«Полонез». Книга фантастики

– Это, что ли, солнечный гриб? – усмехнулся я – мне плевать было на каннибала. Но тут я вспомнил, что Юти любит мужчин с татуировками, и согласился.

Я пришел к Дику домой, где он неофициально держал небольшой салон. Даже не салон, а так – татутамбур, как называли его друзья и редкие отважившиеся на татуировку клиенты. Дик работал дедовскими методами, нанося рисунки иглой и не признавая никаких лазерных машинок. Чернилами он тоже пользовался какими-то доисторическими, выискивая их в таежных магазинчиках, где торговали разной рухлядью, замшелым винтажом и ошметками старого времени, от которых до сих пор притягательно пахло неподдельной жизнью.

Дик налил нам по стакану виски, я осушил свой до дна, а Дик – на две трети. Он вылил остатки виски на носовой платок, которым минуту назад стряхнул со стола обеденные крошки, и стал протирать им мне правую руку в районе предплечья.

– Погоди, ты ничего не перепутал? – не удержавшись, остановил я приятеля. – Ведь у тебя тату на левой руке.

– Вот именно, – с глубокомысленным видом кивнул Дик, отвинчивая крышку на баночке с чернилами. – Керуак, ты будешь моим зеркальным отражением… Или я твоим – там видно будет. Вот черт!

Он обнаружил, что баночка пуста.

– Что за хрень, чернила кончились!? Их же было здесь до фига!.. Ладно, посиди тут, но не вздумай свалить, – Дик подбадривающее похлопал меня по плечу. – Я мигом смотаюсь, здесь рядом…

Его не было больше часа. Мне не оставалось ничего другого, как допить виски. Дик вернулся обескураженный, с непонимающим выражением на лице.

– Странно все это… Стоит два дня не выходить из дома – и город не узнать. Одни магазины закрывают, другие открывают…

– Ты не купил краску? – обрадованным тоном спросил я: пока я ждал Дика, мне перехотелось делать татуировку.

– Почему же не купил? – вновь обрел уверенность Дик. Он полез в карман и вынул флакон – другой формы и с другой этикеткой, нежели тот, в котором кончились чернила.

– Это, правда, несколько не то, что я хотел, но тоже сойдет.

– Слышишь, парень, а ты не угробишь меня этой своей… – почуяв неладное, я стал пятиться к выходу. Но Дик цепко схватил меня за руку и, стремительно макая иглу в чернила, на несколько минут превратился в архаичного художника. Я окаменел: на моих глазах рождалась причудливая накожная живопись.

На самом деле тату получилось банальным, откровенно говоря – убогим.

– Это и есть твой солнечный гриб? – не скрывая своего недовольства, фыркнул я. – По-моему, эта фигня больше похожа на ядерный гриб!

– Много ты понимаешь, – снисходительно хмыкнул Дик. Он откупорил вторую бутылку виски, разлил по стаканам и протянул причитающуюся мне порцию. – Надо обмыть… Погоди, скоро ты убедишься в магической силе этого гриба.

Не помню, как я вернулся домой. Не столько пьяный, сколько оглушенный тяжелыми, будто будущее похмелье, предчувствиями, я повалился спать. Посреди ночи на руке, где была выколота татуировка, неожиданно нарвало, у меня поднялась температура, начался сильный жар – а на утро у меня вырос гриб. При этом не возникло ни малейших сомнений, что дрянь, которая невесть каким образом выросла на моем теле, была грибом. «Ну, Дик, сволочь, какой же отравой ты меня заразил?!» – я пришел в бешенство и одновременно здорово струхнул. Да, я был ошеломлен и подавлен, не готовый к таким сюрпризам судьбы. Правда, после того как я заставил себя рассмотреть гриб, я немного успокоился. Гриб не вызывал опасности, напротив, казался жалким и уязвимым, явно против воли своей выросшим на моем теле; он словно от чего-то защищался: его шапка была растопырена и нелепо изогнута краями вверх, точно перчатка, готовая вот-вот принять удар бейсбольного мяча, от которого, она знала заранее, ей не устоять.

Внутри гриба, на дне его вычурной шляпки, краснела жидкость, похожая на кровь. Содрогнувшись от отвращения, я попытался вылить ее в кухонную мойку – куда там! Содержимое гриба оказалось вовсе не жидкостью, а чем-то вроде пасты или слизи – таким же густым и вязким. Эта штуковина буквально въелась в мой гриб, точно красная пиявка, и ни за что не желала с ним расставаться. Тряхнув еще пару раз рукой, я вдруг макнул палец в неизвестное вещество, обосновавшееся в шляпке гриба, и поднес к носу – на удивление пахло очень хорошо. Аппетитно! Не поверите – пахло смородиновым вареньем. Не удержавшись, я облизнул палец – с этого момента все и началось.

*3*

За завтраком, запивая бутерброд с сыром кофе, я вдруг стал предвосхищать новости. Включив телевизор по обыкновению исключительно для звукового фона (я не любил новости), я неожиданно для самого себя составил в голове список всех новостей, которые мне предстояло посмотреть в течение ближайших 10—12 минут. Саботаж в парламенте, где депутаты сорвали очередное заседание по принятию бюджета, скандал на почве коррупции, аферы с недвижимостью, ДТП в центре города, ограбление ювелирного магазина, забастовка рабочих завода – последнего в городе производственного предприятия, любовные интрижки в богемной среде… Еще диктор не открыл рта, а я уже знал наперед, что он скажет. Но поразительным было даже не это, а то, что я вдруг увидел всю подноготную человека, уже немолодого, читавшего новости. Он был болен (что-то с печенью), но продолжал пить в одиночестве, читал книги забытых авторов, а скромные сбережения держал в жестяной банке из-под чая. Факты меня не трогали, как и прежде. Я вдруг стал остро реагировать на поведение и поступки людей, подобно тому как некоторые реагируют на перемену погоды. Я заранее знал, что диктор собьется, что он будет щипать себя за правую ногу, чтобы не уснуть, потому что всю ночь ему не давала покоя бессонница. Будущие события роились в моей голове, как гнус, обещавший навсегда лишить меня покоя – покоя ума и души. Я стал задыхаться и в поисках глотка свежего воздуха выскочил на улицу.

Я решил выпить кофе в кафе через дорогу, но, подойдя к мостовой, стал как вкопанный. Я принялся ждать… ее. Не было ни единого сомнения, что скоро здесь появится девушка, с которой я не был знаком, но при этом точно знал, как она будет выглядеть, что она не блондинка и не брюнетка; у моей незнакомки будут русые волосы, серо-зеленые глаза и едва заметные ямочки на щеках… Я ждал ее как дурак, застряв посреди улицы, ни смея двинуться с места, опустив растерянный взгляд себе под ноги… Уличный рой не утихал: ровно гудели моторы, изредка воздух пронзали звуки клаксонов, мой слух то и дело улавливал обрывки каких-то фраз, смеха и даже ругательств, произносимых пешеходами. В ответ мой мозг выдавал хаотичный набор предсказаний – они генерировались в моем сознании с производительностью компьютерного процессора, – в голове, возникнув ниоткуда, беспорядочной вереницей проходили образы, поступки и события, еще не наступившие, ждавшие своей очереди, какого-то неизреченного, неведомого им сигнала. Но, будучи не востребованными никем из тех, кому были адресованы, все предвидения быстро стирались в моем мозгу – пропадали в никуда. Но на их место тут же приходили новые. Это был какой-то кошмар! Однако он не угнетал меня, а напротив, наполнял все более крепнущей радостью: я утверждался в уверенности, что она вот-вот появится – и она появилась.

