За стеклом

Значит ли это, что Ник уже целовался с кем-то раньше?

– Ты с кем-то целовался? Ты мне не говорил, – не подумав, выпалила я всё, что всплыло в голове, звуча при этом совершенно не так, как хотелось бы.

В моём голосе отчётливо слышались нотки недовольства и обиды. Но вместе с тем меня накрыло возмущение от того, что я ему всё доверяю, а он не считает нужным поделиться столь важным моментом из своей жизни.

– Забыл, – он пожал плечами, садясь рядом со мной. – Эм.

Я смотрела на друга, который в свою очередь сосредоточенно изучал моё лицо. Невозмутимо выдерживать его взгляд оказалось как никогда сложно.

– Да, – откликнулась я, едва различая собственный голос поверх тихой музыки, наполнившей комнату. Но Ник, кажется, уловил каждое слово.

– Я научу тебя целоваться? Для этого я поцелую тебя. Ты согласна? – он пристально смотрел в мои глаза, а мне вдруг стало трудно дышать.

Хорошая ли это идея? Но ведь это всего лишь Ник. Так почему я так волнуюсь?

– Да, давай попробуем, – кивнула я и нервно облизнула внезапно пересохшие губы. Ник уловил это движение, и, готова была поклясться, его и без того тёмные глаза стали ещё темнее.

– Хорошо, – сипло сказал он и придвинулся ещё ближе.

Его ладонь мягко скользнула по моей щеке, проследовав к затылку, и слегка сжала волосы.

Расстояние между нами сократилось ещё больше.

Я раньше не заостряла внимание на том, что мой друг довольно красив. Карие глаза, длинные чёрные ресницы, тёмные брови, одна из которых украшена тонким шрамом, придавая его мягким чертам более мужественный вид. А губы… Эти губы, которых мне впервые предстояло коснуться, были немного покрасневшими из-за дурной привычки постоянно их кусать, когда Ник задумывался. Они не были пухлыми или слишком тонкими. Наверное, они идеально подходили для поцелуя.

Ник был от меня на расстоянии выдоха. Казалось, он настолько близко, что способен услышать моё бешено грохочущее сердце и смущающие мысли.

Я никогда не могла подумать, что когда-то Ник, мой Ник, мой друг, сосед, тот, с кем знакома с детства, тот, кто был всегда рядом, вызовет во мне такое странное трепещущее чувство.

Не могла подумать до тех пор, пока его губы, те самые, идеальные, уверенно не соприкоснулись с моими.

Тёплые и сладкие. От него пахло шоколадом, которым я угостила его, как только пришла сегодня.

Он слегка прикусил мою нижнюю губу, а затем ласково прошёлся по ней языком, от чего я невольно вздрогнула и подалась навстречу. Он продолжал мягко покусывать и посасывать мои губы. Если это показалось мне приятным, то, когда его язык проворно проскользнул в мой приоткрывшийся рот, поняла, что наш поцелуй вышел совершенно на иной уровень.

По телу растеклось тепло от вкуса шоколада на моём языке, от его запаха, который окутал меня, словно кокон, от его рук, которые прижимали меня всё ближе к твёрдой груди.

Я не могла дышать. Не могла двигаться. Не могла думать.

Лишь чувствовать. Остро ощущать потребность в его касаниях, сама не понимая, откуда во мне проснулась эта жажда. Я схватилась за его футболку на талии, чтобы попробовать удержаться в реальности. Не забывать, что он всего лишь показывает мне, как надо целоваться. Но это было так приятно. Так хорошо.

Мои глаза были крепко зажмурены и, когда Ник отстранился от меня, пришлось приложить максимум усилий, чтобы поднять налившиеся свинцом веки и встретиться с ним взглядом.

Ник сидел рядом, тяжело дыша. Его рука, что направляла наш поцелуй, путаясь в моих волосах, медленно исчезла, и я почувствовала холод там, где всего пару мгновений было обжигающее тепло.

– Видишь, всё просто, Эм. – Никогда я ещё не слышала такой голос Ника. Хриплый и низкий, запускающий волну мурашек по спине вместе с разрядами тока. И то тепло, что разлилось внутри, стало ещё горячей.

– Да, – только и смогла прошептать в ответ. Я непроизвольно стиснула ноги вместе и слегка поёрзала на кровати. Мои пальцы разжались, выпуская ткань футболки, и Ник тут же отпрянул.

Он быстрым шагом направился к выходу из комнаты, будто его кто-то подгонял.

