Корректор. Книга пятая. Горизонты нашей мечты

– А она справится? – поднял бровь Демиург. – Бо, мне Сира нужна в полном здравии как можно быстрее.

– Не хуже меня. Я ведь тоже не Момбан, знаешь ли, у меня нет специфичных навыков.

– А, ну тогда пусть действует, – согласился Май.

– Кто такая Канса? – напряженно осведомилась Сиори, чувствовавшая, как внутри все сильнее нарастает нетерпение. И вдруг она вспомнила. – Та новая горничная?

– Точно! – одобрительно улыбнулся Май. – Каси, ты где? – снова спросил он в воздух.

– Я здесь, Лика, – горничная, легко поцокивая каблуками туфель, вошла в комнату. – Вечер, госпожа Сиори.

Ректор кивнула, не отрывая от нее взгляда. Кто она такая? Появилась неизвестно откуда, ведет себя странно. Неужели она тоже… как ее? Неб?

– Лика, Бокува, могу я попросить вас выйти? – сказала горичная.

– Ты уверена, Каси? – озабоченно спросил Май. – Помощь не нужна?

– У меня прямой канал с Момбаном. Если я ошибусь в процедуре, он поправит. Пожалуйста, Лика!

– Как скажешь, – дернул плечом Демиург. – Бо, пойдем отсюда.

Он подмигнул Сиори и выскочил из комнаты. Айсока встревоженно посмотрела на Сиори, потом на Кансу, вздохнула, поклонилась и ушла за ним. Хлопнула внешняя дверь, и в домике установилась лунная тишина, нарушаемая лишь звуком дыхания стоявшей перед ректором девушки.

– Меня зовут Канса, – сказала горничная. – Канса Марацука. Я в вашем мире всего несколько дней и еще не успела освоиться здесь как следует. Прошу меня простить, госпожа Сиори, если я скажу или сделаю что-то не так.

– Кто ты такая, госпожа Канса? – безразлично поинтересовалась Сиори, чтобы как-то прервать неловкую затянувшуюся паузу.

– Я? – Канса улыбнулась. – Я не представляю собой ничего особенного. Но поскольку меня угораздило выйти замуж за Лику… За Мая Куданно, как он себя тут называет…

– Жена? – поразилась Сиори, чувствуя, что на мгновение отступили даже ее апатия и тоска. – Жена Мая? Но как?.. Ах, да. Он же старше, чем выглядит. Прости, что перебила, госпожа Канса, я от неожиданности.

– Он именно такой, как выглядит, госпожа Сиори. На Текире у него, конечно, другая внешность, но по умственному возрасту ему не дашь больше, чем твоим воспитанникам. Он озорной, насмешливый, безалаберный, беспардонный, внезапно вспыхивающий и постоянно забывающий, что у окружающих тоже есть свои чувства. Но он добрый. Добрый, заботливый и всегда готовый прийти на помощь, даже если его не просят. Именно поэтому я его люблю. Он хороший человек, госпожа Сиори, и когда вы познакомитесь поближе, тебе он тоже понравится. Прошу, не сердись на него сейчас.

– Хороший человек… – ректор покатала слова на языке, словно пробуя на вкус. – Возможно. Только не человек. Демиург, хотя я так толком и не поняла, что это такое. Если ты его жена, госпожа Канса, значит, ты тоже Демиург?

– Да. Хотя и стараюсь о том вспоминать пореже. Честно говоря, я стала Демиургом лишь для того, чтобы от Лики отвязаться. Меня вполне устраивала моя человеческая жизнь. Но сейчас речь не обо мне. Госпожа Сиори, ты точно хочешь проснуться?

– Я же уже сказала…

– Я поняла. Прошу, не сердись. Однако, просыпаясь, ты неизбежно испытаешь тяжесть утраты. Ты больше никогда не сможешь вернуться на Текиру и встретиться со своими друзьями и родными. Ты умерла для них – а они недоступны для тебя, пока не умрут и не проснутся заново. Ты уверена?

