Полная версия
Девяностые. Север
Третьим приятным моментом работы на Севере была оплата. На тот оклад, что был нам положен с первых дней работы, сразу начислялся районный коэффициент 1,8. То есть я сразу получал почти вдвое по сравнению с зарплатой в нормальном климате. Затем, каждые полгода, к этому коэффициенту прибавлялось еще по 0,1 (т. е. по 10 %) и так до того как оклад умножался на 2,6. Это был потолок. Но к этому времени и сам оклад рос, с продвижением по службе. И это продвижение на Севере было не в пример быстрее. Народ приезжал, зарабатывал деньги и уезжал «на материк», освобождая должности для молодых.
Первые назначения
Первым моим рабочим местом была должность мастера на Талнахском участке. Город Талнах возник года за три до нашего приезда на месте вновь открытого огромного месторождения руды в 30 километрах от Норильска. Сразу были заложены три рудника, и началось строительство города для их работников. Мне пришлось поработать на строительстве самого первого и самого неглубокого рудника «Маяк». Мы монтировали там систему автоматизации стрелочных переводов для внутрирудничного рельсового транспорта – электровозов с вагонетками и вагончиками для перевозки людей к забоям. Впервые я познакомился с подземным хозяйством, посмотрел на просторные, почти как в метро галереи.
Но спускаться под землю приходилось не часто. Обязанности мастера были в обеспечении бригады технической документацией, материалами, выполнять все положенные действия по технике безопасности (инструктировать каждого рабочего под роспись в журнале перед спуском в рудник), согласовывать с техперсоналом рудника все технические вопросы, сдавать им выполненные работы.
Моей жене Тане мы подобрали спокойное место работы в институте «Норильскпроект». Это было солидное учреждение с персоналом в 1200 человек. Находился он на центральной площади.
Таня очень скучала по югу, трудно привыкала к Северу. Просилась в отпуск. Система отпусков в Заполярье допускала суммирование отпусков за 2 и даже 3 года. К положенному по всей стране отпуску северянам добавляли еще 20 рабочих дней и 4–5 дней на дорогу к месту отпуска. Так что некоторые, скопившие отпуск за 3 года, северяне не появлялись на работе по пол – года. Зато потом три года – работа! Правда, детей школьного возраста можно было отправлять на всё лето в лагерь «Таёжный» на юг Красноярского края. Я бы тоже хотел сначала подкопить отпуск, но пожалел жену.
– Копи деньги на отпуск, а то что – ж, с Севера да без денег являться! Накопим 1000 рублей, поедем.
Стали мы жить на одну зарплату, а вторую откладывать. Режим дня у нас был однообразным. В 7 утра подъём, в 7-30 я уже убегал, дабы успеть на автобус, что возил смену ИТР на Рудник «Маяк». Дорога была еще только отсыпана валунами и подровнена щебнем, так что скорость была соответствующей. Добирались мы за час. Зимой в автобусе стояла температура не намного теплее, чем за напрочь замерзшими окнами. Так что народ был одет соответствующе. «В моде» были овчинные полушубки, а-то и тулупы, тяжелые шубы – верх материя «под Брезент», внутри та же овчина. На ногах унты собачим мехом наружу. Впрыгнешь в автобус, займешь место и дремлешь под прыжки автобуса на кочках, а не достанется места, дремлешь стоя.
У Тани дорога на работу была полегче. Четыре остановки на автобусе, благо наша остановка была как раз под окнами. Автобусы в Норильске ходили часто. Этому аспекту технологического процесса – доставке работающих на заводы, фабрики в рудники и конторы – руководство уделяло большое значение. На основных переделах комбината – рудном, металлургическом, обогатительном был беспрерывный цикл работы. Люди трудились в 3 смены, по 8 часов на обычных производствах и в 4 смены, по 6 часов на вредных и подземных. Так что транспорт ходил по всем маршрутам круглосуточно.
Наступило заполярное лето. Солнце перестало уходить за горизонт, просто опускалось на ночь пониже. Спать приходилось при свете, задернув окно легкой шторой. В молодые годы это не сильно замечалось и раздражало, так же как и сплошная круглосуточная темень зимой.
Летом иногда можно было на остановке встретить взъерошенного, с выпученными глазами, одевающегося на ходу, работягу.
