Легенды нашего края. Люди Падающей Воды

На Харкин вопрос:

– Видишь ли, Суконжи там поставил свою печь, где находит зелёные камни, а моя глина здесь….

Сел на скамеечку у приспособления на треноге, заинтересовавшее будущего Хранителя.

– Это, Харка, гончарный круг. Подай-ка мне глины кусок.

Юноша присел на корточки у ямы, слепил в ладонях ком и бухнул его на круглый стол перед Ламом. Мастер помял серую массу пальцами.

– Суховата. Плесни-ка водички.

Харка зачерпнул берестяным туеском из ручья и подал его Ламу.

– Годится!

Заработали волосатые ноги, вращая нижний большой круг, и маленький верхний закрутился.

– Смотри, Харка, как это просто.

Сильные ладони гончара начали поднимать из глиняной массы стенку будущего сосуда.

– Хочешь попробовать?

Харка покачал головой. Было б здорово, но в другой раз – сердце сейчас рвалось к любимой!

Мастер смирился:

– Ну, посиди ещё со мной – скучно одному.

– А я теперь понял, – кивнул Харка на мельтешащие ноги Лама, – почему зовут тебя Многоруким.

– Верно подметил! – рассмеялся мастер.

– Безногий Туол показывал амулет, что ты подарил. Не найдётся ли ещё одного такого?

Гончар растерянно огляделся.

– Нет, Харка, готовых нет, но для тебя сделаю – сегодня вылеплю, завтра просохнет, на следующий день обожгу….

Харка поднялся:

– Тогда я через два дня приду.

Мастер кивнул, прощаясь.

Юноша пошёл к реке руслом ручья, а в спину прилетело:

– Что там от охотников слыхать? Не намечается ли большого пира?

– Тебя не забудут здесь, Лам, – пообещал Харка.

Там, где ручей в реку впадал ещё один мастер устроил свой стан – Глям изготавливал здесь краски.

– Привет тебе, приемник Хранителя, – поднялся и даже шагнул навстречу пёстрый от разноцветных пятен мужчина.

– И ты один, – посетовал Харка.

– Все, кто выходят из бабьей общины, мечтают охотниками стать. Мастером, Харка, надо родиться, а лоботрясы мне не нужны.

– А кто заменит умельцев, уходящих в долину вечной охоты? Кто меткие стрелы будет делать, когда не станет Дула? Кто металл будет плавить багряный, как на закате солнце? Кто краски такие сумеет сделать, какие делаешь ты, Глям?

– Да, хотя бы ты. Это не сложно, Харка, смотри…. Белую краску намешиваем из белой глины, чёрную из углей костра. Коричневую варим из этого камня. Гуще цвет нужен, делаем так – поварим, покрошим, поварим, покрошим…. Если оттенки какие ищешь, добавляй обыкновенные цветы – жёлтый от одуванчиков, красный от маков…. Чтобы краска долговечной была и водой не смывалась, добавляй жир рыб или животных. Никогда не потускнеет цвет, если растопишь в ней сосновую смолу. Всё понял?

Харка кивнул:

– Понял – тебе помощник нужен.

Глям на четвереньках вполз под навес из бизоньей шкуры. Вернулся с ракушкой чёрной краски.

– На, девушке своей подари или женщине, какую хочешь…. Этим раствором чернят они брови и за него будут к тебе весьма благосклонны. А мне уж…. они ни к чему.

– Нет, Глям, не возьму – незачем девушке моей красками брови пачкать. А подарок у меня уже есть – смотри, что сделал для неё Суконжи.

На ладони сверкнуло кольцо изумрудом.

Жизнь на пляже дышала ленью, праздностью…. и настороженностью.

Давно ещё, когда женщины насмерть бились с сыноедами за своих детей, в их общине образовалась дружина из самых сильных и самых смелых матерей. Пусть не так, как мужчины, они владели палицей, копьём или топором, но в стрельбе из лука им не было равных. Сыны Адама больше на силу свою надеялись, а дочери Евы оттачивали мастерство, и довели его до совершенства – их стрелы разили наповал с любого расстояния. Пока мужчина натягивал лук, чтобы пустить стрелу, женщина успевала сделать это три раза, не зная при этом промаха. Лучницы даже отрезали себе правую грудь, которая мешала спускать тетиву. Они ходили на охоту, кормили мясом свою общину, и близко не подпускать мужчин к карапузам тоже была их забота.

И сейчас на пляже женщины расположились полукругом, в центре которого копошились малыши. Вряд ли кто-нибудь из мужчин отважиться в него войти. Юноша знал, что звание приемника, да и сам титул Хранителя Великого Бурунши не спасут от стрелы, если приблизиться к карапузам. Так уж обычаи сложились….

Странные обычаи, думал Харка, приближаясь к этому кругу. Женщины любят детей, мужчины их боятся и ненавидят, как свою смерть, и верят, что плоть родного сына продлит им жизнь. Казалось бы, непримиримые враги. Но тем не менее, они встречаются, совокупляются, чтоб зародилась новая жизнь, за которой одни охотятся, а другие защищают. Так изо дня в день, годами, поколениями….

Но бывают удивительные исключения. Когда в западню падает мамонт, или туда носорог угодит, стадо ли степное оказывается в загоне, в пещере тогда наступает Великое Примирение. Горят костры, жиром шипя, на вертелах готовится мясо, и чаши с веселящим напитком расходятся по рукам. Люди поют, люди пляшут – забыты ненависть и распри. Груднички ползают у ног охотников, и повсюду совокупляются парочки. Даже одногрудые фурии находят себе кавалеров в этих неистовых оргиях. Никто не похищает детей, чтобы их съесть, никто их не охраняет. Будто с ума все сходят!

Может, злой рок тяготеет над людьми Падающей Воды? Может, Великий Бурунша проклял их на такое существование? Сегодня Харка всё узнает. А потом он должен убить Хранителя – ибо двух Посвящённых не бывает. Новым Хранителем станет Харка, а старого зажарят на костре, и запеченную голову поднесут ему. Харка пробьет в ней дырочку и высосет мозги…. Таков обычай.

От отвращения к предстоящему Харку передёрнуло – захотелось кинуться в реку и утопиться….

– Стой, Харка, ты куда?

Юноша вздрогнул, остановился и вдруг увидел себя в кругу среди загорающих женщин. Возможно, сделай ещё два шага…. Возможно окрик старухи спас его от стрелы одногрудой.

Он поднял раскрытую ладонь, показывая золотое кольцо.

– Мне Эола нужна – я принёс ей подарок.

– Эола! Эй, Эола! – раздались крики. – Харка принёс тебе украшение.

Девушка подошла с опущенными на лицо волосами.

Харка протянул ей кольцо на ладони.

– Я так спешил, что забыл про шнурок – его на шею надо повесить. Тебе нравится?

Девушка откинула назад русые локоны и встряхнула головой, рассыпав кудри по спине. В чёрных очах заискрились радость и любопытство.

– Какое красивое!

– Вот это да! – их окружили восхищённые женщины.

Девушка растерянно взглянула на них:

– Мне его взять?

– Бери, глупая!

– А потом?

– А потом пойдёшь с ним в кусты и будешь делать всё, что он скажет.

– Дай сюда! – цапнула кольцо с Харкиной ладони подскочившая Агда.

Просунула в щель между изумрудом и его золотым обрамлением шнурок из медвежьего сухожилия, примерила так, чтобы кольцо висело у Эолы между хорошеньких грудей и завязала узелок под её волосами. Объявила:

– Наша Эола сосватана! Харка, бери её руку, веди за собой.

Приемник Хранителя не спешил – нежно приподнял подбородок девушке и заглянул в бездонную черноту очей.

