Корректор. Книга четвертая. Река меж зеленых холмов

Мужчина склонил голову и исподлобья посмотрел на нее.

– Ты имеешь какое-то отношение к Карине Мураций?

– Да. Я ее сводная сестра. На самом деле меня не похитили. Вообще-то продажи катонийских женщин в Граш я расследую по своей собственной инициативе. Но сейчас я действую в соответствии с мандатом, подписанным лично госпожой Кимицей ах-Тамиллой.

Яна протянула небольшую глянцевую пластинку, блеснувшую голографической эмблемой.

– Передай госпоже Смотрящей. Мандат дает мне право отдавать приказы Глазам на всей территории Граша. Разумеется, потом приказы должны подтверждаться моим куратором, но лишь потом. А сейчас я приказываю вашему отряду разоружиться и сдаться. Преступления, в которых вы замешаны, караются смертью, но я гарантирую жизнь всем, кто добровольно сложит оружие. Передай мои слова госпоже Цапаре.

– Ты храбрая женшина, – с уважением сказал Хоцобой. – Из тебя вышла бы хорошая тарсачка. Однако, – его взгляд стал жестким, – мы оба с тобой понимаем, что ты в ловушке. И твоя подруга – тоже. Тебе не выбраться из города и не передать никому сообщение. Сама Цапара предлагает другое. Ты и Суэлла Тарахоя сдаетесь без боя. За это вам обещана легкая быстрая смерть. Пуля в затылок, и все. Остальных женщин вернут в кельи и даже не накажут. Попытайтесь сопротивляться – и вас возьмут в плен. Живыми. И вы еще много дней станете проклинать, что не застрелились сами, пока еще имели такую возможность. Ваши способности вас не спасут. И вместе с вами пострадают другие – будут убиты еще десятеро шлюх, выбранных случайно. А если вы сумеете отбиться от нас, через полчаса здесь появятся силы самообороны. И тогда их прикончат всех.

– Все? – саркастически осведомилась Суэлла. – Может, нам действительно застрелиться самим, сан Хоцобой? Чтобы вас от лишних хлопот избавить?

Мужчина ничего не сказал, продолжая сверлить Яну взглядом.

– Ведь ты на самом деле ненавидишь себя за то, что делаешь, – укоризненно сказала Яна. – Господин Хоцобой, я эмпат. Я умею читать человеческие эмоции. Ты ненавидишь себя и даже желаешь себе смерти. Я слышала о тебе от девочек – ты иногда приходишь сюда, платишь деньги и остаешься на всю ночь, не прикасаясь и пальцем к купленной женщине. Комплекс вины, да? Желание помочь хоть чем-то? Зачем ты здесь? Почему играешь на стороне Цапары?

Внутри мужчины словно что-то сломалось, и он сгорбился, уставившись в землю.

– У меня жена и четверо детей, – глухо ответил он. – Их нужно чем-то кормить. А Цапарра угрожала, что убьет их, если я пойду против нее. Какая разница? Если бы не я, то кто-то еще на моем месте.

– Самое распространенное самооправдание, – усмехнулась Яна. – Все равно кто-то найдется, а так я хоть детишек накормлю. Логика палача на жаловании. Тебе ведь самому противно, да? Как ты вообще живешь с таким грузом на совести?

– Что передать Цапарре? – резко спросил тарсак.

– Что силы самообороны не появятся. И что наместник солгал: он ничем не поможет. И что я даю ей шанс сохранить себе жизнь, за который в ее интересах ухватиться. Я уже передала информацию о том, что здесь происходит, и возможности тихо замести следы у нее нет. Даже если вы убьете нас, ей конец. Никакие политические расклады не спасут ее от приговора Старших Матерей кланов. А тебе лично я дам совет. Уходи отсюда, господин Хоцобой. Не только со двора – вообще уходи от храма. Сейчас же. Возьми жену, детей, деньги, какие есть, и уезжай из города навсегда. Смени имя и найди себе другую работу. Я сделаю так, что тебя не станут преследовать. Но если останешься – пеняй на себя.

