Охота на мышку

Юлия Гетта

Охота на мышку

1. Оу, у нас новенькая?

Подумать не могла, что это окажется так страшно. Впервые вести урок в настоящей школе с настоящими учениками. Очень долго готовила себя морально к этому дню, но всё равно. Руки дрожат, мучает тахикардия. Да ещё и дети в этой школе… просто какие-то малолетние преступники.

Уговариваю себя не паниковать, но тщетно. До начала урока считаные минуты, а у меня уже вспотели ладони. Пальцы дрожат, кое-как удерживая мел.

– Не волнуйся, Танечка. Старайся вести себя твёрдо. Помнишь, что я тебе говорила? Они почувствуют твои сомнения и сразу набросятся, как стая голодных волчат. Ты должна быть уверенной в себе на все сто процентов, говори громко, чётко и никому не давай спуска.

Людмила Ивановна, классный руководитель ребят, с которыми мне предстоит работать, успокаивает меня, как может. Но её слова почему-то производят обратный эффект.

Сейчас уже начинаю думать, что предложение папы помочь с определением меня на практику в другую школу было не таким уж плохим. Наверное, зря я так в штыки его восприняла. Но с другой стороны, это ведь бесценный опыт. Если я научусь справляться с этими детьми, то потом в любой школе буду чувствовать себя как рыба в воде.

Звенит звонок на перемену, и вскоре класс постепенно начинает наполняться детьми. Точнее, подростками. Господи, какие они все здоровые… Повезло мне по полной программе, достался одиннадцатый класс. Хотя обычно практикантам дают максимум десятый. Но в этом году студентов, проходящих практику, получилось слишком много, и тут уж – что предложили, на том и спасибо. А меня ещё и угораздило на общее собрание опоздать… Теперь придётся как-то находить общий язык с почти своими сверстниками. Судя по всему, разница в возрасте у меня с ними года три-четыре, не больше.

Волнуюсь ещё сильнее под прицелом любопытных глаз. Старшеклассники в этой школе совсем не похожи на тех, которые в своё время учились в моей. Одеты как попало, никакой тебе школьной формы. Кто в джинсах, кто в бесформенных брюках, девчонки некоторые вообще в мини-юбках и с откровенными декольте. Макияж, как я поняла, им тоже здесь сильно не запрещают.

Падают за парты, бросая сумки и рюкзаки прямо на столы. Кто-то утыкается в телефон, кто-то жуёт жвачку. Мне мерещится, будто они уже одним своим видом показывают, насколько им на меня плевать. Особенно девчонки. Демонстративно отводят глаза, кто-то шепчется с подружками, неприятно хихикают.

А вот парни куда более приветливы, если это можно так назвать. Ощупывают меня совсем не детскими взглядами, нахально улыбаются.

– О, Людмил Иванна, у нас новенькая ученица? – звучит заискивающий вопрос, разрезая общий гул голосов.

Я поворачиваюсь и вижу в дверях высокого светловолосого парня в рваных джинсах и серой толстовке, с острыми чертами лица и хищным взглядом. Он так смотрит на меня, что по спине пробегают мурашки. Мысленно даю себе затрещину и напоминаю, что не должна тушеваться. Ни перед кем.

– Два тебе, Сычев, за дедуктивные способности. Татьяна Петровна – наша практикантка. Она вместо меня будет вести у вас русский язык и литературу всю эту четверть и выставлять итоговые оценки. Так что прояви уважение.

– Вау, – нагло ухмыляется этот Сычев, скаля белые зубы. – Уроки русского и литературы теперь явно станут интереснее!

– А ну пошёл отсюда на своё место, – замахивается на него журналом Людмила Ивановна.

Парень ухмыляется и вразвалочку следует через проход к задним партам. За ним в класс вваливаются ещё несколько парней. Нехорошо это для учителя, но у меня так и просится на ум слово «гопота». Встреть я таких в темном переулке, приложила бы все усилия, чтобы прокрасться мимо незамеченной.

