Путь Смолы

– Что, Колян, рецидив любви, – по-прежнему меланхолично разглядывая потолок, сказал Шпала, – беги, Колян, от этих пошлых мыслей. Оно изобилует множеством негативных побочных эффектов. Таковых как дети, празднично-выходные поездки к теще на блины и вечно-недостроенная дача с непрополотыми грядками, домашние тапочки и наваристые борщи служат малым утешением и компенсацией за моральные и физические страдания, как следствие большой, неповторимой и пылкой. Ты наверно искренне считаешь, что халявных секс все сгладит и преобразит будни семейной жизни в ежедневный праздник, позволь с тобой не согласиться, через несколько лет он превратится сначала в работу, без видимых доходов, потом в неприятную обязанность, закончится все обузой, при одной только мысли о которой у тебя будет все опадать, а сам ты станешь во сне наблюдать толстозадую и желанную соседку Вальку, но в реале бояться с ней каких-либо сношений, поскольку законом прописан негласный брачный договор при разделе имущества в связи с разводом, а за ипотеку тебе еще платить и платить. Нет, Колян, эти ноги дурно пахнут…

– Слышь, оставь свои педиковские мысли при себе, – Колян усек, в его понимании, главное в монологе словоохотливого товарища, – если ты баб не любишь, сшей себе килт и хреначь на гей-парад.

– Да, какой же ты все-таки трудный, – Шпала даже повеселел от возможности продолжения развития темы. – Я, Колян, к геям отношусь инфантильно, а не как ты фанатично-нетерпимо, что видимо говорит о том, что из нас двоих латентным гомосексуалистом являешься именно ты. А коль удосужился выучить загадочное слово килт, с гипотетически-отдаленным представлением о нем, то знай, гордые горцы, во главе с Дунканом Маклаутом, никогда тебе не простят грязных намеков на их сексуальную ориентацию.

– Я те щас за педика пальцы сломаю, – Смола резво повернулся к напарнику и злобно уставился на довольное, ухмыляющееся лицо Шпалы, – не гипотетически, а реально.

– Ну, ну, Колян, успокойся, про педика не я, а ты начал, – Шпала вновь струхнул, не выдержав жесткого пронизывающего взгляда, – ты не понял сути моих слов про любовь…

– И понимать не хочу, – фыркнул Колян. – Да и кто тебе сказал, что я в какую-то любовь играть собрался. У меня разговор короткий, как говорит Клизма – увидел тело, действуй смело, трахни его всеми доступными способами.

– Ну, считай, что я тоже о непорочном зачатии, – явно не для Колянова понимания, а может, наоборот, как раз для него, съязвил Шпала.

– Умный да. Телки сами просятся, чтоб их станцевали, и больше чем уверен, никто о скором замужестве во время секса из них не думает. Бабам кайф нужен, а не дети и борщи.

– Как говаривал небезызвестный классик одного из революционных движений – сексуальная революция, о необходимости которой так много говорили в последнее время, свершилась. В умах и поступках освобожденного пролетариата. Тут можно вернуться к предыдущему разговору о ломке моральных устоев. Ура, товарищи, пролетариат теперь свободен, абсолютно свободен от догм и навязанных норм поведения и мыслей. Не дрефь, Колян, я с тобой. Дети все равно в пробирках теперь рождаются. Не..по..ро..чно… А порок теперь не более чем спорт – баб-слей к примеру.

Чиркнула зажигалка и в воздух взвился синевато-серый дымок сигареты. Окончательно пришедший в себя в ходе занимательной беседы сотоварищей Була глубоко затянулся и сказал:

– Не, а я понял Шпалу. У меня двоюродный брательник в деревне вот так танцевал, танцевал и дотанцевался до двойни в одном месте и до тройни в другом. Сейчас в одном месте борщи и теща, в другом алименты.

– О как, отец героин получается. А еще говорят низкая рождаемость у нас, и заметь Колян, без всяких пробирок, прокатился, так сказать, обдуваемый ветрами кайфа на бобе, – усмехнулся Шпала.

– В деревне понятное дело, – возразил Колян, – они ж трахаются без разбору и меры что кролики. Без

предохранительных гандонов. Отвечаю, братана сразу новая родня на стволы и ножи поставила, тут хочешь не хочешь женишься.

