«Венона». Самая секретная операция американских спецслужб

В 1990-е годы ветераны советской разведки с большим недоверием отнеслись к публичным заявлениям об успехах, достигнутых американскими криптоаналитиками в ходе проведения операции «Венона». По мнению Судоплатова[40], в АНБ удалось дешифровать переписку советских зарубежных резидентур в значительной мере потому, что в 1992 году Россия сама передала американской стороне ряд материалов Коминтерна, включая полный текст шифртелеграмм на русском языке, отправленных по каналам внешней разведки КГБ. А ФБР, как считает Судоплатов, в стремлении скрыть свои агентурные источники специально раздуло историю о дешифровании переписки КГБ и ГРУ. Судоплатова поддержал другой бывший советский разведчик, Прелин[41], который заявил, что и он сам, и многие его коллеги пришли к твердому заключению о том, что у американцев был в советском посольстве в Вашингтоне агент, который передал им кодовую книгу, позволившую читать шифрованную переписку КГБ. В свою очередь, Яцков[42] и Феклисов[43] припомнили историю о перехваченной шифртелеграмме, отправленной в Москву из советского консульства в Нью-Йорке и послужившей основанием для выхода американской контрразведки на Клауса Фукса. По их мнению, сотрудники ФБР попросту сфабриковали текст этой телеграммы, в которой якобы докладывалось в Москву о встрече Фукса и его связника Гарри Голда в январе 1945 года в доме сестры Фукса Кристель. Сделано это было с единственной целью – заставить Фукса во всем признаться.

Примерно в том же духе, что и Судоплатов, Прелин, Феклисов и Яцков, высказался Чиков[44]. Он напомнил, что, начиная с 1939 года, американцы перехватили несколько тысяч разведывательных сообщений КГБ и ГРУ, но вскрыть советские шифры, как ни бились, так и не смогли. И вдруг судьба преподносит им такой щедрый подарок – шифровальщик советского посольства! Лейтенант Гузенко был сотрудником ГРУ и к побегу подготовился заранее, накопив значительный материал, чтобы предстать перед своими новыми хозяевами не с пустыми руками. С собой он даже захватил записную книжку начальника резидентуры ГРУ в Канаде Заботина[45].

На допросах Гузенко подробно рассказал о том, как была организована шифрованная связь между резидентурой ГРУ в Канаде и Москвой. По словам Гузенко, он занимался зашифрованием и расшифрованием сообщений в одиночку в крохотной комнате, окна в которой были зарешечены и закрыты ставнями. Через узкую прорезь в двойной стальной двери он забирал телеграммы, предназначенные для отправки в Москву, от своего коллеги по фамилии Алексашин. Гузенко рассказывает: «Полковник Заботин писал текст телеграммы по-русски, и я кодировал ее, сначала на черновик, который затем перепечатывал на телеграфный бланк и передавал Алексашину, чтобы он отнес этот бланк на телеграф. Написанный Заботиным текст помещался в сумку, запечатывался и передавался Алексашину».

Даже Заботину не разрешалось входить в шифровальную комнату до тех пор, пока Гузенко не завершал процесс шифрования донесения в Москву. Оригиналы всех донесений подлежали отсылке в Москву вместе с другой почтой, которую забирали курьеры, два-три раза в неделю отправлявшиеся в Советскую Россию на морских судах, отплывавших от берегов Северной Америки. В условиях военного времени на это путешествие иногда уходило до пяти месяцев.

И хотя Гузенко заявил, что дезертировал по политическим мотивам, основной причиной его бегства стала допущенная им оплошность, в наказание за которую его было приказано отозвать обратно в Москву. Опасаясь возможных последствий и не желая менять относительный комфорт, к которому он привык в Канаде, на трудности и лишения, характерные для жизни в советской столице, в ночь на 5 сентября 1945 года Гузенко бежал, прихватив с собой из шифровальной комнаты самые ценные, по его мнению, документы.

