Тайна синих озер

Тетки в жакетах, двое мужиков с котомками, командировочные с чемоданчиками – немного, все же рабочий день. Автобус «Озерск – Тянск» нынче ходил часто – три раза в день! А по субботам, воскресеньям и понедельникам ездили еще и по деревням. Совсем красота! Не как в старые времена – добирайся как знаешь. Это, кончено, хорошо. От укрупнения районов хоть какая-то польза. Но вместе с тем… Озерск раньше был райцентр, а теперь что?

Юноша пригладил темно-русые волосы. Подстриженные когда-то «полечкой», они сейчас лезли в глаза, приходилось зачесывать челку назад, однако ветер быстро трепал прическу.

Вытащив из кармана расческу, юноша тщательно причесался, поймав на себе заинтересованные взгляды проходивших мимо школьниц, судя по виду – семиклассниц или еще младше. Мелкота! Ишь, вылупились!

Одна даже набралась храбрости – поздоровалась:

– Максим, привет.

Темненькая, востроглазая, стройненькая… Знакомая…

Максим улыбнулся, снизошел до ответа:

– Привет, Женька, привет. В школу?

– Ну а куда ж? Последний день нынче, забыл?

– Х-ха! То-то я смотрю – такие красивые все.

– А у тебя когда экзамен?

– Послезавтра. Русский язык.

– Ну, ни пуха, ни пера.

– К черту, к черту. Мне бы, главное, французский сдать. Насчет остальных я не волнуюсь.

– Сдашь.

– Сдам.

– Увидимся, Макс!

Макс… хм… Ну и что с того, что младшей сестры одноклассница? Никакого уважения. Совсем. Ох уж эти пионеры… А вообще Женька – счастливая. Никаких экзаменов нынче в седьмом классе сдавать не надо – сразу в восьмой, он выпускным считается, не как раньше – седьмой. Потому как реформа: не семилетняя школа, а восьмилетняя, не десять классов, а одиннадцать, и два дня в неделю изволь на производственной практике отработать: на ферме, в леспромхозе или еще где… Чтобы стаж шел. Без стажа – никуда.

Вот и Максим одиннадцатый заканчивал, экзамены остались – и все.

Кстати, а Женьку эту в детстве Горемыкой прозвали! За то, что в разные истории попадала: то в детском саду кипятком руку ошпарила, то в парке потерялась, а как-то ее с рейсового автобуса сняли – решила просто так покататься. Но все это давно: Катька, сестра Максима, иногда вспоминала, а вот Женька прозвища своего старого не любила. Да и позабылось оно уже.

К остановке наконец подъехал автобус из Тянска – желто-красный тупоносый ЗИС-155. Остановился, распахнул двери-гармошки, старых пассажиров выпустил, новых – впустил.

Макс посмотрел с любопытством: всегда интересно, кто в город приехал, может, знакомый кто… Нет. Знакомые – да, но все – народ пожилой и не интересный ничуть.

– Бонжур, Макс! Извини, припоздала.

– Бонжур, Лидия… Борисовна.

Молодая женщина – девушка двадцати трех лет отроду – спрыгнула с дамского, с низкой рамой, велосипеда. Красивая такая шатенка. Учительница французского языка, точнее сказать – практикантка. Старая-то учительница уволилась, вот ее и попросили до конца года поработать – сам директор попросил. А кого еще брать-то?

Ну да, «бабетту» носит – прическу такую, с начесом, как у героини французской актрисы Бриджит Бардо в кинофильме «Бабетта идет на войну». Так, «бабетту» в больших-то городах все молодые женщины носят, это вот в Озерске только косятся да всякие слова нехорошие говорят.