– А ты че, Колян, думаешь в городе все на халявку прокатит, бабы щас умные и меркантильные, – сказал Шпала. – Вот что с тебя взять? На секс-монстра ты явно не тянешь, тут еще двояко, получишь с тобой кайф или одни мучения. Посему, танцовщица сразу в уме имеет две вещи – единовременную мзду, за зря потраченное время, либо вечный оброк, который клиент будет отрабатывать всю оставшуюся жизнь. Небольшую мзду ей гордость не позволяет брать, она ж не проститутка, а бриллиантами осыпать ты не в состоянии, поэтому вывод, ноги, которые согласятся лечь с тобой в постель, скорее всего в отдаленной перспективе имеют ввиду замужество с непременным участием твоей персоны.

– Ага, разбежался, пинок под зад и алфидерзейн, – глумливо показал зубы Колян. – Ног много, я один. В пинок я от всей души вложу и мзду, и перспективы…

– Колян, я смотрю ты вообще скоро спать перестанешь, ты ж в школу даж из сексуальной тяги к одноклассницам не ходил. А тут целый алфидерзейн, давича килт…

– Не глупей тебя, улица многому учит. Хошь скажу, как по-даговски пальцы сломаю будет.

– Кто о чем, а Колян о ракетах… Не, реально, Смола, может ты втихушку под одеялом "Что?Где?Когда?" смотришь.

– Блин, ну все достал…

Смола всем телом уже было развернулся к навязчивому подельнику, собираясь не на словах, а на деле объяснить Шпале, как будет по-даговски сломанные пальцы, но в это время Була выпрямился как штык, насколько это было возможно при его габаритах в просторах малолитражки, поднял согнутую в локте руку, дабы привлечь внимание товарищей и тихо, словно боясь посторонних ушей, сказал:

– Моменто море, господа, кажись она тяпает…

Шпала, не сразу въехавший в суть, хотел было развить понимание не совсем в тему сказанного словосочетания "момент аморе", на сей раз глумясь над Булой, но вмиг успокойлся под прицелом пронзительно-уничтожающего взгляда Смолы.

О девушке из высшего общества можно только сказать, что она девушка из высшего общества. Все наше представление о ней исчерпывается сводками светских новостей, глянцевыми журналами и мыльной литературой, зачастую написанной ей же самой либо страдающими катаклизмами души домохозяйками. Известно, что она богата, окружена толпами альфа-самцов либо наоборот, печально одинока. Она является непременной посетительницей презентаций, показов мод, выставок современного искусства, элитных ночных клубов и прочих культурных мероприятий топ-уровня. Ее интересы в нашем представлении лежат в области бриллиантов, яхт и дорогих машин. А ее голубая мечта – получить приглашение на закрытую вечеринку по поводу рождения британского наследного принца – зачастую так и остающаяся голубой мечтой, поскольку наследные принцы рождаются не часто, а девушек из высшего общества много. Еще известно, что она пинками открывает любые двери, даже самые могучие и неприступные, по крайней мере она сама так о себе думает и говорит. А простой обыватель зачастую не видит разницы между девушкой из высшего общества, светской дамой и элитной проституткой. И это пожалуй все, что мы знаем о девушках из высшего общества (ну если, конечно, не считать собственных локальных домыслов), впрочем не более нам известно и о самом высшем обществе.

Лиза была той самой девушкой из высшего общества. Исходя из всего вышесказанного, я не стану описывать, какой она была на самом деле, дабы не вносить сумятицу в умы читателей и не разрушать устойчивые радующие душу мифы, о жизни девушек из высшего общества. Скажу только то, что отец ее был местного уровня промышленным магнатом, а сама она в данный момент спешила на встречу с тем самым альфа-самцом, невзрачным парнишкой из паралельного курса университета, чья принадлежность к высшим социальным слоям была очень и очень условна. Да, да, вы не ослышались, Лиза училась в провинциальном университете, а альфа-самец не был даже перспективным ботаником, не говоря уже о богатстве и положении в обществе. Ну не станем на этом зацикливаться, развивать тему противоположностей, да и вообще отклоняться от заданного повествования, к тому же ни парнишка, ни университет больше нам не встретятся. Лизе было 18 лет, она была стройна, красива и блондинка (вот ржать только не надо, на моем жизненном пути встречалась блондинка, за пару секунд складывавшая в уме десятизначные цифры, другое дело, что они по обыкновению назывались суммами денежных единиц, но суть-то от этого не меняется, сами попробуйте, не уверен, что у вас даже с денежными единицами получится).