Хоцобой молча повернулся и взялся за ручку калитки. Потом оглянулся через плечо.

– Ты блефуешь, – сказал он. – Даже если ты сумела укрыть коммуникатор, ты не могла подключиться к городской сотовой сети. Все новые подключения отслеживаются. И междугородные вызовы – тоже. Мы бы знали. А рацию ты протащить не могла.

У Суэллы сердце провалилось в желудок, но Яна даже глазом не повела.

– Передай госпоже Цапаре, – откликнулась она, – что я бы на ее месте не стала на такое рассчитывать. Ложные надежды окажутся для нее фатальными.

– Обязательно передам, – сухо ответил тарсак – и вышел, не потрудившись прикрыть за собой калитку. Суэлла потянулась к ней манипулятором и осторожно прикрыла, задвинув тяжелый засов.

– Высокие договаривающиеся стороны обменялись нотами и разошлись, взаимно недовольные друг другом, – весело заявила Яна. – Ну что, Су, пошли в дом?

– Зачем? – не поняла Суэлла. – Мы что, не станем отстреливаться?

– На открытом пространстве у них преимущество, – терпеливо, как маленькой, пояснила Яна. – А в коридорах преимущество у меня. Я почувствую их эмоции заранее и нокаутирую до того, как они успеют выстрелить. Су, их всего одиннадцать, а коридоры в нашем борделе ты и сама представляешь. Я в школе, между прочим, лучше всех в прятки играла. Пойдем быстрее, а то они сейчас…

Она насторожилась.

– Или нет, не пойдем. Похоже, начинается самое интересное. Су, хочешь проверить, до какой степени отчаяния дошла госпожа Цапара?

– Нет, – отрезала Суэлла. – Что ты предлагаешь?

– Брось оружие, – приказала Яна. – Сейчас же. Прямо на землю. Ну?

В ее глазах прыгали озорные огоньки.

Суэлла с подозрением посмотрела на нее, но все-таки поставила пистолет на предохранитель и положила его к стене, выбрав местечко почище.

– Дальше что?

– А дальше – пошли!

Яна ухватила Суэллу за руку и потянула-потащила за собой – прямо к калитке. Суэлла не успела опомниться, как они обе оказались по ту сторону ворот, на рыночной площади.

– Эй, госпожа Цапара! – крикнула Яна. – Не хочешь пообщаться с нами лично, без посредников? В конце концов, о твоей жизни речь идет.

Суэлла похолодела. Их ведь сейчас расстреляют из автоматов! Она что, с ума сошла? Однако выстрелов пока не последовало.

– О чем нам с тобой говорить? – донесся из-за одного из прилавков женский голос. – Ты вышла умереть?

– Слишком многого хочешь, госпожа Цапара, – нахально заявила Яна. – Тебе господин Хоцобой успел сказать, что я девиант? Я умею пули в воздухе останавливать, даже автоматной очередью меня не достать. Можешь попробовать, если хочешь, на первый раз прощу. Если не хочешь…

Протарахтела короткая очередь. Суэлла дернулась, но Яна лишь громко рассмеялась, протянула руку и взяла из воздуха свинцовый цилиндрик.

– Госпожа Цапара, если ты и в самом деле собираешься меня убить на глазах у всех, целься лучше. Ты трижды промазала, и только две пули шли более-менее в цель. Если ты так нервничаешь, может, все-таки согласишься сдаться? Я повторяю свое предложение: всем, кто добровольно сложит оружие, я гарантирую жизнь. Если господин Хоцобой еще не показал тебе мое удостоверение, посмотри его прямо сейчас. И покажись, прояви любезность. Мы безоружны, как ты видишь, а мои манипуляторы достают только на три с небольшим сажени. Или ты просто боишься посмотреть мне в глаза?