– Оу, у нас новенькая? – скалится один из них, ощупывая меня плотоядным взглядом.

– Иди отсюда, Власов, – снова замахивается журналом классный руководитель.

– А что такого-то? – возмущенно охает парень. – Что уже, спросить нельзя?

– Это наша практиканточка, – подаёт голос с задней парты Сычев.

Я мысленно уговариваю себя не смотреть на него и не обращать внимания, но голова сама поворачивается на звук.

Сычев вальяжно расселся на стуле, занимая собой почти всё пространство за партой, предназначенной для двоих. Откинулся на спинку и смотрит на меня из-под бровей так нагло, что перехватывает дыхание.

Чёрт. Как я буду справляться с этими малолетними шакалятами? Надо срочно брать себя в руки.

Парни беззастенчиво разглядывают меня, словно я не их новая учительница, а диковинная зверушка в зоопарке. Развлечение для них или забава. Это всё мне не нравится. Ой, как не нравится.

Звенит звонок, все расходятся к своим партам.

У меня от волнения темнеет в глазах и подкашиваются колени.

Ученики всё ещё тянутся в класс, лениво рассаживаясь по местам. Никто и не думает вставать у своих парт, как это было положено в начале урока в нашей школе. И Людмилу Ивановну этот момент, кажется, совершенно не беспокоит.

– Итак, класс! – громогласно выдаёт она, стуча ладонью по преподавательскому столу, очевидно, призывая всех к тишине. – Сегодня урок литературы у вас проведет Татьяна Петровна. Она проходит практику в нашей школе и будет с нами всю текущую четверть. Также Татьяна Петровна будет выставлять вам итоговые оценки. Ведите себя достойно, не позорьте меня. Сычев, тебя в первую очередь касается!

Мой расфокусированный взгляд останавливается на задней парте, где Сычев указательным пальцем рисует в воздухе круг у себя над затылком. Якобы он ангел.

– Так точно, Людмил Иванна! – выкрикивает парень по фамилии Власов.

– Игорь, – грозит ему пальцем учительница, строго глядя поверх очков. – Смотрите у меня тут все.

– Да ладно вам, Людмила Иванна, – нараспев произносит девушка с первой парты, наматывая вьющийся локон на палец. – Не съедим мы её, не переживайте.

– Марго, я тебя спрашивала сейчас о чём-то? Нет? Вот и молчи. На уроке, прежде чем говорить, руку надо поднимать! Бестолочи.

Я стою у доски ни жива ни мертва, нервно перекатывая в пальцах мел. Наверное, все ладони уже белые. Но так они хотя бы меньше потеют.

– Ладно, удачи тебе. И построже с ними, – понизив голос, чтобы ученики не слышали, говорит мне Людмила Ивановна. – Я пошла.

Вскоре хлопает дверь, и я остаюсь одна на поле боя. Именно так мне представляется сейчас моё положение. В классе нарастает гул, или у меня в голове звенит. Мысли путаются. Пытаюсь вспомнить что-то из заранее заготовленного плана урока. Тетрадка с ним лежит на учительском столе, но я от волнения не могу сдвинуться с места.

Кажется, нужно начинать со знакомства.

– Здравствуйте, ребята…

Чёрт, это должно было прозвучать твёрдо, а вышел какой-то жалкий писк.

– …Меня зовут Мышкина Татьяна Петровна.

– Оу, Мышка, – доносится с задних парт приторное. – Это так сексуально…

По классу проносится дружный гогот.

Я изо всех сил стараюсь держать лицо невозмутимым.

– Попрошу проявить уважение, я всё-таки ваш учитель, хоть и временный.

– Заткнись, Дюша, не видишь, девушка и так волнуется, – одёргивает своего товарища какой-то темноволосый парень с предпоследней парты в крайнем левом ряду.