Вклад, внесенный Гузенко в операцию «Венона», был двояким. Во-первых, для американских криптоаналитиков значительный интерес представляли украденные им материалы, среди которых были открытые тексты более ста шифртелеграмм, отправленных канадской резидентурой ГРУ в Москву и полученных ею оттуда. Во-вторых, Гузенко был довольно хорошо знаком с шифрсистемами, которые использовала резидентура ГРУ в Оттаве.

Однако знания, которыми поделился Гузенко, мало помогли сотрудникам АНБ при криптоанализе шифрсистем ГРУ. А среди шифртелеграмм, перехваченных при проведении операции «Венона», американским криптоаналитикам не удалось найти ни одной, которой можно было бы поставить в соответствие какой-то из открытых текстов, похищенных Гузенко. В этом не было ничего удивительного, поскольку в распоряжении АНБ были только шифртелеграммы канадской резидентуры КГБ, к переписке которой с Москвой у Гузенко не было доступа[46].

Таким образом, предательство Гузенко не позволило американцам существенно продвинуться в решении проблемы вскрытия советских шифров. Поэтому соотнесение масштаба потерь, понесенных советской разведкой в 1940-е годы, и реальной значимости рядового шифровальщика заставило Чикова заподозрить неладное. Внимательно изучив документы и сопоставив факты, он пришел к выводу о том, что, помимо Гузенко, был еще один предатель, причем в иерархии советской разведки этот изменник явно занимал не самую низшую ступень. Но вычислить его не удалось до сих пор…

Американское коммунистическое подполье в 1930-е годы

Тот размах, с которым советская разведка действовала в 1940-е годы в США, в значительной степени основывался на подготовительной работе, проведенной американскими коммунистами в предыдущее десятилетие. Американская коммунистическая партия изначально была основана именно как руководящий орган революционного движения в стране. На партийном съезде, на котором в 1919 году был принят манифест о создании партии, в частности, отмечалось, что «коммунизм ставит своей задачей не захватить власть в буржуазном парламентском государстве, а завоевать и уничтожить его… Необходимо, чтобы пролетариат создал свое собственное государство для сдерживания и подавления буржуазии».

Сначала американские коммунисты действовали на вполне легальных основаниях. Они публично заявили о своих намерениях на открытом съезде. Гонения на коммунистов, собравшихся на свой учредительный съезд, со стороны правительства США выразились лишь в том, что полицейские конфисковали у участников съезда букеты из алых роз и портреты коммунистических вождей. Однако через несколько месяцев, когда по США прокатилась серия террористических актов, в качестве ответной меры правительство отдало приказ о задержании и выдворении из страны радикально настроенных коммунистов, не являвшихся американскими гражданами. И поскольку коммунистическое движение в США объединяло главным образом иммигрантов, не имевших американского гражданства, эта ответная мера представляла для него серьезную угрозу. Американские коммунисты ушли в подполье. Членов КПА не надо было особо уговаривать перейти на нелегальное положение. Имея перед собой в качестве примера для подражания глубоко законспирированную партию большевиков в царской России, американские коммунисты считали заговорщицкую деятельность естественной линией поведения для участников революционного движения.

К 1921 году всеобщие опасения относительно мировых масштабов коммунистической угрозы понемногу сошли на нет, и правительство США перестало уделять особое внимание коммунистам, которые тем не менее, скрупулезно следуя опыту, накопленному их единомышленниками в Советской России, продолжали оставаться в подполье. В 1922 году Коминтерн – партийный орган, осуществлявший из Москвы контроль за деятельностью коммунистических партий за рубежом, отдал американским коммунистам приказ легализоваться. К этому времени лишь в немногих странах продолжались преследования людей за коммунистические убеждения. В большинстве случаев члены компартий могли действовать довольно свободно, не вступая в противоречие с законом. И это несмотря на то, что они продолжали провозглашать захват власти в ходе революционного восстания в качестве одной из основных целей своего движения.

В 1928 году кандидат в президенты от КПА Уильям Фостер, который занимал руководящие партийные посты вплоть до своей смерти в 1961 году, заявил собравшимся на митинг коммунистам: «Когда коммунист возглавит правительство Соединенных Штатов, а этот день придет с такой же неизбежностью, как наступает восход солнца, оно будет не капиталистическим, а Советским, и поддерживать его будет Красная Армия, чтобы установить диктатуру пролетариата».

Впоследствии американские коммунисты перестали акцентировать внимание на своей приверженности революционным идеям и даже принялись открещиваться от них. Однако в начале 30-х годов эти идеи открыто провозглашались на коммунистических митингах и съездах. В 1932 году Уильям Фостер, повторно баллотировавшийся в президенты от КПА, пророчил коммунистическое будущее своим согражданам:

«Однажды, несмотря на неверие капиталистов… американские рабочие продемонстрируют, что они, подобно своим русским собратьям, обладают смекалкой, смелостью и организованностью для того, чтобы довести революцию до конца…

Под термином «ликвидация» капитализма мы понимаем его ниспровержение в ходе открытой борьбы трудящихся масс, возглавляемых пролетариатом… Чтобы положить конец капиталистической системе, необходимы сознательные революционные действия со стороны огромных трудящихся масс под руководством Коммунистической партии, то есть завоевание государственной власти, слом государственной машины, созданной правящим классом, и установление пролетарской диктатуры…

При этой диктатуре все капиталистические партии – Республиканская, Демократическая, Прогрессивная, Социалистическая и т. д. – будут ликвидированы, будет существовать одна только Коммунистическая партия в качестве партии трудящихся масс. Аналогично будут распущены все другие организации, которые являются политическими опорами буржуазной власти, включая торговые палаты, предпринимательские союзы, клубы «Ротари»[47], Американский Легион, Христианский союз молодежи и такие тайные общества, как масоны…»

Американское правительство довольно равнодушно относилось к заявлениям Фостера. Тем не менее руководство КПА опасалось, что власти в любой момент могут изменить свое отношение к движению, лидеры которого открыто заявляли о намерении завоевать власть революционным путем. Поэтому в КПА никогда не забывали о необходимости готовиться к работе в условиях подполья. К этому же их призывали директивы, полученные от Коминтерна. В соответствии с руководящими указаниями из Москвы американские коммунисты организовали так называемые подпольные отделы, которые занимались вопросами обеспечения партийной безопасности, подготовкой к переходу на нелегальное положение, а также проникновением в ряды других партий и движений. Эта конспиративная работа преследовала исключительно политические цели и никак не была связана с разведывательной деятельностью Советской России против США. Однако в любой момент вместо содействия мировому революционному процессу нелегальные партийные органы КПА могли быть нацелены на оказание помощи колыбели мировой революции путем банального шпионажа.

Сам Коминтерн не был разведывательной организацией, однако он поддерживал тесные связи с советской разведкой. В рамках Коминтерна существовал Отдел международных связей (ОМС), который ведал оказанием финансовой помощи зарубежным компартиям и деятельностью заграничных эмиссаров Коминтерна. Многие американские коммунисты регулярно выполняли различные поручения ОМС, который среди прочего занимался вопросами тайной переброски своих агентов и денежных средств по всему миру, включая изготовление фальшивых паспортов, организацию явок и создание разветвленной сети шифрованной связи с Москвой. Курировала деятельность ОМС так называемая «Подпольная комиссия», в которую в основном входили руководители Коминтерна, однако помимо них туда обычно включался представитель внешней разведки КГБ. Например, в 1923 году в работе этой комиссии участвовал Михаил Трилиссер, в 1920-е годы возглавлявший внешнюю разведку КГБ. В мае 1923 года комиссия провела важное заседание по вопросу поддержания правильного баланса между легальной и подпольной работой американских коммунистов. После консультаций с Израэлем Амтером, представлявшим КПА в Коминтерне, комиссия отправила руководству КПА несколько директив, призванных расширить партийные возможности по ведению «секретной работы». Но прошло еще шесть лет, прежде чем главный печатный орган КПА «Дейли уокер» опубликовал официальное заявление о том, что «партия закончила все необходимые приготовления для перехода руководящих партийных органов на нелегальное положение».

