Анна – королева франков. Том 2

– А я себя таковой и не чувствую. Мне надо поговорить с вами, мой супруг, tête-à-tête.9

Король, оглянувшись на присутствовавших, которые не сводили с них любопытных глаз, кивком головы дал им понять, чтобы они покинули гостиную.

Когда все вышли, Генрих провел супругу к креслу и, подождав, когда она сядет, спросил:

– Так о чем ты хотела со мной поговорить, mon soleil?

– Я пришла с радостной вестью, мой супруг. Я жду ребенка, и лекарь заверил меня, что будет мальчик.

Генрих, не веря собственным ушам, закрыл глаза, а потом, осмыслив услышанное, подошел к Анне и, подхватив на руки, прижал к своей груди.

– Ты должна быть очень осторожной, mon âme. Слушайся во всем Лорентина. Мне нужно, чтобы ты родила мне наследника. Я уже не так молод, как хотелось бы, поэтому он для меняя и короны очень ценен.

– Не волнуйся, Генрих. Я рожу наследника Капетингов. Я молодая, здоровая, поэтому нет никаких причин бояться.

Король не возразил ей, но страх потерять первенца в душе не исчез. Однако он не стал заострять внимание Анны на том, что у него уже был печальный опыт, когда его первая супруга Матильда скончалась в результате неудачного кесарева сечения, ибо сама не смогла разродиться.

Слухи о том, что королева носит ребенка, быстро оббежали дворец и вышли за его пределы. В Париже народ ликовал, поднимая в тавернах кружки с пивом и провозглашая здравицы рыжей королеве и наследнику.

Это была хорошая весть, укреплявшая королевскую власть. Королевство франков изнемогало от войн между сеньорами, которые сопровождались разорениями, грабежами, голодом и повышением налогов. Ему был нужен сильный король, который властной и твердой рукой объединил бы всех франкских баронов, окруживших себя толстыми крепостными стенами и развязывавших то в одном, то в другом месте войны за свою независимость.

Дижонского замка герцогства Бургундия эта новость достигла тоже. Роберт рвал и метал, вымещая свой гнев на Ирменгарде, которая пыталась его хоть как-то урезонить, зная, что в таком состоянии он способен на жестокие поступки вплоть до убийства. Однако её усилия оказались тщетными.

Роберт в приступе ярости безжалостно избил супругу и, бросив на каменном полу малой гостиной, вскочил на своего коня и покинул территорию замка. Проехав по узким улочкам города, герцог выехал через ворота в крепостной стене, окружавшей город, – и перед ним раскинулись виноградники, отдушина для его озлобившейся души, которые были любовно ухожены монахами и подготовлены к зимовке.

Пустив коня в галоп, он помчался по узкой дороге, сопровождаемый невеселыми думами. Еще в молодости мать заронила ему в душу зерна тщеславия и амбиций, но судьба оказалась к нему неблагосклонной. Его мечтам о королевском троне, подогреваемым матерью, ни в первый, ни во второй раз не суждено было осуществиться, поскольку отец, преодолев серьезное сопротивление супруги и части вассалов, после смерти первого сына все же объявил своим наследником Генриха, короновав его в Реймсе. Даже мятеж обоих сыновей не заставил короля Роберта II изменить своего решения.

После его смерти мать уже начала открытую борьбу за утверждение на престоле младшего сына. И мечты Роберта вновь расцвели пышным цветом. Они подпитывались еще и тем, что вдовствующую королеву поддержал могущественный граф Эд II де Блуа, чьи обширные владения охватывали королевский домен с двух сторон.

Роберт до сих пор помнил то состояние радости, которое охватило его, когда он узнал, что Генрих потерпел поражение на поле битвы и бежал в Нормандию. Казалось, вот-вот – и он станет королем франков. Но его надеждам опять не суждено было сбыться: старший брат вернулся в Париж с нормандским войском.

Мать Генрих отправил в ссылку в Мелён, а ему предложил герцогство Бургундское. И что ему оставалось делать? Только согласиться на предложение короля и отказаться от претензий на корону.

