История одной беременности

В какой момент ты окончательно перегораешь, изматываешься?

Мой первый выкидыш меня нисколько не смутил. Я спокойно отлежала в больнице неделю, даже порадовалась, что можно безнаказанно не работать. Эмоций не было: ни страха, ни боли.

Я не рыдала, как другие девочки, в подушку, не скандалила с врачами. Ела вязкую кашу, по утрам делала уколы магнезии (бесполезные, потому что плод было уже не спасти). Меня всё устраивало.

Я не понимала толком, что произошло. Не думала, что это – начало конца.

В женской консультации мне сказали не отчаиваться и продолжать попытки забеременеть.

– А ты думаешь, у всех получается с первого раза? – таранила меня глазами мой гинеколог, тетка в возрасте, носящая вязаную кофту поверх халата. – Ах, если бы. Родишь ещё, какие твои годы?

Я советам её вняла и не стала даже обследоваться.

После – полгода бессмысленных попыток, отслеживание овуляции, лежание после интима столбиком.

Не получалось. Никак. Не было даже задержек.

Тогда мы пошли по врачам. Кто бы знал, сколько раз за следующий год я сдала анализы на ЗППП! Каждый новый доктор давал один и тот же список обследований, менялся только порядок. Никого не волновало, что всё это давно сдано, что проблема явно не в хламидиозе, которого у меня нет и никогда не было.

Всякий раз они разводили руками, назначали витамины и советовали попробовать ещё раз.

Я психовала, меняла врачей, ставила низкие оценки клиникам.

– А давайте встанем на квоту? Не получается по-простому, сделаем ЭКО, – предложила другая мой гинеколог в женской консультации (от первой я ушла), осмотрев приличную кипу документов. – Мужа проверьте. Вдруг у него что-нибудь найдется.

Она была молодая и ещё не растеряла энтузиазма.

Она первая, кто посоветовал осмотреть ещё и мужа, а не обвинял во всем меня…

У Кирилла действительно оказались так себе показатели. Не плачевные, но для ЭКО по мужскому фактору этого хватало.

Только вот обнаружилось, что встать на квоту – это занятие практически безнадежное. Потому что сначала ты сдаешь одни и те же анализы по десять раз, чтобы собрать полный комплект, потом тебе дают направление, идешь в больницу, гордо приносишь в регистратуру…

– Мы перезвоним, как подойдет ваша очередь, – механическим тоном сообщают там.

И ты ждешь.

Ждешь.

Ждешь.

Они не врут. Звонят через полгода или год, но чтобы сказать, что у направления вышел срок действия. Переделывайте.

И так по кругу.

Наверное, особо дотошные способны настоять на своем и получить эту чертову квоту. Я по ней не попала ни разу. Всегда что-то мешало. То у них плановые ремонтные работы, то внеплановые, то анализов не хватает, то врач на больничном, то в отпуске, то опять кончился срок действия направления, то изменился порядок его получения.

– Пошли платно, – рявкнул однажды муж. – Устал пресмыкаться перед этими врачами.

Это оказалось значительно быстрее. За ваши деньги вас будут холить и лелеять. Вам быстро назначат дату пункции, выдадут халатик с тапочками, разрешать писать сообщения с вопросами.

Только вот два подряд ЭКО кончились провалами.

Тогда-то меня решили обследовать глубже, отправили на операцию (тоже за наши деньги, разумеется, потому что по квоте её делали только в областном центре, и очередь стояла по несколько лет). Нашли проблему с эндометрием, пролечили физиотерапией и антибиотиками.

Третья, как и четвертая попытка опять не увенчались успехом.

Поэтому спокойный вопрос Макара Эдуардовича вызывает у меня иррациональный страх.

Когда я поняла?..

Я… до сих пор не поняла… я верю в лучшее… планирую, не опускаю руки.

– В каком смысле, перестала бороться? – чувствую, как начинаю задыхаться.

– Ты когда о ребенке говоришь, то у тебя взгляд затравленной овцы. Никакой надежды, сплошная повинность. Ради чего? Ради мужа или родителей? Кто тебя заставляет рожать? Тебе организм кричит, что вам нельзя общих детей иметь. Эмбрионы не приживаются, но ты упорно продолжаешь травить его таблетками. Зачем? Чтобы мужик не ушел к другой, более плодовитой?

– То есть вы хотите сказать, что если у кого-то не получается забеременеть, значит, ему не суждено иметь детей от мужа? – у меня от злости щеки гореть начинают. – Расскажите это тем, у кого по десятку протоколов, а на одиннадцатый чудо случается! Скажите, что они зря пытались!

