Спаситель

Ви Майерс

Спаситель

Спаситель

Ви Майерс

Я сплю? Не могу кричать. Я точно сплю. Вокруг плотная темнота, давящая на грудную клетку. Воздух тяжёлый, будто пропитан сажей. Дышать трудно. Кажется, рядом кто-то ходит. Шаги. Я точно их слышу. Но почему не могу говорить? Это странно. Похоже на то, как если бы ты стоял перед забором звенья ровно на ширине плеч, но не мог войти. Или мне кажется?

Утро. Прохлада и пыль первое, что коснулось тела. В большой, хорошо проветриваемой комнате не было никого, и воздух свободно перемещался между стенами, наполняя собой это пространство безмолвия. С кровати, покрытой роскошным текстилем, открывался обзор на всю обстановку: слева простиралась стена с коричневыми стёклами во всю высоту помещения, за ней виднелся небольшой дворик с металлическим столиком и двумя стульями, выкрашенными в тот же цвет, а дальше, уже за ограждением, медленно раскачивались от сильного порыва ветра зелёные деревья с массивными кронами, издавая громкий шелест, после чего вновь замирали в неподвижности. Напротив кровати находилась старая деревянная дверь, словно взятая из чужого, обветшавшего дома, с облупившейся синей краской и ржавыми петлями, которую, несмотря на общий антураж, всё же можно было запереть изнутри массивным крючком толщиной с палец. Справа от этой двери стоял глянцевый шкаф из красного дерева с приоткрытыми дверцами, откуда наружу свисали вещи, будто кто-то в спешке или с раздражением перерывал его содержимое, не найдя нужного и оставив всё в беспорядке. Ещё дальше, в ту сторону, где густая тень не позволяла разглядеть даже очертания, стоял высокий книжный стеллаж с плотно укомплектованной библиотекой, а за ним, в месте, куда взгляд уже не доставал, начиналась разрушенная стена, соединяющая два дома, совершенно непохожих друг на друга.

Вскользь осмотрев окрестности, я поняла, что не помню ни помещения, ни имени. Хотя бы могу формулировать мысли.

Меня вела дорога вопросов. Поэтому спустилась с белого постельного белья на холодный, слегка пыльный пол, который покрыл ступни тонким серым налётом. И ничего не прикрывало наготу, кроме какой-то старческой сорочки с вытянутыми нитями у подола.

Вдали раздался звон, кажется. Я заглянула в соседнюю комнату. Она разительно отличалась от предыдущей. Белая плитка с жёлтыми разводами отваливалась в местах контакта с влагой, ванная давно потеряла презентабельный вид, а раковина держалась на тонкой палке, приколоченной к полу неровными гвоздями. С потолка свисала одинокая, грязная лампочка на оголённом проводе, качающаяся в воздухе от сквозняка. Запах сырости и плесени вызвал раздражение с внутренней стороны горла и кашель.

Преодолевая наощупь тёмный коридор с двумя рычащими холодильниками, я почувствовала запах дыма – густого, прогорклого, как будто сжигали что-то старое. И услышала грубый человеческий голос. Знакомый, наверное. Двигаясь на звук, огибая белых монстров, я нащупала влажную, липкую стену и круглую дверную ручку – та отвалилась при касании. Торчащая фанера, что, наверное, служила прикрытием, упала, чуть не придавив пальцы ног. Передо мной открылся ещё один проход. Это была крупная кухня с бетонным, очень пыльным полом. Стопой я нащупывала крупный мусор – щепки, ржавые проволоки, осколки стекла – что резали тонкую кожу. За густым, непроглядным дымом, подле деревянного окна, щели которого были забиты жёлтой ватой, сидело за столом два пожилых мужика. Их внимание со стакана и сигареты сразу переключилось на меня.

– Ты наконец проснулась? – хорошенько затянул бычок и выпустил пар старик в чёрной зимней кепке.

Наконец?

– Долго же ты спала.

– Где я?

Любопытный вопрос, который вырвался из моего заветренного рта.

– Это не важно. Можешь поблагодарить меня. Я твой Спаситель. Доктор наук, исследователь в лучшей лаборатории страны. Ты, девочка, должна была умереть. Совсем ничего не помнишь? – сплёвывая зелёную мокроту в кулак, он кряхтел носоглоткой, издавая громкие, скрежещущие звуки.

– Совсем.

– Ты подхватила инфекцию. Мне пришлось использовать вакцину, которую не тестировали на людях. Иначе ты бы превратилась в желе через минуты три, – Спаситель разговаривал очень спокойно, размеренно, будто обдумывал каждое слово, тщательно подбирая выражения.

Мои волосы и одежда надолго сохранят запах дыма от сигарет.

– Мне очень жаль, что такое случилось, но выбора особо не было.

Выбора особо не было. Сияющая дыра чуть ниже шеи позволяла только лишь рассмотреть округу. Почему-то всё было абсолютно неважно. Мне не стало хуже или лучше от его слов. Словно родившись десять минут назад, я исследовала новый, невзрачный, серый мир. И только пустота сопутствовала мне.

– Почему я ничего не чувствую?

– Побочное действие препарата, но это лучшее, что могло произойти. Извини, малышка.

Верно, я знала, что что-то не так. Почему-то его слова не задели меня, их насмешки и еле прикрытые улыбки тоже не смутили. Не представляю, что должна делать в эту минуту. Поэтому осмотрю дом. Доски под ногами слегка скрипят, протестуя. Воздух в помещении стоит тяжёлый, без малейшего движения. В углу стены покрыты паутиной и слипшимися мошками. Чем дальше моя нога ступает, тем холоднее становится. Местами стены разрушены, частично замазаны бетоном или вовсе вырваны с корнем. Словно огромный ребёнок играл со зданием, приделывая лишние, абсолютно никудышные части. Трещины по стенам идут в беспорядке, как следы когтей. На потолке пятна влаги расползлись в форме ржавых колец. Пол в этой части здания стал более неровным, будто осел. Я выбрала свою конуру.

Книги. Они единственные, кто могли проявить мой интерес. Взяв с полки «Там, где в дымке холмы» Кадзуо Исигуро, 1982 года, присела на край постели и, раскрыв плотный переплёт, замерла. Вчитываясь в каждое слово, я упускала нить повествования, потому что терялась в тягучей, плотной жидкости равнодушия. Смысл произведения, задумка, растворялась, как в соляной кислоте, и более не касалась меня. Я пробовала снова и снова, пока не поняла, что потеряла нечто важное и невосполнимое.

Ближе к полудню мужики перебрались наружу. Их вид сильно ухудшился, а речь стала более невнятной. Слушать нытьё несостоявшихся алкоголиков – последнее, что придётся делать человеку без имени. За пышными гривами лесов я видела ярко-жёлтую крышу здания. Множество строителей сносили её часть с помощью крана, пока внизу, разинув рты, толпились люди. Наилучший вид на происходящее у меня был между прикроватной тумбочкой и стеклянной стеной, на полу. Пока внизу гулял, как в собственных покоях, сквозняк.

Не знаю, сколько прошло времени с пробуждения, желудок требовал пищи. Хотя желание трапезничать отсутствует. В прошлый раз, оказавшись на кухне, я заметила одинокую чашу с бледно-жёлтой кашей. Найдя её на месте, ладонью зачерпнула, не очень много, чтобы унести. На обратном пути, в тёмном месте, где ориентировалась лишь на жужжание холодильников, снова услышала стук тяжёлых шагов. Позади стоял мрачный силуэт Спасителя. Сильный запах перегара совпадал с ароматом кухни. Воздух был густым, пропитанным смесью гари и влажного металла. Я знала – мужчина стоял ближе, чем в метре.

– Алиса, – растянуто, шепелявым голосом, обращаясь ко мне, произнёс он, – это ты?

Я? Не знаю. Может быть.

– Я так по тебе скучал, – колыхаясь от собственного веса, мужчина сделал ещё небольшой шаг. Пол под ним поскрипывал, будто прогибаясь под тяжестью тела.

Наш рост сильно разнится, поэтому дышу ему куда-то в районе груди. Ничего не видно, поэтому мужчина ориентировался наощупь. Грубые пальцы с маленькими белыми шрамами коснулись моего лица. Он провёл ими от губ до шеи, тыльной стороной коснулся плеч, а затем сильно сжал левую грудь. Наверное, ему нравилось молодое тело, которое никому не принадлежало.

Наконец, мой желудок получил желаемое. Абсолютно пустая каша без специй и соли из пшена вполне удовлетворила аппетит. Не знаю, почему именно это блюдо оставили для меня. Металлический привкус кастрюли ощущался в каждом глотке. Но рыскать в поисках чего-то иного нет необходимости. Я наелась сполна.