– Ты мне должна поклясться, что я буду единственным у тебя отныне и навсегда.

Разом смолкли вокруг разговоры, упала гнетущая тишина – все напряжённо ждали, что скажет Эола, ведь зарождался новый обычай среди людей Падающей Воды. Утром Харка поклялся, что не будет есть её сыновей, теперь черед девушки….

– Я клянусь, – прошелестели пухлые губки.

– Клятвопреступник умрёт! – озвучила Агда всеобщее мнение.

Напряжение спало. Женщины заговорили, засуетились, оттеснили Эолу от Харки, рассматривая украшение. Юноша терпеливо ждал.

Вдруг колыхнулась тревога по пляжу, и несколько дружинниц выхватили из-под песка свои смертоносные луки. Заплакали дети, женщины бросились к ребятишкам.

Неподалёку группа охотников, вооружённых копьями, пробежала в сторону леса. Едва мужчины скрылись за деревьями, стайка юношей показалась. Они бежали, они кричали:

– В западню за топями у Гнилого болота попал носорог!

Носорог! Носорог! Женщины от радости заплясали, побрасывая вверх визжащих от восторга ребятишек. Носорог! Грядёт Великое Примирение! Надо готовить веселящий напиток. А ну, красавицы, за дело!

Юноши кричали:

– Харка! Харка! Айда с нами!

– У меня нет с собой и копья, – приемник пытался увидеть Эолу.

– Держи моё – у меня ещё палица.

Юноши, увлекая Харку, вихрем пронеслись по-над берегом и скрылись в лесу.

Потомки Серых Волков они могли бежать сутками, не останавливаясь отдохнуть. Известен случай в пещере, когда охотник бежал с известием четыре дня и ночи, упал на входе, сказав три слова, прежде, чем умереть:

– Будет Великое Примирение!

Длинноногий Харка легко бежал с копьем в руке – влёк охотничий пыл и времени было уйма в запасе: с наступлением темноты ему надо быть в пещере. Так приказал Хранитель. Гнилое болото – это не близко, но и не так уж далеко. Он успеет добежать и вернуться – взглянуть на упавшего в западню носорога. С ним ещё немало возни – достать, разделать и принести. Может быть, только к завтрашнему вечеру вернутся охотники с добычей. Он к тому времени станет Хранителем.

Топями называли мёртвый лес, когда-то выросший на торфянике. Скелеты белых берёз и чёрных осин, от кустарников нет и следа, а под ногами мягкий ворс пожелтевшего моха – вот что такое топи. А дальше болото. Между ними узкая полоска твёрдой земли, ставшая тропой кочующих животных. Здесь вырыли западню, и, наконец, она сработала.

Всё оказалось не так, как казалось. Охотники прятались за сухими деревьями, а на твёрдой земле страшный неведомый зверь поглощал их добычу. Стоя у западни, он опускал туда голову и рвал куски мяса из тела носорога огромной пастью с зубами больше, чем Харкина голова. Глубокие складки на длинной шее, но ещё глубже на животе.

Бездонное брюхо, подумал Харка, такому и носорога будет мало.

А охотники восклицали:

– Дух Болот! Дух Болот!

– Носорог его вызвал своим рёвом. Теперь не уйдёт, пока не сожрёт.

– Надо попробовать огнём его отпугнуть.

Связали факелы, подожгли. Несколько охотников, размахивая ими, рискнули ближе подойти. Но Дух болота только рыкнул, качнулся в их сторону на трёхпалых ногах, и смельчаков будто ветром сдуло. От оброненных в мох факелов потянуло дымом.

– Может, он прогонит, – решила часть охотников. – Будем ждать.

– Ждите, если сами не сгорите, – сказали другие, – а мы возвращаемся. После этого чудища там уже нечего будет нести.

Харка под впечатлением увиденного брёл некоторое время в веренице охотников, а потом побежал – время поджимало.