– Я, э, принесу попить. Чай. А ты пока подумай. Всё запомнила? И всё ли понятно, – он выскочил, так и не обернувшись, захлопнув за собой дверь.

Я сидела и ошарашенно смотрела на то место, откуда только что испарился Ник. Ещё мгновение назад он был уверенным в себе парнем, а потом внезапно превратился в обычного замкнутого друга. Такого привычного.

– Ничего себе… – я коснулась кончиками пальцев горящих губ, ощущая, как они изгибаются в застенчивой улыбке.

Я чувствовала, как внутри всё порхает и цветёт. Покой и в то же время невероятный мандраж. Даже тянущее чувство внизу живота казалось приятным.

Так вот на что похож настоящий поцелуй?

Никогда бы не подумала, что это может быть так приятно. Ведь чужие слюни и язык в твоём собственном рту не могут ощущаться правильно. Но в том, что случилось сейчас, не было ничего неправильного.

Я витала в своих мыслях до тех пор, пока с кухни на первом этаже не донёсся шумный грохот, возвращая меня обратно в дом Миллеров.

Быстро соскочив с кровати, я с несвойственной себе скоростью понеслась вниз, боясь представить, что могу увидеть.

Вдруг вернулся отец Ника? Он же меня ненавидит и выпихнет отсюда.

А вдруг кто-то вломился, а мы здесь одни?

Но я ошиблась во всём. На кухне стоял Ник, держа руку под струёй воды. Заметив меня, он раздосадовано зашипел от боли.

– О, Господи, Ник! Что случилось? – я подбежала к нему, замечая, что чайник валялся на полу, а вода, от которой поднимался горячий пар, разлита по плитке.

– Чайник. Обжёгся. Случайно, – между перерывами сквозь зубы проговорил он, не убирая руку от струи холодной воды.

– Ник! Это очень серьёзный ожог! Смотри, уже начали появляться волдыри. Тебе нужно в больницу! – я смотрела на покрасневшую руку, стараясь унять страх и поднимающуюся по горлу тошноту.

– Ерунда. Перебинтую и всё будет хорошо, – резко отрезал он.

– Нет, Ник. Это же серьёзно! Тебе нужна профессиональная медицинская помощь: перевязка, мази, обезболивающее! – не унималась я.

– Эмили, я же сказал, это ерунда. Прекрати сейчас же, – на его скулах заиграли желваки, будто он сердился на меня. Но за что?

– Но, Ник…

– Нет, Эмили. Хватит, – он выключил воду и встряхнул рукой, немного морщась. – Иди домой. Скоро вернётся отец. Я сам со всем справлюсь, – он развернулся ко мне спиной, хватая со столешницы несколько тряпок.

Но я не пошевелилась, оставаясь на месте, и, заметив это, он хмуро сдвинул брови.

– Уйди, Эмили. Сейчас.

Я чувствовала, как внутри что-то, дрогнув, треснуло. Он никогда не разговаривал со мной так. И то, каким он сейчас был, причиняло нестерпимую боль. Он всегда отвергал любую мою помощь. Любую попытку участия в его жизни. И сам никогда об этом не просил. Не подпускал к себе, вечно отгораживаясь. Как сейчас.

Я устала от этого.

Устала от этих перепадов настроения. Когда в один момент всё бывает так хорошо, даже идеально, а уже в следующий всё горит огнём или вовсе покрывается коркой изо льда.

Я не знала, чего Ник ждал от меня. Я не знала, что могла дать ему.

Я не могла больше играть в «Дружбу» в одиночку. Не могла больше тянуться за ним, пока он убегал. Не могла быть рядом, когда он отталкивал.

Не могла.

Одинокая слеза скатилась по щеке, но я быстро вытерла её, стараясь не обращать внимания на вспышку боли, исказившую черты лица Ника. Моего друга. Моего лучшего друга. Бывшего друга?

Не говоря больше ни слова, я развернулась и быстро направилась к двери.

Ник ничего не сказал. Не остановил.

Ему снова всё равно.

Он снова стал чужим.

Этот день стал одним из первых, когда мы осознанно не попрощались на ночь, закрыв свои окна шторами.

***

Ник

Я лежал на кровати, той самой, где двумя днями ранее поцеловал Эмили. Безустанно щёлкая выключателем ночника, пялился на белый потолок, который периодически вспыхивал, озаряясь приглушённым светом. Долгое время не мог найти себе места, внутри бурлил нескончаемый поток энергии, который ни на секунду не замедлялся, который некуда было деть и его не притупляла даже боль в перебинтованной руке.