Снова эта крыша. Когда её полностью снесли, большая часть рабочих покинула пост. И только одинокий кран остался там на ночлег. Его силуэт застывал на фоне темнеющего неба, как странное механическое чудище. Кстати, спать мне не хотелось долго. С наступлением тьмы я вернулась на кровать, почти не чувствуя пальцев ног. Это опасно? Наверное, ощущение любого дискомфорта, так или иначе, может привести к смерти. А, точно, смерть. Теперь я даже не могу сказать, боюсь её или нет. Значит, мне не стоит думать о таких вещах, как обморожение.

И снова утро. Свет падал под тупым углом, рассеиваясь на пыльных частицах, висящих в воздухе. Иногда мне кажется, что я до сих пор сплю. Но, вспоминая сильный запах перегара своего Спасителя, не думаю, что дремлю. Я не могу сказать, есть ли у меня отвращение к нему или любовь. Смотреть и молчать – всё, что имеется в наличии. Удивительно, что от такого равнодушия я не сошла с ума, но, наверное, организм защищает меня, всё ещё.

Строители не вернулись к починке крыши. Возможно, сегодня выходной. Я недолго сидела в одиночестве. Спустя пару часов меня навестил Спаситель. Так как наблюдать за стройкой не пришлось, всё время моё тело небрежно валялось на кровати. Простыни сбились в сторону, покрывшись серыми пятнами, и ткань подо мной была тёплой, но влажной.

Крупный пожилой мужчина сильно сутулился, хмурил брови и покачивался из стороны в сторону. Волосы, которые присутствовали не везде, серого цвета, торчали даже из носа. И снова запах едкого, непроветриваемого перегара. Ворс на его свитере был местами вытерт, а на локтях виднелись пятна засохшей еды.

– Как ты себя чувствуешь? – держа одной рукой поднос, он вошёл в спальню без стука, открывая дверь коленом.

– Никак, – единственное слово, которое без преувеличения описывало моё внутреннее и внешнее самочувствие.

– Но ты жива, значит, я сделал всё верно, – полностью игнорируя сказанное, он, с надменной улыбкой оставил поднос на тумбе.

Вся одежда знакомого в жутких разводах, грязная, от него пахло сигаретами сильнее, чем мочой. Под подошвами его ботинок собиралась пыль, и каждый шаг оставлял бледный след на полу.

– Чтобы инфекция вновь не распространилась, тебе нужно пить эти таблетки. Я сам буду приносить их, когда нужно, чтобы не напрягать тебя этим.

Я не замечала, какие у него кривые, жёлтые зубы. Впервые Спаситель говорит со мной на таком близком расстоянии в хорошем свете.

– Знаешь, я очень скучаю по своей семье, Алиса.

Алиса. Значит, меня теперь так зовут? Мне всё равно, но быть с именем куда удобнее, чем без него. Наверное, оно принадлежит кому-то другому – дорогому человеку или хорошему знакомому.

– Я часто думаю о том, если бы я не работал и проводил время с ними. Погибли ли они? – без драмы, как по сценарию, говорил он.

Уверенно Спаситель расстёгивал ремень, спуская застиранные до дыр штаны. И чем меньше одежды на нём было, тем сильнее раздражался нос. Ткань издавала сухой хруст, будто давно не стиралась.

– Мне так не хватает женской любви, Алиса. Понимаешь?

Понимаю? Нет, я никогда тебя не пойму. Мне это ненужно.

Спаситель снова погладил мои чёрные, жидкие волосы, которые вальяжно лежали на плечах. При неаккуратных касаниях некоторые участки черепа ныли. Наверное, иммунитету трудно справиться с телесными повреждениями.

– Я так скучал по тебе, – крепкой хваткой мужчина схватил меня за талию и перевернул, – я так долго этого ждал!

Не могу почувствовать ту боль, что испытывает его сердце. Не понимаю. Не понимаю. И даже если было бы мне не всё равно, правильно ли говорить что-то в такой момент?

– Больше никогда не надевай эту тряпку! – двумя пальцами Спаситель схватил трусы в области ануса, оттянул так сильно, что швы не выдержали и лопнули.

Правой рукой он держал мою голову, размазывая по мягкой постели, а левой поднял бёдра на уровень своих. Его кисти трогали обнажённое тело везде, где желали, периодически сжимая, оттягивая всё, за что могли схватить. Не оценю здраво наши габариты, но Спаситель, кажется, крупнее меня. Обхвата кисти хватило бы, чтобы спрятать лицо – как минимум, а голову – как максимум. Но его бёдра не такие широкие, как мои. Наверное, я страдаю какой-то степенью ожирения или слишком долго спала.