Возглавил секретный аппарат КПА Иосиф Петерс. Еврей по национальности, он родился в Австро-Венгрии в семье рабочего. Во время Первой мировой войны Петерс проходил службу в австро-венгерской армии, в которой дослужился до офицера. В 1924 году он эмигрировал в США. Там Петерс вступил в КПА и в 1931 году был отправлен на стажировку в Москву. Оттуда он два года спустя вернулся обратно в США, где, согласно документам, сохранившимся в архиве Коминтерна, Центральный комитет КПА «поручил ему работу в секретном аппарате. Он проработал там до июня 1938 года».

Под руководством Петерса секретный аппарат занимался вопросами обеспечения партийной безопасности – своевременным обнаружением слежки со стороны полиции, разоблачением вражеских лазутчиков в партии и защитой партийного имущества, включая протоколы собраний и регистрационные документы членов партии, от конфискации. При Петерсе секретный аппарат также отвечал за подготовку к переходу компартии на нелегальное положение. Например, Петерс закупал и прятал в тайники типографское оборудование, предназначенное для печати воззваний и прокламаций в случае введения в США чрезвычайного положения. Еще одной задачей секретного аппарата было ведение наблюдения за партиями, являвшимися политическими конкурентами КПА, проникновение в их ряды и внесение раскола в их деятельность.

Помимо перечисленного, Петерс должен был поддерживать связь с тайными членами КПА в правительственных кругах в Вашингтоне. В 1930-е годы членами компартии стали несколько сотен человек из числа чиновников, нанятых федеральным правительством для реализации многочисленных правительственных программ в ходе экономических реформ, проводимых американским президентом Ф. Рузвельтом. И хотя в эти годы КПА действовала на вполне легальных основаниях, законодательство США запрещало правительственным служащим заниматься политической деятельностью: открытое членство в какой-либо партии влекло за собой незамедлительное увольнение с государственной службы. Поэтому КПА организовала тайные ячейки из своих приверженцев из числа вашингтонских чиновников. На секретных заседаниях они изучали партийную литературу, платили членские взносы и выслушивали доклады партийных функционеров, которые разъясняли им политику партии.

Одной из самых крупных операций, которые секретный аппарат КПА провел под руководством Петерса в 1930-е годы, стала масштабная охота за американскими паспортами, которые предназначались для членов КПА, нелегально отправлявшихся за границу, и для нужд советской разведки. Дело в том, что американские паспорта весьма высоко ценились среди шпионов всех мастей, поскольку повсеместно признавались в качестве документов, удостоверяющих личность, на пограничных контрольных пунктах. Кроме того, поскольку население США в своей массе было многонациональным, ни у кого не возникало подозрений, когда человек неопределенной национальности, говоривший по-английски с заметным акцентом, предъявлял американский паспорт.

Отсутствие в США строгой системы контроля за выдачей паспортов делало их незаконное получение относительно простым делом. Еще в 1932 году в Нью-Йорк из России прибыл агент КГБ латвийского происхождения Арнольд Икал. Там у него состоялась встреча с Петерсом, на которой они заключили взаимовыгодную сделку: секретный аппарат КПА снабжал Икала американскими паспортами, а также документами, необходимыми для получения американского гражданства, а Икал, в свою очередь, обязывался наладить финансирование деятельности секретного аппарата КПА.

Подручные Петерса отыскивали в отделе генеалогии нью-йоркской публичной библиотеки фамилии детей, которые умерли, не достигнув совершеннолетия. Копия свидетельства о рождении такого ребенка затем использовалась для написания официального прошения о выдаче паспорта на его имя. Тут же находились два свидетеля, которые клятвенно удостоверяли личность автора этого обращения. Эффективность данного метода получения фальшивых американских паспортов хорошо иллюстрирует арест в 1935 году в Дании Джорджа Минка, Леона Джозефсона и Николаса Шермана.

Минк эмигрировал из России в США в 1912 году. В 1920-е и 1930-е годы, будучи членом КПА, он возглавлял американский профсоюз работников морской промышленности. Когда Минка задержали в Дании, у него изъяли четыре американских паспорта, три из которых были фальшивыми.