Я метался, словно пойманный в клетку зверь, только моей темницей был собственный разум. Казалось, что схожу с ума.

Меня разрывало на части.

В сотый раз щёлкнув по выключателю, погрузил комнату в темноту. Из окна напротив также не горел свет. Тот самый свет, который служил маяком по жизни. Свет, в котором всегда находилась Эмили. И который теперь был мне недоступен.

В тот день, когда я коснулся того, чего не должен был. Того, о чём даже мечтать себе не позволял. Того, что было так желанно и далеко – губ Эмили. До меня дошло, что под влиянием момента и ревности совершил самую ужасную и необратимую ошибку в своей жизни.

Я всегда желал быть рядом с ней, быть её тенью. Тем, чьё присутствие не всегда необходимо, но в нужные моменты есть.

А теперь что?

Разрушил всё в один миг. Нельзя было целовать её. Нельзя.

Но это было так пугающе прекрасно. Ощущать её мягкие и податливые губы на своих, чувствовать её лёгкое дыхание на коже. Пробовать её на вкус.

Зато она уже целуется с другим.

Я крепко сжал выключатель в ладони, стараясь ровнее дышать. Это было сложно делать из-за боли внутри, а может, из-за боли в руке, которая была перебинтована некогда белой повязкой, ныне представляющей собой насквозь пропитанную красными разводами ткань.

Мне было неизвестно, ходила ли Эмили на свидание с этим тупоголовым качком Джейми или нет. Но от этого незнания и надежды, которую оно дарило, становилось лишь тяжелее.

Но так и должно быть. Так правильно.

Эмили всегда должна была быть на расстоянии. Ей не нужно знать, какой я на самом деле.

Ничтожество.

Убийца.

Да.

Если она узнает, то уйдёт навсегда.

В носу защипало.

Как-будто она уже не ушла. Ты же выгнал её. Сказал уйти. И она ушла.

Я думал, что поступаю правильно. Что боль от ожога приведёт меня в чувства, выбьет из моего тела возбуждение и желание бросить всё и побежать к ней обратно. Закрыться с ней в моей комнате и не выпускать. Не отдавать никому.

И это работало, но ровно до тех пор, пока очередная стена моей выдержки не была разрушена одним лишь прикосновением её нежной руки. Этот мимолётный контакт стал для меня катастрофой – и я в панике оттолкнул её. На этот раз настолько далеко, что не уверен, смогу ли вновь приблизиться.

Идиот.

Ничтожество.

Я с диким рёвом рванул за шнур, выдёргивая из розетки ночник и запуская в стремительный полёт через комнату в тёмный угол, где он разбился на осколки. Дешёвый пластик, дешёвая лампочка разлетелись в разные стороны от соприкосновения с твёрдой поверхностью стены.

Уверен, скоро дело дойдёт до того, что отец пошлёт меня к чёрту и не станет больше заполнять мою комнату хоть чем-то, оставив пустоту в четырёх стенах.

В этот момент внизу раздался хлопок входной двери, а это значило, что вернулся отец, словно чувствуя, что о нём кто-то вспомнил.

На какое-то мгновение я замер, прислушиваясь к звукам, но когда понял, что отец тяжёлыми шагами поднимается по лестнице, быстро соскочил с кровати и принялся с невероятной скоростью собирать осколки.

– Дьявол, – шипя от боли, выругался себе под нос, когда стекло от лампы впилось в и без того истерзанную ладонь, но тут же затих, увидев в щели появившуюся у двери тень.

Если отец зайдёт и увидит, в каком состоянии сейчас комната и я, снова придёт в бешенство. К этому я абсолютно не готов. Не сейчас. В эти дни, находясь совершенно в разобранном состоянии, не хочу, чтобы топтали и добивали.

Почему?

Хочу жить.

Жить?

Бежать. Хочу бежать.

Тень сдвинулась, а затем и вовсе исчезла. Затаив дыхание, я слушал, как отец открыл дверь в соседнюю комнату, где была их с мамой спальня, а затем с силой хлопнул ею.

Это мой шанс.

Сунув под кровать светильник, который больше никогда не сможет выполнять свои функции, я наспех схватил толстовку и осторожно приоткрыл свою дверь. Стараясь двигаться максимально тихо, я покинул дом.

Не хотел находиться под одной крышей с отцом. Не сейчас. Мне нужно найти выход своей энергии, которая практически разрывала меня изнутри.

Выбежав на улицу, ощутил свежий воздух и моросящий дождь, который мелкими капельками касался лица. Эта ласка и блаженная прохлада, которую он дарил, сподвигла меня бежать вперёд. Но куда? Не знал сам.