– Ах, да, ты же ещё девочка, какое счастье, – встретив на пути какую-то маленькую, интригующую преграду, Спаситель поднатужился.

Теперь нет. Ты постарался, чтобы в знаменательный день я запомнила, какого это. И все следующие разы тоже. Выполняя прихоти Спасителя – ласки любых частей тела, глотание органической жидкости, грубый, животный секс по три-четыре раза днём или ночью – не испытывала ничего, что могло бы вызвать у меня самую маленькую, искреннюю эмоцию. Постель скрипела под ним, как ржавая конструкция, не выдерживающая повторений. Поэтому мой Спаситель позволял себе всё. Он никогда не бил меня, не унижал, но драл моё тело так, что ноги отказывали двигаться на протяжении часа. И каждый раз его визиты сопровождались приёмом медикаментов. Иногда Спаситель ограничивался ласками. Я не знаю, какой у него род занятий и куда он пропадает иногда – на день, два, неделю. Спустя какое-то время мой организм начал привыкать, растягиваться, адаптироваться. Рвотный рефлекс, кажется, умер вместе со мной. А промежность почти не чувствовала инородных объектов, которые в меня засовывали с такой яростью, что иногда шла кровь. В этих моментах воздух в комнате казался вязким, как мыло, смешанное с потом и пеплом.

Но однажды медикаменты мне принёс не Спаситель, а его собутыльник. Довольная рожа, привычная этому слою населения, говорила мне о чём-то, что я не заметила. Он не был так груб со мной, как Спаситель, но тоже ни в чём себе не отказывал. От него пахло перегаром, пылью и чем-то кислым, как испорченный сок.

Как вы уже догадались, мои дни несильно отличались друг от друга. Питалась я редко – иногда раз в день или через сутки, – посещала уборную также. В этом не было необходимости. Желудок требовал пищи не так часто, как ко мне приходили гости, что изрядно кормили чем-то склизким. Аромат тела, смешанный с их запахами, не выветривался даже после долгих пауз. Кстати, крышу ребята починили. Сложив несколько бетонных плит, они замазали щели и оставили сушиться, а после покрасили в мутно-голубой цвет. Краска ложилась неровно, потёками, как будто её наносили руками.

Спустя несколько недель меня позвали на чаепитие во двор. За тем самым металлическим столом сидел Спаситель со своим другом. Выбрасывая цветные карты, они не заметили моего появления, но заулыбались, когда я встала рядом. Мебель сильно шаталась, под стульями лежали окурки. Моё времяпрепровождение с единственными людьми, которых знала, закончилось быстро. Поглотив несколько тёмно-коричневых печенек, меня стошнило на стол. Оказалось, что я беременна.

Мне достаточно часто приходилось слушать разговор пьяных вусмерть мужчин. В большинстве случаев диалоги имели лёгкий, невзрачный характер – о манипуляциях с банковскими картами, мошенничестве или подстрекательствах. Но иногда их общение как-то завязывалось на мне. Например, подслушивая разговор отшельников, поняла, что в мире происходит дефицит женщин. Инфекция, которая обитает в преимущественно влажных, трудно проветриваемых местах, поражает мужчин намного реже. Из-за активности вируса смерть приходит быстро, но очень болезненно. Поэтому в одном из помещений однажды я нашла зелёную болотную жижу. Её поверхность пузырилась, источая запах кислого металла и плесени. По той же причине в числе зевак и строителей не обнаружила ни одной особи женского пола. Наверное, из-за этого в числе моих гостей начали появляться новые лица, а Спаситель купил себе машину с ревущим двигателем.

Почему ты молчишь? Что с твоим лицом? Куда ты смотришь? – частые вопросы в адрес человека, который видит по пять разных мужчин в день. Но что мне им ответить? Я рада вас видеть? Или не рада? Закончите, пожалуйста, побыстрее, потому что мне скучно. Наверное, они ожидали увидеть не меня, а кого-то более харизматичного, эмоционального. Мне ведь даже поговорить с ними не о чем. Потому что прошлые сутки я проводила в компании перелётных птиц. И ничего не испытывала. Сквозь окно тянуло прохладой, и между карнизом и рамой застряли белые перья, принесённые ветром.

Мой живот заметно вырос, отчего боли участились. Я продолжаю по наитию питаться, хоть иногда мне подсовывают фрукты и мясо, которые лень жевать. До сих пор Спаситель не знает, что мне отлично слышно, о чём они разговаривают на веранде – даже лучше, чем может себе представить. Слова тонут в шуме листвы, но я улавливаю всё. Он безусловно уверен, что ребёнок в моём чреве от него. Не могу понять, почему, да и не хочу.