3

Солнце скрылось за горизонт, позолотив подбрюшья облаков, когда Харка вошёл в пещеру. Атмосфера в ней дышала тревогой, это он почувствовал сразу – приглушённые звуки, минимум движений и какая-то растерянность на лицах. Что-то произошло, пока он отсутствовал.

Приемник шёл к шкуре белого бизона у ног глиняного Бурунши – обычное место Хранителя, а люди поднимались из своих углов и собирались в толпу за его спиной. Эта молчаливая процессия смешала вместе извечных врагов, мужчин и женщин, теперь оставивших без присмотра детей – такое случается редко.

Хранитель лежал на шкуре бизона прямой, как копьё, устремив неподвижное лицо в каменный свод пещеры. Одного взгляда было достаточно понять, что душа последнего Посвящённого в том далёком краю, где никогда не бывает зимы, где никогда не заходит солнце – в Долине Вечной Охоты. Остались люди Падающей Воды без покровительства Великого Бурунши. Что может непосвящённый приемник?

Харка опустил колени на белую шкуру – скорбь, жалость к старику, страх за то, что он теперь единственный в ответе за судьбы людей, схватили его душу.

Харка застонал, и народ за его спиной застонал тоже.

Харка качнулся, закрыв ладонями лицо, и люди за его спиной, будто камыш на ветру, закачались из стороны в сторону.

Харка упал лицом в белый ворс, а в пещере началось светопреставление. Женщины стенали и выли, рвали на себе волосы. Мужчины рычали и плясали, потрясая оружием, танец смерти. Ребятишки визжали от ужаса….

Великое горе пришло к народу Падающей Воды.

Лишь к полуночи, попадав в изнеможении, все успокоились.

Харка поднялся:

– Оставьте меня одного – буду молить Великого Буруншу вернуть нам своё покровительство. Буду молить ушедшего вернуться и свершить обряд Посвящения. Я сделаю всё, чтобы в пещере был Покровитель.

– Хоу! – сказали люди и вышли.

Харка остался один.

Вновь, как и утром, сидел он у изголовья старика, теперь уже навсегда умолкшего. Одна только ночь у него есть, чтобы силой разума или волей случая постичь тайну, ставшую недоступной – на молитвы приемник не уповал. Молись, не молись, на карту поставлена его жизнь – милость божества должна быть возвращена народу любой ценой. Он должен либо стать Хранителем, либо уйти за ним – на то он и приемник.

Как переменчива судьба! Днём ещё безоблачной была – будущее сулило счастье, звучали клятвы, радовала перспектива…. А теперь осталась последняя ночь у изголовья умершего старика. Она пройдёт – солнце взойдёт, песни запоют птицы. Стада придут на водопой, охотники подстерегут добычу. Всё будет идти своим чередом, только Харки уже не будет. Дул будет делать стрелы, Лам лепить горшки, а Суконжи всех задарит сверкающими украшениями. Эола будет рожать детей невесть от кого, как и её подруги, или отрежет себе грудь и в руки возьмёт лук охотницы. Только Харки уже не будет. Безногий Туол выстучит на стене его гордый профиль….

Приемник взглянул на старческое лицо с заострившимся профилем – о, Хранитель, лучше бы ты не заметил меня. Ну, что ты нашёл во мне такого, чего не обнаружил в остальных? Чем я привлёк твое внимание – цветом глаз или волос, ростом, силою, умом? Да, я быстрее всех бегаю, да, я дальше всех ныряю, да, я схватываю на лету то, что знающие говорят, но, признаюсь тебе сейчас – в Буруншу я не верю. Будь я рождён под сводом пещеры, будь я потомком Серых Волков, тогда, может быть, кровь моих предков привила к истукану любовь. Но меня принесла Падающая Вода оттуда, где рождается сама, где на крутых утёсах гнездятся горные орлы, где люди гордые живут. Почему же их сын должен кланяться истукану с длинным носом, кривыми ногами и круглым толстым животом? Скажи, о, Хранитель….