После паузы из-за одного из прилавков появилась женская фигура в песчаного цвета камуфляжном комбинезоне и такого же цвета берете. Длинные иссиня-черные волосы рассыпались у женщины по плечам, и дуло удерживаемой обеими руками «розы» у нее в руках качалось между Яной и Суэллой, словно не могло толком выбрать цель.

– О чем ты хочешь говорить со мной, катонийка? – осведомилась она. – Мы разве не все сказали друг другу?

– Пока что говорила только я. От тебя я не услышала ничего, кроме глупого предложения совершить самоубийство. Госпожа Цапара, разве ты еще не поняла, что проиграла? Тебе не простят того, что ты совершила. Наместника Великий Скотовод еще может помиловать из политических соображений, но тебя Старшие Матери ликвидируют обязательно. В конце концов, им потребуется козел отпущения. Я могу спасти тебе жизнь – но только лишь, если ты сама того захочешь. Прикажи своим людям сложить оружие немедленно, и никто не погибнет.

– Во-первых, я тебе не верю, катонийка, – зло ощерилась Смотрящая. – Ты лжешь. Ты не могла никому сообщить. Во-вторых, я все-таки намерена рискнуть.

«Роза» у нее в руках наконец остановилась на Яне.

– Всем огонь по моей команде! – громко приказала она. – На счет три!..

– Ты убьешь нас на глазах у толпы свидетелей? – осведомилась Яна, и Суэлла только сейчас заметила, что она держит палец на пластинке резонатора.

– Каких еще свидетелей? – Смотрящая даже немного опешила.

– Во-он тех, – Яна мотнула головой.

Издалека, с дороги, донесся смутный шум человеческих голосов. Суэлла прищурилась, вглядываясь – и остолбенела. В сотне саженей от них к храму топал, заполонив дорогу и обочину, шумный табор бериутов. Несколько обтянутых тентом повозок, запряженных осликами, цветастые халаты, шаровары и наголовные повязки, галдящие женщины, усатые мужчины с блескучими ножами за поясами с кистями… Откуда здесь табор? И, самое главное, что вековечным поклонникам Валарама потребовалось в храме Ю-ка-мина?

Цапара тихо выругалась сквозь зубы.

– Отряд, огонь по моей команде, на счет три! – выкрикнула она. – Раз, два…

И ее голова взорвалась кровавым фонтаном. Тело, раскинув руки, нелепо плюхнулось на землю, и окружающая пыль немедленно начала пропитываться темной жидкостью.

– Не стрелять! – громко крикнула Яна в пространство. – Кампаха, отзови снайперов! Ты что мне обещала? Кампаха, ты меня слышишь? Кампаха!

Все, свихнулась, мелькнула мимолетная мысль в голове у Суэллы. Точно свихнулась.

– Не стрелять! – голос Яны загремел с неба, словно глас Назины. – Никому не стрелять! Приказываю всем прекратить огонь и бросить оружие! Хоцобой, прикажи своим людям сдаться – НЕМЕДЛЕННО! Иначе вас перестреляют снайперы спецотряда! Бросить оружие и выпрямиться с поднятыми руками.

И внезапно табор бериутов оказался совсем рядом, пестрота халатов и косынок замельтешила вокруг, и слитный лязг десятков затворов смешался с резкими командами, отдаваемыми на тарси.

– Ты что, с ума сошла, сама Яма? – раздался рядом мучительно знакомый женский голос из прошлого. – На кой хрен ты вылезла под пули? Не могла потерпеть пять минут?

Молодая высокая женщина сбросила с головы платок и со сжатыми кулаками сердито уставилась на Яну. Кровь прилила Суэлле к голове, в ушах застучало. Кампаха? Кампаха!?

– Это ты какого хрена ее убила? – яростно спросила Яна. – Мы же договорились! Ты что, думаешь, я без тебя ее звуком вырубить не могла?

