Спутанные частицы

А на улицах обстановка совсем накалилась. Идёшь было в Президентский дворец на службу, повсюду пикеты, иногда целые манифестации, плакаты, листовки. «Долой», «Импичмент», «Нет чужой войне», ну и так далее. Совсем народ до ручки дошёл. Да и понять их можно, когда треть населения страны за чертой бедности прозябает.

А моя гусиная шея, как ни в чём не бывало, сидит себе в шестёрках и в ус не дует, жратвы до отвала, процедуры всякие. То на озеро его вывозят, и меня с ним, куда ж я от него, то в театры какие, то в цирк. Жирует как сволочь. Я-то уже начал смекать, отчего ему такие привилегии.

Долго я размышлял, как бы мне мой эксперимент произвести, очень мне уж захотелось удостовериться в своей правоте. Зачем вот только? Не мог же я предвидеть, что произойдёт. Всего лишь из упрямства какого-то, но требовалось мне знать точно. И точка! Размышлять-то размышлял, да только ничего путного придумать не мог. По любому получалось, несдобровать мне потом. Потому что я в этом случае свою главную задачу, за которую мне пока ещё хоть какие-то гроши платили, ставлю под угрозу полного невыполнения. Ничего я с этим худосочным транжирой сделать физически не могу, руки у меня словно связаны. Не знаю, как бы всё повернулось, если бы его величество Провидение не вмешалось. Заболел гусиная шея какой-то ангиной инфекционной, подхватил-таки где-то вирус, как не оберегали его. Так бы тоже ничего смертельного, ну температура там, горло обложило, да вот только осип он почти полностью. Хрипел еле слышно, а если что надо, на обрывках листочков мне писал. И вот, аккурат, поначалу этой самой его болезни, должен был наш Президент на ежегодном мероприятии торжественном выступать, ни разу он его не пропускал и всегда речь лидера по всем новостным каналам транслировалась. Но не в этот раз. Только, понимаешь, зачитали обращение, а самого лишь издалека показали, да и потом всю неделю он всего лишь пару раз в хрониках мелькнул по ящику, да и то не факт, что в нынешних, могли старые кадры нарезать. Зато потом, во всей красе, опять стал в каждой бочке затычка. Будто не замечает, что народ уже на баррикады собирается лезть! После чего я в своём подозрении утвердился окончательно и бесповоротно, да только никак не знал, что я теперь с этим самым знанием делать буду. На вечеринках хвастаться?

Старик сделал очередной глоток, я глянул на Джуди, которая теперь уже рассматривала рассказчика заинтересованно, всё же зацепила её чем-то его история.

– Тут я, пожалуй, кусок своей жизни небольшой пропущу, – папаша ещё раз отхлебнул и поставил бокал на стол, – ничего там замечательного и хорошего не происходило, пока не настало 17 августа 1954 года.

У меня как раз выходной выдался, сидел я поэтому дома, в одиночестве, и в какой-то прострации. Даже пара бутылочек пива, купленная мной накануне за копейки на распродаже, так и осталась стоять в холодильнике нераспакованной. А один я сидел, потому что жену давно уже в госпиталь определили, да только никаких улучшений у неё не предвиделось, а случилось подозрение на онкологию лёгких. Не зря надышалась она в своё время на фабрике грязи табачной.

Дома гулкая тишина висела, да и я задумался, поэтому телефонный звонок таким громким показался, что меня аж на кровати подкинуло, тоже мне профессионал, настолько нервы в последнее время расшатались. Я трубку взял, а у самого ладонь мокрая. Скончалась, говорят, ваша супруга от прогрессирующего отёка лёгкого, ничего не смогли сделать. Из госпиталя, то есть, звонок был. Потом другое что-то говорили, про процедуры предписанные, когда тело забрать, что-то такое ещё, но я уже не слышал. Трубку положил и сидел, в окно немытое смотрел, как дождь падает. Моросящий такой, нудный.

А ближе к вечеру ещё один звонок, я так покосился на аппарат, но ничего не сделал – не хотелось поднимать трубку. Кто там может мне что-то сейчас нужное сказать? Не хотел и не стал. Но через три минуты снова затрезвонили.

– Алло, – говорю. Даже почти обычным голосом.

– Такой-то у аппарата?

– Да, – отвечаю, – он самый.

