Идентификатор

Милена Летницкая

Идентификатор

Посвящается Виктору Улину

Глава 1. Рубины

Мы лежали на старом диване у нее дома и глядели в потолок. Я подумал, что Рите не помешает хотя бы побелить его. Но тогда мы с ней лишимся любимого занятия: рассматривать желтовато-серые пятна на неровно отсыревшей известке. Нам обоим нравилось скользить взглядом по очертаниям разных фигур над нашими головами. Чуть повернешься – и гибкая пушистая лиса притворяется чьим-то непослушным локоном, острые зубцы скал становятся зубами аллигатора, а стремительный Ferrari превращается в кабину военного летчика.

К слову, о военных летчиках. Их как раз тренируют не видеть в облаках ничего, кроме возможной угрозы или маневров для успешной атаки, а не пасущихся барашков.

Вдруг Рита сказала, что нашла в лесу рубины.

– Рубины?

– Да, рубины. На тропинке валялись.

Я не верил ей: откуда в нашем лесу рубины? И тут, потянувшись вниз, Рита выудила из-под дивана два огромных кристалла и подала их мне.

Неожиданно тяжелые, прозрачно-синие, словно арктический лед, они испускали таинственный свет и оказались такими холодными, что обжигали пальцы.

На мгновенье я растерялся.

Потом с сомнением произнес, глядя на увесистые глыбы в моих руках:

– Это не рубины. Рубины, насколько мне помнится, совсем другого цвета.

– Рубины, рубины, – беспечно промурлыкала Рита, – подойди к окошку!

Скорее повинуясь машинально, нежели собираясь удостовериться в правоте слов бессовестной, но прекрасной выдумщицы, я подошел к окну. Руки были заняты, я с грехом пополам отдернул тюль. Этот общеобязательный и, как правило, пыльный атрибут нынешних квартир позволяет хозяевам вести неприметный, порой скрытный образ жизни, не давая любопытным посторонним взглядам проникнуть вглубь жилища. А таких желающих, насколько мне известно, всегда предостаточно.

В ярких солнечных лучах камни изменили цвет на темно-розовый, а через несколько мгновений засверкали во всю мощь, играя кроваво-красными, закатными, переливами со вспыхивающими в глубине огненными искрами.

Я не помнил точно, как рубины должны выглядеть при смене освещения.

Изученные некогда справочники, взятые у подружки детства Марины – чьи родители были известными минералогами – выветрились из моей головы почти сразу после прочтения, поскольку полученные знания никак не могли пригодиться в жизни.

В ювелирные магазины я даже не заглядывал. Во-первых, я столько не зарабатывал, а во-вторых, знал, что, кроме пухлых золотых перстней и сережек с синтетическими рубинами в нашем «Рубине» практически ничего не бывает. На витринах красовались еще кулончики с александритами, тоже синтетическими, янтарные бусы, серебряные чарки и ложечки, а украшения с бриллиантами и изумрудами я считал чем-то запредельным для рядового гражданина, живущего на зарплату.

Вероятно, точно так же обстояли дела в черниковском «Топазе». В лучшем случае, там продавались еще облагороженные топазы в громоздкой оправе, годившиеся разве что для мощных продавщиц из продуктовых.

И дарить украшения мне особо некому. Моя мама редко наряжалась. Рита тоже не умирала по «цацкам» – по крайней мере, я так полагал. К тому же она была замужем, и с этим, хоть и с большой натяжкой, тоже приходилось считаться.

На душе стало тревожно. Ностальгия по неизведанному, вычитанному когда-то из книг, охватила меня.

Я поспешил вернуть опасную находку Рите. Но рубины – как она их называла – словно лежали еще в моих руках, как будто после долгих скитаний нашли наконец свой дом.

Я сказал:

– Дай их мне.

Рита посмотрела как-то странно.

Секундное замешательство этой обольстительной особы не вязалось с ее только что проявленной неосторожностью.

– На время, – поправился я. И пояснил:

– Надо проверить, у нас на работе есть подходящая аппаратура.

Рита кивнула, и рубины вновь оказались у меня.

Дома, едва скинув плащ, я побежал в свою комнату, больше похожую на вагон метро с расставленной вдоль стен допотопной мебелью, и, забравшись с ногами в кресло, выделявшееся на общем фоне современным щеголеватым видом, стал рассматривать добычу. Кристаллы безупречной формы тускло блестели под «лампочкой Ильича», которую я так и не собрался заменить на люстру.

С Ритой мы встречались около года.

Рита была тридцатилетней женщиной с белой нежной сияющей кожей и зеленовато-серыми глазами. Я боготворил ее. Каждый раз, исподтишка любуясь, как она наклоняет голову, поправляет свои светлые волосы, расхаживает по комнате, по-мужски размахивая руками, я не мог до конца поверить, что она со мной.

Ее муж-бизнесмен уехал в Америку. Он звал Риту с собой, но она никак не могла решиться. Здесь у нее оставалась своя небольшая квартира, казавшаяся мне заколдованным замком с прекрасной принцессой.

Мы дурачились, подолгу расслабленно валялись в постели, рассказывая друг другу всяческие истории, тут же на ходу нами и придуманные.

Однажды Рита поведала мне о совершенно невероятном событии, произошедшем с ней несколько лет назад.

Я стал возражать и придираться – Рита распалялась все больше и больше, наконец вскочила с дивана, ровесника египетских пирамид, и замахала руками, как мельница крыльями.

– Ну почему ты мне не веришь? – искренне возмущалась она, одновременно подпрыгивая на одной ноге и пытаясь натянуть на себя трусики.

– Верю, почему не верю, с чего бы тебе так нагло врать? – не соглашался я, подманивая ее недвусмысленными жестами, причмокивая и произнося что-то вроде «цыпа-цыпа».

– Ты просто смешон, – шипела пунцовая Рита, надуваясь, как иглобрюх. – Ты только посмотри на себя!

Я молчал, выдерживая театральную паузу, понимая, однако, что зашел достаточно далеко.

– Что ты заладил это свое «цыпа-цыпа», – бушевала Рита, силясь спихнуть меня с дивана. – Как это пошло! Тебе говорю, тебе!

Она выглядела такой забавной, что я не выдержал и поганенько рассмеялся.

Взбешенная Рита лягнула меня в живот, потом сдернула с ложа любви на пол и водрузилась с победным криком на моем несчастном организме.

Видимо, чтобы сейчас все не закончилось подобным образом, она и подкрепила свои слова доказательствами. Но какими доказательствами!

Сегодняшнее событие затуманило мое сознание, кристаллы парализовали волю.

– А ты не отдавай нас, не отдавай… – явственно слышалось мне.

Завороженный, я смотрел и смотрел на них, потеряв ощущение реальности.

До сих пор я был уверен, что равнодушен к драгоценным камням, как и подобает мужчине. Но сейчас я понял, почему из-за них убивают.

Я любовался четкими гранями кристаллов, и во мне росло беспокойство. Я не мог теперь жить без них; и судорожно соображал, что же сказать Рите.

Мои мысли прервали вопли дверного звонка. Как не вовремя пришел Женька! В том, что это был он, я ни капли не сомневался – только Женька мог так измываться над моими ушами – давил на кнопку, пока не откроют. Хотя – когда это его приход был кстати… Проклиная нежданного гостя, я потащился к входной двери.

Женька был чрезвычайно опасным типом. Он умел запудрить мозги так, что любой шел к нему прямо в пасть, как кролик к удаву. Женька умудрялся проделывать такие фокусы со всеми, кто встречался на его пути. Люди попадались в его ловушки, и было чрезвычайно трудно отбиться от этой липучки.

Женька считался моим другом.

Он мог прийти в выходной рано утром и просидеть целый день, неся очередную околесицу. То район наш скоро затопит – дескать, река, выйдя из берегов, смоет дамбу, и нам нужно срочно продавать квартиру. То начнет впаривать какую-нибудь ерундовину, которую надо непременно купить, ибо без нее невозможно жить цивилизованному человеку.

Причем делал он это с таким убежденным видом, что под конец слушатель начинал сомневаться в собственной дееспособности и почти склонялся к принятию решения, назуженного Женькой.

Я ужасно уставал от его назойливых визитов, и все равно пускал в дом, не будучи столь догадлив, как ленинградский приятель моего сослуживца, прятавшийся от такого же докучливого, но по-настоящему ненормального друга.

Женька пришел не один – с Шурой Воробьевым, но это смягчающее обстоятельство было уничтожено тем, что на руках у Женьки сидела мерзкая болонка.

Я вообще не любитель собак. А болонки мне не нравились особенно. Они казались мне какими-то противными, даже самые белые и пушистые. Глаза у них вечно слезились, и на морде были грязные дорожки, словно этих болонок никогда не мыли.

Именно сейчас для счастья мне не хватало только болонки. В памяти еще была свежа долгая уборка после одного из Женькиных приятелей, которого он приволок с собой, и чья овчарка тут же бросилась лизать торт, что повергло меня в шок.