А Лидии Борисовне… Лиде… хоть бы что! Да и «бабетта» – это же не «колдунья», когда волосы распущены по плечам, без всякого к общественной нравственности уважения. Опять же, по фильму «Колдунья» – его в ДК недавно показывали – с Мариной Влади. Показывать-то показывали, а с такой прической не то что в школу не пустили бы, а и запросто могли бы привод в милицию оформить! Как за мелкое хулиганство. Стиляг же таскали…

Красивая Лидия Борисовна, уверенная в себе, ничего не скажешь! Волосы осветленные; большущие, серые, с подведенными стрелками глаза. Вся из себя стройная, ноги – ух… и грудь… ничего так себе грудь, парни вслед оборачивались… и не только парни, но и взрослые женатые мужики. Мужики оборачивались, тетки – плевались. Обещали на директора школы общественную кляузу написать.

Красивая… И велосипед у нее шикарный, дамский, так весь и сияет, не то что «колхозный» Максов «Урал», бог весть из каких деталей собранный.

– Еще раз извини – экскьюзе муа.

Лидия Борисовна поправила привязанный к багажнику небольшой саквояж.

– Спасибо, что помочь согласились, – поблагодарил Макс. – Мерси боку.

– Пустое, – учительница обворожительно улыбнулась. – Ну, Максим, где заниматься будем? Предлагаю на озеро. На дальнее. Там такой тихий пляж…

Юноша молча кивнул – согласился. Еще бы! Усевшись в седло, Лидия Борисовна закрутила педали. Максим выждал минуты три – для конспирации – и неспешно поехал следом. Чтобы не вместе. А то потом слухи пойдут – городок-то маленький.

Проехав мимо двухэтажной деревянной библиотеки, велосипедисты один за другим свернули по улице вниз, к бане, и, проехав краем ближнего – Среднего – озера, покатили по деревянным мосткам, ведущим к кустовой больнице. За больницей, на пологом холме, уже начиналась деревня, а сразу за ней синело озеро.

За деревней Максим наконец догнал свою спутницу. Дальше поехали рядом, а потом и вообще пошли пешком, зашагали по узенькой тропке. Вдалеке на склоне холма копошился колхозный трактор – что-то там боронил, поднимая тучи желтоватой пыли.

– К дальнему пляжу поедем? – обернулся шагавший впереди Максим.

Учительница пожала плечами:

– Наверное… Там ведь пусто сейчас.

– Ну да. Рабочий день, да и малышня вся в школе.

Спустившись с холма, тропинка нырнула в заросли орешника, затем пересекла луг, золотисто-желтый от лютиков и купавниц. И вот он – пляж! Узкая полоска песка, кусты, травища… И – пусто. Совсем никого.

– Ну, вот здесь.

Лидия Борисовна положила велосипед в тенечек, достала из саквояжа покрывало и… фотоаппарат «Зоркий» в коричневом кожаном футляре. Очень даже неплохой фотоаппарат, с автоспуском и объективом «Индустар» – Максим во всем этом разбирался.

– Ну что… Для начала повторим грамматику, а потом – диалоги.

Сняв сандалии, учительница уселась на покрывало и, вытянув босые ноги, принялась что-то быстро говорить по-французски. Максим понимал через слово. В пятом классе у них недолго был немецкий, с седьмого до девятого – французский, а потом вообще никакого иностранного языка не было – некому было вести.

Потом говорили о Ленинграде. Тоже по-французски. Не о Москве, как в учебнике, а именно о Ленинграде. Москву Лидия Борисовна не любила, а в Ленинград ездила часто, обожала этот город, так и говорила:

– Ж’адор!

Восхищалась Кировским театром, театром имени Пушкина, музкомедии… Вспоминала многие постановки – «Лебединое озеро», «Аиду», «Жизель»… Честно сказать, Максим во всем этом не разбирался, никаких театров в Озерске не было, в Тянске, правда, был, но и тот – народный.

– А что ты не загораешь? – Лидия Борисовна склонила голову набок. – Стесняешься?

– Да нет. Часы у вас… у тебя красивые.

– Еще бы! «Заря»! Золотые, между прочим.

Не особо-то Макс и стеснялся. Подумаешь, вместо плавок – черные семейные трусы! Не у всех эти самые плавки имелись… как и школьная форма. Провинция – это вам не Москва и не Ленинград, трудно живет народ, бедновато. Во многих семьях отцы с войны не пришли, а те, что пришли, частенько пили…

Он все же разделся. Тела своего он тем более не стеснялся – все же спортсмен-разрядник, значкист ГТО!

