Исчезнувшая сестра

Конечно же, Валя была права, но что-то мешало мне быть разумной.

– Это будет потом. А сейчас ей станет легче. Нужно что-то сделать прямо сейчас. Чтобы что-то происходило.

– Что-то? А что именно – не важно? – спросила Валя строго, как учительница младших классов, есть у нее такое в характере.

– Все важно и все не важно, – выдала я ей одну из своих дежурных философем. Просто от усталости, накопившейся за последние два часа.

* * *

Мы с Валей трудились в отделе переводов большой нотариальной конторы «Дубравин и K°» в центре Москвы, которую называли между собой «Дубравой». Валя устроилась туда первой. Променять журналистику на прежде отвергнутые ею переводы деловых бумаг от нее потребовали семейные обстоятельства. А сделал возможным – диплом иняза, который также был и у меня.

Иняз нас и свел: Валя и я были однокурсницами. Хотя мы обе учились на английском отделении, группы у нас были разные, и особых отношений у нас во время учебы не возникло. Сблизились мы, когда обе стали работать в «Нашей газете».

Мы были чуть ли не во всем разные, но шли по тем же дорогам жизни. После школы и она и я задумали стать переводчицами. Нам обеим хотелось ездить с делегациями по миру, работать на международных конгрессах или в интернациональных организациях. Но такие радости были предназначены не для нас. Нам с нашими связями надо было бы довольствоваться чем-то вроде обслуживания мелкого и среднего бизнеса в его поиске рынка сбыта за рубежом. Такая перспектива у нас обеих вызывала тоску.

И надо же было так получиться, что и у Вали и у меня был свой человек в «Нашей газете»: у нее – дядя, у меня – сестра школьной подруги. Их рассказы незаметно взрастили в нас желание находиться в более интересном социуме, чем фирмы грубоватых отечественных предпринимателей. И в результате мы оказались вместе в «Нашей газете». Валю взяли в международную редакцию, где работал ее дядя, меня – в редакцию «Общество», где внезапно появилась вакансия, о которой я узнала от сестры моей подруги. Бывало, Валя и я оказывались за одним столом в кантине или сидели вместе на собраниях. И как-то сама собой у нас образовалась устойчивая симпатия друг к другу.

Когда меня уволили из «Нашей газеты», Валя связалась со мной и расспросила о моей новой жизни. Она только начала сотрудничать с «Дубравой» и, услышав о моих мытарствах после увольнения, предложила мне стать ее партнером.

Для дирекции «Дубравы» Валя тоже была партнером. С ней заключили контракт по обеспечению срочных переводов, которые могли понадобиться их клиентам. Поскольку необходимость в таких переводах была спорадическая, от Вали требовалось обосноваться в одной из комнат «Дубравы» и находиться там в состоянии готовности на случай неотложных заказов. Она могла располагать этим помещением бесплатно и работать там с заказами своих собственных клиентов в отсутствие поручений от Дубравина и других нотариусов.

Я перебивалась в то время случайными заработками, и мне такое существование уже порядком надоело. Предложение Вали было как нельзя вовремя, и я согласилась. Предполагалось, что это станет временным решением моей проблемы с трудоустройством. Но уже скоро мне стало все равно, чем заниматься, и я перестала искать другую работу.

Валя получила в «Дубраве» комнату, где могло поместиться только два рабочих стола. Мы делили ее с Валей уже четыре года. Наше личное отношение к работе было разным: Валя ею дорожила и выкладывалась полностью, я же отрабатывала то, что от меня требовалось, и не больше. Работа была скучной, но зато не надо было лезть из кожи для выбивания информации у неразговорчивых собеседников, как это часто бывало в журналистике.

5

Перед уходом домой я позвонила Киру. Я сказала ему только, что должна была отлучиться в обед из-за неожиданных личных обстоятельств – не хотелось при Вале снова рассказывать о встрече с матерью и ее беспокойстве за Элеонору. Моя лаконичность Киру не понравилась. Я это поняла, когда спросила у него, во сколько он будет у меня, а он мне сказал, что уже успел изменить свои планы на вечер.

– Если у меня еще останется энергия, я позвоню тебе и пожелаю спокойной ночи, – сказал он.

Мы с Киром обычно бывали вместе в середине недели. Наши встречи, как правило, начинались во вторник с обеда где-то поблизости от моей работы. Потом мы расходились по своим делам, а вечером отправлялись вместе к Киру или ко мне и часто уже не расставались до четверга. По средам мне не надо было присутствовать в «Дубраве», и Кир старался оставлять этот день недели свободным. В выходные мы встречаться не могли. Кир – фотограф, и его главный заработок – семейные события, происходящие в субботы и воскресенья: свадьбы, юбилеи, крестины.

У нас с Киром LAT-отношения. Living apart together означает в дословном переводе «жить раздельно и вместе». В России такие отношения, как известно, называют «гостевым браком», но мне это выражение не нравилось.

– Верно, это никакой не брак, а качественные отношения с предельным гостеприимством, – сказал мне как-то на это Кир.

Связи, не ограничивающие личную свободу, и своя территория, где всем распоряжаешься только ты сам, – наша общая с ним потребность. Нам хватало быть вместе два-три дня в неделю, и так это продолжалось уже несколько лет.

* * *

«Энергии» у Кира для меня не осталось, и в тот вечер он мне не звонил. Все же был задет. Почему я не предупредила его, что наш обед срывается, прежде чем отправиться к матери? Я не подумала о нем. Такова реальность: мы с Киром не всегда думаем друг о друге. Это оборотная сторона личной свободы, которая нам обоим дороже всего.

Другой возможности для нашей встречи на этой неделе не предвиделось. Я знала, что в следующие дни у Кира будет масса дел, а в пятницу он начнет работать на свадьбе где-то под Коломной и вернется в Москву лишь в воскресенье вечером.

На душе было муторно. