теперь я вижу, что этого нет. И потому я теперь менее несчастна, ибо быть счастливой вряд ли уже мне когда удастся в будущем. В конце этого месяца я отправлюсь в Мальмэзон, если Ваше Величество не находит к тому препятствий. Но я считаю нужным сказать вам, Государь, что я не так скоро воспользовалась бы предоставленной мне в этом отношении Вашим Величеством привилегией, если бы жилище в Наварре не требовало бы настоятельных поправок, – не столько ради моего здоровья, сколько ради здоровья меня окружающих. Я намеревалась лишь короткое время пробыть в Мальмэзоне; скоро я его покину и поеду на воды. Но Ваше Величество может быть уверено, что я буду жить в Мальмэзоне так, словно он находится за тысячу миль от Парижа.
Я принесла большую жертву, Государь, и чувствую с каждым днем все больше ее величину; однако, эта жертва, которую я приняла на себя, будет доведена до конца. Счастье Вашего Величества ни в коем случае не будет омрачено никаким выражением моего горя[53]. Непрестанно буду я желать счастья Вашему Величеству, может, ради того, чтобы снова вас увидеть; но Ваше Величество может быть уверено, что я всегда буду безмолвно почитать ваше новое положение; уповая на прежнее ваше ко мне отношение, не буду требовать никаких новых доказательств; надеюсь только на справедливость вашу.
Я ограничиваюсь, Ваше Величество, просьбой о том, чтобы Ваше Величество само соблаговолило изыскать способ – доказать мне и моим приближенным, что я еще занимаю маленькое место в вашей памяти, и – большое в вашем уважении и дружбе. Что бы это ни было – это смягчит мое горе, не нарушая при этом, как мне кажется, счастья Вашего Величества, о котором я больше всего думаю.
Жозефина
Моя славная Луиза, я получил твое письмо, я вижу из него, как ты огорчена, что еще усиливает и мое горе. С удовольствием вижу, что Корвизар[54] тебя ободряет, за это я ему бесконечно благодарен. Он оправдывает своим благородным поведением то мнение, которое я о нем имел; скажи это ему от моего имени. Он должен мне часто посылать маленькие бюллетени о состоянии твоего здоровья. Постарайся тотчас отправиться в Экс, воды которого тебе, как мне передавали, предписал Корвизар. Будь здорова, заботься о здоровье – твоем и твоего сына, который нуждается в твоем попечении.
Я намереваюсь отправиться на остров Эльбу, откуда тебе напишу. Также буду всячески стараться встретить тебя.
Пиши мне часто, адресуй письма вице-королю или твоему дяде, когда он, как говорят, сделается великим Герцогом Тосканским.
Прощай, моя милая Луиза-Мария!
Люсьен Бонапарт просит локон Жюли Рекамье
Младший брат Наполеона Люсьен Бонапарт (1775–1840) к 27 годам успел шесть лет прожить с дочерью трактирщика, овдоветь, стать министром внутренних дел Франции, слегка провороваться, стать послом Франции в Испании, лишиться должности, жениться на овдовевшей аристократке, поссориться из-за этого со старшим братом, впасть в немилость и эмигрировать. Во втором браке Люсьен оказался счастлив, супруга сопровождала его в многочисленных скитаниях и родила ему десять детей.
Между смертью первой жены и знакомством со второй Люсьен маниакально влюбился в первую красавицу Парижа, настоящую звезду великосветских салонов Франции, Англии, Италии, Германии и России, законодательницу мод Жюли Рекамье (1777–1849).
Жанна-Франсуаза-Жюли-Аделаида Бернар родилась в Лионе в семье королевского нотариуса. Когда ей было 9 лет, семья переехала в Париж. В 16 лет Жюли вышла замуж за банкира Рекамье, он был старше на 26 лет. Банкир купил особняк, в котором молодая жена устроила модный салон. Как сообщает «Итальянская энциклопедия» (1935), «она восполнила недостатки своего образования и культуры утонченностью своей интуиции. Она в высшей степени обладала искусством принимать и умела сближать и удерживать вместе людей разных партий и противоположных темпераментов». В ее салон стремились самые известные люди Франции – от министров до художников и музыкантов. Жюли Рекамье изменила стиль всей Европы: в Москве, Лондоне или Берлине молодые аристократки одевались, как она, носили прическу, как у нее, оформляли домашние интерьеры, даже мебель делали, как у Рекамье. Возник стиль рекамье. Вспоминаем первый бал Наташи Ростовой – она одета, как Жюли Рекамье.