Лидия Борисовна повернулась спиною:

– Расстегни…

Сзади – пуговицы на платье, маленькие такие, пластмассовые.

– Будешь меня фотографировать! А сейчас я тебя на память щелкну.

– Да не надо меня…

– Ага, есть! Теперь закрой глаза. Ну закрой же!

– Закрыл.

– Все… Можешь открыть.

– Ой!

Вот это действительно было – ой! И даже – ой-ой-ой! Не испытывая никакого стеснения, юная красотка-учительница предстала перед учеником… хм… не то чтобы совсем голой, но около того. Узкие – желтые в красный горошек – плавки, такой же узенький лиф. Это называлось «бикини», но такого слова Максим тогда еще не знал.

– Это такой купальник. Как у Бриджит Бардо! Нравится?

– Д-да…

– Ну, бери же фотоаппарат! Я буду позировать. Да, и перестань мне «выкать». Договорились же, когда мы одни – просто Лида. Ву компрене?

– Уи.

Лидия Борисовна – точнее, уже просто Лида – зашла по колено в воду, поморщилась…

– У-у! Холодновато. Хотя… А давай окунемся?

– Давай-те… давай!

Положив фотоаппарат на покрывало, Максим вбежал в воду, подняв тучу брызг.

– Нет, нет, не брызгайся! Ай! – громко засмеялась Лида.

– Ну! – Макс, вынырнув, обернулся: – Ныряй же, ныряй!

– Ага, «ныряй»! У меня вся прическа погибнет.

Девушка осторожно зашла в воду по пояс, наклонилась и поплыла.

– Уф-ф! Пойдем скорее греться.

Они улеглись рядом на покрывале. А дальше все случилось словно само собой – то, что, наверное, и должно было случиться.

– Хочу ровный загар. Расстегни мне, ну вот так… так… Иди сюда…

Поцелуй… поцелуи – сначала робкие, потом – все горячее… Правда, до большего дело не дошло, постеснялись, что ли…

– Лида, ты… ты такая… – молодой человек не смог подобрать нужных слов и снова поцеловал девушку в губы.

– Ты тоже хороший, Макс. Нравится Ив Монтан? А Пари… или «Опавшие листья»?

– Я как-то пластинку слушал. Сестра у подружки проигрыватель брала. Та просила починить – я починил.

– А у вас радиолы нет?

– Нет. Приемник только. Мать одна, отец от ран умер, еще в пятьдесят восьмом.

– Извини… Нет, ты хороший, Максим. И славно, что вот так… чинить можешь.

– У нас в Доме пионеров когда-то радиокружок был. Я ходил.

– Здо́рово! А ты знаешь, я шить могу. Вот платье это, купальник… Подружка как-то журнал дала. Я как увидела фотку Бриджит в таком вот купальнике, так и… вот, сшила. Правда красиво?

– Очень! Только ты это… при всех так не ходи.

– Ну, я ж не дура, Макс! И так все косятся.

Поглощенные друг другом, молодые люди и не заметили, что за ними давно уже наблюдают. На середине озера виднелся небольшой островок, поросший разнотравьем и вереском. Там, на отмели, в камышах, прятал свою лодку рыбак в надвинутой на самые глаза шляпе. Усмехаясь, пялился он на парочку в бинокль, даже присвистнул в самом интересном месте. Похоже, кого-то узнал.

Посмотрев еще пару минут, рыбак опустил бинокль и осторожно, чтобы не заметили с берега, погреб за острова, а там и дальше – прочь…

Максим вернулся домой уже ближе к ужину. Построенный еще до войны большой дом-пятистенок стоял на тенистой улице в числе таких же точно домов, с огородами и палисадниками. Младшая сестра Катя – высокая, со светлой косой и уже заметной грудью девчонка – как раз приготовила обед: сварила щи и картошку. Пару дней назад в винном «выкинули» селедку – вот и пригодилась.