– Это из Министерства Обороны, – говорят, – с глубокими прискорбием вынуждены сообщить, что ваши сыновья – фамилии-имена называют – пали смертью храбрых в бою за аул Мерец в ходе межнационального конфликта в той самой отдалённой стране, – говорят, где идут сейчас военные действия. И добавляют ещё, что будут они похоронены как герои со всеми положенными почестями.

Тут во мне словно какой-то тумблер перещёлкнули, и я своё тело перестал ощущать. Вот совсем. Будто в какой-то оболочке сижу. Не помню, как утро наступило, я, скорее всего, так и просидел в одном положении, но потом автоматизм взял своё. Кое-как собрался, и на службу, в Президентский дворец, а потом в «Три шестёрки». Следовало какие-то подробности про жену и детей узнавать, но я даже ни подумал о них ни разу. А когда гусиную шею увидел, как он фальшиво напевает, и себе при этом бутерброды с ветчиной делает, меня аж внутри перекосило всего. Я думаю, что я в этот момент с ума и сошёл. То моя рабочая гипотеза. Однако шланг долговязый моего необычного состояния сразу вовсе и не заметил. А я начал с того, что испортил камеру. Замкнул что-то под кожухом, пыхнуло там, и погасла лампа. Я по рации сообщаю. Короткое замыкание, говорю, опять – присылайте спеца. Такое уже ни раз и ни два случалось, что камера сама по себе ломалась, поэтому никакой паники на мостике не было. Сказали, спец через часик подскочит. А мне бы и получаса хватило за глаза. Поставил я на центр комнаты стул, сходил в кладовку за верёвками. Потом схватил гусиную шею за воротник сзади – он как раз свой последний бутерброд дожёвывал за столом. От неожиданности он чуть не подавился, последний кусок обратно изо рта у него весь слюнявый выпал.

Я его встряхнул хорошенько за загривок и к стулу потащил волоком. Тут он немного опомнился, стал ногами елозить, да только куда уж ему против меня справиться. Зафиксировал его верёвками крепко и допрос свой начал. Какое-то время он повыпендривался, но я такой тип людей знаю. Вначале хорохорятся, но стоит надавить немного, сразу бледный вид и холодные ноги. Так и с ним. Много он тогда мне интересного рассказал, всё сейчас уж пересказывать не буду. Но основное я предугадал точно. Наличествовала у него некая метафизическая связь с нашим орлом-Президентом. Как это выяснилось изначально, я так толком и не понял, но как-то взяли его на заметку в органах, потому что очень уж странные совпадения начали происходить. Вывихнет гусиная шея ногу, глядь, через несколько часов господин Президент (тогда не президент ещё, конечно, сенатор только) тоже спотыкается на ровном месте и тот же самый у него недуг. Или порежется при бритье, и у президента будущего через какое-то время оказия – на ветки торчащие напорется. И так далее. Вот такой невообразимый феномен. Стали шею во всякие лаборатории таскать и эксперименты делать, да всё только раз за разом подтверждалось. Что у него, то через какое-то время и у Президента. Хоть ты развози их на тысячу километров, хоть в запаянную капсулу помещай. Смекнули быстро. Значит, раз такая тема, надо этого самого паранормального гражданина пуще зеницы ока стеречь, чтобы как бы с ним ничего не случилось. Сказано – сделано. Да только не рассчитали немного безопасники, кадыкастый-то с норовом оказался. Категорически отказался самоизолироваться и в бункере сидеть, какие уж ему златые горы не сулили. А что, он ведь тоже мог давить на администрацию, от его здоровья теперь здоровье Главы Государства зависит! Так и сошлись на компромиссе, постоянное наблюдение, но в щадящем режиме. Три шестёрки, разные выездные развлечения, да периодические медицинские осмотры. Само собой разумеется, всё для сытой и здоровой жизни: продукты там, воздух, мероприятия всякие, даже женщин к нему исключительно проверенных привозили.

А я это всё воспринимал одной частью сознания, а другой параллельно думал. По сути-то, не возьми меня на эту самую треклятую службу, может, и у меня в жизни бы всё и изменилось. И жену я устроил на фабрику по протекции ведомства и парней воспитывал в духе беззаветной преданности существующему строю. А если бы не избрали тогда этого холёного обманщика в Президенты, не случилось бы и того губительного экономического указа, из-за которого жена моя гадостью надышалась. Не было бы и этого мерзкого длинношеего. Не было бы и войны в тьмутаракани непонятно за чьи идеалы. И не отправили бы туда вопреки их желанию моих близнецов. Ничего бы этого не было, понимаете?

