Сияние потухших звезд

Снизу скрипнуло, пассажиров вдавило в сиденья, а потом немного подбросило. Корабль сел.

– Корабль прибыл на планету Гамма Тора! – сказал голос через громкую связь. – Остановка пятнадцать минут!

Сообщение повторилось трижды, но Цин не услышал его и в первый раз. Его трясло, по салону в полумраке приглушенных светильников ползли тени, и холод цеплял за ноги – там, где грели кондиционеры. Нужно выходить. Всем!

Старик рядом потянулся и негромко сказал сидевшей через проход старушке:

– Пойду воздухом подышу.

И встал. Поднялось еще несколько человек тут и там, кто-то шепотом прощался.

Как?!

Цин привстал с трудом, как поломанный. И хотя в салоне было тепло, его бил озноб.

«Воздухом подышу»?!

Почему они остаются сидеть?! Почему не уходят?!

Лишь эти… трое, четверо, там еще двое, нет, один из них тоже оставил сумку. Двое с ребенком шли из носа корабля – и всё!

Всё!

Остальные пережидали короткую остановку на своих местах! Остальные летели дальше! Никто не собирался выходить из звездолета, а многие и вовсе дрыхли себе дальше мерзким, сладким и беспечным сном, усыпленные масками!

Цин поплелся по коридору, а в глазах его все мутилось. Людские лица растекались кофейной пеной, голоса слились в режущий гул, ледяной и прерывистый. Ноги шаркали по полу, и он никак не мог их поднять. Казалось, прошло всего мгновение, доля секунды, ничтожная в минус бесконечной степени доля секунды, а он уже стоял у выхода, и на него дохнуло таким морозным ветром, что затрещали зубы.

Он обернулся и с трудом смог сфокусировать зрение. Мир двоился и таял. Все предметы неслись от него кто куда, как звезды и галактики Вселенной, а точкой Большого Взрыва был сам Цин.

Вон та самая девочка, швырявшая игрушки. Колотит своего брата на сиденье позади, перегнувшись через спинку. Она остановилась и с удивлением взглянула на застывшего у входа Цина. Через пятнадцать минут она умрет. Взрыв сорвет с нее кожу, разорвет на части… Как и того старика, который спускался по трапу «подышать воздухом». Как и его старую жену, кажется, смотревшую что-то в сикоме. Как и брата, и мать той девочки. Как и спекулянта, воткнувшегося в свои графики, как и любителей физики, как и тех, похоже, очень религиозных людей, сгруппировавшихся на передних сиденьях, как и нервную женщину с печальными глазами, спавшую в маске, как и ее толстую соседку и соседа той соседки. Как и всех остальных этих людей, полторы тысячи человек… И вот эту красавицу-стюардессу, которая в недоумении смотрит на Цина, бледного, как глаза второй стюардессы. И вторую тоже… И все они, все превратятся из этих людей с разными судьбами, разными надеждами, разными желаниями и ожиданиями от своего будущего, все они сперва превратятся в бесформенные куски мяса, а потом разлетятся на атомы в темной атмосфере далекой, никому не нужной планеты. И не будет больше ни судеб, ни надежд, ни желаний, ни ожиданий, все закончится, потому что один глупый слабовольный человек захотел получить пятнадцать миллионов единиц, чтобы выплатить долги за грязные носки и туалет.

– Вы что-то забыли? – спросила красивая стюардесса, но голос ее был таким глухим и далеким, что Цин ничего не разобрал.

Его зашатало, мир забултыхался. Цин зашагал заплетающимися ногами вдоль рядов кресел обратно – к тому месту, где он провел последние десять часов.

Несколько недоумевающих голов повернулось к нему, но их лица он больше не в силах был разобрать. Он и сам не понимал, что происходит. Он хотел одного – чтобы мука эта скорее закончилась. Он увидел свою руку, на ногте сидел сиком, а в районе запястья были два входа для подключения аппаратуры. Рука, серая и почти прозрачная, потянулась к ручке у кресла, с трудом выудила оттуда банку и исчезла из мира. Цин двинулся к выходу.