– Я уверена, госпожа Канса. Что я должна сделать?

– Прошу, ляг на спину.

Сиори вытянулась на диване и полуприкрыла глаза. Сердце часто забухало в груди, словно кузнечный молот.

– Не бойся, госпожа Сиори, – Канса сбросила туфли, опустилась на пол на пятки рядом с диванчиком и взяла ректора за руку. Сиори невольно крепко стиснула ее пальцы. – Мне помогает Момбан. Он – специализированный искин седьмого класса, занимающийся исключительно нэмусинами. У него очень богатый опыт пробуждений, и, я уверена, тебе ничего не угрожает. Сейчас ты на время отключишься от Академии, а когда процедура завершится, подключишься обратно. Ничего не бойся. Ты готова?

Сиори глубоко набрала воздуха в грудь, выдохнула и коротко сказала:

– Да.

– …мама, мама! Смотри, что я нашла на улице!..

– …Сира! Прости, что задерживаюсь на работе…

– …госпожа Сиори, твой класс сегодня что-то очень уж расшумелся…

– …и сегодня, господа и дамы, я рад объявить начало нового учебного года!..

– …мама, я не пойду сегодня в школу! У меня животик болит!..

– …Сира, есть идея. Хочешь, в небодень сходим в парк? Возьмем Тирасу – и с самого утра, а? Новое колесо обозрения, в новостях сказали, уже работает…

– …сегодня, как ожидается, Ассамблея примет поправки к закону о профсоюзах…

– …Сира, негодница! Почему ты от меня дневник опять спрятала? Ну-ка, давай его сюда. Если у тебя опять ноль по истории!..

– …извини, у меня не очень много опыта в таких вещах, я даже не знаю, как… ну… в общем, Сира, ты выйдешь за меня замуж? Мы все-таки уже год встречаемся, и я подумал, что пристрелочный контракт…

– …наш специальный корреспондент в Каменном Острове передает, что Верховный Князь Тайлаш Полевка выступил перед журналистами со специальным заявлением по ситуации вокруг Горагии…

– …да, милый, я сегодня после школы зайду куплю бутылку вина. И хорошего вина, дорогого, даже не возражай. Да, я знаю, что у нас с деньгами не очень хорошо. Я сама семейный бюджет веду, если ты не забыл. Ничего, не разоримся. Не каждый день все-таки пятнадцатилетний юбилей совместной жизни…

– …госпожа Сиори, я не успел сделать домашнее задание, у меня собака заболела…

– …Сира, разбойница ты озорная! Сколько раз тебе говорить – не лазь по деревьям! Упадешь и сломаешь себе что-нибудь…

Осколки образов. Обрывки фраз. Мгновенные вспышки эмоций.

…пластиковый пакет в руке, ручка растянулась от тяжести продуктов и режет пальцы. Торчащее из пакета горлышко винной бутылки неудобно упирается в бедро при каждом шаге. Надо бы перехватить. До дома совсем немного, осталось только перейти дорогу и подняться по короткой каменной лестнице под густыми древесными ветвями. Вечерние улицы в их районе немноголюдны и тихи, и машин почти нет. Яркие летние звезды сияют на небе. Ни одной облачной струйки не видно на фоне сияющих звезд. Ветер улегся, словно замер в ожидании чего-то важного. Ночь обещает быть прозрачной и тихой. Над горизонтом горит край восходящего Звездного Пруда, обещая великолепную ясную ночь. На той стороне дороги под рукой медленно бредущей восьмилетней девочки звонко стучит о тротуар, подпрыгивая, детский красно-белый мячик. В десятке шагов впереди – молодая женщина, увлеченно разговаривающая по пелефону. Она оглядывается назад.

– Мира! – зовет она. – Ты опять еле шевелишься. Иди сюда!