– Татьяна Петровна, вы не обращайте на них внимания, они все придурки, – доверительно сообщает мне худенькая девушка со второй парты.

– Рот завали, Капуста, – гаркает на неё какой-то белобрысый парень.

– Сам завали, Ефимов!

– Так, тихо! – повышаю голос я. Но даже несмотря на это, он всё равно звучит жалко. – Я так не смогу вести урок. Давайте, если кто-то хочет что-то сказать – поднимайте руку.

Но ученики абсолютно никак не реагируют на мою просьбу. Продолжают вслух препираться друг с другом, кто-то в голос смеётся, кто-то встаёт и начинает ходить по классу, а у меня в ушах всё больше звенит, руки всё сильнее трясутся, я не представляю, как взять этих неуправляемых детей под контроль и вообще возможно ли это.

– Я прошу вас, займите свои места, создайте тишину! – прошу я практически с мольбой.

Но меня никто не слышит.

– Я так не смогу вести урок…

Это провал, полный провал. И почему я не послушала папу и не согласилась на его помощь? Уверена, в другой школе всё было бы куда проще…

Мне дурно, перед глазами рябит.

– А ну-ка заткнулись все! – вдруг рявкает Сычев с последней парты. – Сели все по своим местам! Зарубин, сел, я сказал!

Растерянно наблюдаю, как все, кто свободно перемещался по классу, вновь усаживаются за парты, и весь класс затихает.

Ловлю на себе нахальный взгляд Сычева.

– Можешь спокойно вести урок, Мышка. Больше тебе никто не помешает.

– Спасибо…

– Сергей, – любезно подсказывает он.

– Спасибо, Сергей…

– Должна будешь, – ухмыляется он.

Судорожно соображаю, что на это ответить. Нельзя соглашаться с таким заявлением, сама себе яму вырою, но и поддержка лидера класса мне необходима, иначе с дисциплиной на уроках будет беда.

– Благодарю вас, Сергей, но пожалуйста, обращайтесь ко мне по имени-отчеству и на «вы». Я ваш учитель. Давайте будем соблюдать субординацию.

– А вы мне что, Татьяна Петровна?

– А я расскажу вам о великом русском писателе Михаиле Булгакове. Познакомлю с его удивительным, известным на весь мир произведением «Мастер и Маргарита». А ещё поставлю всем хорошие оценки в конце четверти. Правда, здорово?

Сергей скептически прищуривается и неопределенно крутит кистью в воздухе. После чего опирается локтями на парту, наклоняется всем корпусом вперед и с похабной улыбочкой на губах интересуется:

– А как насчёт пары индивидуальных занятий, м-м-м? Татьяна Петровна?

Меня прошибает пот. Лицо горит. Это слишком. Слишком для меня. Я скромная девушка и понятия не имею, как отвечать на такие вещи. Меня всегда окружали интеллигентные парни и мужчины. Никто из них даже приблизительно ничего подобного в мой адрес себе не позволял.

– Слышь, Сыч, завязывай уже, а, – снова вступается за меня темноволосый парень с предпоследней парты. – Реально, дайте человеку урок провести. Что вы как дикие все.

– Слышь, Карим, Мышка – моя, – оскаливается Сычев на своего одноклассника. – Даже не мечтай, понял?

– Ты дебил? – интересуется у него этот «Карим».

– Ты меня услышал! – вскидывает брови тот.

– Придурки! – возмущенно закатывает глаза девушка со второй парты, которую кто-то ранее называл «Капустой».

И в классе снова поднимается гул.

Мне дурно. Мне очень дурно.

– Ладно, Татьяна Петровна, индивидуальные занятия мы с тобой позже обсудим, – хамски заявляет Сычов. – Наедине.

Меня просто рвёт на части от его наглости!

– Ещё раз, Сергей, вы обратитесь ко мне на «ты», я поставлю вам двойку в журнал за отсутствие дисциплины. И выгоню из класса. На следующий урок пущу только в присутствии директора и ваших родителей!

Кажется, мой голос наконец обрёл желанную твёрдость, потому что класс притих.

– Это касается всех! – победно заявляю я. – Прежде чем что-то сказать – поднимаем руку.

Ученики молчат. Внутренне ликую, но меня до сих пор ещё потряхивает. Не время расслабляться. Пока они не знают, насколько мои угрозы правдивы, нужно действовать.

Вот только ненавистный Сычев зачем-то поднимает свою чертову руку.

– Что вы хотели? – сквозь зубы интересуюсь я у него.

– Татьяна Петровна, вы такая красивая, когда злитесь, – понизив голос, выдаёт он.

– Всё, я ставлю вам «два», я предупреждала… – гневно выдыхаю я.

– За что?! – с напускным удивлением интересуется он. – Я ведь обратился к вам на «вы» и по имени-отчеству, как вы и просили.

И лыбится ехидно так, гад.

Плевать ему на мои угрозы. Не боится он ни двоек, ни директора, ни родителей. Никаких рычагов давления мне против него не найти.

По классу прокатываются смешки. Мне снова становится дурно.

– Вы пытаетесь сорвать урок, – сдавленно произношу я.

– Ну что вы. Наоборот, я хочу помочь. Всё, молчу.

Сергей проводит двумя пальцами вдоль своих губ, имитируя застёгивание молнии. И его улыбка из едкой удивительным образом трансформируется в мягкую, заискивающую, почти ангельскую. На секунду даже кажется, будто зрение меня подводит. Такой милый мальчик. Только взгляд выдаёт его истинную натуру. Острый и цепкий, как у хищника, готового в любую секунду накинуться и растерзать.

2. Ну что, Мышка, давай знакомиться ближе?

Остаток урока проходит как в тумане. В сторону Сычева и его друзей с последних парт стараюсь даже не смотреть. Они больше не пытаются меня задеть, и на том спасибо. Пусть занимаются там, чем хотят, лишь бы не привлекали к себе внимание.

Я проговариваю учебный материал по заранее подготовленному плану, делаю это больше на автомате, нежели отдавая отчёт своим словам. Но, судя по заинтересованным лицам девушек с ближних парт, дела обстоят не так уж плохо. Наверное. Сейчас я не в состоянии дать хоть какую-нибудь оценку происходящему.

Когда звенит спасительный звонок, чувствую неимоверное облегчение. Хочется самой первой выбежать из класса и унестись в неизвестном направлении. Но, к сожалению, это недопустимо для учителя. Приходится прощаться с учениками сквозь нарастающий в классе гул и отпускать их с урока. Хоть что-то и подсказывает мне – моё разрешение здесь никому не требуется. Они уже и без моего «урок окончен» начали вставать со стульев и собирать сумки.

Громко провозгласив «До свидания, все свободны!», присаживаюсь за учительский стол и принимаюсь перекладывать на нём туда-сюда тетрадки и ручки, сама не знаю зачем. Наверное, чтобы не стоять и не считать секунды до того момента, как все уйдут.

– До свидания, Татьяна Петровна!

– До свидания.

– До свидания!

– До свидания.

– До свидания, Татьяна Петровна!

– До свидания.

Издеваются они, что ли? Чувствую себя попугаем.

– До свидания, Татьяна Петровна!

– До свидания.

– А я пока не прощаюсь, – раздаётся вкрадчивое совсем близко.

Поднимаю глаза и встречаюсь с наглым взглядом Сычева. Он стоит напротив и без всякого стеснения рассматривает меня, будто я не учитель, а кусок мяса.

Тело начинает сотрясать невидимой дрожью от очередного приступа тахикардии. Бросаю беспомощный взгляд на последних учеников, тянущихся к выходу из класса. Теперь мне очень хочется, чтобы они никуда не уходили, а наоборот, поскорее вернулись и оставались здесь как можно дольше. Но не могу же я их попросить о таком? Это бы выглядело слишком жалко.