И с тех пор его душу изводят скрытые желания мести и зависти. Как радовался он, когда Генриху не удалось укрепить союз со Священной Римской империей! Смерть первой Матильды, а потом второй пролились бальзамом на его душевные раны, а трусость старшего брата перед Церковью, запрещавшей близкородственные браки, вселила надежду, что он не сможет продлить свой род, оставшись без наследника престола. А там, даст Бог, падет сраженный на одном из полей битв, – и дорога для него, герцога Бургундии, к королевской власти будет открыта.

Однако женитьба Генриха на Анне Киевской спутала все карты Роберта. Он прекрасно понимал, что рано или поздно она родит ему детей, среди которых будут и сыновья. И тогда его претензиям на трон вновь не суждено будет осуществиться.

Роберт грязно выругался, пришпорив своего коня. Его интрига с Жоффруа Мартелем цели не достигла. Это он накрутил графа Анжуйского пойти на Мэн, захватить Ле-Ман и крепости Домфрон и Алансон, будучи уверенным, что Генрих, как обычно, сделает ошибочный политический ход и ввяжется в войну на одной из сторон, втянутых в военные действия, заимев врага в лице другой.

Герцогу Бургундскому было безразлично, кого поддержит Генрих – Жоффруа Мартела или Вильгельма Нормандского. Главное, чтобы ввязался в войну, для которой все равно, кто умрет, сраженный копьем, стрелой или мечом, на поле сражения – обычный рыцарь или король.

Но брат оказался умнее: избежал участия в открытом бою, оттянул силы графа Анжу, испугавшегося за свое графство, и позволил Вильгельму укрепить свои границы с юга, проявив, как и следовало ожидать, политическую близорукость, ибо позволил своему северному вассалу не только уверовать в свою непобедимость, но и стать сильнее. После окончания военного конфликта он вернулся в парижский дворец целым и невредимым, что весьма разозлило Роберта, усмотревшего в этом очередную насмешку над ним собственной судьбы.

Роберт уже несколько лет подряд занимался тайными интригами, благодаря которым началось усиление баронов Иль-де-Франса – королевского домена. Они стали строить каменные замки, за стенами которых могли чувствовать себя совершенно независимыми правителями. И король не имел права запретить им этого, хотя и понимал, что это чревато для него политическими осложнениями в королевстве.

К тому же, зная, что Генрих не привлечет его к суду за разбойничьи деяния, Роберт показывал другим собственный пример безнаказанного обогащения. И в доказательство этому незаконно присоединил к Бургундскому герцогству Семюр-ан-Осуа. Судебного разбирательства по этому поводу не последовало, что явилось сигналом для других баронов начинать войны друг с другом или по-тихому захватывать земли своего соседа.

Следуя примеру брата короля, они стали притеснять соседние церковные общины и города, грабили путников, в результате чего торговые пути стали небезопасными – в том числе и в окрестностях Парижа.

Король, потерпев ряд неудач в первой половине своего правления, последние десять лет фактически ничего не предпринимал против своих вассалов, не вмешиваясь также в развернувшуюся борьбу городов со своими сеньорами за коммунальные права. Обстановка внутри королевства с каждым днем накалялась все больше, что было на руку Роберту.

Теперь же, когда крепости Мэна Домфрон и Алансон отошли Вильгельму Нормандскому, Роберт ненавязчиво и незаметно стал настраивать брата против него и делал всё, чтобы король разорвал союз с северным вассалом, лишившись его военной поддержки, и возобновил дружбу с графом Анжуйским, который, в отличие от Вильгельма, мог в любую минуту его предать.

И в настоящий момент расстановка военных сил была не в пользу Генриха. Роберту оставалось только подтолкнуть короля к военным действиям против нормандского герцога, чтобы он вновь оказался на поле боя. И несмотря на то что Генрих продолжал колебаться, Роберт был уверен, что в конце концов король выступит против Вильгельма. А учитывая то, что сторонников этого похода будет немного, а те, кто пойдут за ним в силу вассального договора, воевать будут нехотя, король потерпит неизбежное поражение, а возможно, и погибнет на поле брани.

И вот теперь, когда стало известно, что королева вынашивает ребенка, на пути к престолу вновь возникла преграда. Если родится наследник, шанс на трон вообще может быть потерян для него Роберта навсегда. Тем не менее, тайная мечта избавиться от старшего брата не оставляла в покое Роберта. Он засыпал с нею и с ней просыпался.