– Вам не нужно это выбрасывать, – сказала ходившая за ним стюардессам. – Мы сделаем это сами.

– Я выкину, – ответил Цин, но не услышал своего голоса. – Я выкину.

Он вышел из звездолета с бомбой в руке и увидел ослепительные огни космопорта.

Глава 2. Гамма Тора

Гамма Тора висела в космосе под неудобным наклоном, полулежа, отчего половина планеты пребывала в зоне постоянного полумрака; большая часть океана была покрыта льдами, не отражавшими свет потому, что световой день длился немногим больше часа. После многих часов сумерек планету накрывала ночь, черная и чаще всего безлунная. Звезд с Гаммы Тора видно было мало.

Сильные холодные ветра несли песок и липкую пыль. Часто шел дождь, часто прекращался и начинал снова.

Цин спустился по трапу и столкнулся с теми, кто спешил занять освободившиеся в звездолете места. И снова дети, и снова у всех какие-то странные, не слишком злые улыбки, как будто в этом мире еще что-то есть, как будто людей этих еще что-то ждет.

Ступив на металлическую поверхность посадочной зоны, Цин поскользнулся, закутался плотно в куртку и добежал до входа в космопорт.

Изнутри обдало теплом и потянуло кисловатым запахом множества живых существ. Свист моторов и ветра сменился гомоном тысячи голосов. Люди толкались и теснились, лепились у стен, у скамеек и турникетов, у касс, шумели, кричали, смеялись, короче говоря, жили, и жизнь эта вступала в ожесточенное противоречие с мыслями Цина о смерти. Смерти для всех и теперь, возможно, для него в том числе.

Видали такого идиота? – думал он. – Что теперь делать? Куда мне идти? Зачем?

Неприятные запахи на мгновение оттолкнули путанный клубок мыслей – многие ели прямо на скамейках и полах в залах ожидания. Тысячи ароматов переплетались зловонным букетом. Пассажиры в большинстве своем одеты были в самую простую одежду, в рабочие комбинезоны, в домашнее старье, залатанное и выцветшее. Элита Гаммы Тора не заглядывала в общественный космопорт.

Цин протолкался сквозь ораву религиозных фанатиков и забрал свой рюкзак. Отойдя в пустой угол, он запихнул в карман рюкзака банку со звенящей внутри бомбой, достал оттуда шапку.

Оглянулся, попытался решить, что делать дальше, а взгляд зацепился за часы наверху. Сколько времени? Звездолет станет подниматься минут через десять, бомба должна сработать несколько позже этого, минут через двадцать, допустим. Или пятнадцать. А когда взрыва не случится, станет ясно, что Цин струсил и скомкал планы. И тогда? Не сложно догадаться.

Что же делать? Цина трясло, поднялась температура. Он втянул голову в плечи и нервно поежился. Перед глазами все мельтешило, и пальцы правой руки терзали ладонь левой.

Он никого не знал на этой планете и вообще никогда здесь не был. Куда пойти и где остановиться? Ведь найдут везде, вряд ли для его нанимателей существуют стены и запертые двери.

А если они подстраховались? Если они сами взорвут эту поганую бомбу через десять-двадцать минут… Теперь семнадцать, в лучше случае. И та участь, которую он, Цин, готовил пассажирам звездолета, ждет его самого. И тысячи человек вокруг – если он не уберется подальше из этого космопорта.

В горле как будто застряла пробка от бутылки. Цин задышал громко и тяжело, протер глаза беспокойной рукой.

Первым делом нужно куда-то сунуть бомбу. Но куда? Не спрячешь же ее в камеру хранения, не выбросишь в мусор… Может, в городе есть река? В каком ее нет?!