Мне становится обидно за всех тех людей. Я столько времени провела на форумах, я беспокоилась за девочек как за себя, читала про их ощущения, про тесты, подсчитывала вместе с ними дни до сдачи анализа на уровень ХГЧ. Все эти аббревиатуры: ДПП[1], БхБ[2], МФ и ЖФ[3] – для меня имеют огромное значение.

А он взял и всё обрубил, знаток чертов. Руками поводил над животом, прям мастер медицины, кандидат наук.

– У них другая ситуация и проблемы есть реальные, – перебивает меня Корнев, – а ты полностью здорова, просто дурью занимаешься. Иди домой. Мне нечем тебе помочь.

Я нервно влезаю в кроссовки, не расправив задники, едва сдерживаясь, чтобы не накричать.

Как он может судить обо мне, о муже, о чьих-то попытках?!

– Подружек ко мне тоже не нужно подсылать, – ехидничает напоследок, когда я хватаю с вешалки куртку и путаюсь в её рукавах.

– Она что, рассказала?!

– Не говорила она ничего, и так всё очевидно. Иди. Желудком своим лучше займись, а то язву заработаешь.

– Обойдусь без ваших советов.

Мы не прощаемся. Дверь захлопывается за моей спиной, я вылетаю на улицу. Такси как специально блуждает где-то во дворах, а я стою в десятке метров от ненавистного дома и прошу себя остыть. Не заслужил этот Корнев моих эмоций. Не дождется. Права была Света: козел он безрогий.

Да где этот водитель?!

Живот сводит судорогами. Ещё и не поужинала толком. Сначала переживала за Светку, потом готовилась к поездке. Лучше бы мяса с макаронами навернула, чем сюда моталась.

Бороться я перестала…

Что он вообще обо мне знает?!

Он хотя бы догадывается, как страшно каждый раз после ЭКО делать тесты? Ждать второй полоски, а потом выбрасывать тест в мусорное ведро, потому что опять не получилось. Разве ему известно, как бывает больно от собственного бессилия? Как хочется выть от отчаяния?

Когда ты запираешься в квартире, только бы не видеть никого и никогда. Когда твои подруги предлагают тебе встретиться и жутко обижаются на отказы, а ты попросту не готова вылезти из своей скорлупы.

Разве может он понять, что я чувствовала все эти годы?

Ему легко говорить, он…

Бок простреливает болью. Столь сильной, что меня ведет в сторону. Я еле дохожу до машины, которая как назло паркуется у самого въезда в дом Корнева. Водитель опускает стекло, смотрит на меня буквально секунду:

– Я никуда тебя не повезу, укуренная ты какая-то, еле плетешься, – сплевывает он и дает по газам.

Уезжает, а я понимаю, что начинаю оседать на землю. Под правым ребром пронзительно жжет. Даже дышать сложно. Ещё немного, и сознание потеряю. Не было такого никогда, но теперь точно кинжал воткнули в бок и проворачивают.

Мамочки…

«Язву заработаешь», – вспоминается жесткий тон.

Не мог же он меня проклясть… невозможно же…

Я рушусь, когда меня подхватывают сильные руки, встряхивают как тряпичную куклу.

– Сейчас полегчает, потерпи немного, – злым шепотом над ухом.

Я смутно помню, как вновь оказываюсь в доме, как меня укладывают на кушетку и оголяют живот. Самую малость, лишь правый бок. В себя прихожу, когда на ребро ложится горячая ладонь, а вторая начинает надавливать под ним.

Только не он.

Не нужна мне его помощь.

– Отстаньте от меня!

Пытаюсь вскочить, но болью простреливает в спину.

– Утихни, потом истерику закатишь.

Корнев прижимает меня к кушетке, продолжает давить на ему одному известные точки. Долго. Так долго, что я теряю счет времени.

Удивительно, но становится легче.

– Вы что со мной сделали? – спрашиваю чуть позже, слабым голосом. – Сказали, что желудком надо заняться, и меня тут же скрутило.

Ничего не болит, но и сил двигаться нет. Иссякла. Попросту выпотрошили. Кажется, в уголках глаз скапливаются слезы. Но мне даже руку тяжело поднять, чтобы их стереть.