Мне нужно было просто бежать.

Хотелось бежать.

И я бежал.

С каждым стремительным движением я набирал скорость, пока не понял, что бегу на пределе собственных возможностей.

Лёгкие нестерпимо жгло, было жарко, а ноги полыхали, но, несмотря на это и на дождь, который, усиливаясь, хотел остудить меня, хоть чем-то помочь, легче не становилось.

Я бежал так долго, что одежда пропиталась дождём и потом, плотно облепив напряжённое тело. Так долго, что, казалось, прошло уже несколько часов. Я задыхался. Но меня это не останавливало. Мысль о завтрашнем дне, о школе, где мне предстоит умереть от огорчённого взгляда Эмили, лишь подстёгивала меня.

Из груди вырвался сдавленный крик, когда уставшее тело наконец сдалось под натиском усталости и тревожных мыслей.

Сил не было. Но мне нужно бежать.

Беги!

– А-а-а! – яростно мотнув головой, бежал дальше, чувствуя, как на грудь давит обжигающий огонь, но он ведь физический. Это лучше.

Я готов гореть физически. Я смогу с этим справиться.

Перед глазами вспыхнул образ Эм, которая с грустью смотрела на меня. Её зелёные глаза светились печалью, когда она покинула меня в последний раз.

Не мог.

Лодыжку сковала судорога, и, запнувшись, я рухнул на влажную и прохладную траву. Я очутился в парке, находящемся на другом конце города. Как так вышло, не заметил сам.

Но если думал, что мне станет легче из-за такого импровизированного побега от реальности, то сейчас понял, что глубоко заблуждался.

Я бежал физически, но мой разум всё ещё был заперт в клетке. В той клетке, которую создал для себя сам. В той самой клетке, от которой у меня не было ключей.

А существуют ли они вообще?

Как мне выбраться?

Я сжал ладони в кулаки, ощущая прекрасную пульсацию в одной из рук, и медленно выдохнул, расслабляясь. Чувствовал, как лёгкая улыбка растянула пересохшие губы.

Пусть я и заперт в этой клетке, но знаю, что есть что-то, облегчающее моё существование в ней.

Боль.

Эмили.

Перед глазами вновь вспыхнул её образ. Она, всегда улыбчивая, согревала меня. Я находил в ней покой, убежище от любой бури. Но она сама могла запросто уничтожить меня, если бы только пожелала этого. В её руках была безмерная власть. Пугающая. Но я по-прежнему хотел быть рядом. Желал всем сердцем.

Но что, если именно я наврежу ей? Что, если сломаю?

Нет.

Но я же хороший друг.

Так ведь она говорила?

Да. Друг. Не больше.

У неё есть Джейми. А ты ей не нужен.

Никогда не был.

Зачем кому-то такой, как ты?

Твоя собственная мать бежит куда подальше от тебя. Отец ненавидит. Из-за тебя погиб старший брат.

Ничтожество.

Но я стараюсь быть лучше. И буду дальше продолжать стараться.

У меня есть силы быть лучшим. Лучшим во всём.

Самым умным. Да.

Сильным. Да.

Добрым. Ты сможешь.

Лучшим другом.

Я. Буду.

Найдя в себе силы, я сел и огляделся по сторонам. Улица была пуста, а в прохладном воздухе витал лёгкий туман.

Скоро наступит утро.

Значит, пора домой. Пора в новый день.

В день, где будет новый Ник. Который будет лучшим.

С трудом поднявшись на трясущиеся ноги, я поплёлся в сторону дома, едва ощущая почву под ногами.

Это странно.

Я чувствовал, что во мне уйма сил и энергии, что предстоящий день в школе будет насыщенным на события. Я уже всё распланировал. Без проблем напишу тесты, вызовусь помощником в подготовке к ежегодному празднованию дня рождения школы, а главное – извинюсь перед Эмили за то, что натворил.

Но моё тело… Оно сопротивлялось: ноги не хотели идти, руки, которыми я обхватил содрогающиеся плечи, не хотели согревать, а лёгкие не хотели снова вдохнуть воздух.

Я запнулся о выбившийся из тротуарной плитки камень. Один раз. Второй.

Иди.

И помни: ты – лучший.

***

Эмили

Никогда раньше я не испытывала такого чувства. Потому даже не знала, как точнее его описать. Оно напоминало утрату дорогого человека, а возможно, и части самой себя. В то же время меня охватывала ярость – на всё и всех. На себя, а на Ника больше всего.