Цин поспешил вдоль стены, мимо касс и бесконечной шеренги скамеек, мимо растянувшихся на полу грязных, полуодетых людей, мимо нескольких патрулей охраны – в черном и с кучей имплантов. У одного из охранников Цин заметил электронные глаза и дернулся в сторону – что, если в этих глазах распознаватель взрывчатки?! Впрочем, маловероятно. Будь эту взрывчатку так просто распознать – черта с два пронесешь ее на звездолет.

Он протиснулся сквозь узкий турникет, вышел к входному залу и двинулся к выходу. Но, не дойдя, остановился. Сквозь прозрачные двери он увидел стоящий через дорогу автомобиль, похожий на боевой броневик – черный и с башней наверху. Из такой могла бы вылезти серьезная пушка. Возле машины стоял, скрестив руки на груди, человек в черном блестящем плаще и с лицом почти полностью механическим – боевой киборг. Поодаль болтал с охранником космопорта второй.

Цин зашатался и встал в нерешительности – всего на какое-то мгновение или два, но этого хватило, чтобы карауливший одиноко человек в черном увидел его, опустил напряженные руки и пошел к дверям.

Цин бросился в сторону, наверное, слишком резко и краем глаза увидел, что человек снаружи среагировал, ускорил шаг, побежал. Цин свернул в узкий коридор, переполненный людьми, прущими в одну сторону – на беглеца. Упругий и душный поток людей изо всех сил пытался выдавить Цина обратно, но он ухватился за поручни у стены и буквально пополз вперед, плечами и головой пробивая себе путь. Людей в коридор набилось столько, что по толпе пошли волны возмущения. Цину пришлось пригнуться, чтобы уменьшить площадь собственного тела, а со всех сторон заиграла дикая монотонная музыка – так здесь приветствовали прибывающие и отбывающие корабли. Уже?! Так рано?!

Цин выскочил в коридор и на миг обернулся – длинный железный человек в черном плаще с трудом протискивался сквозь людскую реку, отчаянно орудия локтями и плечами. Цин поспешил по круговому коридору, свернул в сторону раз, второй, третий. Все переходы казались одинаковыми – узкими, тонкими, белыми с приглушенным желтоватым светом и какой-то мелкой зеленью, растущей узенькой полоской вдоль поручней. Сквозь прозрачную стену одного из коридоров была видна широкая панорама укрытого черным небом города, сияющего красочными огнями надвигающейся ночи, города невысокого, всего в пару этажей. Только совсем далеко, в темноте горизонта, угадывались тусклые силуэты высоток, то прямых, то скругленных; а на самой окраине шевелились колоссальные краны, но отсюда они казались трещинами в небесах. Окно закончилось и пошел резкий спуск с эскалатором. Цин перепрыгнул через ступеньки и оступился на последней. Он оказался в неохватном зале, стены которого невидимы были за сиянием парящих всюду инфопанелей. Вверху что-то беспрестанно пикало. Цин прислонился к узкому блоку камер хранения и порывисто обернулся. Сперва он решил было, что преследователь отстал, затерялся в лабиринте коридоров. Но нет, тот, очевидно, просто спутал пути и сейчас выискивал Цина в толпе с галереи второго этажа.

Цин зачем-то пригнулся и перешел в следующий коридор. Этот оказался гораздо длиннее прежних, к тому же уходил в длинный поворот, из-за чего невозможно было разглядеть, что впереди. Стены покрыты были экранами с рекламой, и экраны эти плыли параллельно движению, налезали друг на друга.

На полу валялись скомканные бумажки, куски пластиковых упаковок, бесформенная жижа от раздавленного мороженного. Барахлящая система визионизации то скрывала мусор белоснежным мраморным полом, то, подергавшись и помигав артефактами, исчезала.