– Да, мама! – недовольный детский голосок. – Иду…

Мячик выскальзывает из-под ладони девочки и медленно, словно в замедленном кино, прыгает по проезжей части, едва не попадая под проехавший автомобиль.

– Мой мячик!

Девочка бросается за мячом.

Тяжелый грузовик проезжает перекресток, ускоряясь, торопясь проскочить под вот-вот загорящийся красный свет. Ледяной ужас сковывает сердце: подхватившая мяч девочка стоит к грузовику спиной.

– Мира! – женский крик, переходящий в отчаянный визг. Девочка недоуменно озирается, хлопая глазами. Звон разбившегося о тротуар бутылочного стекла – уже далеко за спиной – успеть добежать, успеть! Грузовик громко сигналит, девочка медленно поворачивается на звук – и замирает, словно кролик, под слепящими лучами фар. Флюоресцирующая краска на мяче в ее руках горит ярким бело-красным пламенем. Успеть! Проклятый каблук подламывается, но рука успевает оттолкнуться от асфальта, и ноги выносят, удерживая тело, и времени остается только на то, чтобы успеть вытолкнуть ребенка обратно на тротуар…

…и времени не остается уже ни на что. Налетающий грузовик громко ревет клаксоном, и отчаянно визжат тормоза и покрышки, и, словно оскаленные в издевательской усмешке зубы, сияет хромированная решетка радиатора, и поздно, поздно, поздно, потому что в воздух взлетает искаженный, изломанный силуэт ребенка, и мгновением позже чудовищный беззвучный удар переворачивает мир, и свет гаснет. Навсегда.

– Я не успела, – прошептала Сиори. – Я не успела. Если бы не проклятый каблук…

– Ты не должна себя винить, – сочувственный ласковый голос где-то на краю сознания. – Ты сделала все, что могла.

– Я сделала недостаточно. Я не успела. Какая разница, все я сделала или нет?

– Большая, госпожа Сиори. У тебя впереди долгая дорога, и смерть – лишь краткий эпизод. Ты поступила как должно – и сделала все, что могла. Теперь ты можешь отдохнуть спокойно.

– Я не могу отдыхать. У меня масса дел. Я… Я…

– Академия проживет без тебя еще несколько дней, госпожа Сиори. Ты должна отдохнуть. А сейчас – проснись.

Ректор медленно открыла глаза и уставилась в потолок, залитый розовым рассветным светом. Академия. Она в Академии. Ее спросили, хочет ли она помочь детям. И она согласилась. Теперь она помнит. А раз она обещала, она обязана сделать все, что в ее силах. Хватит с нее одной неудачи.

– Тираса… – прошептала она. – Хитоя… Как же они без меня.

– На Текире прошло шесть лет, госпожа Сиори. Твоей дочери уже исполнилось четырнадцать. Она ходит в старшую школу и одна из лучших учениц. Ты сможешь посмотреть на нее, если захочешь.

Только сейчас Сиори осознала, что по-прежнему стискивает пальцы Кансы, хотя лежит уже не на диване, а в своей постели, раздетая и закутанная в одеяло. Она с трудом повернула голову. Тело плохо слушалось, и даже такое простое действие потребовало изрядного напряжения. Хрупкая рыжеволосая женщина сидела на стуле рядом с постелью.

– Сколько времени? – хрипло спросила ректор.

– Половина пятого. Как ты себя чувствуешь, госпожа Сиори?

– Я… не знаю. Голова кругом идет. Я так и провалялась всю ночь? А ты сидела рядом со мной? Извини, что заставила потратить на меня столько времени.

– Ничего страшного. Я отключалась на несколько часов, пока шел процесс восстановления и моего присутствия не требовалось. На самом деле я ожидаю твоего пробуждения всего несколько минут.

– Все равно…

Ректор попыталась сесть, но Канса удержала ее.