Непродолжительная схватка с неуемным придурком Женькой, не желающим понимать, что я не собираюсь всю оставшуюся жизнь выгребать собачью шерсть из своей квартиры, окончилась, как всегда, его полной и безоговорочной победой – по части езды по ушам ему не было равных.

Пока Шура, ошеломленный нашей привычной перебранкой, стеснительно мялся в дверях, болонка вырвалась из Женькиных рук на волю, пулей пролетела по квартире и кинулась в мое кресло.

– Хорошо, хоть камни успел спрятать, – злился я, доставая бокалы для коньяка, подаренные сто лет назад все тем же Женькой.

Даже такую сакральную вещь он умудрился опошлить – один из бокалов оказался бракованным и протекал в местах насечек. Я тогда съездил в магазин и поменял подарок на другой комплект, благо чек валялся на дне коробки.

Меня всегда поражала Женькина самоуверенность. Он не сомневался, что я дома, он не сомневался, что у меня есть коньяк. Он не сомневался, что я буду рад гостям в любом количестве и качестве, и что я должен поить их коньяком, припрятанным для себя. Мое мнение он спросить забывал, вернее, это не приходило ему в голову.

Суждение насчет того, что домашние питомцы становятся похожими на своих хозяев, Женькина собачонка подтверждала полностью. Эта паршивая скотина была абсолютна уверена, что я весь вечер сидел и грел своей задницей кресло, дожидаясь ее появления. Чтобы я не забывал, «ху из ху», она время от времени косилась на меня из-под нависших косм и кривилась, будто хотела оскалить зубы. Того и гляди цапнет.

Я благоразумно устроился за своим письменным столом, в то время как гостям осталось притулиться по бокам. Женька замахивался на мой диван – но я сказал, что всем вместе будет душевней. Нефиг делать на моем диване, я на нем сплю.

– … взять третий класс… складывать в трюм… икра… родители… арбузы… помидоры…– доносился Женькин бубнеж сквозь приятную коньячную пелену.

– … рубины… Рита… рубины… – вертелось в моей голове.

Всю ночь меня лихорадило.

За окном сверкали молнии, косой ливень бил в стекла. Старые рамы дребезжали, с подоконника капала вода. Влажный воздух наполнил комнату запахом земли и пыльных листьев. Совсем как в детстве, в ветхом облупившемся садовом домике с застекленной террасой, увитой девичьим виноградом.

Мне даже показалось, что я лежу там, в темноте, на черном кожаном диване. Под головой у меня не подушка, а валик спинки, обитый гвоздиками по довоенной моде – прежние хозяева были, скорее всего, интеллигенцией той поры – и обстановка, и книги на резной этажерке говорили об этом.

Я любил этот запах – запах старых изданий и кожаной обивки, особенно сильный во время дождя, я любил этот домик с его трогательной старомодной, подчеркнуто городской обстановкой.

Я ужасно любил дождь, а во время грозы пребывал в состоянии, близком к эйфории. К ней примешивалось необъяснимое чувство обреченности. Грохот небес напоминал о моей необыкновенной малости и незащищенности перед враждебным миром, а продуваемые ветром дощатые стены дачного домика усиливали впечатление.

Но сейчас все мои мысли занимали камни.

Время то тащилось, словно разбитая телега, то сжималось в одно мгновенье.

Еле дождавшись утра, я полетел на работу стрелой, а не поплелся нехотя, как делал обычно.

Перепрыгивая через лужи, добежал до остановки. Меня немного знобило, не то от сырости после ночной грозы, не то от волнения.

Из-за поворота показался трамвай. Похоже, набит до отказа – ничего не поделаешь, ждать следующего я не могу. Надо оказаться в лаборатории до прихода остальных.

Я выдохнул и попытался втиснуться внутрь вместе с другими свисавшими с подножки, но безуспешно. Вдруг чьи-то сильные руки вцепились в мой зад и стали толкать вверх.

Не ожидая такого участия, я обернулся, готовый дать отпор. Девушка, судя по виду, деревенская, ничуть не смутившись, подбодрила меня:

– Ну давай, давай! – и снова стала беспардонно мять мою пятую точку.

Вероятно, в их деревне не принято особо церемониться. Должно быть, ей часто приходилось массировать мужские ягодицы, поднаторела она в этом деле.

– Давай, давай!

Двери с трудом закрылись, нещадно сминая не только одежду, но и самих пассажиров.