И вновь коридор закончился узким длинным залом и, судя по расширению в конце, – там он сообщался с предыдущим, сливаясь с ним в единое целое. На крошечной инфопанели впереди Цин разглядел надпись: «Южные ворота», – а под ней была прозрачная дверь наружу. Цин шагнул было к ней, но остановился, да так резко, что налетел на группу мужчин в темных неряшливых одеждах. Этот выход, как и предыдущий, караулили двое киборгов и бронированная машина. Цин не успел понять заметили ли его снаружи и прижался к стене у двери. С улицы его было не разглядеть, но если бы кто-то глянул в зал со второго этажа, то первым делом обнаружил бы прячущегося беглеца, настолько несуразно тот выглядел.

В ушах стучало. Цин не сомневался, что и остальные выходы блокированы, будь их тут хоть сто штук. Можно попытаться вылезти в окно где-нибудь в туалете, но, во-первых, вместо окон здесь могут стоять настенные экраны, а во-вторых, нет гарантии, что участок улицы под ними не просматривается снаружи. Караулит его явно не шпана подзаборная, в конце концов. Может, просто спрятаться и переждать где-нибудь в кафе? С бомбой в кармане…

Проходивший рядом долговязый мужчина в странной эластичной шляпе, спадающей вместе с волосами до лопаток, отпихнул Цина в сторону, и тот спиной наткнулся на прикрытый щиток. Цин обернулся. Входы в закрытую аварийную сеть аэропорта. Цин немного опустил голову, достал из запястья короткий шнур и соединил его с разъемами щитка. Шнур этот уходил в визионистский блок, вшитый в руку Цина, когда он начал работать по профессии. Внутри хранились десятки рабочих программ на все случаи жизни, среди которых, разумеется, были и предназначенные, так сказать, для живого выступления – контроля визионизации пространства на ходу, на концертах и праздниках.

Использовать шнур было, в принципе, необязательно. Подключиться к сети можно и удаленно, но в таком случае придется искать нужные порты, на что уйдет, возможно, немало времени.

Информация передавалась в имплант на роговице – всплывающие экраны, видимые каждому, в такой толпе лучше не светить.

…Вход в систему. Вход в служебную подсистему. Визионизация. Зал А, зал Б, два закрытых зала, зал 320 и подземный зал, посадочные площадки с первой по двадцатую, кафе (16 заведений), служебные помещения (43 наименования), туалеты…

Доступ к большинству функций, разумеется, был заблокирован или серьезно ограничен, но до некоторых опыт Цина добраться позволял. Цветовые и световые эффекты, звук… Вот оно – система Ob462, «убрать предмет». Одна из базовых функций визионизации, позволяющая убрать из поля зрения любой статичный объект. Естественно, он продолжит существовать в пространстве, но станет невидимым, и потому возникнет опасность столкновения. Чтобы избежать подобного, невидимые объекты, как правило, не убирали полностью, а заменяли другими, более презентабельными. К примеру, обновляли кору и добавляли листвы иссохшим деревьям, сохраняя примерную структуру ветвей, или накладывали сияющую текстуру на пыльный пол. Цин выставил координаты и выключил объект – и тотчас его фигура исчезла для всех зрителей в зале и с любого из этажей. Его по-прежнему могли обнаружить сканеры космопорта и выдать волнения воздуха, но не более того. Даже боевые глазные импланты, в большинстве случаев, терялись в визионизациях – иначе какой толк был бы в декорациях?! Однако, «объект статичный»… Это значило, что если Цин шагнет немного в сторону, то сразу выйдет из невидимой зоны и «материализуется».

Он обернулся в поисках преследователей, но никого по-прежнему не увидел. Впрочем, в такой-то толпе…

Нужно все просчитать. Анимировать «объект статичный» так, чтобы он мог перемещаться в пространстве вместе с Цином. Сколько нужно времени? Секунд пять дойти по прямой до внутренней двери, еще три секунды (лучше пять) на коридор между ней и дверью внешней, и примерно полметра действия визионизатора снаружи (дальше система не работала). После этого – все. Выходит, секунд десять. Пусть – тринадцать. Цин просчитал все дважды, выставил координаты и пошел к двери.