Старик замолчал. Его подбородок мелко-мелко подрагивал.

– Сынок, – сказал он мне после паузы. – Ты свою подружку, куда-нибудь отправь, давай, не надо ей дальше слушать, молодая она ещё и красивая.

Я глянул на Джуди. Сидела та с раскрытыми от сострадания глазами, и плавали в них слёзы, вот-вот брызнут. Прониклась, значит, полностью, чего с неё взять – натура женская, сострадательная.

Я её мягко так под локоток взял и к стойке отвёл, несмотря на сопротивление.

– Постой пока тут, – твёрдо сказал, обрывая все её поползновения; бармена подозвал и попросил плеснуть ей пивка. – Я тебе потом сам всё расскажу, обещаю.

И Джуди смирилась.

Недовольную физиономию скорчила, но всё же смирилась. К тому же по телевизору под потолком как раз аэробика началась.

– Знаешь, что я думаю, – сказал старик, когда я вернулся к нему за столик. – Что у нас у каждого такой вот двойник имеется. Просто мы о нём слыхом ни слыхивали, и знать не знаем. Он, может, сейчас на другой стороне нашего шарика вот так же в баре сидит. А разобьёт завтра коленку, глядишь, и ты тут с велосипеда сверзишься. Надо было ведь так случиться, что я вот на такую шею долговязую наткнулся в своей жизни.

– Так что дальше-то произошло? – вернул я папашу к его истории. Не то, чтобы я ему верил, очень уж невероятным казалось всё то, о чём он рассказывает, но всё же очень хотелось услышать окончание. Больно уж складно выходило.

– Я тебе уже сказал, что сошёл с ума тогда, – продолжил старик. – Так вот, думаю, что пик моего безумия пришёлся именно на этот самый момент, когда кадыкастый выложил мне все детали, и я окончательно всю эту картину для себя уяснил. И понял, что могу кое-что сейчас сделать.

Я сходил к верстаку на веранде, взял несколько гвоздей, молоток, моток проволоки, плоскогубцы. Потом прихватил на кухне несколько разделочных ножей и стопку полотенец.

Рот гусиной шее пришлось заклеить, иначе бы он, увидев мои приготовления, так бы визжать начал, что половина персонала трёх шестёрок сбежалась бы. Для меня сейчас главным было сделать так, чтобы он сознания не терял. А то брыкнётся в обморок и совсем не тот эффект уже. Поэтому я перерывы между экзекуциями делал, чтобы он успевал дух перевести. «Ничего личного, – сказал я ему перед тем, как приступить, – просто по-другому мне до убийцы не добраться». Хотя лукавил немного. И сама гусиная шея был мне крайне неприятен, чего уж там. Не настолько, конечно, чтобы с ним такие зверства устраивать, но я ведь уже со своим разумом врозь шёл, а с сумасшедшего что возьмёшь?

Сперва я его от верёвок освободил и на пол деревянный вниз лицом уложил. Глаза у него от ужаса вылезали из орбит, я даже стал опасаться, что они сейчас вывалятся. Потом разложил его руки в стороны и прибил ладони к доскам толстой «стодвадцаткой». А потом и лодыжки – по два гвоздя на ногу. Подождал, когда он чуть-чуть от диких беззвучных конвульсий отойдёт и разрезал ножом сверху вниз его одежду. И рубаху ковбойскую и брюки. Он всё пытался голову вбок вывернуть, чтобы на меня посмотреть, аж позвонки в его гусиной шее хрустели. Но я оставался неумолим и продолжал заниматься делом. Маленьким ножиком наметил по всей спине, ягодицам и бёдрам такую себе сеточку, выступающую кровь промакивал махровым полотенцем. Потом сделал ножовкой несколько надрезов до кости на предплечьях сзади и на голенях. Тут уж крови поболее стало, пришлось другими полотенцами раны подприкрыть, чтобы раньше времени не вытекла. И только потом я уже взял большой разделочный нож и принялся подрезать кожу под сеточку, чтобы потом она легче сходила. Шея дёргался вначале постоянно, сколько мог, а потом только дрожать стал, так мелко-мелко, как будто вибрировать. А у меня самое интересное началось, я подхватывал очередную полоску кожи за край плоскогубцами и медленно тянул на себя, отрывая лоскут. Один, потом другой, потом третий. В этот момент я отчётливо представлял, как на глазах изумлённой охраны через какое-то время тот самый человек, который полностью разрушил мою жизнь и уничтожил мою семью, распадается на части в настоящем смысле этого слова. Интересно, что они испытают, глядя на происходящее? А главное, что испытает Он? Всяко получалось, ту же самую невыносимую боль на самом пороге потери сознания, что испытывает сейчас «шея».