– М-м, – Максим орудовал ложкой, как галерный гребец веслом, – проголодался. – Вкусно!

– Еще бы не вкусно. – Катя довольно одернула платье, посмотрела в окно. – Ого! Милиция! Кажись, к нам… Симпатичный какой!

– Милиция? – Макс отложил ложку. – И впрямь – к нам. Интересно, зачем?

Никакого страха молодой человек не испытывал – ничего такого он не совершал. А что милиционер во двор заглянул – так мало ли зачем милиция ходит?

– Здравствуйте! Мезенцевы здесь проживают? – зайдя во двор, молодой светлоголовый милиционер вежливо поздоровался с выглянувшей в окно девчонкой.

– Мы Мезенцевы, – улыбнулась Катя. – Ой, а мама на работе сейчас. В конторе.

– Да мне бы не маму, мне бы Максима Петровича Мезенцева.

– Ой, – Катерина удивленно моргнула и оглянулась: – Максим! Кажись, к тебе…

– Ну, пусть проходит.

– Здравствуйте, – войдя, еще раз поздоровался милиционер. – Я – участковый ваш. Младший лейтенант Дорожкин, Игорь… Яковлевич, – посмотрев на Катю, почему-то поспешно добавил участковый. – А вы, значит, Максим?

– Да, я Максим.

– Тут сигнал один поступил. Надо бы проверить.

– Ну, проверяйте, если надо. Вот, присаживайтесь.

– Спасибо.

Участковый положил фуражку на стол и важно раскрыл полевую сумку. Бумага, ручка – все как положено.

– Тебе, Максим, ведь шестнадцать лет есть, так?

– Восемнадцать уж скоро! А что случилось-то?

– Ты, говорят, когда-то в радиокружке занимался?

– Занимался, – согласно кивнул Максим.

Как и у подавляющего большинства советских людей, участковый уполномоченный не вызвал в нем никакого страха или, тем более, ненависти. Скорее наоборот. А Катька так во все глаза на милиционера и таращилась. Видать, понравился.

– Товарищ участковый, а может, вам молочка налить? Холодненькое, с погреба. Мы у соседей от коровы берем.

– Это сестра моя, Катерина.

– Спасибо, я обедал уже, – младший лейтенант несколько сконфузился и напомнил: – Так я про радиокружок.

– А, это давно было, – сидя на стуле, потянулся Максим. – Классе в шестом – в седьмом… А потом преподаватель наш, Артемий Викторович, в Ленинград уехал. Так бы, может, и сейчас бы занимался.

– Нравилось?

– Еще бы!

Говоря так, Максим вовсе не кривил душой. Позанимавшись некоторое время в радиокружке, он увлекся этим делом всерьез и даже сейчас еще любил собирать радиоприемники, чинить радиолы и все такое прочее, за что ему были признательны многие, а лучшая подружка сестры – семиклассница Женька – так та его вообще обожала. Особенно после того, как он ей переносной проигрыватель починил. Хороший такой проигрыватель, в виде небольшого раскладного чемоданчика – «Юбилейный». Женька на нем пластинки Ива Монтана слушала, которые из Риги привезла, а в Риге у нее старшая сестра замужем за каким-то старпомом.

Да что там проигрыватель! В школе и в местном клубе без Макса не обходится практически ни один вечер танцев. Там ведь тоже надо что-то паять, чинить, звук налаживать. Все не так просто – надо, чтобы работало.

– Так, а кто еще с тобой занимался? Активным был?

– Да много кто, – молодой человек задумался. – Мишка Рашников, он в ремесленном сейчас, ну, в училище… Еще Колька Федотов, в десятый «Б» перешел… Ванька Мошников – это вообще восьмиклассник…

– А живут они…

Пожав плечами, Макс продиктовал адреса. А что бы и не сказать? В милиции-то, почитай, и так все адреса известны. Зачем тогда участковый их спрашивал? А черт его знает.