Вдруг одна девочка, та самая, которую одноклассники прозвали «Капустой», задерживается в проходе, пропуская других, а потом поворачивается ко мне:

– Татьяна Петровна, а можно кое-что у вас спросить?

– Конечно, – тепло улыбаюсь ей я, внутренне ликуя.

Я готова расцеловать эту девочку за своё спасение, но радость моя длится недолго. К «Капусте» вдруг подходит парень, один из «своры», совершенно неделикатно хватает бедную девчонку за плечи и разворачивает к выходу:

– Пойдём, Капустка, в другой раз спросишь.

– Дюша, эй! Отвали от меня, придурок! – верещит она, упираясь.

– Пойдём, пойдём, – настойчиво выталкивает её за дверь этот Дюша.

Я теряю дар речи от происходящего. Что это такое? Это ведь сговор? Против меня? Как это ещё называется?

Сычев опирается ладонью на учительский стол и нависает надо мной, словно гора.

– Ну что, Мышка, давай знакомиться ближе?

У меня начинается настоящая паника. Этот парень такой огромный, что я и правда чувствую себя рядом с ним маленькой жалкой мышью. Задумай он сделать что-то плохое, вряд ли у меня будут шансы отбиться.

Вот что у него в голове? Зачем привязался ко мне? Что задумал? Насколько отсутствуют у этого человека моральные рамки? Насколько он не боится ответственности за свои поступки?

Чувствую себя загнанной в угол. Будто я оказалась в тёмном переулке один на один с маньяком.

Но ведь сейчас белый день. И мы не на улице. А в школе. Кругом полно людей. Из-за прикрытой двери класса доносится гул целой толпы детей. И Людмила Ивановна вот-вот должна вернуться… Ничего мне не сделает этот Сычев. И, в конце концов, он всего лишь школьник. А я веду себя, как какая-то истеричка.

Заставляю себя строго посмотреть в хитрые глаза парня и звенящим от напряжения голосом произношу:

– Сергей, мы, кажется, договорились с вами, что будем соблюдать субординацию?

– Так это на уроках, – ухмыляется он. – А сейчас мы в неформальной обстановке, и я могу разговаривать, как хочу.

– Значит, другим учителям вы тоже хамите на переменах? – интересуюсь я демонстративно высокомерным тоном. С целью показать, что я не собираюсь играть в его дурацкие игры.

Сергей приподнимает брови с таким выражением лица, будто он действительно удивлен моим вопросом. И с тягучей ленцой в голосе спрашивает:

– И в чём же я тебе нахамил?

Одновременно с этим он вдруг убирает со стола руку и резко шагает ко мне. Я невольно шарахаюсь в сторону, теряю равновесие и, чтобы не упасть, подскакиваю со стула на ноги. Всё это действие производит много шума, ножки мебели скребут по кафельному полу помещения, издавая мерзкий скрип.

Сычев усмехается, остановившись на месте, и показывает мне ладони, мол, «я ничего не делаю».

– Ты что так шугаешься?

Кажется, происходящее не на шутку забавляет его, чего нельзя сказать обо мне. Моё сердце колотится, как бешеное, грозясь вот-вот выскочить из груди.

– Вон из класса… – выдыхаю я, указывая пальцем на дверь.

– Да успокойся ты, не буду я больше, – смеётся он.

– Я сказала, вон из класса! Иначе я пожалуюсь завучу и директору!

Пячусь к окну до тех пор, пока не упираюсь бедрами в подоконник. Обхватываю себя за локти, неосознанно желая закрыться. Где там носит эту Людмилу Ивановну?!

– Да ладно тебе, Танечка, ты ведь пока не настоящий учитель, – продолжает насмехаться надо мной этот малолетний гад. – Расслабься. Зачем так переживать? Думаю, разборки с завучем и директором в первый же день практики тебе нафиг не нужны. К тому же я абсолютно ничего плохого тебе не сделал. За несоблюдение субординации меня вряд ли сильно пожурят.

– Что ты хочешь от меня?! – отчаянно спрашиваю я.

– Подружиться, – пожимает он плечами, невинно улыбаясь.

– Подружиться?!

– Ну да. Видишь, мы уже перешли на «ты». А ты боялась.

– Хорошо… – Делаю глубокий вздох, стараясь взять себя в руки. – Ты правда думаешь, что можно подружиться со мной таким образом?

– А что не так? – хлопает глазами Сычев, очень натурально изображая недоумение.

– Я твой учитель! Нельзя называть учителя «Мышкой»! И предлагать знакомиться «поближе»!

– Да хватит уже строить из себя тут важную училку, Тань, – морщится он. – Ты ведь студентка на самом деле. Сколько тебе лет? Мы почти ровесники.

Я набираю в легкие воздуха, всё больше распаляясь:

– Неважно, сколько мне лет, важно…

– Мне девятнадцать. Через полгода будет двадцать, – грубо прерывает меня Сычев, не позволив договорить фразу до конца.

Сбавляю обороты, чувствуя себя слегка растерянной. Выходит, мы с ним и правда почти ровесники? Мне двадцать один… Так, стоп. Девятнадцать с половиной, почти двадцать, это ведь, кажется, слишком много для одиннадцатого класса? Он врёт? Или…

– Второгодник? – уточняю я.

– Нет. Поздно в школу пошёл. Мамочке было не до меня, пока органы опеки не напомнили, что дети должны в школу ходить.

Ух ты. Он что, из неблагополучной семьи? Или пытается на жалость мне сейчас надавить? Учитывая, как этот парень вёл себя до текущего момента, больше склоняюсь ко второму варианту.

– Это, конечно, всё очень печально, но твоя грустная история меня не трогает. Дружить у нас с тобой точно не получится. А сейчас, пожалуйста, покинь класс. Мне нужно написать отчёт по проведённому уроку.

Невинное выражение мгновенно стирается с лица Сергея, сменяясь привычной наглой ухмылкой.

– Да ты не Мышка. Ты сучка, – произносит он, обнажая белые зубы в улыбке, больше напоминающей оскал. – Люблю таких.

Чувствую, как к лицу приливает кровь. Открываю рот, да так и стою, как дура, понятия не имея, что можно ответить на подобное хамство.

На моё счастье, в этот самый момент наконец возвращается классный руководитель.

– Сычев, а ты что здесь делаешь? – строго интересуется она, переключая на себя внимание Сергея.

– Уже ухожу, Людмила Ивановна, – обезоруживающе улыбается он ей.

И неспешной походкой покидает класс. Лениво толкнув кулаком дверь, прежде чем выйти.

3. Я первый её забил

Мышка… Мышка… Таня… Танечка…

Мысленно пробую её имя на вкус. Снова и снова. Как заведённый. Эта практиканточка раскроила мне башку.

Сука, как можно быть такой красивой? Откуда она вообще взялась?

Увидел её там, в кабинете, и будто кипятком обварило. Весь мир сжался до одной точки. Все другие померкли, с кем был или хотел замутить, осталась только она. Да и не припомню, чтобы раньше я так реагировал хоть на одну другую телку. Все волосы на теле встали дыбом. Просто атас.

Она ох*енная… Танечка. Мышка моя. Стройная, изящная, как берёзка. С ангельским лицом. Волосы такие шикарные, длинные, чёрные. Безумно хотелось к ним прикоснуться, узнать, какие они на ощупь, мягкие или жёсткие. Я бы с удовольствием намотал на кулак её хвост, притянул к себе, чтобы глаза в глаза… Эти глаза. Из-за очков не смог разглядеть, какого они цвета. Но взгляд пробирает насквозь. И голос у Мышки просто огонь. Такой тонкий, нежный, и в то же время сильный, глубокий. Переливчатый, словно музыка. У меня где-то под грудиной вибрировать начинает каждый раз, стоит Танечке заговорить.