– Ты думаешь, я колдун какой-то и язву на тебя наслал? – он откровенно смеется. – У тебя на нервной почве проблемы с желудком обостряются. Чувство голода часто испытываешь, а съесть толком ничего не можешь? Да? После еды подташнивает? Ну, вот. Оно самое. Тут перенервничала, не поужинала нормально, днем перебилась каким-нибудь бутербродом. Таблетками себя на постоянной основе травишь. Ещё немного, и рвануло бы, откачивай тебя потом в больнице.

– Так вы остеопат или кто?

Мне уже не хочется скандалить. Просыпается интерес. К его профессии. К нему самому.

– Ну, диплом по остеопатии у меня тоже есть, как и обыкновенный, медицинский. Муж забрать сможет? Тебе нежелательно сейчас шляться по улицам, вдруг опять тряхнет.

Я звоню Кириллу, рассказываю о том, как едва не потеряла сознание перед домом местного Айболита.

– Слушай, а вызови машину? – лениво предлагает он. – Я замотался за день.

Наверное, в любой другой ситуации я бы покорно согласилась, но тут внутри меня поднимается буря. В смысле, замотался?! Я ведь звоню не потому, что мне охота выпендриваться. Я его о помощи прошу. Он последние дни приезжает незнамо когда, он потерял всякий интерес к нашим забегам по клиникам, зато прекрасно катается по ресторанам с заказчиками.

А теперь даже сесть в машину не может и проехать десяток километров?!

– Кирилл, давай мы не будем соревноваться, кто сильнее «замотался». Забери меня, пожалуйста, – надавливаю на последнее слово.

– Ладно, жди, – соглашается тот без особого энтузиазма.

Думаю, он ещё собираться полчаса будет, одеваться с перерывом на просмотр спортивного канала.

Поэтому я никуда не тороплюсь. Макар Эдуардович не гонит, правда, чай-кофе тоже не предлагает. Оставляет полежать, в себя прийти, а сам уходит куда-то. Интересный такой. Чужого человека в дом пустил и не беспокоится, что я начну по шкафам шуровать.

Впрочем, сил вставать у меня нет. Как и дышать. Как и двигаться.

– Сколько я вам должна? – спрашиваю перед уходом, получив обнадеживающее смс от мужа: «ехать две минуты».

– Иди уже, должница. Болеть желудок будет – звони, посмотрим. С беременностью не помогу. Не в моей компетенции.

– Я поняла.

У ворот сигналит иномарка, я вздыхаю и покидаю дом Корнева с совсем иным чувством, нежели час назад. Облегчения и даже благодарности. Не бросил ведь, отнес к себе, помог, хоть я ему и нахамила.

Трогаю область под ребром. Не болит. Хм. Мне рассказывали, что остеопаты творят чудеса руками, но, повторюсь, мой опыт был иным.

Но перестало же ныть, стоило ему прикоснуться. Раз, и отпустило.

Такое возможно?

Надо бы про эту область медицины почитать подробнее…

– Что врач сказал? – участливо спрашивает муж, выруливая на шоссе.

– Беременность не в его компетенции, – повторяю слова Корнева. – Он остеопатом оказался.

– А, ну шарлатан очередной. Я так и говорил, а ты не слушала. Сколько заплатила?

– Нисколько. Он меня осмотрел, даже помог с животом. А денег не взял.

Муж хмыкает.

– Может, тоже к нему на прием сходить? Люблю бесплатную медицину.

Я улыбаюсь, но, если честно, вымученно. Смеяться не тянет, да и обида на Кирилла только ширится, разрастается от каждого его поступка. Словно всё то, что я отказывалась видеть предыдущие годы, внезапно полезло наружу.

Не понимаю, что испытываю после вечера наедине с Макаром Эдуардовичем. Зато вспоминаю прикосновение его ладоней к животу и… непонятное чувство накатывает, заливая щеки краснотой.

Как будто я собираюсь предать Кирилла тем, что мне было приятно ощущать на себе чужие руки.

[1] ДПП – день после переноса эмбриона

[2] БхБ – биохимическая беременность

[3] МФ и ЖФ – мужской фактор и женский фактор

Глава 4

Я не люблю походы к родственникам мужа, считаю это тяготой, которую нужно отработать раз в три месяца и быть свободной. В принципе, ничего страшного. Улыбайся, хвали угощения, наготовленные моей свекровью. И тебя никто не тронет.

Посиделки проходят по одинаковой схеме, выученной до мелочей.

Сначала мы усаживаемся за огромный, купленный ещё в советские времена, стол. Тетя, дядя, две сестры с семьями, мы с Кириллом. Отец с матерью во главе. Они свои места никому не уступят, даже когда внуки требовательно просят «побыть главными».