– Теперь вот еще… Ночью ты где был?

Вот тут Максим по-настоящему удивился:

– Так дома, спал.

– Домашние подтвердить могут?

– Вот это вряд ли! Я летом в сарайке сплю. Там хорошо, нежарко.

– Да, он в сарайке спит, – подтвердила, хотя никто ее и не спрашивал, Катя. – Там, за домом. Удобно… – девочка завистливо вздохнула. – Когда хочешь – пришел, кода хочешь – ушел. Никто и слова не скажет.

– Так-та-ак… – покусав губу, протянул участковый. – Так-так…

– Да что случилось-то? – Макс искоса посмотрел на милиционера.

– Да так… – прощаясь, уклончиво отозвался тот. – Узнаете, если что.

– Симпатичный… – захлопнув за гостем дверь, улыбнулась Катя. – Вот интересно, девушек в милиционеры берут?

– Сиди уж… девушка!

– А что? Ой! – округлив глаза, сестра вдруг всплеснула руками: – Самое главное-то я тебе не сказала! И у милиционера забыла спросить.

– Да что случилось-то?

– Дом пионеров ночью ограбили! Говорят, имущества вынесли – на большие тыщи!

– Да откуда там тыщи? Стой! Дом пионеров? Ночью? Так это что же, это милиция думает, что это я, мы…

Мотнув головой, словно прогоняя какое-то наваждение, Максим заморгал и беспомощно посмотрел на сестру:

– Кать, а как так может быть-то?

Глава 2

Озерск и окрестности,

май-июнь 1963 г.

Ночью Макс спал плохо, ворочался, все думал о происшествии, об этой чертовой краже! Фотоаппараты, видите ли, украли… Да какие там фотоаппараты-то? Одно старье – «Любитель» да «Смена», кому они вообще понадобились? Другое дело – «Спидола», вещь нужная, дефицитная. Семьдесят рублей стоит – новыми. Ну, такую можно и за сотню продать! Радиодетали еще… Нет, они что же, всерьез на него думают? Как же так? Участковый, вон, про друзей выспрашивал.

А что друзья? Мишка Рашников, Колька Федотов. Мошников… Мишка в ремеслухе… в училище учится, в Тянске. На столяра. Никогда особо с ним не дружили, так, приятельствовали, и то потому, что в один кружок ходили. Да и не видались давно уже – целую жизнь. Ну да, с тех пор как Рашников в Тянск уехал, тетка там у него. Хотя… нет, по осени как-то встретились в клубе на танцах. Повзрослел Мишка, не то чтобы вытянулся – наглее как-то стал, выпендрежнее. Пальто себе черное справил, сапоги хромовые, кепку-«лондонку» и белый пижонский шарф. В уголке рта сигаретка-«гвоздик» прилипла… Так блатные ходят. Или приблатненные… Смог бы Мишка Дом пионеров ограбить? А черт его знает… Наверное, смог бы. Только вот нет его в городке. Да и радиолампы, и фотики старые ему ни к чему. Вот «Спидола» – другое дело. Но ради этого на кражу со взломом идти?

Максим поднялся с койки, натянул трико. Пробежаться, что ли? Нет, лучше Горького почитать, вдруг вопрос по нему на экзамене попадется? Там по Горькому много…

Так, вот и хрестоматия, на столе, как раз на нужной странице открыта. Пролетарский писатель Алексей Максимович Горький родился… уехал… Капри… «На дне»…

А Колька Федотов? А Ванька Мошников?

…изображение сурового быта рабочего класса…

Колька – темная лошадка. Ни с кем особо не дружит, все время сам по себе, наособицу. Рыбалку любит – да и в кружок недолго ходил. Мог украсть? Кто его знает…

…в романе «Жизнь Клима Самгина» великий пролетарский писатель описывает…

Мошников? По мелочи хулиганит, и дружки у него такие же. Мог и этот… Но только если что плохо лежит. Но чтобы забраться да замки ломать – пожалуй, нет.