Она была такой, какой нарисовало ее мое видение: юная, с немного вьющимися русыми волосами, с серо-зелеными глазами и ямочками на щеках. Вид у девушки был ужасно потерянный, но глаза горели нехорошим безумным огнем. Она, ускорив шаг, метнулась к дороге – как раз в этот момент на дорогу выскочил автомобиль (кажется, это был внедорожник «Мицубиси»), – я выбросил в сторону левую руку и едва успел схватить сумасшедшую незнакомку. Джип, не притормозив, скрылся из виду, и мы остались вдвоем. Толпа равнодушно обтекала нас, и мы тоже не замечали ее. Безотчетным движением я прижал девушку к себе, у нее было мокрое от слез лицо, сердечко в груди бешено колотилось, а волосы умиротворяюще пахли цветами. Я вдохнул ее запах и, отважившись, посмотрел ей в глаза.

– Вы хотели умереть.

– Отпусти! – вместо благодарности она яростно отпихнула меня. Но, освободившись от моих объятий, уходить не спешила. По-детски шмыгнув носом, она спросила: – Откуда ты знаешь, что я нарочно полезла под тачку? Ты что, ясновидец?

– Нет, таксист.

– Таксист?

– Да.

– И что ты обо мне знаешь, таксист?

– Все.

– Так уж и все. Гонишь ведь, да?

– Ты хотела свести с жизнью счеты…

– Теперь это и ежу ясно.

– Не перебивай. Ты – чужая мечта. Акцептор, который владеет тобой, – один папик, постаревший авантюрист и мизантроп, поднявшийся в большой бизнес из науки. Отсюда его цинизм, расчетливость и гнусные манеры, выдающие в нем холодного экспериментатора… Однажды на какой-то тусовке, куда привел тебя папик, ты познакомилась с парнем и тут же влюбилась в него…

– Ладно, твоя взяла. Вижу, ты подкованный чувак, но давай о чем-нибудь другом.

– …Ты внушила себе, что непременно должна стать его мечтой, и в ту же ночь легла к нему в постель…

– Ты что, кретин?! Я же сказала – смени тему!

– …Каково же было твое разочарование, когда ты поняла, что он не умеет мечтать. Ты ему оказалась ненужной…

– Вот урод! Я же как человека попросила тебя! – девушка накинулась на меня с кулаками и даже умудрилась укусить за правую щеку. Я не сопротивлялся, мне было больно, ей было больней, но я был обязан дорассказать – такое правило ясновидца: начал открывать кому-то его судьбу – говори до конца. В тот момент, когда я впервые в жизни вещал, я, конечно, ни сном ни духом не знал об этом правиле, но меня с головой захватила какая-то сила, которая заставляла мой язык с монотонностью пулемета выплевывать слова – пока они не кончились.

– И что же теперь мне делать? – вдруг совершенно спокойным, отстраненным тоном спросила она. Опустила руки и разжала кулаки. Словно и она выпустила в меня последнюю обойму, не оставив даже одного патрона, чтобы покончить со мной или с собой.

– Я отвезу тебя к Гимарину.

– Хм, ты даже имя его знаешь?

В ответ я лишь пожал плечами.

Преуспевающий делец, владеет фармацевтическим заводом и сетью аптек, одаренный химик-биолог, но при этом законченный человеконенавистник и ловкач. Стандартная биография коммерсанта, променявшего идеалы науки на золотого тельца. Чтобы узнать, кто такой Гимарин, не нужно быть провидцем: в Сети довольно о нем информации…

– Зато я по-прежнему не знаю твоего имени, – смущенным, извиняющимся тоном признался я. – Ясновидцы все-все способны прознать про людей и их мечты, но вот ваши имена для нас недоступны.

Мне хотелось хоть что-то приятное сделать Аленде, поэтому я откровенно ей лгал.

– Так ты и вправду не знаешь моего имени? – на миг засомневавшись в правдивости моих слов, ожила девушка.