Приемник коснулся холодной ладони умершего старика – может быть, неспроста ты ушёл, не открыв мне тайны Посвящения. Ну, какой из меня Хранитель глиняного Божества – ты этого не понял, мой учитель, но поняла твоя душа, вовремя покинув бренное тело. Всё, что случилось, случилось к лучшему – мне не придётся, храня традиции, дырявить твой запеченный череп, высасывая мозги….

Вопли за выходом из пещеры отвлекли Харку от его мыслей.

Что там? Должно быть, охотники вернулись от Гнилого болота с вестью, что носорога нет и Великого Примирения не будет – ещё одна немилость божества привела народ в исступление. Несчастные люди! Харка во что бы то ни стало должен помочь им....

Приемник перебрался к глиняному истукану, встал на колени, приложил к его животу ладони и притиснулся лбом.

Как там рассказывал Хранитель про первого посвящённого Шурханшу? Тот, умирая с голоду, слизал жертвенную кровь с глиняного живота, и Великий Бурунша очнулся от сна – так свершилось Посвящение.

Харка, преодолевая отвращение, коснулся языком осклизлого живота.

Ничего не произошло. Тихо в пещере.

Но ведь не слизывать же ему всю засохшую кровь – это сделал бы до него последний Хранитель. Какую-то тайну он унёс, оставив Харку непосвящённым. Что же он хотел сказать? Может быть, то, что никакого Хозяина нет, что вера людей поддерживается силой воображения Хранителя?

Легенда гласит, что Буруншу разбудил Шурханша. А не сошёл ли с ума голодный охотник – мать свою съел, потом сына, потом мать своего сына…. Искалеченная нога? Нога зажила сама – такое бывает. Но сумасшедший Шурханша сумел убедить людей, что его исцелил Бурунша, и назначил Хранителем.

С этого безумца и началось в пещере безумие – отцы пожирали своих детей, женщины убежали из семей, перестали работать и взялись за оружие. Хранители хранили эти традиции. И Харки была уготована та же участь, но провидение вмешалось, до срока забрав Посвящённого. Быть может, ему предоставлена честь изгнать из пещеры Безумие ценой своей жизни.

Казалось бы, просто – скажи, что общался с Буруншой, и ты станешь Хранителем того, которого нет, получишь безраздельную власть над людьми. Но потом придётся всю жизнь выкручиваться и лгать, а то и сына сожрать, рождённого для тебя Эолой. Попробуй, разубеди народ, прожившего так не одно поколение – пожалуй, на то не хватит власти и авторитета Посвящённого.

Чтобы людям помочь избавиться от безумия, надо лишить пещеру самого Хранителя. Без него вера забудется – к мужчинам вернётся чадолюбие и ответственность за тех, кого произвели на свет, кто закроет им очи на смертной шкуре. Женщины сожгут свои луки в костре – станут тихими и покорными, какими должны быть в семье. Безумие кончится, и начнутся свадьбы….

Харка вздохнул обречённо – приемник выбирает смерть.

Вместе с пасмурным утром в пещеру вошли хмурые люди.

Харка поднялся с белой шкуры.

– Было мне Откровение, Люди Падающей Воды – Великий Бурунша сказал, что покидает вас навсегда. Выберите себе вожака, слушайте советы стариков и живите своим умом – такова его последняя воля. Посвящённых в пещере больше не будет – я ухожу вслед за Хранителем. Сделайте мне знак Обречённого.

– Хоу! – сказали люди, задавленные горем.

Вновь собрались у белой шкуры, когда появился в пещере Глям. Он выплеснул приемнику на грудь белую краску из половинки панциря большой черепахи.

Харка сказал:

– Люди Падаюшей Воды, на закате солнца сожгите меня вместе с телом последнего Хранителя на костре перед входом в пещеру.