Лиза припарковала машину на стоянке, пересекла тротуар метрах в трех от автомобиля бандитов, завернула за угол и направилась в сторону университетского стадиона.

– Вишь, она не только умница и красавица, а видимо еще спортсменка и в душе комсомолка, – сказал Шпала, наконец-то понявший, в чем суть предупреждения Булы. – Давай за ней, там гаражи, она полюбому через них пойдет.

– Щас нет комсомольцев, – усмехнулся Колян, – активисты есть, а комсомольцев нет.

– Ты разницу видишь? А ну да, у комсомольцев идеалы были и совесть. Так они щас лишние, это, Колян, тяжкий груз, это, Колян, гири на шее спортсмена, приготовившегося к заплыву на дальнюю дистанцию жизни, утопнешь, Колян, не станешь победителем, ты даже проигравшим не станешь, ты просто утопнешь.

– Хватит философствовать, ты командуй, – сказал Була, провожая внимательным взглядом девушку за угол. – И кто тебя только старшим поставил, в гробу я таких старших видал.

– В гробу говоришь… Я же тебе сказал, медленно за ней… А все претензии к руководству…

Була нажал на газ, машина дернулась, сидевший впереди Смола, склонившийся вперед, будто желая заглянуть за угол, ударился головой о лобовое стекло и тихо сматерился.

– Була, ну ты как-нибудь поосторожней что ль, нам Коляновы мозги во как нужны еще будут, – съехидничал в очередной раз Шпала, и продолжил на прежнюю тему, пока машина неторопливо поворачивала за угол: – Вот, Николай, смотри, с чем рифмуется слово комсомолец, сразу навскидку, без раздумий…

– Многоженец, – Колян был рад, что Шпала не стал развивать тему его мозгов, потому поддержал разговор.

– Не, Колян, во-первых не в рифму, а во-вторых давай без фрейдовских умозаключений, а по-простому, типа – огурец молодец, – развеселился Шпала и тут же осекся, понимая, что огурец-молодец еще более по-фрейдовски, но вслух ничего не сказал.

– Ну тогда, многоборец, – Колян не знал толком, что такое фрейдовские умозаключения, но благоразумно переспрашивать не стал.

– Ну, конечно, рифма тугая, зато как в точку, – Шпала похлопал одобряюще по плечу Коляна. – Вот, многоборцами они по своей сути были, многого хотели, даже исренне, не их вина что мало получалось, максималисты в общем. Ну а вот навскидку, активист.

– Тракторист, – заржал Була.

– Тупо, конечно, но тоже в чем-то попал, прут как трактора, по бездорожью – ломая кусты, деревья, по асфальту – превращая трассу первой категории в бездорожье, а по целине – вспахивая борозды для посева семян новых веяний, под чутким руководством главного агронома. Но я бы сказал – карьерист, ясно и понятно, без Фрейда и метафор. Эгоист еще более в точку.

– Садомазо…

Машина резко затормозила, свернув за угол первого же гаража, упершись прямо в девушку. Смола, не договорив, вновь ударился лбом о лобовое стекло, видимо на этот раз сильнее, поскольку взгляд его в первые секунды был немного странным и мутным.

Отскочившая в сторону девушка чуть оторопело и зло посмотрела на сидевших в машине парней. Она не выглядела испуганной или растерянной, а даже наоборот, была довольно активной и решительной.

– Куда прешь, баран?!.. Обкурился что ли… Права, блин, понакупают, быдлы…

Смешнее всего в этот момент было смотреть на Коляна, его взгляд и без того был весьма загадочен после удара, а после слов девушки он стал выражать всю накопленную веками боль угнетенного народа вкупе с тоскливой злостью старого импотента на выпускном балу гимназисток. Желания и возможности – вечный плохо решаемый вопрос человечества. Колян, видимо, хотел в этот момент даже не сломать пальцы, а убить девушку, но в то же время было понимание, что товар, по крайней мере до определенного момента, не может быть испорчен.

– Ты че, падла, кобыла, ругаешься, – сказал Колян, не найдя ничего более подходящего соответствующему моменту.

Девушка скривила рот, оценивая интеллект оппонента, и сказала:

– Мудак первобытный.

– Коротко, ясно и доходчиво. Колян, только пальцы ей не ломай, прошу тебя. Визгу будет, за гаражами стадион с физкультурниками, – открывая дверь, сказал Шпала.