– Не стоит, – сказала она. – Тебе пока что нужно просто лежать и приходить в себя. Еще недели две ты станешь чувствовать себя странно, но со временем все пройдет. Госпожа Сиори… ты не жалеешь, что выбрала сатори? Что проснулась?

– Жалею? – Сиори прерывисто вздохнула. Хотелось плакать, но слезы не приходили. – Я жила своей жизнью. Учительница в младшей школе – не ахти что, но все-таки у меня была семья – муж и дочь, и мы любили друг друга. Шесть лет! Они, наверное, меня уже и забыли.

– Не стоит слишком много думать о старой жизни. Она – в прошлом. Важны лишь настоящее и будущее.

– Виртуальность… Мы ведь в виртуальности, да, госпожа Канса?

– Да. Но для детей в Академии это единственная реальность, которую они знают. Ты нужна им.

– Я знаю. Я не собираюсь сбегать, госпожа Канса. Мне действительно нужно полежать пару часов, чтобы прийти в себя. Потом я постараюсь собраться и заняться делом.

– Боюсь, ты излишне оптимистична. Я не выпущу тебя из постели еще минимум сутки, – решительно заявила вошедшая в поле зрения Клия. – Да и потом тебе еще придется координацию тела восстанавливать.

Клия. Теперь Сиори гораздо лучше понимала, что она такое. Искин, хотя и совсем не такой, к каким она привыкла. И многое в ее поведении теперь видится иначе. Теперь понятно, как она могла проводить бессонные ночи у постелей заболевших кадетов, а потом, свежая и улыбчивая, идти на утренние лекции. Искин поддержки – да какая разница? Не собирается Сиори разбираться, разумна ли на самом деле директор медслужбы или же просто запрограммирована так хорошо. Главное, что они в одной команде.

Тоска прошлого вечера на мгновение всплыла в сердце – и тут же растаяла под приливом мощной волны стыда. Как она могла так расклеиться? Время для воспоминаний и сожалений еще придет, но сейчас ей некогда. Ей следует собраться и восстановиться как можно быстрее. Ведь другие рассчитывают на нее.

– Ну, как наша болящая? – весело спросил Май, влетая в комнату. – Мне тут Бо сообщила, что все сломалось окончательно. Каси, признавайся, много напортачила?

– Лика, я сейчас в тебя брошу чем-нибудь тяжелым, – пригрозила Канса. – Все нормально прошло. Момбан сообщил, что степень восстановления личности пять девяток, прогноз двух нулей – не позже двух-трех недель.

– Замечательно! – просиял Май. – Сира! Если ты в порядке, кончай симулировать и вылазь из постели. Исука еще ночью проснулась, у нее все куда легче прошло, чем у тебя. Она жаждет с тобой поболтать и сравнить воспоминания.

– Иса… А Грампа? Ее тоже будили?

– Нет, конечно. Я с ней пообщался, и она согласилась, что превратить в инвалидов, пусть и временно, двоих из шести воспитателей и то многовато. И у нее степень восстановления личности не более сорока процентов, ей вообще толком проснуться не удастся в разумные сроки. Форсирование сатори ей только психику покалечит. Так что она остается на положении человека, свято верящего в происходящее.

Май ухватил ректора за руку и, глубокомысленно глядя в потолок, пощупал пульс на запястье. Потом склонился, пальцами раздвинул веки и заглянул в глаз.

– Вроде все нормально, – наконец резюмировал он.

– Господин Палек, – холодно сказала Клия, – оставь Сиори в покое. За ее состоянием здоровья наблюдаю я, твои дилетантские потуги без надобности. Кроме того, доступное тебе состояние ее проекции совершенно не коррелирует с реальным самочувствием.

– Тьфу на тебя, роботиха бездушная! – махнул рукой Май. – Каси, пошли. Оставим инвалидов профессионалам. Тебя, между прочим, Кара потеряла. Ей какие-то документы срочно нужны, а ты на вызовы не отвечаешь. Она уже и меня спрашивала, куда ты подевалась.