– Говорю же – не дано, – я любовался ею, при этом проклиная себя: ведь я положил глаз на чужую мечту. Ну и кретин же был тот парень, ради которого она бросила своего папика. Теперь, из-за этого убогого сопляка, не способного мечтать и радоваться жизни, девчонке придется снова лезть в постель к старику… Я отогнал от себя дурацкие мысли и, постаравшись улыбнуться как можно приветливей, спросил, глядя в глаза чужой мечте: – Так как же тебя зовут, сумасшедшая?

– Сам ты придурок!.. Аленда.

Не удержавшись, я поцеловал ее и, посадив в такси, стоявшее поблизости на стоянке, отвез Аленду, куда обещал. На душе было очень кайфово и одновременно очень паскудно. Ведь только что я втюрился в чужую мечту и при этом совершил двойное предательство – я предавал Аленду, возвращая ее ненавистному ей Гимарину, а вместе с ней предал еще одну славную девушку, мою мечту Юти.

В пути Аленда прижалась к мой руке – как раз к тому месту, где у меня вырос гриб. Она явно лукавила, что-то замышляя, когда начала говорить мне всякий бред:

– А ты ничего… Даже лучше, чем ничего. Надо будет найти минутку и переспать с тобой. Ты ведь таксист – значит лихач. Ты ведь и в постели лихач, чего молчишь? У тебя улыбка кретинская!

Я и вправду всю дорогу улыбался, как какой-то кретин.

Вдруг она вцепилась в меня взглядом – ага, вот оно, догадался я.

– Скажи, как ты это делаешь?

– В смысле? Трахаюсь, что ли?

– Не придуривайся! – глазки у нее были остренькими, как зубки, – не отвяжешься.

Я подумал, что, пожалуй, не прочь с ней переспать, поэтому сделал вид, что сдаюсь.

– Ты хочешь знать, как я предсказываю?

– Да.

Ухмыльнувшись, я свернул к обочине и заглушил мотор. Потом, придав своему лицу крайне важное, суровое выражение, скинул с себя куртку и закатал свитер на правой руке.

– Блин, что это за дрянь?! – увидев гриб, Аленда шарахнулась от меня и ударилась затылком о стекло на дверце.

– Гриб. Он и помогает мне вещать.

– А чего он весь в кровище? – морщась от омерзения и дикого страха, едва выдавила из себя Аленда, когда слова, до этого бывшие легкими и невесомыми, вдруг превратились в густую вязкую пасту. Прямо как та, что краснела в моем грибе.

– Это не кровь, а какие-то непонятные выделения, – я мокнул палец внутрь гриба и неожиданно поднес к носу девушки. – Хочешь попробовать?

– Да ты что, спятил?! – Аленда завизжала как резаная. – Сейчас же высади меня!

– Успокойся. Довезу и высажу, – я попытался угомонить ее, но она забилась еще сильнее. Тогда я решил свести все к шутке и, как ни в чем не бывало, облизнул с пальца красную слизь.

– Сладенькое… Знаешь, какой после него стояк наступает?

– Да пошел ты, урод!

Оставшееся до дома Гимарина время мы ехали молча. Я включил блюз и, поглядывая в зеркало на Аленду, пересевшую на заднее сиденье, знал, что все будет хорошо. Девушка постепенно оттаяла, перестала ежиться и называть меня всякими нехорошими словами; кажется, она даже забыла про мой гриб…

Наконец приехали. Я остановился в нескольких метрах от ворот, за которыми скрывался довольное помпезный, кичливый особняк, потому что дорогу нам преградило другое такси. Я проводил Аленду до ворот, за ними топтались двое охранников и какой-то мужик в смешной красной шапочке в белую горошину.

– Это что еще за мухомор? – хохотнув, спросил я.

– Наш молочник, – безразличным, почти потерянным тоном пояснила девушка. – У них в фирме все так ходят. Это типа униформы. Подчеркивают свою долбанную экологию.