Он старался попадать в ритм анимированного движения статичного объекта, но сразу сбился – один из бойцов снаружи приблизился к входной двери и таращился в зал. Ждать нельзя – невидимость движется сама по заранее проложенным координатам, и Цин не мог остановиться.

Человек в черном увидел, что внутренняя прозрачная дверь открылась сама собой. Насторожился. Цин приближался к внешней двери. Когда она откроется и Цин шагнет через порог – окажется лицом к лицу с врагом. Дыхание сперло, каждый новый вдох давался с трудом.

Ждать нельзя… Вдруг мимо просочилась сердитая старушка, распихала воздух локтями, открыла внешнюю дверь, и, когда застывший на проходе киборг отшатнулся от злых локтей, Цин шмыгнул в щелочку. Он вышел из невидимости точно за спиной караулившего у двери бойца, а второй, к счастью, как раз высматривал что-то на дальней стене космопорта.

Цин оказался на круговой площади, радиально заставленной машинами, в большинстве своем наземными. В центре – дорожная развилка, а по краям мелкие забегаловки и салоны услуг.

Цин двинулся у припаркованных машин пригнувшись и склонив голову – так, он надеялся, его не увидит стоявший у бронемашины. Второй, пропустив боевую старушку, продолжал пялиться в зал космопорта. Цин обошел наблюдателей и нырнул в салон мотопроката. Это был длинный коридор с куполом наверху. Прокатные мотоциклы стояли вдоль стен не слишком аккуратными рядами. Помещение освещали тоненькие полоски бледных ламп и мигающие экраны для найма техники, внутри был полумрак.

Воняло жженой резиной и пластиком, гудела прямая ритмическая музыка, даже не музыка, а один невежливо стучащий в мозг ритм. В глубине зала мужчина в футболке с подкатанными рукавами ходил между мотоциклов, недовольно и резко щупал ручки, тормоза, крутил кнопки на приборной панели, присматривался, согнувшись, к стеклам или крышам (где они были), водил пальцами по сиденьям и колесам, и все не мог определиться, неприязненно кривил физиономию. Еще двое, кажется, девушки (они были далеко в темноте, с короткими прическами и в мужской одежде), выбирали себе двухместный мотоцикл с крышей.

Дышать было тяжело и больно. Цин подошел к панели и глянул на список мотоциклов. Только наземные модели, ни одной воздушной. Вообще, Гамма Тора сильно не благоприятствовала воздушному транспорту своими катастрофически короткими днями и морозной погодой. Да и кому нужен воздушный транспорт в таком низком городе?

Цин выбрал простой старый мотоцикл, вскочил в седло и двинулся к выходу из зала, к концу трубы. Легкое шуршание колес скрадывалось монотонной музыкой.

Мотоцикл выбрался на улицу со стороны ведущего к космопорту проспекта. Отсюда нельзя было разглядеть ни входов в залы, ни наблюдателей. Цин помчался по широкой дороге, освещаемой кое-как тусклыми, еще не ночными фонарями и разноцветьем оконный огней. Над стеклом проецировался защитный экран, который должен был отводить потоки холодного колючего воздуха от человека без шлема. Но получалось плохо. Струи ветра скрючивались изумительными узлами, огибали защиту и больно кололи глаза и щеки. Цин пригнулся, чтоб спрятаться под стекло, но сильно лучше не стало.

Город с мотоцикла не казался таким уж низким, как сверху. На фоне почти черного неба растворялись во тьме крыши и невысоких домов. В глаза била богатая пестрая роспись вокруг окон и вдоль крыш, с характерными для системы Тора этническими мотивами – с кружочками, завитушками и раздвоенными языками. Цвета нарочно выбирались такие ослепительно резкие, чтоб их можно было разобрать в непрестанной темноте. Из окна низенького дома лезла рисованная фигура длинного животного, вообще-то чем-то похожего на жабу, язык которой волнистой линией заплетался через всю стену и уходил за угол. На следующей стене была розовая птица, тонкими извивающимися крыльями охватывавшая здание от края до края.