– Хоу! – воскликнули люди, услышав волю последнего Посвящённого.

– Да будут в пещере мир и согласие.

– Хоу!

– А теперь оставьте меня в покое.

– Хоу! – сказали люди и разошлись.

Снова приемник на белой шкуре у изголовья умершего старика. Только теперь он Обречённый – жить ему осталось…. Впрочем, кого винить – сам пожелал. Он мог бы стать Хранителем, повелевать людьми, Эолу в жёны взять…. и сожрать её сына. Нет, пусть вместе с ним умрут в пещере кровавые обычаи, и кончится власть толстопузого Бурунши.

Харка закрыл глаза….

– Спишь, Обречённый?

Агда стояла в трёх шагах, покусывая стебелёк, отставив в сторону стройную ногу и уперев руку в бок.

– Зачем пришла?

– Тебя увидеть. Привет от Эолы передать.

– А где она сама? Что не идёт проститься?

– Твоей последней просьбы боится, а я не боюсь и готова любить даже Обречённого, если страх смерти не помешает ему быть мужчиной.

Харка усмехнулся горько:

– Зачем тебе это?

– А вот! Хочу, чтобы сын мой был на тебя похожим.

– Ты пробуждаешь во мне силы, но мне бы хотелось Эолу увидеть. Свидетельница наших клятв, уговори её прийти или передай, что я любил её, люблю и буду любить даже тогда, когда душа моя вместе с дымом отправится на небеса.

Агда капризно поджала губы.

– Я, Харка, чем хуже её?

– Ты, Агда, всех превзошла, но для любви чистота нужна – это главная красота женщины.

– Вот поганец! – Агда добродушно рассмеялась. – Ладно, попробую уговорить твою чистую, но трусливую.

Эола подошла, прикрыв лицо кудрями.

– Прости, Харка, я не могу тебе дать то, что ты хочешь.

Юноша согласно кивнул:

– Я понимаю, печать Обречённого…. Но поцеловать ты меня можешь?

Эола кивнула, опустила колени на белую шкуру, откинула волосы от лица и зажмурила глаза. Обречённый макнул палец в белую краску на своей груди и провёл по девичьей – от основания до самого соска. Эола отпрянула.

– Что ты делаешь? Она же не смоется!

– Этот знак моей любви будет тебя хранить. Если кто-нибудь захочет причинить тебе зло, так и скажи – у меня на груди знак сожженного Обречённого – жди страшной мести от него.

– О, Харка, как же ты мог? Этот твой знак теперь можно удалить разве только вместе с грудью. Но она же левая – мне придётся безгрудой стать, если захочу я в охотницы.

– Не удаляй. Верь мне – всё будет хорошо.

– О, Харка, Харка, зачем ты сделал меня несчастной?

Эола убежала, испугавшись Гляма.

Краскотёр потыкал пальцем в Харкину грудь:

– Ещё не просохла? Знаешь, только что придумал ей название – милость Бурунши. Как думаешь, подойдёт?

Харка усмехнулся.

– Нарасхват пойдёт – всем нужна милость того, которого уже нет и никогда не будет.

– Я готовил её из белой глины, добавив немного волчьего жира и пихтовой смолы. Чуешь, как пахнет? – Глям притиснулся носом к Харкиной груди и зашептал. – Доведётся с Ним встретиться там, попроси для меня….

– Месторождение белой глины, волчьего жира или пихтовой смолы?

– Силы мужской. Бабы ходят ко мне табунами за красками для красоты, готовы на всё, а я…, – краскотёр прицыкнул языком.

Взор Обречённого посуровел:

– Младенцев ел?

– Говорили, продляют жизнь.

– Вот и живи.

– Так радости нет.

– Ступай, – Харка закрыл глаза. – Силы твои ушли в обмен на долголетие.

– Так если б я знал…. – Глям горестно махнул разноцветной рукой и прочь пошагал.

Явился Многорукий Лам.