В трамвае меня, как всегда, толкали и спрашивали, «вылазию ли я на следующей». Отвечал, что «не вылазию». Вот и моя остановка наконец.

Посторонний человек, пройдя по длинным коридорам нашей Академии Наук и заглянув поочередно во все помещения, все лаборатории, не обнаружил бы особой разницы. Везде люди с сосредоточенными лицами изо всех сил создавали видимость научной ценности их пребывания на работе.

Но небольшие отличия все-таки имели место.

В нашем институте спирт отхлебывали из мензурок, в институте биологии в отделе растений его запивали крепким чаем, заваренным в лабораторной посуде симпатичными практикантками, а в отделе физики и математики глушили литрами, просто черпая из фляг.

Чем занимались люди, считающие дрозофил, никто не знает – потому как вонь в лаборатории, где работала Марина, не располагала к дружеским беседам. Химики хотя бы включали вытяжной шкаф. К тому же Марина начала встречаться с Виталиком, и для меня была практически потеряна.

Марину я заприметил еще в детском саду. Она выделялась среди остальных детей старшей группы – красавица опередила меня в появлении на белый свет на целых три года.

На мой взгляд, ей чрезвычайно повезло с внешностью. Именно такой я представлял себе Снежную Королеву, которая обещала Каю, то есть мне, коньки, вернее, конфетки, если я не выдам воспитательницам ее самоволки через дыру в заборе за дальней верандой. Куда отлучалась Маринка на прогулках, до сих пор остается тайной.

С тех пор Марина не сильно изменилась. Она, разумеется, стала еще выше и красивее, но характер остался прежним.

То, что гордячка предпочла Виталика, естественно, задело мое самолюбие. Но в глубине души я чувствовал, что ничего хорошего с ней у меня бы не вышло.

Ледяной холод и отвратительный запах метилмеркаптана в главном корпусе, где располагалась наша лаборатория, резко контрастировали с чудесным летним воздухом улицы, усиливая впечатление бесконечной протяженности моего пути по коридору с убитым паркетом.

Я решил не привлекать внимания и посидеть на работе, выдвигая и задвигая ящики письменного стола, а после обеда смыться.

Еще не дойдя до нашей комнаты, я увидел, что дверь приоткрыта. Кто это тут в такую рань? Наши до десяти на работе не появлялись.

Войдя, увидел своего приятеля Витю из отдела физики и математики. Как он смог проникнуть в кабинет, кто дал ему ключ?

– Ты что делаешь!!! – завопил я, увидев кучу железок на столешнице масс-спектрометра.

– А что? – повернулся ко мне Витя, бросая на стол очередную горсть деталей.

Он почти доломал излучатель, который я собирал и настраивал неделю.

– Ты зачем его … ?!!

– Как зачем? Вижу: завинчено. Значит, надо развинтить, – бодро проговорил он, в то время, как его пальцы ловко орудовали, нащупывая, что бы еще такого можно сломать.

– Поэтому тебя Витей назвали, что ли? Завинтить-развинтить… Итить! Мударис твое имя, а не Витя! Вместо того, чтобы девчонок охмурять, ты масс-спектрометр ломаешь! Это ж надо! Приперся ни свет ни заря и кончал его! Кто тебя звал, вообще?!!

Все. Плакали мои рубины.

То, что рубины вовсе не мои, а очень даже чужие, в мою несчастную голову в тот момент не пришло.

И тем более нельзя было понять, что же пришло в умную голову Вити. Темные стекла очков скрывали его глаза, никто не знал его настоящих мыслей, ибо за долгие годы знакомства я ни разу не слышал от него ни слова правды. Врал он, как дышал. Врал всегда, даже там, где можно и полезнее было сказать все, как есть. Такова была его жизненная позиция – следствие материнского авторитарного воспитания.

Он раздолбал не масс-спектрометр. Он разбил мои мечты, мои грезы, навеянные рубинами. Убить его я не успел: оглядевшись, нет ли здесь еще чего-нибудь интересного и не найдя ничего больше, Витя испарился – отправился на свою работу на другой конец города.

Каким ветром его занесло к нам?! Зачем он появился сейчас именно здесь, а не там, где он должен быть – у них в отделе есть точно такой же агрегат?!

Я повертел в руках обломки. На одной детали была трещина. Положил обратно на столешницу. Даже дешевого рефрактометра нет! Хотя для определения камней он подходил больше. Как же теперь быть?