– У снайперов направленные микрофоны, – Кампаха пожала плечами. – Они получили приказ стрелять на поражение, если для тебя возникнет реальная опасность. Они услышали приказ этой мрази, транслировали мне, и я отдала приказ о ликвидации. В конце концов, как ты правильно заметила, всегда нужен козел отпущения, а на мертвую валить куда легче, чем на живую.

– И почему я так ненавижу спецслужбы? – пробормотала Яна.

– Потому что сама в моей шкуре ни разу не побывала! – отрезала Кампаха. – Су, во имя Назины! Я так рада, что ты жива!

Она схватила Суэллу за плечи, заглянула в глаза и крепко обняла.

– Мы думали, что ты мертва, – сказала она тихо. – Мы искали тебя полгода, перетряхнули половину Граша. В конце концов решили, что тебя увезли в Сураграш или убили. Я за тебя в неоплатном долгу перед самой Яной…

Она отстранилась.

– Не плачь, Су, – ободряюще сказала она. – Все кончено. Ты свободна. Забудь о том, что случилось, скоро ты вернешься домой.

– Ну уж нет! – рявкнула Яна. – Я тебе так просто от меня отвязаться не позволю. Кампаха, ну-ка, живо за мной. Эй, вы, расступитесь!

Она ухватила Кампаху за плечо и, как до того Суэллу, поволокла за собой к прилавкам, где бойцы такха сноровисто обыскивали и заковывали в наручники людей Цапары.

– Во-первых, в обход храма ушли два отряда по три человека, – заявила она. – Пошли кого-нибудь взять их в плен.

– Уже, – усмехнулась тарсачка. – Я не глупее тебя. С вершины холма храм как на ладони. Вот, кстати…

Вдалеке захлопали и тут же смолкли выстрелы. Кампаха прижала пальцем наушник рации и прислушалась.

– Поняла, – наконец откликнулась она. – Возвращайтесь. Взяли всех, у них один раненый, – пояснила она. – Сама Яна, ты сказала – во-первых. А во-вторых?..

– Этого – отпустить! – Яна решительно ткнула пальцем в лежащего на животе Хоцобоя. Мужчина вывернул голову и посмотрел на нее налитым кровью глазом, но ничего не сказал. – Просто отпустить, и все.

– Не могу! – отрезала Кампаха. – У меня приказ арестовать всех…

– Плевать! – оборвала ее Яна. – Ты бессмысленно убила человека – теперь будь любезна, подчинись. Ты только что сказала, что в неоплатном долгу – вот и начинай расплачиваться!

– Я не имею права!..

Дальше Суэлла слушать не стала. Она тихо отступила назад, повернулась и вошла в калитку. Ворота храмового двора уже стояли распахнутыми настежь, к ним неторопливо тянулись повозки табора, и несколько спецназовцев занимались тем, что вздергивали на ноги полуобморочных после лежания на жаре жрецов и оттаскивали их к стене, где трое тарсачек, уже сбросивших цветастые халаты и оставшиеся в комбинезонах и бронежилетах, держали их под прицелом. Суэлла нагнулась и подобрала с земли оставленный ей пистолет, потом на негнущихся ногах направилась к боковому приделу храма. Внимания на нее не обращали. Она бросила последний взгляд на ненавистный священный фонтан, прошла через пристрой и пробралась в дом «кающихся жриц». Когда она шла по коридорам дома, то кожей чувствовала, как ей в спину упираются боязливые взгляды из-за чуть-чуть приоткрытых дверей. Наверное, следует им сказать, что все закончилось… да какая разница? Скажут другие. Ей уже все равно.

Она вошла в свою комнату и устало оперлась спиной о косяк. Все кончено. Действительно все кончено, правда, не в том смысле, который подразумевала Кампаха. Унизительное рабство наконец-то подошло к концу, и ей осталось лишь смыть свой вечный позор кровью.