Арестованный вместе с Минком Джозефсон был вскоре отпущен на свободу за отсутствием в его действиях состава преступления, хотя проведенная почерковедческая экспертиза показала, что прошение о выдаче одного из фальшивых паспортов, изъятых у Минка, написал не кто иной, как Джозефсон. Этот человек вступил в КПА в 1926 году. Адвокат по профессии, в 1930 году он защищал профсоюзных деятелей, обвиненных в убийстве шерифа в ходе забастовки работников текстильной промышленности в 1930 году в Северной Каролине. Один из этих деятелей заявил, что получил от Джозефсона фальшивый паспорт, который предполагалось использовать для побега из США в Советскую Россию.

У еще одного человека, задержанного в Дании вместе с Минком и Джозефсоном, были найдены сразу три паспорта – один на имя американца Николаса Шермана, второй принадлежал гражданину Канады Аврааму Гольдману, а третий – немецкому подданному Вильгельму Бреттшнейдеру. Паспорт на имя Шермана был поддельным – для его получения были использованы документы человека, умершего в 1926 году. Фальшивыми оказались и два других паспорта. Позднее этот Шерман, он же Гольдман, он же Бреттшнейдер, был идентифицирован как Александр Петрович Уланский, офицер ГРУ.

Таким образом, арест Минка, Джозефсона и Шермана-Уланского не только наглядно продемонстрировал продуктивность операции по добыванию американских паспортов. Вместе путешествовали и оказались арестованы крупный профсоюзный деятель (Минк), адвокат, работавший в секретном аппарате КПА (Джозефсон), и советский разведчик (Уланский). Такое смешение различных аспектов деятельности, которая велась на территории США в интересах России, позволяло получать максимальную отдачу от каждого из них. И хотя в 1935 году Государственный департамент США обратил внимание на аресты в Дании и даже начал собственное расследование их обстоятельств, оно продвигалось очень медленно. К тому же Министерство юстиции США не проявило к нему никакого интереса, и это дело было вскоре забыто.

Скандал вокруг фальшивых американских паспортов получил продолжение в 1937 году. В посольство США в Москве обратилась за помощью некая миссис Робинсон, проживавшая в столичной гостинице «Националь». Навестившим ее американским дипломатам она заявила, что пропал ее муж. Те отправились обратно в посольство, чтобы навести справки о мистере Робинсоне. Когда они вернулись в гостиницу, в номер, в котором проживала миссис Робинсон, уже вселился новый постоялец. Персонал гостиницы утверждал, что она в спешке уехала, не сказав куда. Американский поверенный в делах Рой Хендерсон отказался принять на веру эту версию и обратился к властям с просьбой принять меры к розыску пропавшей миссис Робинсон. Через некоторое время миссис Робинсон нашлась в одной из московских тюрем. Посетившему ее Хендерсону она сказала, что ни в малейшей степени не нуждается в помощи с его стороны.

В ходе проведенного в США расследования выяснилось, что у мистера Робинсона имелся еще один американский паспорт – на имя мистера Рубенса, а у миссис Робинсон – на имя миссис Рубенс. Паспорта Робинсонов и Рубенсов были фальшивыми, поскольку для их получения были использованы документы давно умерших людей. Выяснилось, что под этими именами скрывался Арнольд Икал, руководивший совместной операцией советской разведки и секретного аппарата КПА по добыванию американских паспортов. Его отозвали в Москву, где арестовали, обвинив в антиправительственном заговоре. Жена Икала была американской коммунисткой Руфь Бергер. После визита Хендерсона она была выпущена из московской тюрьмы. Ее родители, проживавшие в США, вскоре получили письмо, в котором Руфь просила их не предпринимать никаких попыток ее найти и вернуть на родину.