Он ухватил горничную за руку и утащил из комнаты – та только жалобно пискнула и бросила на Сиори извиняющийся прощальный взгляд.

– Ну, Сира, – Клия присела на кровать, – давай-ка мы немного протестируем твое состояние. Поиграем в вопросы и ответы. Ты в состоянии?

Сиори подняла плохо слушающуюся руку и потерла лоб.

– Паршиво я себя чувствую, Кли, – сказала она. – Но ничего такого, чтобы помереть во второй раз. Спрашивай.

21.02.867, земледень. Катония, Оканака

– Блистательный господин Вакай Каморасий, – настоящий живой слуга (лакей? охранник? мажордом? а кто их разберет…) в вычурной ливрее почтительно протянул обратно пригласительный билет, склоняясь в низком поклоне. – Прошу, проходи.

– Спасибо… – неловко кивнул Вакай, с тоской оглядываясь назад. Такси уже отъехало от крыльца, и гнаться за ним поздно. И чего его сюда принесло? В жизни не ходил ни на какие благотворительные вечера. Он со времен детского дома не переваривал торжественные мероприятия. Если бы не настойчивая просьба господина Исэйки… Ну ничего. Познакомится он с той таинственной персоной, слопает чего-нибудь вкусного на фуршете, а потом тихо свалит домой. В конце концов, когда еще удастся поглядеть на сливки высшего света Катонии? Тем более что билет сюда, по слухам, стоит тысяч восемьдесят, и раз уж достался на халяву, надо пользоваться. Жизненный опыт полезен всякий, в том числе и такой.

Он прошел в услужливо распахнутые лакеем двери и оказался в огромном холле. Пышные золотые люстры сияли вовсю, хотя в большие витражные окна еще били лучи закатного солнца, отражаясь в полированных мраморных полах. По периметру зала стояли столы с закусками: всякими бутербродиками, рулетиками, корзиночками, сладкими булочками, нарезанными фруктами и прочей снедью. Бутылки с вином и кувшины с соком орудийными стволами возвышались над стройными шеренгами хрустальных бокалов. По холлу парами и поодиночке прогуливались разодетые мужчины и женщины, деловито сновали юркие личности, по виду – репортеры, в углах расположились телеоператоры с огромными дисками объективов на груди, с лицами, закрытыми блестящими щитками контроль-панелей. Тихо играла ненавязчивая музыка. В общем, все примерно так, как и показывали по дуроящику. Вакай тихо отошел в сторонку, к одному из столов, и внимательно оглядел закуски. Распознать ингредиенты по виду не удалось, и он храбро откусил от одной тарталетки из песочного теста. На вкус начинка показалась чем-то рыбным, весьма приятным на вкус. Сжевав тарталетку целиком, он бросил взгляд на часы. До официального начала мероприятия оставалось еще минут двадцать. И чего он появился так рано?

– Добрый вечер, господин Вакай, – звук знакомого голоса заставил его вздрогнуть. Он повернулся.

– Вечер, господин Исэйка, – поздоровался он в ответ.

– Рад, что ты все-таки решился выбраться. Я уж боялся, что такой затворник, как ты, не рискнет.

– Ну, не такой уж я затворник, – вежливо улыбнулся математик. – Я и в университете преподаю, и на симпозиумы регулярно выбираюсь…

– Однако же на официальное мероприятие тебя вытащить невозможно, – так же вежливо улыбнулся в ответ собеседник. – Помню еще по тем временам, когда Фонд поддержки талантов платил тебе стипендию.

– Кстати, господин Исэйка, а ты все еще председатель Фонда? – Вакай взял со стола бокал и наполнил его соком, апельсиновым, судя по цвету.

– Нет. Я уже много лет как депутат Ассамблеи. Устав Фонда запрещает его сотрудникам заниматься публичной политикой. Фонд – образовательное, а не политическое учреждение.