Через минут двадцать-двадцать пять гусиная шея затих окончательно. Я тоже решил, что сделал для сатисфакции достаточно. Под телом ментального двойника Президента натекла приличная красная лужица, он лежал в ней, как худая свиная туша.

Я снял перчатки, полностью поменял одежду, благо у меня оставался запас. Кинул тюк окровавленных шмоток в подвал. Особо скрываться и заметать следы смысла не было. Всем и так будет понятно, кто это всё сотворил.

Не знаю, как мне удалось выбраться спокойно за периметр. Но факт остается фактом. Камера не работала, тело к этому моменту никто не обнаружил, поэтому я и смог под благовидным предлогом, а может из-за халатности внешней охраны – повезло, бывает и так – покинуть периметр. Я взломал чью-то тачку, вырвал провода и замкнул стартёр. Когда объявили тревогу, я был уже далеко. Потом подложные документы, самолёт и другой континент. Я бы не расстроился, если бы меня схватили и казнили или застрелили при попытке к бегству, но судьба распорядилась иначе. Совсем недавно я вернулся, можно сказать, на малую Родину, и вот теперь я тут перед тобой, сынок… Не знаю, поверишь ты мне или нет, но, может, ты видел в хронике тот хмурый августовский день 21 числа 1954 года. Именно тогда состоялись торжественные похороны безвременно и скоропостижно ушедшего от нас, по официальной версии от инсульта, пятнадцатого Президента нашей страны. Все видели, как гроб, впервые в истории на церемонии такого уровня, несли закрытым. И как дородные матроны восклицали, прикладывая платочки к уголкам глаз: ну надо же, такой молодой, всего-то пятьдесят пять.

Старик замолчал, сделал пару глотков эля и вытер рукавом губы.

– Ну что, сынок, отработал я сегодня свою выпивку? – и он засмеялся, странно так, дребезжаще подхихикивая.

Я, честно говоря, смешался. В душе у меня от услышанного ужаса установилась какая-то оторопь. Я рассматривал собеседника и никак не мог разглядеть в согбенном, морщинистом пожилом человеке того монстра, про которого только что услышал. Не знаю, верил ли я ему; я был молод и по-юношески наивен, но даже при этом никак не мог для себя уяснить, как относиться к услышанной истории, как к чудовищной сказке или как к немыслимой были. Не решил я этого и до сих пор.

История и сейчас кажется мне настолько же удивительной, насколько и неправдоподобной.

Я оглянулся к стойке. Джуди уже весело щебетала там с какой-то подругой, по-девичьи стремительно снова приходя в прекрасное расположение духа.

– Спасибо, – торопливо пробормотал я собеседнику, не зная, что ещё сказать. – Мне надо туда, – глупо добавил я, вставая из-за столика.

– Так это тебе спасибо, сынок… За эль, – старик отсалютовал кружкой и подмигнул.

На этом историю следовало бы закончить, если бы не одно обстоятельство. Так случилось, что на следующий день мы с Джуди снова очутились в «Счастливчике». Приехали мы сюда прямо на великах, оставив их на время у входа в заведение.

Когда заиграла заставка шоу, я машинально повернулся к дверям, намереваясь увидеть привычную картину. Но… Старика на входе не наблюдалось. А я ещё было подумал, как же и у кого он будет сегодня выклянчиваться на выпивку, если действительно так поиздержался, как говорит. Но старик не пришёл ни через пять минут, ни через десять, хотя я периодически посматривал в ту сторону.

В этот раз мы пробыли у старины Джо недолго. Уже через полчаса я и Джуди наперегонки мчались по центральной дороге городка, которая, плавно закругляясь, спускалась к зелёным рощам. Наше внимание привлекла непривычная суета у одного из крайних к выезду домиков. Возле коттеджа стояло два огромных чёрных лакированных джипа, и лениво вспыхивала сине-красными проблесковыми маяками полицейская машина шерифа. У заборчика толклась маленькая стайка зевак. Мы тоже приостановились, а потом и вовсе слезли с велосипедов.