Он оттолкнул меня. Снова. Зачастую он просто закрывался в себе, не подпуская ближе, замалчивая многие важные моменты, а иногда вовсе предпочитал не обращать внимания на жалкие потуги вторгнуться в разум и разобраться в его чувствах.

Это часто злило меня, но ещё больше заставляло смириться с бессилием и просто продолжать быть рядом с другом. С тем, кто в любой ситуации поддерживал, помогал и понимал, не требуя ничего взамен.

Сейчас же я этого лишилась. Окончательно.

Глядя на экран телевизора в гостиной, которую я оккупировала уже вторые сутки, поняла, что не в силах различить ни единой картинки, которые стремительно сменяли друг друга в вечернем телешоу. А всё из-за слёз, которые вновь и вновь затмевали зрение.

Я всегда считала, что причиной моих слёз может стать кто угодно, но не Ник. Даже когда я отказалась пойти с Джейми на свидание, сославшись на несуществующую болезнь, мне не было так грустно. Но стоило только вспомнить о словах Ника, так жестоко брошенных в тот день, мне снова и снова хотелось плакать.

Мама убеждала, что все мальчишки такие, ну а ещё, что всему виной переходный возраст. Для неё было не впервой стараться успокоить меня такими словами. И в любой другой день, возможно, это бы сработало. Только вот в этот раз я не стала делиться с ней всем, что произошло между нами. Просто сказала, что Ник прогнал меня, что мы поссорились. И совершенно опустила тот момент, когда произошёл мой первый поцелуй, после которого последовала столь бурная реакция.

Какой-то частью сознания я понимала, что мама может быть действительно права. Мальчишки есть мальчишки. У нас в классе полно таких: грубияны, хулиганы и озабоченные. Но я никогда не относила Ника к их числу. Он был совершенно другим. Отличался от них. Всем.

Да, порой он был способен стать таким, как все они: влиться в абсолютно любую компанию и полностью забыть обо мне, стать забавным, остроумным, открытым, переполненным эмоциями. Но как внезапно это начиналось, так же быстро и проходило, будто Ник вспоминал, что он совершенно другой, не такой, как другие, и всё снова возвращалось на круги своя. Появлялся спокойный и отстраненный Ник, мир и эмоции которого были доступны только мне. И какой-то эгоистичной частью души я любила это.

Но во мне не осталось сил терпеть вспышки Ника. Возможно, я бы относилась к этим перепадам настроения более легко, если бы он объяснял, в чём причина. Возможно, делала бы так, чтобы это не повторялось. Но он молчал. Всегда молчал.

Сейчас же мне оставалось только гадать, что именно повлияло на него: наш поцелуй или попытка помочь с ожогом.

Я могла бы сделать вид, что всё в порядке и что ничуть не задета. Но таких моментов была уйма за всё время нашей дружбы. Обычно на следующий день Ник предпочитал делать вид, что ничего не произошло, что он не злится. Всё по-старому. И каждый раз я радовалась этому, и мы продолжали дружить дальше.

Но сейчас всё стало сложнее. Я не хочу чувствовать себя виновной в том, о чём не имею никакого представления. Мне надоело это. И пусть я знала, что Ник не попытается пойти первым на контакт, я тоже не стану это делать. С меня достаточно. Я устала первой идти навстречу. Первой просить прощения и извиняться.

– Эмили, милая. Пора спать. Завтра в школу, – где-то за спиной послышался ласковый голос мамы. – Ты всё ещё переживаешь? – заметив, как мои покрасневшие глаза блестят от слёз, она присела рядом, грустно улыбаясь.

– Ещё чего, – хмыкнула я в ответ, насупившись.

Я понимала, что выгляжу сейчас как маленький китайский ребёнок-пчеловод, но мне было всё равно. Мне было грустно, и я не хотела этого скрывать. Я не такой человек, не прячусь за стенами, как мой сосед.

– Уверена, завтра, когда вы увидитесь, всё снова будет как раньше. Вы же всегда так легко находили общий язык и мирились, – мама мягко улыбнулась и погладила меня по спине, подбадривая.

– Думаешь? – я с сомнением покосилась на неё. – На этот раз я не буду первая мириться. Я ничего не сделала, чтобы заслужить такое обращение.

– Мне кажется, Ник это уже понял. А теперь перестань себя накручивать и отправляйся спать. Завтра всё наладится. Вот увидишь, – мама говорила это с такой уверенностью, что мне не хотелось ничего иного, кроме как поверить в её слова.