– Молочник-мухомор… А ты что, любишь молоко?

– Офигел?! Это Гимми умирает без молока, а меня выворачивает от него.

– А виски ты хоть пьешь?

– А то! С колой я все пью…

Прощаясь, я поцеловал Аленду на глазах охранников и мухомористого молочника, сел в машину и, дав задний ход, рванул с места.

*4*

Сегодня была пятница. Вечером мы втроем должны были по обыкновению собраться в баре «Полонез». На меня что-то нашло, после того как я расстался с Алендой, сердце мое переполняла радость, я был в ударе, мне хотелось покуражиться и совершить что-нибудь безрассудное… И тогда я решил разыграть друзей.

Я придумал для Михаила и Дика многоходовую комбинацию. Она была построена на вещах, которые я предвидел ясно, как день, но о которых не могли знать мои товарищи. Результатом розыгрыша стало то, что я заставил поверить их в невозможное: Михаила в то, что он уже сегодня утратит редкий дар обращать спички в живые растения, а Дика – что к нему вернется Берти, его любимая бабочка, которую раздавили во время недавнего митинга.

Выслушав мой сбивчивый, горячечный рассказ, приятели оторопели от неожиданности. Но это длилось недолго. Уже через минуту они решили, что я задумал их жестоко развести: Михаила чуть не хватил сердечный удар, а Дик едва сдержался, чтобы не набить мне морду.

Потом, когда до них дошло, что я знаю о них такие вещи, о которых они даже не смеют догадываться, оба снова замерли, оцепенели, а затем, отойдя от шока, потребовали объяснений.

Первое предвидение было связано с Мари, женой Михаила. Сегодня ей вдруг взбрела в голову бредовая мысль: Мари вдруг решила, что пора выкинуть из дома разный хлам, в том числе детскую ванночку, в которой Мишка превращал горелые спички в чудо-деревца. Глядя в стакан с недопитым виски, я видел воочию, как Мари вызвала грузчика, чтоб тот вынес ванночку из квартиры, пикап грузчика был уже в пяти минутах от дома Михаила, поэтому я посоветовал другу позвонить жене и предупредить ее, что он осведомлен о ее мерзком плане.

Второй пророческий финт оказался для меня проще, но для Дика более жестоким. Вчера перед сном меня внезапно осенило (видимо, уже начал действовать гриб), что у Берты могло быть потомство. Дик не ведал о том, что бабочка отложила яйца на его цветастый верблюжий плед. Дик крайне редко им пользовался, плед лежал в шкафу; там, в тепле и во тьме, сформировался кокон, и час назад из него вылупилась бабочка. В отличие от своей неповоротливой матушки, неспособной летать, малышка оказалась очень легкой, подвижной и любознательной. Последняя черта ее и сгубила. Бабочка выпорхнула из шкафа и, облетев несколько раз комнату, с доверчивым видом села на клетку со скворцом. Тому оставалось лишь просунуть сквозь прутья свой черно-желтый клюв…

– Керуак, я требую объяснений: как ты, собака, докопался до этого? – угрожающе сдвинув брови, Дик поднес к моему носу кулак.

– В этот раз тебе не отвертеться, – поддержал друга Михаил. – Так что не юли, выкладывай все как на духу. Мы не отпустим тебя, пока ты не скажешь, на хрена ты за нами следил!

Но я не успел им ничего рассказать – за меня это сделала Аленда.

– Ваш приятель псих. Он жрет гриб, который торчит у него из руки, и пророчествует, – совсем близко раздался вдруг ее голос.

Я мгновенно обернулся – и увидел ее. Аленда сидела за соседним столиком, в полном одиночестве, и с меланхоличным видом потягивала через соломинку какую-то бурую жидкость. Я был потрясен и счастлив одновременно. Бросив приятелям что-то вроде «я сейчас…», пересел за столик Аленды.