Вскоре из дома вывели человека. С обеих сторон его под руки держали двое внушительного вида молодцев в одинаковых деловых пиджаках. Сзади процессии шёл ещё один мужчина в штатском и полузнакомый нам местный шериф.

Излишним говорить, что конвоируемым был тот самый вчерашний старик. Перед тем, как его усадили на заднее сиденье одного из джипов, по-полицейски пригнув голову, он пробежался взором по зевакам, заметил меня, и мы на секунду зацепились взглядами. Старик чуть-чуть, одними краешками губ, то ли усмехнулся, то ли ухмыльнулся, и его голову увела вниз, под крышу машины, неумолимая рука оперативника.

Джипы заурчали движками, мощно вякнули клаксонами и вырулили, один за другим, на дорогу. Шериф, облокотившись на открытую дверцу своего авто, задумчиво смотрел им вслед.

А я вдруг вспомнил, что Беня «Шустрый», один прощелыга из нашей компании, как-то трепался, что старина Джо не так прост, как кажется, и что почитай под каждым столиком у него в заведении по микрофону. А за то, что он потихоньку стучит на сограждан, местная налоговая подходит к его «Счастливчику» по-божески. Беня слыл известным любителем приврать, и я про эту его трепотню давным-давно забыл, но сейчас, естественно, вспомнил.

Мы переглянулись с Джуди, тряхнули головами, словно отгоняя наваждение и, сев на велосипеды, поехали по дороге вслед исчезавшим в опускающемся мареве джипам. Прекрасное всё же время – молодость, только вот никак не могу вспомнить, сколько мне тогда было лет. То ли двадцать пять, то ли двадцать четыре.

Мы обязательно встретимся

Мне всегда нравились рассказы, написанные от первого лица. Знаете, почему? Потому что такая история изначально настраивает читателя на литературно-оптимистический лад. Ведь сразу ясно, что героя не пристрелит в финале какой-нибудь ополоумевший маньяк. Иначе как бы он – герой – мог поведать нам эту историю?

Однако я никак не мог предположить, что однажды в роли такого рассказчика выступлю сам.

Но факт остаётся фактом: передо мной стопка (я бы даже сказал – кипа) исписанных каракулями листочков, я беру верхний и бегу взглядом по первой строчке.

Мы обязательно встретимся

Рассказ

Началось всё с пачки пятитысячных банкнот, перетянутых наивной жёлтой резинкой. Этот пресс лежал на гладкой лакированной столешнице, и время от времени притягивал мой взгляд. Пачка состояла из ста купюр. Путём нехитрых математических подсчётов получалось, что на моём столе валяется пятьсот тысяч рублей в казначейских билетах банка России.

Так, стоп. Немного подумал и понял, что сморозил глупость. Про пачку. Не в смысле номинального объёма, а в смысле, что с неё всё началось. Потому что началось всё гораздо, гораздо раньше. А пачка послужила триггером, как бы спрессовала последующие события в плотную массу отдельных эпизодов, которые слиплись, как банкноты под резинкой.

Всё дело в том, что я – трус. И мне не стыдно в этом признаваться, потому как в данный момент стыдиться уже бессмысленно. С содроганием вспоминаю эту разноцветную горсть капсул в моей дрожащей ладони. Я смотрел на них пустым взглядом минуты три, наверное, не шевелясь (только ладонь дрожала). Потом открыл рот и резким взмахом-движением отправил пилюли между губ, но странным образом, за те полсекунды, пока моя рука описывала фатальную дугу, рот мой снова закрылся, и я просто размазал лекарства по лицу. Скулы свело так, что разъединить губы мне смогли бы сейчас только спасатели МЧС посредством имеющегося у них гидравлического разжима.