Мимо домов порхали молчаливые голоэкраны, рекламирующие дешевые лекарства и кредитные организации. Они словно бы поджидали прохожих и выскакивали вдруг из-за угла, липли к лицу. И бесполезно было махать руками, чтобы оттолкнуть их или спугнуть. Реклама не отставала, пока не находила более заинтересованного клиента.

Дождь то накрапывал – тяжелый, почти как град, – то переставал. Но лужи на дорогах и узких тротуарах не просыхали годами. Люди, в одеждах таких же кричащих, как и краски домов, шлепали по ним и не обращали внимания на брызги. Все здесь было кислотно ярким, неестественно выпяченным, болезненным. Прически, то торчащие столбом, то рассыпающиеся колючими веерами, то развевающиеся цветастыми змеями. Куртки – ярко малиновые с толстыми рукавами, изумрудные, косые и наполовину срезанные, апельсиновые с тысячей лиловых точек. Ослепительные вывески, измазанные красками машины, даже цвета фонарей попадались чем дальше, тем все более сумасшедшие и психоделические. Гамма Тора изо всех сил пыталась компенсировать вечную серость своей природы безудержным парадом огней.

Мотоцикл остановился на перекрестке, замигал фиолетовый светофор, и снова пошел дождь; совсем слабый поначалу, он с каждым мгновением становился все сильнее и сильнее. Дождь липкий и холодный.

Цин бессознательно сдавливал ручки мотоцикла так, будто пытался их выломать. Цвета Гаммы Тора плясали в его воспаленном сознании калейдоскопом, рисовали пьяные орнаменты. Что теперь делать? – этот вопрос стучал молотком в голове Цина, и тот, вместо того, чтобы искать ответ, пытался понять – что стучит, что значат эти три слова. Где он вообще? Что это за ночь? Что это за солнечные змеи лезут ему за шиворот вместе с дождем? Что теперь делать?..

Он увидел дорогу под мигающим светофором. Перекресток. Поворот направо, поворот налево, вперед – и назад. Куда ехать? И зачем? Он спрашивал себя, но не понимал вопросов. Дождь лил по лицу. Стоя на перекрестке, он думал о том, что нужно остановиться. Нужно собраться с мыслями. Разобраться в этой ночи. В этих змеях и орнаментах, в звездолетах, в киборгах… Разобраться во всем. Цин машинально открыл навигатор. Нужно где-то укрыться, спрятаться, подумать. В какой-нибудь нищенской ночлежке, никому не нужной, никому не известной. В такой, где не просят документов и не звонят по полициям. Цин выбрал наугад и свернул налево, когда светофор перестал мигать и просто погас.

Мотоцикл покатил по сужающейся улице. Дождь усиливался. Цин смахнул воду с лица и обернулся. Черная машина следовала за ним метрах в тридцати…

Цин вздрогнул, снова оглянулся, а затем переключил камеру приборной панели на задний вид. Такой же броневик, что стоял у аэропорта. Цин свернул на узкую одностороннюю улочку, на другую, третью, проскочил по тусклой дорожке мимо мусорных баков и снова выбрался на более-менее широкую трассу, полную расслабленно катящих машин. Каким-то неведомым образом черный бронеавтомобиль проследовал за ним, пролез своей жирной тушей сквозь улицы-кишки и со скрипом вывалился на дорогу – теперь гораздо ближе, чем прежде. Стоило сейчас Цину затормозить, как в его зад тотчас впечатался бы огромный клыкастый бампер!

Мало того, по соседней полосе впереди катил второй такой же броневик. Еще и потихоньку смещался в сторону Цина.

Дождь озверел, стал лупить остервенело. Дорога превратилась в зеркало, и городские огни текли пестрыми кляксами и сверху, и снизу.