В душной жаре комнаты ее кожа покрылась бисеринками пота. Тяжело ступая, она подошла к кровати, села и щелкнула рычажком предохранителя. Руки дрожали. Только сейчас она поняла, как страшно ей хочется жить. Жить во что бы то ни стало, жить любой ценой. Тело сопротивлялось разуму, приступ панического страха накатил на нее – и отхлынул.

Так надо. Если она не убьет себя сейчас, потом будет во сто крат хуже. Все, что она получит – лишние несколько дней или недель позора, шепотке в спину, презрительные, а хуже того – сочувствующие взгляды. Она все равно не сможет так жить. Спустить курок сейчас или потом, разницы особой нет, только вот оружие потом достать окажется куда сложнее. С Тимашары станется запереть ее в частную больницу «для поправления здоровья», где за каждым ее шагом станут следить бдительные санитары.

Она уперла ствол пистолета в подбородок, глубоко вздохнула и закрыла глаза.

– Подожди, Су.

Суэлла вздрогнула, и ее палец дернулся на спусковом крючке. Тот, однако не поддался, и сердце пропустило удар, чтобы тут же забиться в удвоенном ритме. Яна вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

– Су, – напряженно сказала она, – пожалуйста, не стреляй. Выслушай меня, ладно? Каждый человек имеет право на смерть по своему выбору, и если ты все-таки решилась умереть, я не стану тебя останавливать, как бы больно мне ни было. Но сначала выслушай, прошу тебя.

Суэллу пронзило острое раздражение. Не могла она явиться на пару секунд позже! Теперь придется выслушивать нудные нотации. А что делать? Выстрелить у нее на глазах не выйдет – она успеет сбить пистолет манипулятором. Кстати, почему он не выстрелил? Спуск заклинило? Или она забыла снять с предохранителя?

– Что тебе нужно? – глухо сказала она, осматривая пистолет. Да нет, с предохранителя снят, точно.

– Су, – Яна присела перед ней на корточки, – посмотри на меня. Внимательно посмотри.

– Посмотрела. Ну и?

– Как я уже сказала, меня зовут вовсе не Аяма Гайсё, и я не безымянная проститутка из Катонии, обманутая и похищенная. Я – Яна Мураций, магистр социологии, член правительства Республики Сураграш, девиант первой категории и специальный агент ГВС, действующая под личным управлением госпожи Кимицы ах-Тамиллы. Осознай это, пожалуйста.

– Поздравляю! – саркастически огрызнулась Суэлла. – По сравнению с тобой я просто пустое место. И что?

– Су, я неделю провела в одном публичном доме с тобой и работала с клиентами наравне с остальными. С грязными вонючими волосатыми мужиками, заботящимися только о своем удовольствии. А в целом я уже период изображаю из себя… нет, не так. Я уже период добровольно работаю проституткой. Я не считала специально, но прикинула – за чуть больше чем три недели я переспала с примерно тремя десятками мужчин. Как, на твой взгляд, это подходит под описание распущенности, позора и что там еще можно придумать в адрес падшей женщины?

Суэлла не ответила. На риторические вопросы не отвечают, верно?

– Подходит. Су, ты переживаешь, что опозорена навеки. Я не профессиональный психолог, не антрополог и плохо знаю ваше общество, мне сложно судить о деталях. Я решительно не понимаю, каким образом доминирование женщины, в том числе сексуальное, в тарсачьем социуме может сочетаться с позорностью проституции. Особенно когда у вас в порядке вещей полиандрия и использование мужчин в качестве секс-игрушек. Нет, я могу предположить, что негативность проституции имеет какое-то отношение к унижению перед мужчинами, к подчиненности им, пусть и не по своему желанию, но понять все равно не могу. Я знаю, что такое явление существует, что изнасилование накладывает на женщину позорное клеймо, но знать и понимать – разные вещи. Су, осознай, пожалуйста: что является для тебя позором, а что – нет, можешь решить только ты сама. Чужое мнение здесь по барабану. Я ведь недаром перед тобой боками посверкала, хотя терпеть не могу выпендриваться. Су, я персона чем дальше, тем больше публичная, и обязательно найдутся люди, которые мне мое приключение в укор поставят – а скрывать его я не собираюсь. Так вот, мне с высокой колокольни наплевать, кто именно и как на меня смотрит на улице или напишет в газете. Есть друзья, чье мнение мне небезразлично, а все остальное – неважно. На миллиард с лишним людей на планете все равно не угодишь. Кто-то обязательно тебя невзлюбит, повод всегда найдется. Ох…

Она потерла лоб.