Даже если у Генриха родится сын, он сделает все, чтобы после его смерти стать регентом наследника и, пока тот достигнет своего совершеннолетия, будет править Королевством франков. И единственный способ достичь этого, внушить Генриху мысль, что франкским землям грозит нападение со стороны герцога Нормандии.

И Роберт стал умело плести политические интриги вокруг короля, зная, что напрямую своей цели он не добьётся. Для него сейчас было главным заставить Генриха метаться между двумя своими сильными вассалами, не зная, чью сторону принять. И когда король достигнет в своих метаниях наивысшей точки, он предложит ему свою помощь, открыто став на его сторону против Вильгельма как самого реального врага для королевской власти.

И Роберт успешно добился своего. Генрих раздвоился в своих политических приоритетах. То, что Анна вскоре родит наследника трона, заставляло его стремиться к тому, чтобы расширить границы своего домена. И сделать это можно было в первую очередь за счет Нормандии. Эти мысли после разговоров с братом досаждали ему и в один из майских вечеров, который он коротал в парижском дворце.

Генрих прекрасно понимал, что Вильгельм был сильным и опытным, бесстрашным и хитрым военачальником, с которым лучше дружить, чем ссориться.

Он вспомнил, как помог ему прийти к власти по просьбе его отца, как поддерживал в борьбе с собственными баронами, которые повсеместно поднимали восстания, чтобы избавиться от молодого незаконнорожденного герцога.

В памяти до сих пор были живы картины, как он посвящал юного Вильгельма в рыцари. А теперь он оперился, вырос, закалился в боях и стал опасным противником несмотря на то, что принес королю вассальную клятву.

Генрих за свою жизнь уже давно убедился, что клятвы на верность – пустой звук. Пока вассал имеет от своего сеньора для себя выгоду, он клянется служить ему верой и правдой и подчиняется, когда чувствует силу, исходящую от него. Но стоит авторитету, силе и богатству качнуться, истинно верных остаются единицы, а остальные с оружием в руках стараются отхватить свою часть пирога в виде земель и графств.

Но и Жоффруа Анжуйский не во многом уступал Вильгельму, а потому был также опасен для короны, ибо король никогда не знал, какие мысли бродят в голове его могущественного вассала. Поэтому, решил Генрих, пришла пора помириться с ним после того, как помог Вильгельму вернуть назад две крепости, захваченные Жоффруа Мартелем.

В настоящее время король никак не мог решиться, с кем ему дружить и против кого воевать, поэтому решил посоветоваться с супругой.

Их разговор проходил в ее опочивальне под потрескивание дров в камине.

– Я не совсем сведуща в военных делах, мой супруг, но то, что я слышала от придворных и чему была свидетельницей сама, убедило меня в том, что ты невезуч в завоевательных походах. Ты больше терпишь поражений, нежели побед, теряешь людей, коней, оружие и земли. Поэтому мне пришла мысль посоветовать тебе отказаться от войн по своей инициативе.

– Что ты имеешь в виду? – вскинул на Анну свой негодующий взгляд Генрих. – Ты предлагаешь мне сидеть во дворце и ждать, когда мое королевство разделят на куски и присвоят себе мятежные вассалы? И что я тогда оставлю своему сыну?

– Ты неправильно меня понял, – спокойно возразила она, не отреагировав на недовольство супруга. – У меня даже мысли подобной не было. Вильгельм слишком силен в военном искусстве. У него большая армия, привыкшая побеждать. С ней не так просто совладать. Ведь он пока не собирается нарушать свою вассальную клятву и идти на завоевание земель твоего королевства. Так и не вынуждай его к этому. Ты вряд ли победишь Вильгельма. Только рыцарей зря положишь на полях брани. А когда над королевством нависнет реальная угроза, тебе его не с кем будет защищать.

– Сейчас очень благоприятный момент подчинить себе Вильгельма, поскольку нормандские бароны начали оспаривать его растущую власть, опираясь на то, что герцог незаконнорожденный, – возразил супруге Генрих. – Так что, если выступлю со своей армией против Вильгельма, они поддержат меня на местах.

– А если не поддержат? Ты ведь этого не знаешь наверняка.

– Не знаю, но буду просить бога, чтобы помог мне в этом.