Меня позвали на прогулку. Причину не объяснили. В компании четырёх мужчин, лиц и имён которых сейчас даже не вспомню, я самая младшая. Ребята часто смеялись, шутили, рассматривали облака, болтали с мимо проходящими людьми, гуляли босиком по высокой, зелёной траве и полностью игнорировали моё присутствие. Трава резала щиколотки, оставляя красные полосы. Я не понимаю, для какой великой цели нахожусь здесь. Пока не догадалась, что ни разу не видела женщину. Где-то в подсознании остались их слабые силуэты, формы лиц, носа, глаз, фигуры, но ни одной реальной особи.

А ещё впервые почувствовала жар солнца. На сверкающей поляне, где неподалёку скрипела старая, деревянная мельница. Там же, вблизи дороги, находился ларёк. Худой мужчина с пышной чёрной бородой торговал консервами и сушёной рыбой. Воздух был наполнен ароматом солёной плоти, ржавчины и полевых цветов.

– Редко встретишь в этих краях милых леди, – он улыбался только мне. Возможно, радовался встрече с девушкой или прикидывал, во сколько обойдётся ему облегчение души. Пытаясь разгадать природу таких мелочей, я словно приближалась к живому теплу, к людям. Нет, не к таким, как я. К настоящим – дышащим, смеющимся, непохожим.

– Тебе нравится здесь? Откуда ты? – пока нерешительная свора пересчитывала мелочь в карманах, продавец обрушил на меня лавину утомительных вопросов.

Я не знаю. Что тебе сказать? Мне хорошо? Или плохо… Наверное, жарко, но терпимо. Откуда я? Тоже не помню. Между безразличием и апатией я каждый раз загоняю себя в угол, где нет света. Только вязкое ощущение пустоты.

– Это твои друзья?

– Нет.

– Вы просто общаетесь?

– Нет.

– Если будут обижать, ты в любой момент можешь прийти ко мне.

Прийти? Зачем? Чтобы пожалели? Накормили? Мне ничего из этого не нужно. И объяснять причины – нет ни сил, ни смысла.

– Ясно, – меня вела дорога сквозь сухую, безмолвную пустошь, наполненную равнодушием. Каждый раз, оказываясь среди людей, я всё яснее понимала: ничто не держит меня с этим миром.

Наверное, та прогулка была затишьем перед бурей. В следующем месяце я почти не выходила – посетителей стало так много, что пол, некогда светло-бежевый, потемнел, будто его покрыли тонким слоем влажной глины. Один из постояльцев, тот, что всегда плакал во время сеансов, подарил мне короткое, будто бальное, белое платье. Пачка испачкалась, облезла, стала напоминать грязное кружево. Последние дни Спаситель молчал, иногда исчезал на дни, забывая оставить хоть что-то съестное. Из-за этого я заметно похудела в бёдрах. А из-за беременности, вероятно, грудь стала больше.

Наступил новый день. Непривычно тихий, слишком безмятежный. Моя дверь всегда открыта – прятаться не от кого. Я встречала гостей в углу комнаты, между облезлой тумбочкой и мутным стеклом, что выводит во двор. Но в этот раз что-то было иначе. Меня навестило новое лицо. Обычно гость приносил поднос с лекарствами, но этот молодой мужчина вошёл с пустыми руками. Похоже, он ошибся дверью, перепутав мою комнату с ванной.

– Ой, извините, – сначала высокий, мускулистый парень испытал стыд, затем отвращение. Не знаю, почему я могу различить эти два чувства – разные, как пепел и кровь.

– Что здесь происходит? – его низкий, ровный голос разрезал тишину, пока он делал короткий шаг внутрь, озираясь по сторонам.

Я слышу, как подошвы с глухим стуком касаются хрупкого пола. Массивные, походные ботинки, будто созданные для чужого мира, аккуратно приближались ко мне. Мужчина увеличивался в размерах, как персонаж сна. Камуфляжные штаны, песочная футболка, горчичная кепка, сдвинутая набок. Осторожные движения, мужчина не желал потревожить тень. Он боится меня? Или моего облика? Боится ли он вообще? Почему идёт ко мне? Чего хочет? Что ему нужно? Поделись со мной частичкой души. Ответь, хоть на что-то.

– Я думал, что всех эвакуировали. Почему ты здесь?