– Вот нарожаете себе детей, тогда и будете главными, – вроде бы шутливо отвечает моя свекровь, но в стул цепляется намертво.

Мало ли кто-то решит покуситься на её трон.

Всё уставлено майонезными салатами, жареной курицей и картошкой. Инна Борисовна, моя свекровь, готовит на целое войско и жутко обижается, если кто-то отказывается от добавки.

Отец врубает телевизор – какие-нибудь новости или песни-пляски, – и все поначалу молча жуют. Но когда в кровь попадает алкоголь, родня Кирилла переходит на жаркие дебаты. Обо всем. Политика, экология, цены на бензин и гречку. Они ощущают себя специалистами в любой области.

– Что сложного-то, раздать населению денег? Каждому – по сто тысяч. Ежемесячно! Тогда и заживем нормально! Жалко им, блин, – стабильно возмущается дядя Женя, брат отца Кирилла.

Первое время я пыталась объяснить, в чем нюансы раздачи денег всем желающим, но поняла – бесполезно.

Меня даже не слышали.

Когда кончается первая бутылка коньяка, начинаются задушевные песни и те самые вопросы, которых я боюсь больше всего.

– Детишками-то когда нас порадуете? – хмельно улыбается тетя Маша, жена дяди Жени. – Годы ваши уже солидные, оглянуться не успеете, как полтинник стукнет.

– Не трогай их, Машка, – щиплет её супруг за пухлый бок, – они эти, таксфри.

– Таксфри – это возврат налога за покупки, – закатывает глаза младшая сестра Кирилла, Анжелика.

– А как надо? – пучит глаза дядя Женя, залпом осушая рюмку.

– Чайлфри, – подсказывает старшая сестра Кирилла, Полина.

– Мы не чайлдфри, – отмахивается мой муж. – Всему своё время, не трогайте нас.

Обычно от него быстро отстают, переключаясь на других детей. Всем прилетает от любящих родственников. Не столь важно, чем ты занимаешься, пополняешь ли демографию, работаешь ли на заводе или открыл своё дело – тебя найдут, за что осудить.

Поэтому эта встреча тоже должна была пройти тихо-мирно. Всё шло как обычно.

За исключением одного «но».

Сегодня я не налегаю на майонезные салаты, которыми уставлен стол. После того случая пытаюсь перейти на полезную пищу, варю себе каши, ем мелкими порциями, но чаще. Поэтому принесла с собой контейнер с вареной курицей и овсянкой, аккуратно открыла.

– Тебе разонравилась моя стряпня? – свекровь надувает губы.

– Мама, я же говорил, – обрывает ее мой муж. – Рита начала правильно питаться.

Правда, это звучит так, словно я на диету решила усесться, чтобы сбросить лишние килограммы.

– Куда тебе худеть? – удивляется младшая сестра Кирилла, пышечка-Анжелика. – Кожа да кости.

– Я не собираюсь худеть. Желудок болит.

– А знаешь, почему он болит? – влезает свекровь. – Потому что перебиваешься всякой гадостью покупной. Вон, возьми картошечки жареной, грибочков маринованных. Всё домашнее, свежее!

Ага, моему вечному гастриту только грибочков не хватало, в которых на три четверти уксуса всего одна – воды. Я к ним даже в обычное время не прикасаюсь. Можно слизистые сжечь напрочь.

– Есть у меня рецепт от больного живота, – ухмыляется дядя Женя, брат моего свекра. – Берешь коньяк, добавляешь туда ложку чеснока и две ложки меда. Выпиваешь натощак…

– Ага, спасибо, – делаю вид, будто очень заинтересовалась рецептом, после которого можно оказаться в больнице.

Любые рецепты дяди Жени начинаются с «берешь коньяк» и заканчиваются словом «натощак». Мне кажется, он таким образом от жены, тети Маши, отмазывается. Мол, чего ты злишься, что с утра пью? Это же для здоровья!

Как-то незаметно разгорается спор, только отец Кирилла помалкивает, уставившись пустым взглядом в телевизор. Люблю его немногословность.

– Таблетки пить прекращай, не будет живот болеть, а меня могла бы и уважить, – обидчиво заявляет свекровь. – Раз в год видимся, так нет, со своей плошкой пришла. Курицы наварила, смотрите-ка. Я ж курицу варить не умею, зачем меня просить.

Инна Борисовна перебрала, видимо, алкоголь попался некачественный. Её начинает успокаивать тетя Маша, дядя Женя продолжает накидывать чудодейственные рецепты.