…встречался с Владимиром Ильичем… вред богостроительства в литературе…

– Макс! – снаружи послышался звонкий голос сестренки Кати. – Макс, ты проснулся уже?

– Занимаюсь, – он отложил книжку, распахнул дверь.

Катя немедленно заглянула внутрь:

– Ого – хрестоматия!

– А ты думала!

– Есть будешь? Я глазунью приготовлю. Мама на работе уже – у них там отчет какой-то.

– Глазунью, говоришь? Ну, давай.

Щурясь от солнца, Максим невольно залюбовался сестрой: высокая, стройная, с распущенными по плечам волнами светлых спутанных со сна волос, она выглядела чуть старше своих четырнадцати лет и уже притягивала взгляды парней. Конечно, приятно иметь такую красавицу-сестру, однако за девкой глаз да глаз нужен!

А как ей шло синее ситцевое платье! Вот вроде бы и простое, и чуть маловато уже…

– Ты что смотришь-то? Не нравится глазунья, могу омлет.

– Нет, уж лучше глазунью.

– Как скажешь. Ну и бардак тут у тебя! И как ты только тут что-то находишь?

– Да легко! – юноша усмехнулся и показал сестренке язык. – Бардак, говоришь? А у тебя на голове – «колдунья»! Прическа, конечно, модная, не спорю, но ходить в таком виде по улицам в нашем городке не рекомендуется.

– Вот дурак-то! – без всякой обиды рассмеялась Катя. – А еще взрослый… почти. Косу-то я заплету, а вот ты когда порядок наведешь в сарайке?

– Да я…

– А! Сам не знаешь. То-то! Ну, жду на завтрак. Читай свою хрестоматию.

Рано повзрослела сестренка… Теперь по попе не шлепнешь! Да и с сараем вишь как утерла!

Усевшись на койку, Максим бросил беглый взгляд на свое летнее обиталище и вздохнул. Чего тут только не было! Накопилось за много лет. Велосипедные колеса, ржавые рамы, неисправный насос (все руки не доходили починить), старые часы-ходики, радиолампы, еще какие-то детали, пачка старых журналов для радиолюбителей, заигранные до полной невозможности грампластинки, даже довоенный патефон со сломанной иглой и много чего прочего. Что-то – действительно нужное, а что-то – откровенный хлам, который, однако, рука не поднималась выкинуть. А вдруг да сгодится? Выкинуть-то легко, а потом обыщешься!

Максим покачал головой: ишь ты – бардак. Кому бардак, а кому – так надо. Все вещи – на своих местах, что понадобится – всегда отыскать можно. Хотя сестрица иногда приникала в сарай и даже в отсутствие брата что-то брала – обычно журналы или открытки… Вот и вчера, верно, заглядывала – вон, чемодан не так лежит, он должен строго у стеночки стоять, а не так вот…

Пнул чемодан ногой – тот быстро переместился на свое место. Максим опять завалился на койку и, закинув руки за голову, уставился в потолок. На губах его блуждала немного глупая, но счастливая улыбка. Лежал он, вчерашний день вспоминал, озеро. Лидию Борисовну… Лиду. Как там у Ярослава Смелякова? «Хорошая девочка Лида»…

Как они вчера целовалсь! Даже представить невозможно, чтобы вот так… А может, ничего и не было? Показалось все, приснилось? И Лида приснилась, и желтое бикини в горошек, как у Бриджит Бардо, и бесстыдно-темная ямочка пупка. И волнующе-упругая грудь, и все, что там дальше было…

Ах, как сладостно защемило сердце! Лида, Лида… Было ли все это? Было! И, очень даже возможно, будет еще…

Так, верно, не зря про Лидию Борисовну всякое болтали… И пусть! И что? Действительно – и что? Что дальше-то? Можно ли назвать это любовью? Вряд ли. Да точно – нет. Скорее влечение… к очень красивой девушке, да.