Сука какая она… Сучка. Усмехаюсь себе под нос.

Не трогает её моя грустная история. Сам не знаю, зачем эту херню о матери понёс. Додумался тоже, идиот. Мозги плывут, когда Мышка рядом, это факт.

– Серёга, что завис? Пойдём покурим? – толкает меня в плечо Дюша.

– Ага, иду, – на автомате отвечаю я, спрыгивая с подоконника.

– На алгебру пойдем?

– Ну нах*й.

– Я тоже так думаю, давай лучше к Михалычу, мяч в корзину покидаем.

– Давай.

Накинув куртки, выходим из школы, по привычному маршруту шагаем к гаражам. Между двумя дальними из них – наше тусовочное место, кто-то из пацанов сюда даже скамейку из сквера притащил.

Хорошо, что сейчас тут никого нет. Видеть никого неохота, даже Дюшу. Но вот курить тянет как после секса прямо. Ощущение, будто я им и занимался там, в классе, с Мышкой. Каким-то ментальным сексом. Раньше думал, это чушь, но сейчас поменял мнение. Я бы мог кончить уже от одного Танечкиного голоса. Если бы она что-нибудь сладкое мне на ушко прошептала.

Падаем на скамейку, Дюша достаёт пачку и зажигалку из кармана, протягивает мне, подкуриваем.

– Ну что? Послала тебя Мышка дальше, чем видишь?

И ржёт, урод.

Ухмыляюсь и медленно затягиваюсь сигаретой.

– Ничего. Я её ещё достану.

– Серый, ты реально думаешь, тебе там что-то светит? Да в жизни такая, как она, тебе не даст!

Насмешливо смотрю на него.

– Почему это?

– Ты её трубу не заценил? На столе рядом с журналом лежала. А кулончик на шее видел? Колечки с брюликами на пальчиках. Да у неё одни очки дороже всего твоего прикида стоят.

Стираю с рожи скепсис и чешу репу. Нет, я всего этого не видел. Точнее, кулон видел, он так сексуально прятался в вырез её платья на груди, когда Таня чуть-чуть наклонялась вперёд. Но дорогая эта безделушка или нет… Хрен знает. Хотя Дюша в таких вещах обычно не ошибается. У него батя карманник, и ювелирки всякой-разной друг достаточно повидал.

Значит, Мышка у нас мажорка? Или… содержанка какая-нибудь. Бля… Надеюсь, не второе. Уж лучше пусть будет мажоркой. Хотя что я тут сопли распустил, всё равно все тёлки шлюхи. И Мышка не исключение. Так уж устроен наш дерьмовый мир.

Затягиваюсь и выпускаю вверх колечко дыма.

– Ну и пох. Всё равно даст. Никуда не денется.

Дюша усмехается:

– Мне б твою самоуверенность.

– Да всё легко же. Просто прешь напролом, и рано или поздно любая сдаётся. Они всего лишь тёлки. Все одинаковые. Сначала строят из себя, а потом текут.

– Я когда пру напролом, ничего не выходит, – пожимает плечами Дюша.

– Ну ты мозги включай иногда. Если сходу не получается, притормаживаешь, думаешь, пробуешь по-другому как-нибудь. Смотришь, на что ведётся, и снова прёшь. Всё легко.

– Откуда ты такой, сука, умный взялся, – ржёт друг.

Из-за гаражей выползают Каримов с Ефимовым. Подходят к нам, о чем-то перетирая, достают свои сигареты.

– Ну чё, Сыч, приболтал училку? – прищуривается, подкуривая сигарету, Ефим.

Обычно мне не стрёмно от таких разговоров, но сегодня что-то напрягает. Ещё Карим стоит смотрит на меня своим этим взглядом казящим, как будто я ему денег должен и, падла такая, год не отдаю. Тоже мне, правильный нашёлся, сука, аж бесит.