– Ты тоже с просьбой?

– Поговорить пришёл. А впрочем, да, конечно, хочу попросить – раз ты последний Посвящённый….

Харка поправил:

– До заката.

…. дай мне помощников – я обучу их гончарному делу.

– Толково. Но у меня другая мысль – лето для охоты, пусть юноши сейчас постигают навыки пищу добывать, а горшки учиться лепить можно зимой в пещере. Ты сюда глины натаскай – как опадёт листва, и все стада откочуют в края высокого солнца, в помощниках тебе недостатка не будет. И приглядишься – кто посноровистей, летом в овраг с собой заберешь.

– Верно мыслишь. Какой бы из тебя вышел Хранитель! Ты, Харка, видишь жизнь не так, как все – не зря же был выбран приемником.

– А ты как видишь её, Лам Многорукий?

– Восход – закат, зима и лето, рождение – жизнь – смерть…. Примерно так.

– А для чего всё это?

– Кто знает? Наверное, Бурунша….

– А самому постичь?

– Тут голова нужна Хранителя.

– А ты под ним? Удобно. Ответь мне, Лам, любил ли ты женщину когда-то всей душой, которая сгорала в огне нетерпеливой страсти – к ней бегал на свидания, томился, ждал и обнимал в безудержном порыве?

– Конечно, Харка, ведь я – мужчина.

– А она тебя любила?

– Говорила, что любит меня единственного….

– А потом?

– По рукам пошла….

– Почему же она так поступила?

– Потому что женщины все такие!

– А может, она твоего спасала сына – ты не подумал?

Лам задумался.

– Ты смог бы, Лам, защитить её и своего ребёнка?

– Если только покинуть пещеру, но зимой это верная смерть.

– Женщины спасли детей, объединившись.

– Но я-то мужчина!

– Трусливый.

– Что ты, Харка, от меня хочешь?

– Чтобы ты думал, как тебе жить?

– Для этого есть Хранитель.

– Ты хотел сказать, был. Теперь тебе, Лам, самому решать, как жить – сам ты себе Хранитель.

– Ты, Харка, в своём уме?

Обречённый улыбнулся и кивнул.

– Ты им восхищался. Послушай совета последнего Посвящённого, Многорукий Лам – выбери женщину, нарожай детей, а если на твою семью посмеет кто-нибудь посягнуть, возьми палицу, разбей ему голову и будь настоящим мужчиной.

– Знаешь, я бы свою разбил, чтобы ты остался у нас Хранителем.

– А я отдаю жизнь свою, чтобы не было в пещере Хранителей.

– Как тебя понимать?

– Поймешь, когда к груди младенца прижмёшь, которого защитишь, накормишь, вырастишь и обучишь гончарному делу.

– О, Харка, неужто такое возможно?

– Теперь да!

– О, Харка! Ты настоящий Хранитель…. пещеры.

Ушёл гончар, терзаемый мыслями, а Обречённый светлел и креп душой – смерть ему казалась подвигом, совершённым ради людей.

Пришёл проститься Суконжи – медный топор, насаженный на полированную рукоять, к Харкиным ногам положил.

– Прими подарок.

Харка лишь покосился на оружие.

– Прекрасная работа! Ты хочешь, чтобы я с ним в огонь вошёл? Ручка сгорит, топор расплавится – нет, не возьму, Суконжи. Но попрошу после сожжения пепел собрать и бросить в реку – пусть мой прах унесёт вода, как однажды сюда принесла живым.

Плавильщик тяжко вздохнул. Харка продолжил.

– Мне рассказывал умерший Хранитель, что прежде люди Падающей Воды звались Серыми Волками и кочевали вслед за стадами. Они не пожирали своих мертвецов, а закапывали вместе с оружием и верили, что в Долине Вечной Охоты им не придётся голодать. Сыты ли души съеденных в пещере, как думаешь, Суконжи?

Плавильщик молчал. Харка спросил.