Он вышел из машины, девушка отступила на шаг назад. Но с другой стороны уже подходил Була. Только теперь девушка перепугалась по-настоящему.

– Что вам надо, парни. Не трогайте меня.

– Как я понял, наш друг был огорчен твоими неразумными словами. У него к тебе разговор содержательный, – Шпала схватил девушку за руку, – ну, не бойся, он только тебе за оскорбление заяснит.

– Я кричать буду, у меня там друзья каратисты, – Лиза посмотрела в сторону стадиона, искренне надеясь, что футболист и каратист имеют хоть что-то общее.

– Ну да, – кивнул в знак согласия со словами друга Колян, – за слова только ответишь…

– Насилуют, – еле слышно пропищала девушка, ясно чувствуя, как от всевозрастающего чувства беспокоства и страха у нее пропадают силы и голос.

– Кому ты на фиг нужна… Була, хватай ее и в машину, – Шпала уже крепко держал девушку и старался дотянуться свободной рукой до ее рта, дабы заткнуть его.

Була без разговоров схватил Лизу сзади, полностью обездвижил, огляделся и потащил к машине. Шпала в этот момент только мешал ему, вследствии чего, улучив момент, девушка предприняла попытку освободиться. Откуда -то в этот момент у нее появились силы, и даже немаленькие. Девушка стала брыкаться, стараясь вырваться. Тут еще Колян застрял возле открытых дверей, не совсем понимая, что ему делать. Стала образовываться куча-мала, вследствии неорганизованных действий, сопротивления девушки и попыток каждого из киднепперов быть полезным.

– Колян, багажник открывай, – проорал Шпала.

Смола, будучи ближе всего к машине, тем не менее имел наименьшие возможности открыть багажник, но попытку предпринял. Что произошло дальше, никто из бандитов толком не понял и впоследствии не смог объяснить. Колян, застряв между кучей-малой и машиной, тянется к багажнику. Шпала, изначально лишь мешающий транспортировке, споткнувшись, оказывается на земле под ногами всех. Девушка спотыкается об него и оказывается сверху. Була, дабы не завалиться со всеми, на мгновение выпускает девушку. Тут Колян меняет свои намерияния, видя, что происходит, сам старается ухватить жертву, но оказывается на ней. Була окончательно теряет контроль и ко всему получает сильный укус указательного пальца со стороны Лизы. Шпала, придавленный двумя телами, вопит что-то о раздавленных яйцах. Колян стойко молчит, и еще крепче вжимает в землю Лизу, а соответственно и Шпалу с его яйцами. На последнем издыхании Шпала орет, чтобы Була не стоял столбом, держась за палец, а предпринял какие-нибудь действия к обездвиживанию все еще отчаянно брыкающейся девушки. Була, видимо, потерявший контроль не только над ситуацией, но и над собой, хватает с земли камень и заносит его над головой девушки. В этот момент Шпала, исходя из принципа, что спасение утопающих дело самих утопающих, последним усилием воли каким-то чудом скидывает с себя девушку и стокилограммового Коляна, в результате чего голова Смолы оказывается на месте, где только что была голова девушки. И тут же получает мощнейший удар камнем…

– Два фраера в камере, один лежит, другой ходит. Тот, что ходит, спрашивает, ты вот мол умный, государство на бабки кинул, поясни за теорию относительности. Второй отвечает, все мол просто, вникай – ты ходишь, я лежу, а вместе мы сидим.

– Древний анекдот, ты лучше скажи, за каким хреном Коляна повредил.

– А че? Я че виноват, что Колян башку подставил.

– Да ни че, ты как бил, ты Коляна вырубил! Представляешь, Коляна! Ты бы эту шалаву убил, черепушку бы расколол.

– И че, все равно ее скорее всего замочим.

– А это не тебе решать. Твое дело ее на хату привезти и охранять. Если папаша решит удостовериться, жива ли дочка, ты что ли вместо нее в трубу пищать будешь?

– Да ладно, не буксуй, жива ведь. А Колян переживет, у него черепушка крепкая. Его по малолетству на угоне хозяин машины поймал, монтажкой по башке долго стучал, ни че ведь, жив как видишь.

– То-то я смотрю он такой сообразительный. Вот ведь, монтажкой по голове и даже в уме не повредился, Бразилию и килт знает.