Я пытаюсь не спорить, но тут разговор набирает совсем сумасшедшие обороты.

– А вообще знаешь, почему у тебя желудок болит? – перекрикивая всех, спрашивает свекровь. – Потому что ты к нам по-свински относишься! А мы семья твоя вообще-то.

– С чего вы взяли, что я плохо к вам отношусь? Это не так. – Я качаю головой, но мать Кирилла уже не остановить.

– Да видим же, что не нравимся тебе. Вечно в угол залезешь, в телефоне что-то печатаешь. Что, других родственников хотела? Аристократов? Только сама-то со свиным рылом да в калашный ряд лезешь. Пять лет сына моего мучаешь, а забеременеть не можешь. Тьфу!

– Мама! – шикает Кирилл.

– Чего мама? – вдруг оживает его отец. – Правильно всё Инка говорит. Нечего тут фифу строить, когда простейшего дела сделать не можешь. Вон, Полинка двоих уже настрогала, Анжелика не отстает. Только Кирюха рот разинул да ждет чего-то.

– Ну, подождите ругаться, – цокает Анжелика, и только я хочу её поблагодарить, как насмешливо объясняет. – Кирюха знал, кого в жены берет, он же рассказывал, что ещё до свадьбы осечка с презервативом вышла, а беременности не случилось. Чего вы на Ритку взъелись? Не только она виновата.

Не только она?!

Я перевожу изумленный взгляд с сестры Кирилла на него самого, но тот лишь закатывает глаза. Он, конечно, пытается остановить жаркий спор, но особо не лезет. Так, ради галочки.

– Скажи им… – шепчу я, готовая от стыда провалиться сквозь землю.

Скажи им, что проблема у нас обоих, что мы лечимся, витамины пьем, что мужской фактор тоже присутствует.

Но мой муж принципиально молчит.

И я ощущаю, что, несмотря на правильное питание, бок начинает разрывать от боли.

Разумеется, они быстро переключатся с меня на рождаемость в целом, на актрис, которые беременеют в шестьдесят лет. Но остаток вечера проходит как в тумане. Ноет живот, но на душе ещё больнее и гаже.

Кирилл не поддержал меня. Разрешил говорить, что я не только бесплодная, но ещё и виноватая во всех грехах. А он, видите ли, знал, кого выбирал. Какой замечательный человек. Подобрал болезную Ритку…

Мы уходим первыми. Пусть меня считают неблагодарной невесткой, но мне неприятно задерживаться в этом доме.

Свекровь на прощание порывается поцеловать меня в щеку, но я делаю вид, будто срочно захотела перетянуть шнурки на кедах.

– Ты на меня не злись, Ритка, я же добра тебе желаю. Кушай нормально и внуков нам уже скорее давай, хватит выпендриваться, – дает последние наставления. – А, цветок купи себе. Спатифиллюм, женское счастье, если по-нашему. С ним точно родишь.

– Угу, я поняла. Обязательно куплю.

Мы выходим на улицу, и только там Кирилл пристыженно улыбается:

– Прости, не хотел ругаться с родней. Ты же знаешь, они потом весь год обижаться будут. Оно нам надо?

– Ты должен был меня защитить, – одними губами.

– А чего защищать? – дергает он плечом. – Что они такого сказали? Ну, есть проблема, ну, исправим её.

– Они считают, что проблема только во мне!

Я взрываюсь, перехожу на крик и еле-еле затыкаю саму себя, чтобы не закатить скандал посреди улицы.

– Ну, не так уж они и неправы, – опять улыбается Кирилл; он подвыпил, а потому расслаблен и доволен собой. – Помнишь, мне в последний раз сказали, что с моими показателями некоторые женщины и сами беременеют. Ну, да, жизнеспособных сперматозоидов маловато. И что? Есть же какой-то процент. Только он никак не может совпасть с твоими яйцеклетками. Ну и кто из нас болен?

Не хочу продолжать разговор. Не хочу ругаться, спорить до хрипоты, показывать научные статьи, которые как на подбор твердят, что если из сперматозоидов подвижны только пятнадцать процентов, то это не самый лучший показатель.

Но недавно Кирилл нашел какого-то врача-мужчину, который убедил его, что страшного ничего нет, надо просто витамины пить и в сауне особо не греться.

Больше я ничего ему не говорю. Всю дорогу молчу, отвернувшись к окну.