Политик взял со стола бокал, налил в него вина и пригубил.

– Вот как? – Вакай вежливо поднял бровь и отхлебнул из своего бокала. – Не знал. Весьма разумно.

– Да, весьма, – согласился политик. – Но ты, вероятно, сгораешь от нетерпения, зачем я так настойчиво тебя звал?

– Так скажем, господин Исэйка, я испытываю определенное любопытство. Ко мне редко испытывают интерес за пределами… профессионального круга общения. Что за таинственная персона проявила ко мне интерес?

– Сейчас явится, и ты сам увидишь. Она звонила пару минут назад и сообщила, что вот-вот подъедет. Она утверждает, что у нее к тебе в наивысшей степени важный и конфиденциальный разговор. Я не в курсе деталей, прости.

– Вот как? – повторил Вакай. – И что же в таком случае заставило ее пригласить меня сюда? Мы могли бы встретиться и в городе, у меня дома, например.

– Я не знаю ее мотивов, господин Вакай. Могу лишь предполагать. Ей не так-то легко выкраивать время в своем расписании, а здесь ей все равно следовало появиться по политическим соображениям.

– Я польщен, что такая важная персона нашла время на скромного меня, – язвительно откликнулся математик. – Однако я могу и подождать. Раз меня здесь бесплатно кормят…

Он демонстративно взял с подноса бутербродик с каким-то нежным мясом и сунул его в рот. А что, тоже неплохо.

– Да вот и она, – сказал депутат, указывая взглядом в сторону дверей. В них как раз вошла молодая женщина в длинном искрящемся черном платье, оставляющем открытой правую грудь и левое бедро. В поддерживающем бюстгальтере она определенно не нуждалась, и даже с расстояния Вакай мог видеть, что она хороша той особой зрелой красотой, что не требует манекенной внешности, но очаровывает мужчин с первого взгляда. Уверенные движения, приветливая улыбка, волосы, забранные в высокую прическу со сверкающими камешками и свисающими на плечи отдельными прядями – настоящая светская львица. Самка, наверняка глупая и похотливая. Вакай никогда не гонялся за женщинами, но в свои тридцать четыре года имел определенный опыт общения с ними. Некоторые экземпляры весьма интересовались тем, каков же в постели лауреат, самый молодой профессор, автор многочисленных статей и так далее. Они удовлетворяли свое любопытство, он пользовался ими, после чего они расставались по обоюдному согласию и без взаимных претензий. Ни одна из них не могла осознать даже примерно, чем он занимается. Математикой, и ладно. Хорошо, если кто-то из них еще помнил со школы слово «вектор».

Девица тут же оказалась в кольце корреспондентов и телеоператоров. Засияли поднявшиеся над головами ромашки бестеневых прожекторов. Наперебой загудели неразборчивые голоса. Интересно, откуда такая высокопоставленная персона вообще о нем узнала? Ее лицо кажется смутно знакомым.

– Кто она? – спросил он у Исэйки.

– Госпожа Цукка Касарий, почетный консул Республики Сураграш в Катонии.

Сураграш? Ах, да, нынешний вечер тоже в пользу якобы сураграшских детей. Интересно, сколько из собранного в действительности пойдет на заявленные цели? Наверняка ведь тамошние чиновники разворуют три четверти. А то и девяносто процентов. Ишь, как вырядилась, представительница страдающих младенцев! Сытая и холеная, наверняка никогда в жизни сама не голодала.

– Боюсь, какое-то время у нее на неизбежное общение с прессой уйдет, – депутат снова пригубил вино. – М-м, замечательно. «Касю», урожай сорок четвертого года, пять тысяч за бутылку. Рекомендую, господин Вакай.

– Спасибо, нет, – сухо отказался математик. – Мне сегодня еще работать.

– После такого вечера? – удивился политик. – Впрочем, дело твое. Есть предложение подняться наверх, – он кивнул на уходящую на второй этаж лестницу. – Там есть отдельные кабинеты.