– Куда?! Назад! – запоздало крикнул мне вдогонку Дик, но я не удостоил его даже взглядом.

– Привет, – я улыбнулся Аленде.

– Хочешь? – она придвинула ко мне стакан. Я машинально потянул из соломинки – и тут же выплюнул все на стол: ненавижу виски с колой!

– Как ты меня нашла?

– Как?.. Я тоже провидица. Не все же тебе одному людям лапшу на уши вешать.

– Нет, правда?

– Да все очень просто, чувак. Я спросила у таксиста, который возит нашего молочника, где собирается его братия. Он вначале ломался, как девка, но когда я сунула ему забугорскую бумажку, тут же раскололся, сказал, что вы заседаете в «Полонезе».

Замолчав, Аленда опустила голову и снизу вверх заглянула мне в глаза – так осторожно, будто готовилась поймать то, что из них сейчас выпадет.

– Ты чем-то расстроен? Ты не рад меня видеть?

– Рад. Но я обречен.

– На что?

– На ночь с тобой.

От этих слов Аленда демонстративно фыркнула, обрызгав меня слюной.

– Гимарин, если узнает, что я переспала с тобой, убьет нас обоих.

Я улыбнулся: мне понравилось, каким образом она дала согласие на секс со мной. Вслух же я сказал другое:

– Тебя не убьет точно.

– Почему ты так в этом уверен?

– Ты забыла, я могу заглядывать в будущее.

Я позвонил напарнику – его смена вечно выпадала на пятницу, когда большинство собирались в баре, – и он отвез нас к дому Гимарина.

Хозяина дома не было. Но Аленда все равно не захотела включать свет в прихожей, ловко подставила мне подножку, повалила на пол и повалилась на меня сверху. Ее губы тщательно обыскивали каждый сантиметр моего тела, словно первобытный охотник в поисках съедобного корешка, – в то время, когда мой корешок давно прорастал в ее дерзкой утробе…

Потом мы перебрались в ее постель, и теперь я искал на ее теле места, которых не успели коснуться мои губы.

Потом нам захотелось есть, и я, посадив ее себе на закорки, понесся, как конь, на кухню.

– А там что? – пробегая возле мрачной, как мне показалось, наглухо закрытой двери, мимоходом поинтересовался я.

– Фиг его знает, – отмахнулась Аленда, продолжая погонять меня, как заправская наездница. – Гимарин меня туда не пускает. Наверно, он ставит там свои эксперименты.

– Эксперименты? А ты ничего о них не рассказывала…

Через минуту нам было уже не до них, до чужих экспериментов, – мы сами были горазды экспериментировать, да еще как!

Была какая-то еда, небрежный пир, хватали пальцами и губами, брызгались кетчупом и взбитыми сливками, бросались маслинами и корнишонами, по очереди вымазали друг дружку красной патокой из моего гриба – и, вновь умирая от беспричинного голода, сливались в жадном соитии…

Мы уснули, то ли безнадежно переплетясь телами, то ли в забытьи отвергнув друг друга. Посреди ночи вернулся Гимарин с каким-то типом и, ни слова не говоря, выстрелом в голову убил Аленду. «Провидец хренов», – все, что я успел подумать о себе в тот момент.

Кровь Аленды обрызгала меня и залила гриб. Я почувствовал, что стремительно теряю зрение – и в следующий миг отключился…

*5*

Очнулся я, сидя на стуле, со связанными сзади скотчем руками. С трудом приподняв веки, я попытался осмотреться. Справа от меня, напротив входа в комнату, стоял длинный, вдоль всей стены, стол, заставленный многочисленными и разнокалиберными колбами, пробирками, баночками и штативами. Вероятно, я попал в химическую лабораторию, догадался я. И тут я увидел их.

– Ну, что вы чувствуете? – спросил, приблизив свое лицо к моему, Гимарин.