Почему? Я не знаю. Никто не знает. Наверное, потому что это моё место. И всех это устраивает.

Он приближался к кровати теми же мягкими шагами, будто боялся разбудить призрак. Поднял руки, хотел убедиться, что я не иллюзия, рассматривая меня с разных ракурсов. Может, ему любопытно. А может – страшно. Чужое, непознанное, недоступное чувство для меня.

– Ты умеешь разговаривать?

– Да.

– Ты давно здесь?

– Да.

– Тебя обижали?

Обижали? Что это значит? Я не уверена, что могу ответить, чужак. Ты первый, кто задал мне такой странный, болезненно точный вопрос. Может, я никогда и не думала об этом.

– Ты давно ела? – склонившись надо мной, он показался ещё больше. Выбритые виски, сильное телосложение, татуировка знака бесконечности на плече, несколько шрамов вдоль запястья и предплечья. Волосы чёрные, как смола, глаза цвета морской бездны, зрачки сузились от слепящего света – даже сквозь матовое стекло. Он смотрел на меня, как на странную, полузабытую зверушку из другого мира.

– Ты беременна? – голос исказился, в нём плескались злость и удивление.

– Да.

Две сильные руки легко подняли меня под мышки и усадили на кровать. Он, возможно, был даже выше и крупнее Спасителя. От него пахло… мятой? Или мне показалось? Ещё мыло с клубникой и сливками. Приятного цвета, редки светло-голубые глаза, с детской наивностью и странной, будто чужой, разумностью. Он смотрел на меня без презрения. Скорее, с ужасом. Или отвращением. А может, со всем сразу.

– Что ты здесь делаешь? Как ты до этого докатилась? – его ладони легли на мои плечи, и он слегка потряс, будто проверяя, не рассыплюсь ли я. Если бы кто-то знал, какая бездна лежит между мной и человечеством, ничего бы не изменилось. Может, меня жалели бы. Или презирали за мою сломанность. Но ведь это лучше, чем быть забытым. Верно?

– Сиди здесь, я что-нибудь приготовлю, никуда не уходи! – обхватив двумя пальцами мою голень, он будто сделал про себя вывод. И исчез.

Кто ты? Что это было? Зачем? Где Спаситель? Да и какая разница. Моё место здесь – пока разбросанные осколки души не найдут путь обратно. Если вообще найдут.

Ожидание длилось недолго. Вернулся Спаситель с алюминиевым подносом. Улыбаясь всеми золотыми зубами, сверкая выбритой, лоснящейся головой, он что-то напевал и скалился. Возможно, был рад меня видеть. Или мне снова показалось. У него на правой руке не хватало фаланги, зато рядом сверкал перстень с крупным изумрудом. Спаситель сильно изменился.

И снова – плотские утехи. Иногда он забывал о моём маленьком паразите чрева. Вдавливал меня в матрас так, что ткань пропитывалась страхом. Сжимал горло до боли, пока сознание не таяло. Ему, наверное, нравилось причинять мне страдания. Морщины на лбу собирались в бугры, лицо искажалось, и он стонал.

Мне известно, когда близится завершение соития. Однотипные, утомительные движения начинают набирать темп, становясь всё более резкими, грубыми, как механический обряд, лишённый всякого смысла. Из пересохшего рта обречённого вырывается тяжёлое, уставшее пыхтение, а с его тела на мои покрасневшие от натиска бёдра с синяками скатываются капли холодного, липкого пота. Один особенно жёсткий толчок, и острая боль срывается вниз живота, как вспышка огня. Корчась, я инстинктивно дёргалась, сгибалась, как будто тело пыталось спастись, сопротивлялось. А потом всё, как всегда, обрывалось.

– Я совсем недолго, видишь, – занося в комнату прикрытую крышкой тарелку, чужак открыл дверь плечом, и на миг застыл в проёме, будто не верил, что оказался в правильном месте.

Он замер, позабыв не только, как говорить, но и как дышать. Несколько секунд, полных невыразимого напряжения, наши взгляды сталкивались и расходились – трижды, а может, и чаще. Спаситель тоже опешил от внезапного появления чужака, поэтому не сразу отреагировал – лишь прокашлялся, чтобы взять себя в руки.

– Стучаться не учили? – не сбавляя темпа, он зарычал, словно дикий, обезумевший зверь, с яростью в голосе, заметно прибавляя натиска, будто в отчаянной попытке пытался нагнать ускользающий момент или удержать что-то, что уже ускользает сквозь пальцы.