– Я слышала от твоих рыцарей, что Вильгельм имеет прекрасное здоровье, достаточно силен, чтобы натягивать луки, которые другие не могли натянуть, и обладает большой выносливостью. Джоффруа Мартел как-то рассказывал о нём, как о бесподобном бойце, всаднике и командире, за которым смело идут в любой бой. Боюсь, что твои шансы на победу незначительны. Поэтому не стоит дразнить гусей.

– Что он сейчас хочет иметь? – неожиданно спросила супруга Анна, переведя разговор на другую тему.

– Графство Мэн, которое находится под властью Жоффруа.

– Вот и отдай его ему, а сам укрепляй границы своего королевства.

– Ты не понимаешь, что предлагаешь! – вскочил на ноги Генрих, закипая от негодования. – Как только я это сделаю, на меня сразу же двинет свое проверенное в боях войско граф Анжуйский. К нему тотчас присоединятся другие бароны, которые побоятся, что я тоже в любой момент смогу отобрать их графства и передать кому-нибудь другому. Поэтому им будет выгоднее заранее разбить меня, нежели ждать с моей стороны подвоха и ущемления своих вассальных прав.

– Хорошо, может, я не то сказала, что нужно, но все равно придерживаюсь твердого мнения, чтобы ты начал укреплять границы королевства. Да так, чтобы они оказались не по зубам Вильгельму Нормандскому. Тем самым ты укрепишь и свои отношения с вассалами, которые воспримут твои дела как защиту и их самих. Ведь из моих уст не прозвучит ничего нового, если я скажу, что на них держится благополучие Королевства франков.

Генрих слушал свою супругу, но взгляд его постоянно опускался на ее несколько увеличившийся живот, и непреодолимое желание оставить сыну в наследство как можно больше территорий захватило все его мысли. Безумные идеи и планы рвали на части его сознание.

Рано утром, недовольный разговором с супругой, он ускакал в Бургундию к Роберту, от которого в последние годы получал явно выраженную поддержку. Король ничего не сказал Анне, так как она недолюбливала герцога Бургундского за его жестокий нрав. Да и ее советы не пришлись ему по душе. Вот брат одобрит его неуёмное желание захватить земли Нормандии и заставить этого молодого выскочку склонить перед ним голову в полном повиновении.

Анна, узнав, что супруг отправился в Бургундию, поняла, что он не внял ее словам. Его душа рыцаря, проводившего большую часть своего времени в седле и с мечом наперевес, жаждала битв. Ей была неприемлема мысль об уступках. Ожидание и терпение – это было не о Генрихе. Он часто срывался с места, не продумав до конца свой военный поход, в а итоге терпел поражения, прослыв королем, которого обходила удача.

Понимая, что она ничем и никак не может повлиять на ситуацию, Анна вновь принялась менять привычки придворной знати.

В один из дней во дворец прибыли киевские купцы, о чем сообщили Анне, и привезли ей папирус и подарок от отца. Приказав их накормить, она нетерпеливо сломала печать и принялась за чтение:

«+ От великого князя Ярослава к дочери Анне. Ясочка моя голубоглазая, тоскливо без тебя стало в княжеских покоях. Тоскую я и по твоей матери, умнейшей и достойнейшей супруге. Я так любил её, что ничего не мог сделать против ее воли. Но она, к горю моему, быстро покинула меня. Теперь и я что-то стал прихварывать. Наверное, к ней готовлюсь. Большей частью живу в Вышгородском детинце. На Руси пока мир. Печенеги не досаждают. Князья строптивость не проявляют. Владимир в Новгороде достраивает собор святой Софии. Стал чего-то часто думать о тебе, моя младшенькая. Передавай мне весточки от себя через киевских купцов. Храни тебя Господь в чужом краю, дитя моё».

Слезы капнули на пергамент, размыв несколько отчих слов, обращенных к ней с далекого Вышгорода. И так защемило в тоске сердце, что Анна даже руку к нему приложила. А потом вспомнила про подарок, который положила на лавку, спеша прочитать письмо от отца.

Он был завернут в холщовую ткань и перетянут накрест пеньковой веревкой с княжеской сургучовой печатью. Сломав ее, Анна стала бережно разворачивать ткань – и вскоре перед глазами предстал книжный переплет, исполненный из синего аксамита с золотыми уголками и нанесенным по краям золотым растительным орнаментом. По центру красовались надпись «Златоструя».