– Что-то я не так и не то говорю. Су, пойми я такая же, как ты. Я, хотя и член правительства и так далее – самая натуральная проститутка, причем, в отличие от тебя, добровольная. Следуя твоей логике, мне нужно сесть и застрелиться рядом с тобой. А я так поступать не собираюсь. И твое стремление к смерти я полагаю глупостью, окончательной и бесповоротной. И если ты застрелишься, я даже жалости к тебе не испытаю, только раздражение и досаду.

– Да что ты понимаешь! – зло сказала Суэлла, начиная закипать. – В вашей бесстыдной Катонии каждая вторая баба – потаскуха, вот тебе и все равно. У нас все совсем не так. Мы хоть какие-то понятия о морали имеем…

– Которые в тех же Княжествах считаются совершенно аморальными! – перебила Яна. – Су, почему тебе важно мнение какой-нибудь тарсачки, которую ты никогда в глаза не видела, а мнение северянина ты игнорируешь?

– Тебе не понять…

– Еще как понять! Общественное мнение для тебя важно, а не абстрактный «позор». Су, ты уже не маленькая девочка и отнюдь не дурочка, раз четыре года в чекашном университете отучиться смогла. Тебе двадцать два года, а ты привыкла, что тобой все командуют, и любую гримасу недовольства воспринимаешь, как конец света. Взрослеть пора, знаешь ли. Своей головой думать учиться. Су, я же эмпат. Я вижу, что тебе совершенно не хочется умирать. Подсознательно ты никакой вины за собой не чувствуешь, но вбила себе в голову, что так надо, и действуешь соответственно.

– Да не могу я вернуться домой, ты что, не понимаешь? – отчаянно крикнула Суэлла. Ей очень хотелось вцепиться Яне в волосы и как следует их повыдергать. – Я что угодно думать могу, но другим все равно! Я – позор своей матери, пусть даже меня насиловали против моей воли! Меня не примет ни одна семья, ни один клан!

На ее глаза навернулись слезы, и она сердито швыркнула, утирая их рукой с зажатым пистолетом.

– Хорошо, – неожиданно согласилась Яна. – Домой ты вернуться не можешь, пусть так. Кампаха скажет тебе совсем другое, но ее ты послушать не захочешь из-за своего дурацкого упрямства, которое почему-то полагаешь гордостью. А что, если я предложу тебе иной выход? И домой тебе возвращаться не придется?

– Что?

– Я совершенно официально предлагаю тебе работу при правительстве Сураграша. Ты должна закончить последний курс на металлургическом факультете и получить диплом инженера. Нам отчаянно нужны квалифицированные металлурги, и мы готовы оплатить твое обучение и выплатить долги, если они остались. С учетом экстраординарных обстоятельств тебя без проблем восстановят на пятый курс. За оставшуюся до начала учебного года в Княжествах половину лета ты как раз успеешь прийти в себя и немного вспомнить забытое. Взамен ты обязуешься отработать у нас по контракту пять лет. С жалованьем пока не ахти, но для уровня начинающего специалиста по грашским меркам ты получать будешь сносно, а там посмотрим, как дела пойдут. Потом, если возникнет желание, сможешь уволиться и обустроить свою жизнь, как захочешь. Как тебе условия?

– Вы примете к себе женщину с этим? – горько усмехнувшись, Суэлла протянула вперед руку, вывернув предплечье так, чтобы продемонстрировать татуировку храма.