– Ну ты сильно-то не иронизируй, он и до монтажки не очень-то был по части мозгов. Зато человек хороший…

– Ну да, ну да, главное не ты в человеке, а человек в тебе.

Колян открыл глаза. Рядом раздавались голоса. Он прислушался – голоса были знакомыми, неизвестно чьими, но он точно знал, что знакомыми. Колян попытался понять, где находится и чьи это голоса. Но попытка оказалась неудачной. В сущности попытка дала свой результат, но скорее отрицательный. Колян к своему изумлению вдруг понял, что он никого и не помнил. Вообще никого, кроме двух странных персонажей, Буратино и Терминатора. Но ясно, что говорившие ими не являлись, поскольку один был деревянный, другой железный, а неизвестные собеседники были, судя по всему, обыкновенными людьми. Почему он помнил этих двух персонажей, Колян не знал. В голове явственно ощущалась свистящая пустота. Все это настораживало. Единственное, в чем Колян без труда разобрался, было то, что он едет в машине, лежит на заднем сиденье, а обладатели подозрительных голосов находятся спереди.

– Слышь, а я кажись врубился в теорию относительности.

– Да неужели, как в анекдоте или что-то свое изобрел? Ее, так между делом, и физики с учеными степенями не до конца понимают.

– Причем здесь физики, дело-то на зоне было…

– А, ну да, я и забыл…

– Объясняю как по-проще, на примере. Ты сидишь на правом сиденьи, я на левом, но вместе мы едем, то есть все в мире относительно, ты можешь сидеть, стоять, лежать, но в реале ты едешь. Врубился?

– Неа, не дошло до меня, в чем открытие Америки, даже через форточку. Вот такой я видимо убогий, я уж про несчастных, видимо сильно ошибавшихся физиков молчу…

– То есть, они лежат, ходят, но относительно всей тюрьмы они сидят…

– Погоди, погоди, это выходит, что мы как бы сидим, но относительно машины едем?.. Сам-то понял, что сказал…

– А, ну да, путаница. Тормозул. Получается, это они относительно тюрьмы ходят, лежат, а относительно остального мира, выходит, сидят. Значит, относительно машины мы сидим, а относительно улицы едем.

– Погоди, если базарить как ты, то получается, типа эти фраера сидят только относительно всего того, что находится за пределами тюрьмы, но относительно самой тюрьмы они не сидят, за исключением сидения на шконке, то есть они типа свободны. Да тебе, братец, Нобелевскую премию пора давать, заслужил, ей богу заслужил, утер-таки нос пресловутым физикам. Конечно, относительно физики твоя теория более чем своеобразна, но масштабы, куда там Энштейну со своей пространственно-временной связью. Это ж надо, стольких сидельцев в один момент освободил. Тебе памятник нерукотворный пора ставить. Не, реально, пока я на свободе, те, кто в зоне – относительно меня сидят, потому я туда и не хочу попадать, но как только я туда попаду, то относительно зоны буду делать что угодно, ну в пределах распорядка конечно, но только не сидеть, исключая шконку, значит буду свободным… Не, реально открытие мирового масштаба…

– Не, погоди, что-то не так, чувствую, где-то есть подвох. Это мусорской расклад, братве мозги замочалить. Якобы, добро пожаловать в наши стены, чувствуйте себя здесь абсолютно свободными… Хрень какая-то…

– И че, так быстро сдаешься, отказываешься от гениальной идеи, сдался под напором обстоятельств…Да, не первопроходчик ты, Була, не первооткрыватель, лаборант ты, Була, испугавшийся собственной идеи и отдавший предпочтение пробиркам, так спокойней, так уютней, а то не дай бог что откроешь такое мусорское…

– Ладно, кончай грузить. Звони лучше Хмелю.

– Так это не я начал. Хотя теперь понимаю, почему мои предки скорбят по счастливому советскому прошлому, ведь относительно своей страны они были свободны…Да, реально открытие мирового масштаба, теория относительности свободы… И в нынешних реалиях применима, оказывается дело в том, относительно чего мы свободны…

Колян лежал не шелохнувшись, пытаясь вникнуть в новый вдруг открывшийся для него мир. Новый мир встречал его загадками. Из всего вышесказанного он понял только одно, пока он в машине – он свободен, но как только он выйдет, тут-то для него и откроется вся жестокость этого мира, тут-то он и поймет, что машина была тюрьмой, и что тебя, возможно, окружают множество разных по-своему тюрем, он поймет, насколько беспощаден этот новый для него мир. Коляну стало не по себе и ему даже расхотелось прояснять ситуацию, выходить из машины и понимать, где он, кто он и почему он.