В 1800 г. Люсьен написал множество пламенных, маниакально-истеричных писем Жюли, но был отвергнут.
У меня не хватило сил отослать вам мое письмо. Вы пригрозили мне его разорвать и вернуть клочки… Моя рука была вам сегодня послушна… Вы не должны читать моих жалоб, моих проклятий, моих богохульств… Но вы услышите мои вздохи, и даже если бы мои страдальческие стоны разбивались о вашу непоколебимость подобно волнам, тщетно лобызающим берег, то и тогда вы все же услышите мои слова. О, Джульетта, – никогда еще так вас не любили, и никогда не будут так любить!
Какое-то тайное очарование исходит даже от вашей непоколебимости. Вы отвергаете мои мольбы; вы приказываете мне молчать; вы лишаете меня надежды. Вы повторяете уверения, которые причиняют мне страдания; вы разрушаете иллюзию раньше ее возникновения; вы молчите, когда одно слово могло бы меня сделать счастливым. Но все эти жестокости перемешаны у вас с такой грацией! Одно движение, одно двусмысленное слово, одна приветливая улыбка, одно согласие, подавленный вздох, чуть-чуть меланхолии, следующей за веселостью, – все эти маленькие пустячки вознаграждают за вашу сдержанность. Таково воздействие этих пустяков на мою душу. Судите же, о, моя Джульетта, могу ли я жить, чувствуя наполовину?
Вчера вечером мне казалось, что на вашем лбу засиял луч, и в вашем взгляде мне почудилось сладостное, многозначительное волнение. Я затрепетал… но так как я не смел поверить моему чрезмерному блаженству, то я отказался от сладкой мечты. Не повредила ли мне моя робость? Не было ли это волнение предвестником того чистого, пламенного, небесного чувства, которое вы так умеете внушать и которое, наконец, должны же и сами испытать? О, Джульетта, если бы это было так, я прошу у вас в дар лишь одну ленту, – символ господства и рабства, и пару локонов – символ любовных уз. Пусть эти локоны и эта лента будут вашим единственным ответом Ромео. О, тогда он сможет упасть к вашим ногам, услыхать, как его назовут другом, пролить нежную слезу над вашим пением, и в этот момент высочайшего блаженства поклясться вам в чистоте и восторженности своей боготворящей любви!
О, Джульетта… ленту… пару локонов… одну слезу…
Жюли прислала только ленту. Люсьен в слезах вернулся домой и написал письмо, кончающееся так: «В 3 часа утра я еще сидел у огня перед вашим портретом. Лента лежала передо мной на столе. Прощайте, Джульетта, еще раз молю вас о сострадании к тому, кого вы жестоко ранили».
Иоганн Гете. Два с половиной романа
Иоганн Гете (1749–1832) влюблялся всю жизнь – с юных лет до глубокой старости. В юношеские годы во Франкфурте была актриса, потом дочь богатого торговца и наконец в Лейпциге – дочь трактирщика, благодаря которой появились первые значимые стихи. А в 72 года поэт страстно влюбился в 17-летнюю Теодору Ульрику фон Леветцов. Это была сильная и безответная любовь. Спустя два года он даже просил великого герцога выступить сватом, но родители девушки решительно отказали[56]. В это же время было легкое увлечение польской пианисткой.
Но настоящих взаимных любовей было только две: больше десяти лет продолжался серьезный роман с Шарлоттой фон Штайн (1742–1827) и 28 лет поэт прожил с Иоганной Кристианой Вульпиус (1765–1816).