Не лучше у меня получилось с карнизом тринадцатого этажа. Казалось бы, ну чего уж проще-то? Перелезть через ажурное ограждение общего балкончика на площадке этажа – с этим справился бы и ребёнок – примериться, чтобы попасть на асфальтовый пятачок перед подъездом и не придавить ненароком какую-нибудь некстати взявшуюся на траектории бабуленцию, катящую продуктовую коляску на колёсиках, и адьё. Там даже шаг делать не надо, просто соскользнуть вперёд с символического козырька. Но меня подвела труба. Не знаю, откуда она там вообще взялась, но приделанная к стене дома железными хомутами, тонкая стальная труба шла снизу вверх и проходила в локтевой доступности от моей дислокации на карнизе. Вначале я схватился за неё, чтобы удобнее было перелезть через перила, но… К моему удивлению, вторая свободная рука тут же последовала за первой, ухватилась за ту же трубу, и я превратился в человека набекрень. Я стоял на карнизе в крайне неудобной позе и мёртвой хваткой держался обеими руками за расположенную сбоку, вертикальную трубу. Дикость ситуации заключалась ещё и в том, что я не мог отклеиться от трубы, чтобы перелезть обратно на балкон (прыгать я уже раздумал, неожиданно решив пойти по стопам Анны К., и свести все счёты посредством локомотива). Не знаю, сколько я простоял в таком скособоченном состоянии (по любым прикидкам – очень, очень долго), но вывел меня из технологического ступора крепкий мужской бас, раздавшийся из-за полуприкрытой общественной двери на балкон. Кто-то сюда приближался, возможно, с намерением перекурить на верхотуре. Пальцы мои волшебным образом разжались и я, мало уступая воздушному цирковому акробату, за несколько миллисекунд переместился обратно на надёжную бетонную твердь балкона. Потом юркнул в дверь на противоположном конце, чтобы не встречаться со спасителем, и одним духом сбежал по лестнице до второго (от греха подальше) этажа, где сел, прислонившись к перилам спиной. Я три раза вытаскивал из кармана куртки пачку с единственной оставшейся в ней сигаретой, брал никотиновую палочку пальцами, подносил ко рту и убирал обратно. Я так и не решился закурить, хотя желание меня обуяло просто непреодолимое. Не решился, потому что не смог нарушить клятву, какой бы смешной эта принципиальность в данной ситуации не выглядела. Что ещё за клятва, спросите вы? Об этом расскажу немного позже.

В свете вышеизложенного нетрудно догадаться, что кавер на несчастную литературную героиню у меня тоже не задался. Причём, ещё на стадии теоретических изысканий. Я слабо представлял себе весь процесс. Это что, завидев приближающийся состав, мне придётся бежать сломя голову и падать на рельсы? Договориться с моими ногами (после губ и рук) на такую авантюру явно нереально. Если только лечь поперёк ейного (состава) пути заранее, но… чёрт побери… Я увидел себя, уютно устроившегося на шпалах и, например, приближающегося ко мне обходчика в ослепительно оранжевом жилете, или грибника, вышедшего из леса к насыпи… и поёжился от неловкости.

Может что-то ещё? Верёвка? Но её надо купить в магазине. Я не сомневался, что продавец сразу обо всём догадается: и даже так отчётливо представил его презрительный взгляд, что у меня свело пальцы на ногах. К тому же куда её приделать? Снять люстру и использовать крюк? Но он такой хлипкий, что вряд ли выдержит. Люстра то едва-едва держится, а я, несмотря на врождённую худобу, всё же, вешу больше потолочного светильника.

Пистолет или ружьё? Но откуда у меня они? Где их взять? Как ими пользоваться? Какие нужны патроны? В интернете прочитать? Какой-то получается сложный в совокупности план, который реализовать полностью с моими-то способностями очень маловероятно.

Резануть тупым столовым ножом по запястью? Ну уж не-е-е-е-т!! Меня аж два раза всего передернуло от такой фантазии.

Что тогда остаётся?

Вот уж никогда не думал, что передо мной встанет такая простая и одновременно невыполнимая задача. Но надо было смотреть правде в глаза. Я собирался покончить жизнь самоубийством, однако по ряду причин и из-за своей трусости не мог этого сделать. И смех, и грех!

И тут я вспомнил Мальвину. Вернее, не столько её, сколько то, о чём она мне говорила в конце нашей единственной в жизни встречи.

Возможно, проникнувшись историей, вы сейчас почувствовали себя этаким киношным переговорщиком, что в критический момент подкрадывается к парню, собирающемуся прыгать с моста. «Эй, друг, – говорят такие спецы, рисуя на лице обезоруживающую улыбку, – давай обсудим твою проблему, прежде чем ты сделаешь шаг… Ведь ни одна проблема не станет весомее, если её просто обсудить». Так вот, если вы сейчас мысленно такой чувак (или чувиха), и как бы обращаетесь ко мне, то давайте обсудим, ок. И вы уже сами решите, прав я или нет.