Расследование длилось более двух лет. Только в 1939 году Министерство юстиции предъявило несколько обвинений по этому делу. В частности, судебному преследованию за использование поддельных паспортов подвергся Эрл Браудер, возглавлявший КПА. В октябре 1939 года он был арестован, предан суду, осужден и после того, как в 1941 году его апелляция была отклонена, заключен в тюрьму. Приговоренный к четырем годам тюремного заключения, Браудер отсидел всего 14 месяцев, после чего в качестве жеста доброй воли со стороны США по отношению к Советской России, являвшейся союзницей американцев по антигитлеровской коалиции, был освобожден из-под стражи. Вместе с Браудером были осуждены еще двое партийных функционеров, один из которых скоропостижно скончался еще до суда, а другой по состоянию здоровья получил условное наказание. Остальные члены КПА, уличенные в использовании фальшивых паспортов и в заговоре с целью их получения, избежали уголовной ответственности.

Секретный аппарат, которым в 1930-е годы руководил Петерс, был составной частью КПА, и поэтому о результатах своей работы Петерс отчитывался непосредственно перед Эрлом Браудером. Именно по распоряжению Браудера Петерс вступил в тесный контакт с советской разведкой. В 1930-е годы основным советским разведывательным агентством, которое действовало на территории США, было ГРУ. Петерс прекрасно осознавал, каким колоссальным шпионским потенциалом обладали тайные члены КПА из среды правительственных служащих в Вашингтоне. Он даже отобрал нескольких чиновников, которые благодаря занимаемым ими должностям могли оказаться особенно полезными советской разведке. Помимо прочего, Петерс надеялся, что русские щедро заплатят за переданную им информацию и полученные от них деньги помогут в финансировании подпольной партийной работы. В самом начале 1937 года Петерс добыл через тайных членов КПА – Джулиана Уодлея из Государственного департамента и Уода Питмена из Национального бюро стандартов – два правительственных документа, которые показал своему связнику из ГРУ Биллу. Тот особого энтузиазма не выказал, однако согласился отправить их в Москву на ознакомление.

В 1937 году Билла отозвали в Москву, а ему на смену прислали другого офицера ГРУ – полковника Бориса Быкова, который одобрительно отнесся к шпионским планам Петерса. Однако им не суждено было сбыться. В апреле 1938 года Уиттейкер Чэмберс, один из подопечных агентов Быкова, сбежал вместе со своей семьей во Флориду и через посредников дал понять своим бывшим сообщникам, что, если против него будут предприняты какие-либо злонамеренные шаги, он предаст гласности компрометирующие их материалы, имевшиеся в его распоряжении.

Дезертирство Чэмберса заставило изрядно поволноваться и агентов советской разведки, и американских подпольщиков-коммунистов. Над ними нависла прямая угроза разоблачения. Вся полнота ответственности за провал была возложена на Петерса. В результате в июне 1938 года Петерса сменил на посту главы секретного аппарата КПА Руди Бейкер. А после того как в 1948 году история Чэмберса была обнародована в американской прессе, Петерс был вызван повесткой на заседание сенатского комитета, занимавшегося расследованием этого дела. Он отказался отвечать на любые вопросы и был депортирован в Венгрию.

Бейкер пребывал на посту руководителя секретного аппарата КПА вплоть до конца Второй мировой войны. В отличие от его предшественника Бейкера ни разу не вызывали для дачи показаний ни в какие сенатские комитеты. Средства массовой информации обошли его персону своим вниманием. Не был он и насильно выдворен за пределы США. В конце 40-х годов Бейкер незаметно покинул страну и через некоторое время объявился в Югославии, где стал работать переводчиком в одном из местных издательств.

Анонимность Бейкера была хорошо спланированной акцией. Еще в 1939 году в своем отчете, отправленном в Москву, он отметил весьма существенный, по его мнению, недостаток в работе секретного партийного аппарата: «Проблема состоит в том, что стало слишком широко известно, что этой работой руководит Петерс».

Тогда же Бейкер отметил, что, выбрав его в качестве нового руководителя секретного аппарата, Браудер «прежде всего беспокоился о том, чтобы передать ему руководство этой работой таким образом, чтобы его участие в ней не стало столь же широко известно, как в случае с Петерсом».