Дрожащими пальцами она открыла первую страницу, на которой красивым каллиграфическим почерком было выведено: «Сочинения Иоанна Златоуста». Пролистав несколько листов, её взгляд остановился на написанном:

«IX. К молодой вдове.

СЛОВО ПЕРВОЕ. Скорбь молодой вдовы Фирасия и утешение ей. – Бог печется о вдовах. – Достоинство вдовства почитается у христиан и язычников. – Радостность надежды и уверенности в том, что мы вновь увидим тех, кого любили. – Кратковременность земной жизни, сопровождающие ее бедствия и непрочность счастья. – Доказательство этого последнего положения. – Пример двух вдов богатых и высокопоставленных, которые после смерти своих мужей дошли до крайней бедственности. – Пример девяти императоров, царствовавших в Константинополе, из которых семеро погибли от насильственной смерти. – Изображение славы и блаженства, которыми наслаждается Фирасий на небесах».

Почувствовав, как ее бросило в холодный пот, Анна отложила книгу и вытерла лицо рукавом котты. «Что это, – болезненно отдаваясь в висках, билась мысль, – просто одно из научений Златоуста или пророчество судьбы его словами? Неужели ей в скором времени предстоит вдовство?»

Но ответов на эти вопросы у Ионна Златоуста для нее, конечно, не было. Поблагодарив мысленно отца за столь дорогой подарок, она послала к купцам Марьяну, чтобы та передала им королевское повеление задержаться, пока не получат от королевы ответ, который им надлежит доставить великому князю Ярославу.

И, поспешив в свою опочивальню, Анна достала из сундука пергамент, чернила и лебединое перо и села писать письмо:

«+ От Анны к батюшке, великому князю Ярославу. Получила от тебя весточку и очень обрадовалась. Часто вспоминаю наш киевский княжий двор, как жила в нём. Тоска по родным местам не покидает мою душу. Мы сейчас живем в парижском дворце. Он такой же темный и холодный, как в Санлисе. Генрих ходил в военный поход на подмогу Вильгельму Нормандскому. Сейчас готовится к войне с ним, чтобы ослабить, ибо видит от него угрозу королевству. Полюбить его мне так и не удалось, но уважаю за доброе отношение ко мне и ум. Я уже на сносях. Молюсь, чтобы Господь дал нам наследника трона. Приучаю к чистоте тела своих подданных. Заказала изготовить много легких деревянных ложек, какие были в нашем доме. Может, отучу их есть руками. Как мои братья? Что-то ни один из них не пишет мне. Спасибо за подарок! Трудно представить что-то лучшее. Береги себя, милый батюшка. Пусть осенит тебя Господь своей милостью!»

Марьяна отнесла свиток королевы киевским купцам и вернулась обратно.

До самого вечера пребывала Анна в грусти: уж очень растревожило ее письмо от отца. Захотелось птицей взметнуть в небеса и полететь в родные края, пролететь над раздольными полями, широкими лесами и могучим Славутичем, а потом опуститься на княжий двор, где прошло ее детство, отрочество и взросление… Увидеть, как командует княжеской стражей молодой золотоволосый ярл на могучем коне… Посидеть на низком стольце перед матушкой, уткнувшись головой в ее колени и чувствуя ласковую руку на своей голове… Прижаться к твердой и надежной груди батюшки, вдыхая исходящий от него запах кожи, доспехов и благовоний… Мчаться в окружении братьев в погоне за быстроногой косулей…

Анна понимала, что все эти дорогие ее сердцу моменты остались в прошлом и никогда не повторятся. И от этого грусть-тоска холодным ужом заползала в душу.

Но ее природная жизнерадостность взяла над ними верх, и Анна вновь окунулась в дела, в которых хорошим ей помощником был ее сенешаль Амори. Немногословный, но исполнительный, он быстро выполнял все ее распоряжения. Вот и сейчас ложку принес показать королеве, чтобы она оценила, правильно ли она изготовлена по ее рисунку.

Мастер оказался толковый. Поэтому ложки получились легкими, гладкими и удобными в использовании. Одобрив их, Анна сказала сенешалю:

– Отныне на пирах подавать каждому за столом ложки, чтобы не ели более руками.

Амори поклонился королеве и вежливо ответил:

– Так и будет, ваше высочество.