– Гимми, он тебя не слышит, парень еще в отключке, – донесся до меня другой голос. Он принадлежал тому типу, что приехал с Гимариным ночью. Я невольно обратил на него внимание: незнакомец был чрезвычайно толст, подобно тем жирным американцам, которых показывают по телеку. Приставив к торчащему животу тарелку, этот тип жадно обгладывал свиные ребрышки, обмакивая их в какой-то приятно пахнущий соус. Одутловатое лицо толстяка лоснилось, остатки волос на большом голом черепе были заплетены в тоненькую свинячью косичку, лениво телепавшуюся в такт его движениям.

Гимарин, напротив, был тощ, худ и зол. Его острая, клином, бородка, казалось, искрилась и потрескивала от избытка нервных зарядов, спрятанных в ней; глаза лихорадочно блестели, обращая свой взгляд попеременно то на меня, то внутрь себя – в этот краткий миг они затуманивались, стекленели, будто сознание решило покинуть его…

Но вот глаза Гимарина вновь болезненно вспыхнули, впившись в меня, и он повторил:

– Так что же вы чувствуете?

– Я…

– Вы будто ослепли, так?

– Да, но… я вас вижу. Хорошо вижу!

– Ни черта ты больше не видишь, – оторвавшись от еды, рявкнул толстяк. – То, что ты мог раньше, все эти твои способности… теперь коту под хвост!

– Все, как я предполагал: кровь нейтрализует цианол – яд, которым был богат твой гриб.

– Это что же, все это время я добровольно травился?!

– Ты про красные секреции, которые выделяет гриб?.. Нет, это совсем другое, они абсолютно безобидны. А вот яд в тканях гриба…

Возбужденный каким-то открытием или, точнее, фактом его доказательства, Гимарин стал нервно ходить по комнате. Его место возле меня тотчас занял толстяк; он пожирал меня таким взглядом, словно ему было недостаточно его свиных ребрышек.

– Усек, парень? Не верь Гимми, он тебя успокаивает. Ты жрал этот яд, и он вызывал у тебя галлюцинации.

– Это были не галлюцинации, я в самом деле мог предсказывать!

– Заткнись, придурок!

– Что вы со мной сделаете?

– Как что? Убьем, а потом сожрем на ужин.

– Видите ли, возможно, это прозвучит для вас новостью… – с нарочитой медлительностью, как будто раздумывая, говорить ли мне правду, начал Гимарин, снова подойдя ко мне. Запнувшись на миг, он продолжил, но теперь таким тоном, словно говорил сам с собой. – Гриб помогает обрести бессмертие, я в этом ни в коей мере не сомневаюсь. В грибных тканях скрыт фантастический иммуностимулятор! Однако к нему не так просто подобраться, гриб и впрямь очень ядовит… пока жив его суррогатный носитель. Нам пришлось провести ряд экспериментов…

– Чтоб ты знал, мы сожрали трех болванов, таких как ты, чтобы выяснить истину! – по второму разу обсасывая свиные косточки, встрял толстяк.

– …И только один показал, что цианол утрачивает свою силу, стоит лишь устранить суррогатного донора. В этом случае, в случае насильственного смертельного исхода, энергия яда сублимируется в энергию роста гриба: клетки его грибницы начинают активно размножаться, и она пускает свои грибные метастазы столь глубоко…

– Что легче сожрать тебя, чувырлу, чем выковырять из тебя гриб, ха-ха-ха! – вновь вмешался толстопузый, помахивая, как хвостом, своей мерзкой косичкой.

– Нет-нет, вы это не сделаете! – воспротивился я своей незавидной участи и что есть мочи заерзал на стуле. – Вы же цивилизованные люди, а не какие-то людоеды. И потом, есть меня из-за гриба – это же так… примитивно… Вы, наверно, его с чем-то спутали, да вы его просто недооценили! Это – гриб-оракул! Он помогает предсказывать будущее…