– Сколько времени!? – кидался он к прохожим.
– Шесть часов.
– Утра или вечера!?
– Да вечера, чудак.
– Слава богу, испугался, что проспал! Мне к шести утра на смену. Пойду досыпать.
Социализм – есть учет
Постепенно я освоился с работой. Наставник мой, 27-летний Игорь Прокопенко, был и сам недавно назначен на должность прораба, только окончил заочно местный институт. Перво – наперво он познакомил меня со всем документооборотом по сопровождению нашего монтажного производства. Лозунг В. И. Ленина «Социализм – есть УЧЕТ!» действовал в ту пору строго и буквально. Каждая выполненная работа отражалась в нескольких, часто дублирующих друг – друга документах. Всё расписывалось по операционно и подробно. Хорошо в этих условиях прорабу каменщиков. Вписал в документы 2 позиции – кирпич и раствор. А у нас работа состояла из операций с тысячами мелких приспособлений, сотнями видов измерительной и контролирующей техники, массы сортов кабелей, проводов, пневмотрубок и деталей их коммутации (соединения). Ценники и нормативные справочники, откуда мы выбирали нужные позиции для оформления выполненных работ, были увесистыми книгами усеянными таблицами. А составляли их ведущие отраслевые институты с десятками тысяч работающих. Мне, молодому специалисту сразу бросилась в глаза и постоянно саднила никчемность многих придуманных сверху норм и правил. Но! Жизнь текла и работа торопила. Пришлось вникнуть. Но через 15 лет, когда я стал уже начальником управления, пришло время побороться с бюрократией. И успешно. Но об этом позже.
Обучив меня азам работы мастера, Игорь засобирался в отпуск, три года не брал, устал. Показал мне какие выполненные работы оформить для оплаты заказчиком, попросил бригаду помогать молодому специалисту и отбыл. Я побаивался сначала, но работа пошла успешно, документооборот я освоил, фронт работ бригаде обеспечил. Пришло время закрывать выполненные работы.
Здесь надо немного пояснить, как в то время это происходило. Строительство Норильского комбината велось невиданными, ударными темпами. Очень нужен был «большой никель» стране. Проектные институты едва успевали выпускать чертежи, заводы изготавливать оборудование. Всё «с колес» шло в работу. Не успевали проектировщики только выпускать сметы на предстоящие работы. Это документы с расчетами стоимости работ по строительству зданий, сооружений, цехов, дорог, трубопроводов и т. д.
Правительство приняло решение строить без смет, а строителям и монтажникам платить за фактически выполненные и обсчитанные согласно ценникам и справочникам объемы работ. То-есть, сметы на выполненные каждый месяц работы мы считали сами. На комбинате была целая служба по приемке выполненных работ и оценки правильности расчетов стоимости. Ну и для правильного понимания данного аспекта в уголовном кодексе имелось несколько строгих статей для тех, кто припишет лишнее и получит не заработанное.
Нас курировал специалист по монтажу электрики, автоматики и связи Костромин. Милый дядька. Конец каждого месяца у него был расписан по минутам. Надо было в нескольких организациях, в каждой из которых по полдесятка участков, принять работы. На каждом участке его ждала полуметровая кипа документации. Всё надо было просмотреть, проверить, подписать.
Он справлялся с этой огромной работой своеобразно. Отмечал в спецификациях к проекту, что ему предъявляли, ту часть оборудования и материалов, которая была смонтирована и предъявлена к оплате. Некоторые проекты исполнялись несколько месяцев, поэтому он ставил цифру выполнения (и оплаты) напротив позиции и монтажники уже не могли следующий раз «предъявить» больше, чем осталось. Отметки он делал особым цветным карандашом своей марки. Надеялся, что ни у кого в Норильске больше такого нет.
Этот процесс контролировался и другим способом. Полученные со склада под проект согласно спецификации материалы каждый месяц списывались в количестве, указанном в акте выполненных работ. За этим строго следила бухгалтерия каждого предприятия.