Шарлотта фон Штайн[57] была фрейлиной герцогини Веймарской Анны Амалии. Биографы Гете часто пишут про его связь с «пожилой замужней женщиной». Да, когда они познакомились, Шарлотта была замужем, она была на семь лет старше Иоганна, у нее было семеро детей, но ей было всего 33 года. Гете – 26. Первое время он добивался ее любви, хотя Шарлотта и сама была влюблена в Гете как поэта, но вскоре она полюбила его как в мужчину. Брак был невозможен: они происходили из разных социальных слоев[58] и супруг не дал бы Шарлотте фон Штайн развода. Отсутствие перспектив или просто усталость привели к тому, что Гете неожиданно и без предупреждения уехал в Италию. Оскорбленная графиня разорвала отношения и потребовала уничтожить все ее письма, что было исполнено, но не до конца: малая часть писем все же сохранилась, хотя по ним биографам не удалось установить степень близости Гете с его возлюбленной. Лишь по прошествии многих лет восстановились дружеские отношения, длившиеся до смерти Шарлотты. Сохранились его письма ей – около 1700!
После возвращения из Италии Гете вновь полюбил. 12 июля 1788 г. 23-летняя модистка шляпной мануфактуры Кристиана решила похлопотать за брата, мечтавшего стать писателем. Она подошла к знаменитому уже тогда поэту в парке… и все. Через год у них родился сын Август[59]. Ситуация поменялась зеркально: теперь он дворянин, а его новая возлюбленная – женщина «неблагородного происхождения».
Веймарский двор и общество были настроены радикально: все осуждали сожительство Гете с модисткой, считали отношения незаконными и ненадлежащими. Поэтому в течение 18 лет ее официальный титул в Веймаре – домоправительница у господина фон Гете[60], а заодно она была музой и домохозяйкой. В 1806 г., когда наполеоновские войска вошли в Веймар, она так мужественно обороняла дом от мародеров, что Гете не выдержал и через несколько дней они обвенчались. Поэту было 57 лет[61].
У веселой, энергичной и практичной Кристианы не было образования, но она обладала чувством прекрасного и хорошо разбиралась в людях. К сожалению, Кристиана (впрочем, как и Гете и их сын Август) пристрастилась к алкоголю. С годами у нее развилась почечная недостаточность, и в 51 год она умерла в страшных мучениях[62].
Ну, а теперь про «половинку», недаром же у нашего рассказа такое необычное название.
Речь о графине Беттине фон Арним, в девичестве Брентано (1785–1859). Она была дочерью крупного итальянского коммерсанта, воспитывалась в монастыре. Мужем Беттины был немецкий писатель Ахим фон Арним (1781–1831), у них было семеро детей.
В 1807 г., еще до замужества, она познакомилась с великим Гете, которого боготворила. Беттина забрасывала поэта страстными длинными письмами. Он не испытывал к ней никаких чувств, но на письма зачем-то отвечал. Впрочем, его ответы были сухими и сдержанными. Через четыре года после начала этой переписки Кристиана с Беттиной столкнулись на выставке друга Гете – художника Иоганна Генриха Мейера[63]. Женщины повздорили, Беттина обозвала Кристиану «взбесившейся кровяной колбасой», и Гете навсегда разорвал с ней отношения.
В 1835 г., уже после смерти Гете и Кристианы, Беттина опубликовала книгу «Переписка Гете с ребенком» – свою переписку с великим поэтом[64]. Общество было шокировано ее откровенностью. От писателей-мужчин, да еще незнатного происхождения, такое можно было ожидать, но от женщины и аристократки… Это была бомба, это обсуждали все. Подобные письма сжигались или тщательно скрывались. Для примера: лорд Байрон умер в 1824 г. Часть дневников его гражданской жены графини Терезы Гвиччиоли, где она куда более невинно рассказывает о своем возлюбленном, была опубликована наследниками только в 2005 г. Беттина же зачем-то решила подарить книгу сестрам монастыря, в котором воспитывалась в детстве. Монахини, ознакомившись с содержанием, подарок тут же сожгли.
В 1922 г., через 63 года после смерти Беттины, стало понятно, что многие письма были ею сильно переписаны, а часть писем Гете вовсе сфабрикована. Беттина просто придумала, как подать свое литературное творчество – для большего внимания был нужен скандал. Тем не менее письма хороши, в чем вы сейчас сами убедитесь. Позже она попыталась провернуть такой трюк с другими своими легендарными знакомыми, но книги не вышли. Беттина попыталась запустить слух, что это ей адресовано загадочное письмо Бетховена «Бессмертной возлюбленной», но ей не поверили.