Можно было бы обратиться к Марине, вернее, к ее родителям-геологам, но они, как всегда, пропадали в очередной экспедиции, и домой, по всей видимости, в обозримом будущем возвращаться не собирались.

Когда-то я был завсегдатаем в их доме, набитом коллекциями друз и кернов, но после появления Виталика мне там делать было нечего.

Высокий, кудрявый, с небольшой щербинкой межу зубами, обаятельный Виталик, невзирая на родительские запреты, имел самые серьезные намерения.

Надменно-уксусная местная красавица Марина в его присутствии милостиво улыбалась и на всех вечерах танцевала только с ним.

– Славик, ты идешь к «большой Венере»? – в дверях, будто иллюстрируя рождение этой самой Венеры из пены, возникла Марина, но, в отличие от богини плотской любви, одетая. Словно мысли мои подслушала.

Я даже обрадовался ей, позабыв на миг обиду, вспыхнувшую после того, как она предпочла мне остроумного Виталика.

У нас целых две Венеры. Девушки почти одного роста, одна чуть старше и казавшаяся намного взрослее. Мы все называли ее «большая Венера», а вторую – «маленькая Венера».

Собирались мы у кого-нибудь из наших регулярно, но вымученные шутки и пионерские игры не могли заглушить ужасную скуку, почти такую же, как на работе.

С Ритой в этой компании я не появлялся, про нее там никто не знал. Нам и так было хорошо.

Тут за спиной Марины появился еще один мой приятель, серый и рыхлый, как весенний снег. Его борода, которой позавидовал бы Александр III, печально свисала, ясно говоря окружающим, что хозяин не в себе и ему нужно срочно поправить здоровье.

– Славик. Я. Болею. – с расстановкой произнес он кодовую фразу.

Это означало, что я тотчас должен налить ему спирта, которым, как «непьющий», распоряжался в нашей лаборатории. Заодно и себе немного.

Я вздохнул, сознавая, что отболтаться не удастся. Где этот чертов Женька? Да и Шуры что-то не видно. Сговорились они сегодня все, что ли?

Ладно, плесну, не так тоскливо будет идти к «большой Венере».

Глава 2. Танцы-шманцы-обжиманцы

У «большой Венеры» было на удивленье оживленно. Народ успел разбрестись по трехкомнатной квартире, сама же хозяйка доставала из печки, вернее, духовки, песочный пирог – ее коронный, а мой – самый любимый.

Полюбовавшись, как она намазывает крем, украшает именинный пирог ягодками из малинового варенья, и предприняв безуспешную попытку отщипнуть кусочек, я отправился к остальным.

Почему человек у нас – ничто, его мнение не имеет значения, учитываются только интересы коллектива? Даже если весь коллектив не стоит одного ногтя этого самого индивидуума! Мне пирога не дали, даже крошечку, а поставят его на стол – «коллектив» сожрет и спасибо сказать забудет!

Виталик уже сосватал им Чейза. По баснословной цене, в тощих книжонках на газетной бумаге, но в твердом переплете, и демонстрировал неизбалованной публике роскошные издания романов Теофиля Готье.

Маринкин поклонник – почти жених, бросив работу по специальности, с некоторого времени торговал книгами. Рядом стояла его избранница, не сменив обычного скепсиса на лице даже по случаю дня рождения. Своим высокомерием по отношению к окружающим они очень подходили друг другу.

Наконец включили музыку, и начались танцы.

Марина танцевала только с Виталиком, он тоже не отходил от нее ни на шаг. Поговорить сейчас не представлялось никакой возможности, и я переместился в другую комнату, где Анвар, со свойственным ему армейским юмором, развлекал публику. Честно говоря, когда он в первый раз появился в нашей компании, я был уверен, что он долго не продержится – разве может человек в здравом уме и твердой памяти произносить совершеннейшую галиматью, считая ее безумно забавной и смешной, а народ слушать, не пытаясь ничего предпринять, чтобы прекратить это безобразие. Дааа… видать, сильно сказывается нехватка лиц мужского пола в нашей стране, если наши девчонки рады даже такому солдафону!

В комнату впорхнула Юлька и увлекла Анвара выделывать невероятные па, называемые нынче в народе «ламбадой». Оставшиеся лица женского пола тоже встрепенулись, и вот уже паровозик из вихляющихся тел и неловко вскидываемых ног, пытаясь попасть в такт зажигательной музыке, переливается из комнаты в комнату. Присоединился и я, и вскоре в гостиной на ковре образовалась хохочущая куча мала – кто-то упал и увлек за собой всех следом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.