Закрытие объёмов происходило часто в теплой, дружественной обстановке. Начальники участков съезжались на какой-то один, накрывали стол, играли в биллиард и шахматы. В перерывах в приемке куратор не прочь был сгонять партию в шахматы. Присутствующие знали, что выигрывать у него «не рекомендуется», так как после этого «особый» карандаш мог повычеркивать у выигравшего половину объемов. После окончания приемки был незатейливый товарищеский ужин. Потом куратора отвозили домой.
Система была устоявшейся, и никто не искал в ней брешей, дабы получить деньги за «воздух». Проверялось всё еще и во время плановых ревизий управлений по линии вышестоящих организаций.
Первый «ЛЯП»
Вот во время такой ревизии проводимой трестом и вылезла одна «маленькая» неувязочка на нашем участке. Это было уже через полгода, как Игорь вернулся из отпуска. Приезжает он как-то из управления мрачнее тучи.
– Ты, Володя, такой-то проект предъявлял к оплате, когда я был в отпуске?
– Ну да. Ты сам мне оставил чистую спецификацию и велел предъявить. Я обсчитал и «продал».
– Значит это я идиот. Забыл, что парой месяцев раньше уже именно этот проект по установке системы автоматических стрелочных переводов горизонта – 90 метров я уже предъявил. А комиссия углядела, что за один и тот же объект деньги получены дважды. Ждут разъяснений. Да еще и суммы совпали до рубля, а ведь считали мы в разное время! Вот научил, так научил! Хоть бы где ошибся, можно было бы как-то отбрехиваться.
Ситуация «пахла керосином». Нам дали три дня для объяснений. Тут заглянул в нашу каптерку бывший наш прораб Гера Белкин. Он с полгода как перешел на рудник зарабатывать подземный стаж. Работал он как раз начальником службы внутрирудничного транспорта и часто забегал попросить что-либо из материалов. Выслушав нашу печаль, он бодро встрепенулся и заявил:
– Ну, ребята, тут меньше чем шестью пузырями не обойтись!
На наш немой вопрос он начал считать:
– Два главному механику, он акт составляет, два главному инженеру – он утверждает. Ну и мне за оргработу. Тоже два.
Меня как молодого навострили в гастроном «Маяк» за объявленными напитками (шесть бутылок «Московской особой») и какой-то закуской. Герман пошел договариваться и на следующий день притащил оформленный по всем правилам Акт, из которого следовало, что в результате обрушения породы на горизонте – 90 м. была полностью разрушена система стрелочных переводов, и проект № такой-то должен быть смонтирован заново в полном объеме! Комиссия была удовлетворена, а мы больше таких грубых проколов не допускали.
Моральный дух
Много можно писать о несуразицах социалистического способа хозяйствования, но это скучная материя. Хочу сказать, что мы все были настроены не на обман государства, а на выполнения задач по вводу объектов в строй. Часто, особенно в конце года, бригады сутками авралили, не уходя домой, а только поспав в прорабке на скамейке или на полу 3–4 часа. И сдавали объекты. И никто не считал переработанные часы.
– Ты начальник дай после Нового Года пару отгулов, да наряды закрой по-божески.
Вспоминаю один пример, характеризующий моральную атмосферу в коллективе. Она была присуща и городу в целом. Это нетерпимость к проявлениям хитрости, ловкачества, карьеризма, неискренности. После шести лет жизни в Одессе, с ее атмосферой делячества, взяточничества, блата, мы на Севере окунулись в общество честных, открытых отношений.
Конечно, люди обращались друг к другу за помощью. Но оказание услуг строилось не на принципе деляг: «А что я с этого буду иметь?», а на принципе: «Помоги другу, чем можешь. Когда-нибудь кто-то и тебе поможет». О «вознаграждениях» доктору или мастеру в парикмахерской не было и речи. Если уж стрижешься долго у любимого мастера, то отношения не как клиент с работником, а как равный с равным. Можно и подарок преподнести на 8 Марта и не удивиться, если получишь подарок в ответ.