– Не возражаю, – кивнул Вакай. – Вот только наберу на тарелку закусок.

– Не трудись, – Исэйка пощелкал в воздухе пальцами, и возле них прямо из воздуха материализовался слуга – тоже живой, не чоки. Определенно, хозяева особняка в средствах стеснены не были. – Милейший, распорядись подать закуски и напитки на троих в… скажем, пятый кабинет.

– Слушаюсь и выполняю, блистательный господин, – слуга склонился пополам и словно растворился в воздухе. Они здесь что, телепортацию освоили? Или просто голограмма?

Они вдвоем неспешно прошли по холлу и поднялись по загибающейся полукругом лестнице. По дороге на них с любопытством поглядывали мужчины в официальных костюмах и женщины в вечерних платьях. Большая часть платьев состояла из невообразимого количества ткани и драгоценных камней, странным образом оставляя владелиц практически голыми. Пожалуй, на их фоне великолепная госпожа Цукка Касарий смотрелась верхом скромности и целомудрия. Иногда Исэйка кивал встречным – некоторым с теплой открытой улыбкой, некоторым сухо и официально, однако ни с кем не заговаривал.

В кабинете, вход в который скрывала тяжелая бархатная занавесь, уже ожидал сервированный стол. Все те же закуски, вино и три бокала. Свет горел приглушенно, стоял интимный полумрак, вполне подходящий для будуара светской дамы. Вот, значит, в каких интерьерах обделывают свои делишки политики крупного калибра… Исэйка с Вакаем уселись в глубокие мягкие кресла, и депутат завел разговор ни о чем. Он упомянул погоду («какая необычно дождливая и холодная зима в нынешнем году, но прогнозируют жаркую весну»), политику («бюджет следующего года, скажу по секрету, далек от сбалансированности, и повоевать за него еще придется») и культуру («выставка новых работ господина Гадзина вызвала настоящий фурор в высшем свете Оканаки, хотя, разумеется, многие относятся к его творчеству настороженно»)… Вакай с умным видом поддакивал, углубившись в свои мысли и покачивая в пальцах бокал с соком. Он начал снова обдумывать замысел монографии. Разумеется, введение в теорию полугрупп следует оставить, но в каком объеме – большой вопрос. Если он намерен пробивать книгу как учебник для математических факультетов, то следует приблизить его содержание к программам как обязательных курсов, так и типовых факультативов. Следовательно, все-таки придется добыть хотя бы с десяток программ обучения крупных университетов и сделать краткую сводку по их содержаниям. К кому бы обратиться, чтобы побыстрее?

Погруженный в раздумья, он даже не сразу заметил, что господин Исэйка как-то ненавязчиво исчез, а в кресле напротив уже сидит давешняя самка, с интересом за ним наблюдающая. Увидев, что его взгляд сфокусировался, она вежливо кивнула.

– Вечер, господин Вакай. Ты настолько одухотворенно смотришься, – с тенью полуулыбки на лице проговорила она, – что даже жаль тебя отрывать. Приношу свои извинения. Меня зовут Цукка. Цукка Касарий. Рада знакомству.

– Взаимно, – нарочито невежливо и сухо ответил, почти огрызнулся математик. – Прости, госпожа, но я задумался о своей последней статье. Там, видишь ли, система базисных функций все-таки не ортогонализируется, так что с нормировкой пространства начинаются проблемы…

Этот простенький тест он разработал давно. В зависимости от реакции всех набивающихся на знакомства женщин он делил на две категории: коровы и вертихвостки. Коровы от услышанных слов впадали в ступор и невнятно мычали, пытаясь хоть как-то отреагировать на заявление. Вертихвостки же немедленно начинали пытаться увести разговор в другое русло, дабы не выглядеть полными идиотками. Интересно, к кому относится нынешняя собеседница?