Макс пытался разобраться в себе. С одной стороны, ему, как комсомольцу и советскому человеку, должно быть стыдно, однако вот незадача, никакого стыда он почему-то не испытывал, мало того – мечтал повторить! Да и на его отношение к юной учительнице-практикантке случившееся никак не повлияло, разве что в лучшую сторону.

Ах, Лида. Лида… Так Смелякова и не вспомнил, только одну строчку. Надо у Катьки спросить – как все девчонки, она в толстую тетрадку записывает и стихи, и модные песни типа «Бабушка, научи меня танцевать чарльстон».

– Макс! Глазунья готова, – донесся с крыльца голос сестры. – Есть иди. А я потом в школу.

– Так каникулы же вроде начались? – выйдя из сарайки, Максим недоумевающее моргал глазами.

Катя подбоченилась – уже успела заплести косу:

– А учебники сдать? Да и Христина Федоровна просила с цветами в классе помочь.

Христина Федоровна была классным руководителем седьмого «А», где учились Катерина и Женька. Преподаватель математики – женщина строгая, но душевная.

– Вот поедим, и пойду. А ты учи!

– Да как-нибудь без сопливых…

Оставив брата готовиться к экзаменам, Катя аккуратно перевязала оставшиеся учебники бечевкой и зашагала в школу, намереваясь еще заглянуть к Женьке – та жила как раз по пути, рядом с колодцем.

В Озерске с недавних пор стало две школы. Одна – новая, светлая и просторная, построенная два года назад по типовому проекту для городских школ, и вторая – старая, деревянная, бывшая земская гимназия. Старая школа располагалась невдалеке от новой, на вершине крутого холма, поросшего высокими соснами и осиной. В этом учебном году в старом здании еще учились несколько классов начальной школы. Но уже с сентября их должны были перевести в новую школу, старую же передать на баланс Тянского гороно, для устройства в ней летнего трудового лагеря. Там же, в старом здании, пока находился и школьный музей.

На углу Пролетарской и Советской девушка остановилась отдохнуть у книжного магазина, где кроме книг продавались всякие школьно-канцелярские товары. Магазин оказался закрыт, хотя, судя по вывеске, уже полчаса как должен был работать.

Поставив связку учебников на крыльцо, Катя с любопытством смотрела, как прямо напротив, через дорогу, грузился старенький колхозный грузовик с самодельной будкой-фургоном. В двухэтажном деревянном здании располагались редакция местной газеты и архив, из которого как раз и выносили пыльные ящики и папки.

– Переезжают, – остановился у магазина седенький старичок в старом пиджачке и летней соломенной шляпе.

– Здрасьте, Иван Петрович, – вежливо поздоровалась Катя.

В Озерске все друг друга знали, а старичок этот когда-то работал в школе учителем, правда, Катя тех древних времен не застала.

– Переезжают, говорю, – Иван Петрович был глуховат на левое ухо и всегда говорил громко. – Теперь уж мы не райцентр. Ни архива нам не полагается, ни военкомата. Газету – и ту в Тянск переведут. Такие вот дела. Эх, как они долго грузят-то… Вон, девчушки все… Архивные. Что, грузчиков не могли в колхозе попросить, что ли?

Насчет грузчиков Катя была не в курсе, потому просто пожала плечами.

– Интересно, где Авдотья-то? – старичок вытащил старинные карманные часы в виде серебристой луковицы, – пол-одиннадцатого уже. Пора бы и открыть.

Катя рассеянно покивала – да, мол, пора. Авдотьей звали продавщицу. Вообще-то с собой у Катерины было двадцать копеек новыми, и в книжном она намеревалась купить линейку. Не обычную деревянную линейку за три копейки, а прозрачную голубовато-синюю, плексигласовую, красивую – не оторвать глаз. Катя ее еще вчера заприметила и пожалела, что не взяла с собой денег. Теперь вот переживала – не купил ли кто? Так ведь обычно и случается: понравится вещь, на следующий день придешь – а ее уже и нет. Линейка, к слову сказать, стоила целых пятнадцать копеек – две порции фруктового мороженого можно скушать и еще копейка на спички останется. А спички в каждом доме нужны!