Так вот, был у нас в коллективе инженер Тарас Билык. Сам он был с Западной Украины, а ВУЗ окончил в Харькове. Приехал с женой Светланой, ее взяли в плановый отдел. Тарас поработал мастером на участке, а потом был назначен в отдел подготовки производства начальником. Любимым его развлечением было выйти в коридор покурить, оставить щелку в двери и подслушивать, о чем подчиненные говорят. А так как его подчиненные были женщины, то они не могли сидеть молча. Потом начальник заходил и начинал выяснять отношения, вплоть до угроз доложить все «секреты» начальству. Был он на работе неприкрытым карьеристом, рвался всеми силами подняться на большую зарплату. Да и на Север приехал исключительно за «длинным рублем». Как будто про него ходил анекдот:
«В чем разница между украинцем и хохлом? Украинец живет на Украине, а хохол живет там, где больше платят!»
Светлана, его жена, полненькая украинка-хохотушка с открытым и добрым характером вдруг стала грустной и необщительной. А иногда приходила с запудренным синяком под глазом. На расспросы не отвечала, но однажды не выдержала и по секрету рассказала женщинам о причине конфликта в семье. Тарас был категорически против детей, считал, что надо деньги зарабатывать, а не на пеленки горбатиться. Когда Светлана забеременела, погнал ее на аборт со скандалом и даже кулаками.
Для карьеры, Тарас еще в институте вступил кандидатом в члены КПСС. После окончания кандидатского срока на очередном партсобрании его должны были принять в члены партии. Пришел инструктор из райкома, сел в президиум. Когда подошел вопрос повестки дня о приеме из кандидатов в члены КПСС инструктор ожидал стандартную процедуру: «Кто за? Кто против? Кто воздержался? Единогласно! Поздравляю…» Да не тут то было! Слово попросили рабочие коммунисты с участка, где Тарас поработал мастером. Все как один высказались за отказ в приеме кандидата. Характеристики стяжателя и карьериста, человека, противопоставляющего себя коллективу, интригана и наушника, были высказаны ему в лицо, как говорится, без купюр. Да еще и с женской стороны были разоблачения его безобразного поведения в быту. Инструктор райкома пытался как-то защищать кандидата, мол, так не принято, кандидаты всегда принимаются… Но его мнение осталось при нем. Председатель собрания поставил вопрос на голосование. Все подняли руку против принятия. В кулуарах после собрания инструктор, поморщившись, сетовал на нахлобучку в райкоме, что, мол, пустил собрание на самотек и т. д. Но нам пожал руки и сказал:
– Бывал я на разных собраниях, но такого здорового и принципиального коллектива не встречал. Молодцы!
Через неделю Тарас забрал жену, уволился и отбыл в своё Закарпатье.
Трест. Главк. Министерство
Наше управление входило в состав треста «Сибмонтажавтоматика». Он охватывал территорию от Новокузнецка на западе до Сахалина на востоке. Всего в нем было 12 управлений, завод средств автоматики и проектный институт. В свою очередь наш трест входил в состав «Главмонтажавтоматики» – подразделения «Министерства монтажных и специальных строительных работ» – огромной организации с числом работников переваливших в 1980 году за миллион, производившей начинку производственных цехов вновь строящихся фабрик и заводов различным технологическим оборудованием от линий по розливу молока до доменных печей. Специализированных главков в министерстве было больше двух десятков. Это были предприятия, к примеру, по проходке вертикальных стволов на шахтах и рудниках, по бурению скважин с целью осушения водоносных пластов, по возведению заводских труб, футеровке огнеупорными материалами внутри металлургических печей, химической защите ванн электролиза и т. д. Основными по объёму работ, конечно, были Главтехмонтаж – установка основного технологического оборудования – и Главэлектромонтаж. Разделение предприятий по видам работ без сомнения приносило огромную пользу. Коллективы были насыщены квалифицированными кадрами по данному профилю работ, которые готовились в Институтах (инженеры), техникумах (руководители среднего звена), производственно – технических училищах (рабочие).
В нашем Главке было 8 трестов, в них 97 управлений по всей территории СССР. Так что, оказавшись в любом более – менее крупном городе страны всегда можно было обратиться за помощью, если надо, в родственное предприятие. Вертикаль власти была выстроена четко. Так назначение на должности строго регламентировалось. Начальником управления или главным инженером – так тогда называли технического директора – можно было стать только по приказу Главка, Трест только представлял кандидатуры. Руководство же Треста назначалось только самим министром!
Из подразделений министерства начавших работать на Норильский комбинат Сибмонтажавтоматика была первой. С 1959 года в виде участка, а с 1962 – управления. К середине 70-х таких управлений разного профиля в Норильске было уже 17.