В один из вечеров в опочивальню к супруге пришел Генрих. Он выглядел очень уставшим и постаревшим. В волосах и короткой бороде прибавилось седых волос от государственных дум. Ложе после того, как узнал, что она вынашивает их ребенка, посещать перестал, дабы не причинить вреда наследнику. А в том, что родится именно он, король не сомневался.

– Что случилось, Генрих? – спросила Анна, указывая ему на кресло рядом. – Ты абсолютно не бережешь себя. На тебе лица нет.

– Возникли серьезные противоречия между Королевством франков и Священной Римской империей германской нации.

– Генрих III снова не дает тебе покоя! – воскликнула Анна. – И что на этот раз?

– Так с ходу в двух словах не объяснить. До недавнего времени я был союзником императора. Когда мне было двадцать три года, Эд II де Блуа, как тебе уже известно, поднял против меня восстание недовольных вассалов, сговорившись с моей матерью Констанцией Арльской, и в это же время он оспаривал у Конрада, отца Генриха III, бургундское королевство. Чтобы объединить силы, я и Конрад во время личной встречи договорились о военном союзе, скрепив его моей помолвкой с младшей дочерью императора Матильдой. Правда, без перспективы скорой консумации10 брака, поскольку невесте было всего лишь шесть лет. Но для меня это было неважно, поскольку главной задачей было удержание королевской власти. Однако через год она умерла.

– Но ты ведь не виновен в ее смерти?

– Конечно, нет. Но я вынужден был вскоре жениться на дочери маркграфа Лиудольфа Фрисландского из династии Брунонов, бывшего единоутробным братом Генриха III по матери. Матильде в то время было около десяти лет. Еще через десять она скончалась в результате неудачного кесарева сечения, родив мёртвую дочь.

Однако женившись на тебе, я вошёл в систему антигерманского союза, что весьма не понравилось императору Священной Римской империи. И в настоящее время отношения с ним еще более обострились.

– Из-за меня? – спросила Анна, не совсем понимая, почему стала причиной обострения.

– Нет, ты, ma chérie, к сложившейся ситуации отношения не имеешь. Дело в том, что монахи монастыря святого Эммерама в Регенсбурге объявили, что обрели мощи святого Дионисия, одного из небесных покровителей Королевства франков. Они утверждают, что эти мощи якобы вывез из земель западных франков император Арнульф во время одного из его походов.

– И чем это угрожает нашему королевству? – от внутреннего напряжения голос Анны дрогнул.

– Если Генрих III признает эту находку, то станет считаться покровителем западнофранкской части королевства, что явится серьёзным ударом по престижу Капетингов.

– А где находятся мощи святого Дионисия?

– В аббатстве Сен-Дени.

– А кто такой Арнульф?

– Бывший император Запада, один из последних представителей немецкой линии династии Каролингов.

– Он мог вывезти эти мощи?

– Трудно сказать наверняка: ведь он правил более ста пятидесяти лет назад.

– Тогда докажи, что мощи, обретённые монахами монастыря святого Эммерама, фальшивые, – посоветовала Анна.

– Конечно, фальшивые! Но как это доказать?

– Пригласи баварских монахов в аббатство Сен-Дени и прикажи в их присутствии открыть раку,11 где покоятся мощи святого Дионисия. Если они там лежат нетронутые, спор разрешится сам собой.

Генрих так и поступил. Когда раку открыли, оказалось, что все мощи были на месте. Однако монахи монастыря святого Эммерама стояли на своем, и королю франков пришлось отправиться в Баварию, поскольку вспыхнул большой скандал, связанный с тем, что монахи, слуги Господа, прибегли к невиданному ранее обману.

Его пришлось тушить папе римскому Льву IX. Он предложил решение, которое устроило обе стороны: о мощах Дионисия Парижского было объявлено, что они не покидали Францию, а монастырь святого Эммерама «получил» двух новых святых – покойных регенсбургских епископов Эрхарда и Вольфганга. Несмотря на это, отношения между Королевством франков и империей остались натянутыми.

Прошел год, как Анна стала королевой. Снова наступила весна, пронизанная теплыми солнечными лучами и щебетом птиц. Королева стала ежедневно гулять в саду, пропитанном запахом молодой распустившейся листвы и цветов, одевшими вишни, яблони и сливы в пышные бело-розовые наряды.