Цин съехал на торговую улицу. На широких тротуарах бегали застигнутые ливнем люди, спешили спрятаться в сувенирных лавках и кафе. Броневик впереди растерялся и уехал в цветастую ночь, зато задний, наоборот, ускорился и висел уже почти на колесе. Цин дал газу и юркнул на тесную пешеходную улочку, где с трудом могли бы разойтись три человека. Мало того, слева дорога резко обрушивалась в ночной полумрак длинной лестницей. Цин сумел отвернуть от пропасти, выехал на соседнюю улицу под залитые фонарным светом арки, пролетел под ними так быстро, что зарябило в глазах, и оказался на широкой площади. Людей под дождем было не так много, но Цин все равно направил мотоцикл ближе к домам. Сзади послышался женский визг. Цин быстро оглянулся – один из бронеавтомобилей топил по площади вокруг фонтана, распихивая людей.

За площадью дорога опять сузилась. Цин въехал в лужу и поднял запястье, чтобы вытереть забрызганное лицо, как вдруг перед мотоциклом появился второй броневик! Цин дал по тормозам. Мотоцикл заболтало. Цин с трудом удержался в седле и объехал машину по краю тротуара на одном переднем колесе. Второй броневик заскользил на мокрой дороге и с утонувшим в шуме ночи звоном задел перегородившую проезд машину бампером.

Дождь стоял уже просто сплошной стеной. Сердце колотило, как проклятое. Цин обернулся – обе машины неслись за ним по такому узкому туннелю, что догони они сейчас – и не разъехаться. Цин запаниковал. Краски города текли под колесами колюче-яркими струями, и весь мир клонило то в одну сторону, то в другую.

Мотоцикл поскользнулся и заплясал в лабиринте крошечных улочек, среди шумных кабаков и кафе, среди лавочек, киосков, съездов и разъездов, среди бегущих от дождя людей, среди сигналящих и пытающихся хоть куда-то влезть курьеров… Четвертый поворот, пятый, шестой, сердце стучит – тук, тук, тук.

Дорога так резко пошла вниз по склону, что мотоцикл понесло потоком воды, и компьютер не сумел его удержать. Мотоцикл свалился на бок, заскользил по мокрой брусчатке, подпрыгнул на тротуаре и со страшным грохотом и звоном влетел в пеструю витрину магазина. Переднее колесо стукнулось об оконную раму, и мотоцикл, выбросив водителя, завертелся волчком и вонзился в стеллажи. Цин проехался по полу еще немного и остановился только тогда, когда с силой стукнулся спиной о пластиковый прилавок, устроив в нем приличную вмятину.

Поднялся визг. Свет в магазине мерцал. Краем глаза Цин увидел фигуры людей у стен. Кто-то приближался. Трещал дождь. Цин приподнялся на одной руке и пополз по коридору вглубь магазина. Привстал на четвереньки, затем приподнялся совсем. Он пошел к подсобным помещениям. Кто-то врезался в него, отшатнулся. Цин почти ничего не видел – одни серые тени и дымчатые фигуры. Он припал к стене, надавил на нее, и она отодвинулась; стена оказалась дверью. Цин вывалился на улицу, под иглы дождя. С усилием волоча ушибленную ногу, он поплелся во тьму, в какой-то совсем уж мерзкий, бесцветный переулок, заваленный горами пахучего мусора. Здесь город менялся, и не в лучшую сторону. Грубо слепленные, исполосованные трещинами стены искривлялись и косили, темноту кое-как отгоняли лишь редкие огоньки из редких окон. Ни одного фонаря. Цин споткнулся о мусорный пакет, вывернув наружу его вязкое содержимое, с трудом удержался на ногах и поплелся дальше, держась за стену. Ничего не было слышно, кроме шума дождя. Вода текла повсюду – по волосам, по лицу, по шее, по стене, за которую он держался, по непромокаемой куртке, по грязному тротуару, и несла по земле что-то липкое, холодное, невидимое в потемках.