Командировки
Норильск не был связан с «материком», как мы называли остальную страну, ни авто, ни железными дорогами. Грузы доставлялись по морю и реке Енисей в порт Дудинка в 100 км от Норильска. Людям же оставался воздушный транспорт. На местных линиях, в пределах 300 км, летали трудяги АН-2. Летом на колесах или поплавках (при посадках на воду). Зимой на лыжах. Для них был построен маленький аэропорт «Валек». Там же базировались и вертолеты местного авиаотряда. Большие магистральные лайнеры садились на современном аэродроме «Алыкель» в 50 км. От Норильска. Он имел посадочную полосу для всех видов самолетов. Здесь же базировался и полк ПВО.
Командировок было много, и летали мы и с маленького и с большого аэропорта по несколько раз в год. Да еще полеты в отпуска… Я как-то попробовал сосчитать, сколько же я за время работы в Норильске налетал километров? Получилось, что я облетел Землю по экватору не менее 10 раз.
Первая командировка у меня случилась на втором году работы и сразу на 2 месяца. Нашему управлению поручили смонтировать автоматику в самом большом цеху Ачинского глиноземного комбината. Цех гидрохимии был размером с 3 футбольных поля, 50 метров высотой, и начинен по самую крышу массой химических агрегатов и трубопроводов. Проект автоматики был очень большим по объему и сложным, так как вся система была на пневматике. Мы в Норильске, на объектах цветной металлургии привыкли к системам автоматики на электрических цепях, а в Ачинске все сигналы представляли воздушный поток, и регулирование шло при помощи пневмоустройств. Меня отправили как инженера по связи с проектировщиками и облегчения работы нашим монтажникам. С проектантами – молодыми ребятами из Питерского института «Проектавтоматика» я быстро нашел общий язык и вник в особенности проекта. Командировка запомнилась особенностями быта. Строили комбинат 60 000 так называемых «химиков». В те времена за не особо тяжкие преступления суд часто выносил приговоры с направлением осужденных не в колонию или тюрьму, а «на стройки народного хозяйства». В основном это были стройки новых химпроизводств. Отсюда и бытовое – «на химию».
Так вот в Ачинск собрали массу этих «химиков» обоего пола, заселили на время строительства в построенные для будущих работников новые дома по 3–5 человек в комнату. На первом этаже одного из таких общежитий была гостиница для таких как мы прикомандированных «не химиков». А над нами четыре этажа, а также во всех близлежащих пятиэтажках всё было занято приговоренными. Так что после работы мы сидели дома, готовили ужин, гоняли чаи с медом, читали, болтали. Но на улицу, ни-ни.
Комбинат, что мы строили, был огромным. Трамвай, который ходил из города и вдоль всего комбината кроме центральной проходной делал еще десяток остановок и назывались они по названию цехов и заводов входящих в комплекс. Последняя была Цементный завод.
По пути в Ачинск я побывал и на другом грандиозном сооружении – Красноярской ГЭС. Тогда она была еще в стадии строительства, и мне удалось взобраться по внутренней лестнице с более чем 1000 ступеней на стометровую плотину, заглянуть в турбинный зал, где уже работали два агрегата. Самоё большое впечатление произвел вид с правого берега, на котором уступами разросся поселок Дивногорск, на отвесную скалу левого берега. Слева полукружье плотины с огромным буруном водосброса, напротив огромная стопятидесятиметровая темная скала и внизу бурлящий Енисей. Много раз бывал я в Дивногорске, но первое знакомство с этой, захватывающей дух картиной, и сейчас стоит перед глазами. Бывал я позже на других ГЭС и Сибири и Волги – Иркутской, Братской, даже на самой большой Саяно-Шушенской, но Дивногорск по красоте и величию – первый!