– Алло… Хмель…ага, телка у нас…куда…к Сержанту…о'кей…

– Че сказал?

– К Сержанту на хату, щас позвоню ему, пусть встречает, – Шпала набрал номер. – Чет трубку не берет…

– Слышь, Шпала, я вот че подумал, сейчас есть бедные и богатые, и если разобраться, то никакой справедливости в натуре…

– Ну и че?

– Мы вот телку сегодня похитили, бабла срубим, ее может мочканем, ну это ее проблемы. Я вот про че, мы бабки поимеем, значит как бы обогатимся. Но обогатившись, мы несправедливость не исправим. А значит, какой-нибудь урод в будущем и нас может мочкануть…

– Слышь, ты, Робин Гад, ты че сегодня несправедливость исправлял. И откуда такие пошлые мысли, если ты про идеалогию "грабь награбленное", ну типа богатого буратину на бабло опустить не впадлу и даже почетно, то сам вникни в абсурдность вопроса, кто в свое время ничего не награбил является нищим, а грабить нищего – это полный критинизм и патология.

– Ладно, магнитофон лучше включу, а то какая-то хрень в голову лезет. Еще и Колян в отключке, так бы че про Бразилию может рассказал, сильно все-таки видимо я его саданул…

– Как бы он теперь всегда про Бразилию не стал говорить, про одну только Бразилию и навсегда…

Була включил DVD-проигрыватель, голос из динамика межшансонно-эстрадного тембра пропел: "…А когда мне становится плохо, я включаю свой отбойный молоток и долблю им нежное женское лоно…"

– Мы один раз одному педику в очко долото забили, – безразличным голосом сообщил Була. – Это когда я еще с гопотой тусовался. Прикинь, кажись он даже балдел.

– Это ты к чему? – спросил Шпала. – Гордость за свое удалое гопстоповское прошлое.

– Мы тогда всех гоняли, эмо там, этих еще размалеваных, во вспомнил, готы, – проигнорировал вопрос подельника Була. – Ниче так, весело было.

– Так зачем бросил столь веселое занятие.

– Да ну его, прибыли совсем никакой, телефон отожмешь, тут же пробухаешь…

– Ну да, ну да, алкоголизмом попахивает.

Колян понимал отдельные фразы разговора, но суть и смысл сказанного впереди сидящими людьми до него не доходили. Он решил, что настал момент прояснить ситуацию, так можно до бесконечности пребывать в межпространственном состоянии без малейших перспектив к пониманию процессов, происходящих вокруг него. Пришла пора легализоваться. Непонятное слово пришло в голову само-собой, что обозначало, он не знал, но был уверен, что ему именно надо легализоваться. Он приподнялся, положил Буле руку на плечо и сказал:

– Где я?

Була подпрыгнул и ударился головой о крышу салона автомобиля, одновременно резко нажав на тормоз. Машина съехала на обочину. Шпала вздрогнул и медленно повернул голову, будто ожидая увидеть сзади как минимум персонажа фильма ужасов.

– Ты че, блин, пугаешь, – едва сдерживая матерки, сказал он.

– Я не пугаю, я просто хочу знать, где я? – пробасил Колян.

– В машине, – съязвил Шпала, – железной, на колесиках.

– Это я понял. Куда едем и кто вы? – Колян замялся, но собравшись с духом решился: – И кто я?

Оба бандита разом оторопело посмотрели на товарища, открыв рты, они молча пожирали глазами фигуру, лицо, а главное уста своего подельника, произнесшие загадочную фразу. Первым пришел в себя Була:

– Ты че мозги нам выносишь? – покусывая губы, немного задумчиво и неуверенно сказал он.

– Ни че я не выношу, – мрачно ответил Колян, предчувствия становились все хуже.

– Ты че ничего не помнишь? – догадался Шпала.

– А должен?

– Ну это как посмотреть, как минимум себя ты должен помнить, – Шпала взглянул на Булу. – Вот тебе результат, а чтоб с девкой было…И че теперь с ним делать, он нам как бы в полном сознании нужен, теперь вот с ним заморачивайся.

– Может ему еще раз долбануть, – предложил Була, – мозги на место поставить.

– Я тебе долбану, – ожил Колян.