Мы подъезжаем к дому, и мне так плохо, так невыносимо больно. Во всех смыслах.

Кирилл рушится спать, едва доползает до кровати. А я стою над ним, рассматриваю лицо, такое родное, некогда любимое. Ухожу в ванную комнату, где достаю мобильный телефон и набираю сообщение:

«Макар Эдуардович, когда я могу к вам приехать? Это Маргарита, вы мне недавно желудок лечили. Опять разболелось».

Ответ короткий, но обнадеживающий:

«Приезжай сейчас».

Следующие недели тянулись вяло, в полной нестабильности.

С Кириллом мы общались мало. Нет, внешне всё было нормально. Мы не ссорились, не выясняли отношения, не спали в разных комнатах. Но если раньше я несколько раз в день писала мужу смс или набирала в обеденный перерыв, то теперь делала это только по необходимости. Да и он сам не присылал мне стикеры-сердечки, не спрашивал о моих делах. Всё чаще задерживался на работе допоздна, но я не ревновала, а радовалась в глубине души. Потому что могла уснуть раньше, чем он вернется домой. Могла не начинать неприятных разговоров. Могла не смотреть на него и не вспоминать тех его несправедливых слов:

«Ну и кто из нас болен?»

Кстати, я не пошла в клинику. Врач с больничного вышел, но я попросила отменить прием. Не готова для новой попытки. Не сейчас, когда обижена на мужа, когда на языке горчит от его непрошибаемой уверенности в собственной правоте. Когда он проводит вечера отдельно от меня.

Как можно рожать совместного ребенка, если я не чувствую опоры под ногами?

Меня затопило непонимание. Как жить дальше? Как строить планы на будущее? Что между нами происходит? Мы банально устали, перегорели? Нам нужен отдых? Или это нечто необратимое?

Опасные, неправильные мысли проникали в меня всё глубже.

С Макаром Эдуардовичем мы встречались редко, только во время моих обострений. Когда я предложила увеличить число сеансов до двух-трех в неделю, Корнев ворчливо сказал:

– Мне нет смысла видеть тебя чаще положенного.

Право слово, как будто я его одним своим существованием раздражала. Толком в мою сторону не смотрел, всё отворачивался да спешил скорее в кабинет или коридор: в зависимости от того, приходила я или собиралась уходить.

Денег он с меня тоже брать отказался.

– Вот долечим твою болячку, тогда и заплатишь. А пока обещать ничего не могу.

Но меня пугало другое. Действительно, пугало. Нешуточно. Я подсела на эти сеансы как умалишенная. Когда приехала в тот раз, после посиделок у свекрови, ещё сомневалась в его мастерстве. Он на точки надавливал, а я скептически поглядывала. Думала, вдруг ошибаюсь. Но Макар Эдуардович умудрялся, касаясь моего тела, говорить о вещах, о которых никак не мог знать.

– С велосипеда падала в детстве, – не вопрос, но утверждение.

– Да все падали, – хмыкнула я.

А сама подумала: «Тоже мне, экстрасенс выискался. Скажи ещё, что работа у меня сидячая. Это же очевидный факт».

Чего я вообще к нему пришла, на что понадеялась? Сиюминутное желание затмило разум.

– Падали, может, и все, но копчик ломали только избранные.

И тут меня как током пробрало.

Это в раннем детстве было, навернулась неудачно, но срослось быстро – кости-то подвижные.

Как, как он догадался?! Он даже меня на спину не перевернул, только по бокам водил.

– Брекеты ставила, но не доносила, – говорил Корнев чуть позже, лицо ощупывая, – Челюсть сместилась, а правильно не встала. От этого голова болит. Первый выкидыш во сколько случился? В двадцать пять?

Нет, ну это выше моего понимания. Он по зубам определил?!

Выкидыш – тема для меня болезненная, особенно когда в этот момент мне не дают сосредоточиться, а водят руками по затылку, перебираясь к шее. Мурашки по коже ползут. Сложно говорить о проблеме, когда тебе хорошо, когда ты расслаблена.

Но я кивнула.

– Да. А как вы поняли? Неужели по челюсти?

– Почти. Медицинскую карту твою запомнил, – усмехнулся. – Так. Ещё выкидыши были.

Теперь он проглаживал мой живот и поясницу.

– Ну да, ЭКО неудачные.

– Нет, я о другом. Беременность быстро обрывалась, ты даже не знала о ней. Менструация задерживалась на несколько дней, ты наверняка думала, что сбой какой-то. М-да. Знатно ты себя замучила, конечно.