Одной из самых длительных командировок была поездка в Находку, на Дальний Восток. Там открывалось новое управление Треста и меня приглашали на должность главного инженера. Был август 1972 года. Мне удалось побывать во всех значимых местах – Владивостоке, Артеме, Находке. Искупаться в Тихом океане. Месяц я знакомился с условиями работы. Понимал, что по сравнению с Норильском здесь масштабы мизерные, работа не интересная – в основном на ремонте судов. Поэтому, когда на должность решили взять местного, я даже обрадовался. Подписал отпуск (моя Таня с сынишкой уже были у мамы с папой в Измаиле) и вылетел самым далеким рейсом Аэрофлота Владивосток – Одесса. Летел на ТУ-104 с шестью промежуточными посадками 18 часов. Вот когда понимаешь строки песни «Широка страна моя родная…».
Чаще всего приходилось бывать в родном Тресте. То на технических совещаниях, то на сдаче серьезных экзаменов на различные допуска, то на подведении итогов года или профессиональных конкурсов. Я постоянно отличался как рационализатор и несколько лет носил звание «Лучший рационализатор Треста». Кстати кроме почета и призов рационализация приносила и вполне ощутимый доход. Нам выплачивали до 4 процентов от экономии по рацпредложениям. Были вознаграждения сопоставимые с месячной зарплатой, а то и более.
Город Ангарск появился среди сибирских просторов после войны, в начале пятидесятых. В этом месте решено было построить секретный и очень важный завод для советского ядерного проекта. На огромном предприятии, под землей, обогащали уран и вырабатывали «тяжелую воду» для атомных и водородных бомб. Завод потреблял массу электроэнергии. Поэтому неподалеку построили еще несколько теплоэлектростанций. Потом рядом расположился Ангарский химкомбинат. Первые агрегаты на него поступили из завоёванной Германии в качестве репараций. Потом протянули трубу из Тюмени и построили Нефтеперегонный завод. Ангарск превратился в довольно мощный промышленный центр. Сам город строили молодые архитекторы и его отличительной чертой были максимально сохраненные деревья. Иногда сосна росла в полуметре от стены дома. Все дворы были как рощицы с вековыми соснами и березами.
Дальше просто перечислю, где еще пришлось побывать по делам за 30 лет работы в родной фирме. Вильнюс, Рига, Москва и Подмосковье, Свердловск (ныне Екатеринбург), Нижний Тагил, Невьянск, Верхняя Пышма на Урале. В Красноярском Крае – Игарка, Енисейск, Лесосибирск, Снежногорск… Далее – Кемерово, Новосибирск, Иркутск, Усолье – Сибирское…
Но от одной категории командировок я усиленно старался отказаться. И это удалось. Это работа на военных объектах. Дело в том, что наш трест выполнял работы на шахтных пусковых установках межконтинентальных ядерных ракет, на новейших комплексах радиолакации. Этих объектов в Сибири было очень много. Основной подрядчик на этих работах «Минсредмаш» не справлялся. Привлекали нас. Но я еще в начале работы в «СибМА» услыхал, что те, кто работает на оборонных объектах дают подписку о неразглашении секретных сведений в течении 15 лет. А это автоматически делает таких людей невыездными. Приходилось под разными предлогами отлынивать. В последствии я мог ездить в турпоездки за рубеж. Бывал в Индии, ГДР, Болгарии.
Хотя наши рабочие ездили на такие объекты с удовольствием. Тяжело и скучно было по три – четыре месяца, по 12 часов вдень, без выходных вкалывать в сибирской глуши. Зато заработки были очень приличными, а потом давали с месяц отгулов. Помню, как управляющий трестом на совещании выговаривал нашему руководству за поведение, вернувшихся в трест за расчетом после оборонного объекта, норильчан.
– Что удумали! – возмущался он, – Каждый с вокзала подъезжал на двух такси, в первом сам развалился, а за ним, в пустом! Его картуз едет. Безобразие!!! Примите меры! Скромнее надо быть!
Он вздохнул и закончил:
– Ну а поработали хорошо. Всем грамоты от министра и три оклада премии.
Во время полетов в командировки или отпуска по погодным условиям часто были задержки рейсов, иногда уже подлетая к Норильску, самолет вынужден был разворачиваться на запасной аэродром. Сколько суток пришлось провести в больших и крохотных аэропортах, ожидая погоды. Наш личный рекорд был шесть суток во Внуково (летели из отпуска в 1969-м). Чаще сидели в Амдырме, Хатанге, Новом Уренгое, Салехарде, Игарке, Подкаменной Тунгуске и т. д. Всех «точек» уже и не упомню.