– У меня такое же клеймо, – фыркнула Яна, протягивая свою руку в ответ. – Только еще не поджило до конца. Я его даже сводить не стану, пусть на память останется. Су, если проблема только в наколке, то мы ее уберем бесследно. Если хочешь, можешь даже имя сменить. Станешь совершенно другим человеком, и никто не сможет тебя презрением обливать, тайно или публично. Согласна?

Суэлла понурилась. Ее раздирали противоречивые чувства.

– Не знаю… – наконец откликнулась она.

– Хорошо, – Яна поднялась с корточек. – Я подожду в коридоре. Только, будь добра, думай быстрее, у меня из-за тебя сердце не на месте. Если решишь застрелиться, я пришлю кого-нибудь из людей Кампахи, чтобы труп закопали рядом с Тиксё. Если согласишься – скажи мне. Пяти минут на размышления хватит?

Она потянула дверь комнаты на себя, но остановилась и оглянулась через плечо.

– Я могла бы всадить тебе ментоблок и заставить забыть о дурацкой идее с пистолетом. Но я не стану. Твоя жизнь – ты ей и распоряжайся, как знаешь. Только, Су, имей в виду: если ты застрелишься, мне придется решить, что ты все-таки дура. И как дура получила по заслугам. Так удобнее, чтобы не переживать лишний раз.

И дверь скрипнула, закрываясь за ней.

Суэлла медленно подняла пистолет и одним глазом заглянула в черный провал дула. Спусковой крючок слегка подался под пальцем. Так все просто: легкое движение – и ей станет все равно, кто и что о ней думает. Но все-таки – может, в словах Яны есть какая-то доля правды? Закончить обучение и навсегда уехать в Сураграш, где никто не знает ни об ее происхождении, ни об истории…

Несколько минут она сидела неподвижно, уставившись в стенку. Поднявшийся внутри вихрь чувств раскручивался все сильнее. Упрямство вместо гордости? Возможно. Посчитает ее за дуру? На себя бы посмотрела, мудрая учительница! Если важно только свое мнение, то и янино проходит по категории шепота ветра. И совершенно все равно, посчитают ее дурой или нет. И вообще, кто эта Яна такая, чтобы учить жизни? Всего на три года старше, а рассуждает, словно Старшая Мать клана! И вообще, с какой стати она указывает всем, что делать? Приперлась из своей Катонии, развлеклась как следует – и теперь сбежит обратно. Или в Сураграш уберется к своей ненаглядной сестричке. Дура? Да сама она дура!

Она решительно встала с кровати. Застрелится она или нет, но сначала скажет Яне, чтобы та катилась на все восемь сторон света! И что ее мнение Суэллу совершенно не волнует. Ну вот ни капельки не волнует, ни крошечки! Она дернула на себя дверь, и ее тут же едва не задушили в объятьях.

– Су! – всхлипнул ей в ухо голос Кампахи. – Су, дура ты пустоголовая, как же ты меня напугала! Я чуть с ума не сошла от страха! Если бы ты застрелилась, я бы тебе точно голову оторвала!

Кампаха? Плачет??! От изумления Суэлла отпихнула старую подругу и недоверчиво заглянула ей в лицо. Точно. Дорожки от слез на пыльной физиономии и дрожащие губы. Немыслимо. Невозможно. Невероятно. Плачущая Кампаха, с тринадцати лет гордо носящая кличку Хэби – явление, которое обязательно следует занести в каталоги музейных редкостей.

– Я же говорила, что не застрелится, – хладнокровно заявила Яна, прислонившаяся к стенке и со скучающим видом разглядывающая ногти. – Даром, что ли, я два семестра курс полицейской психологии слушала? Главное – правильно пнуть в нужном направлении, а там никаких особых способностей не нужно. Су, так ты принимаешь мое предложение? Если еще не решила, то пойдемте поедим, что ли. Не знаю, как у вас, а у меня брюхо к спине прилипло.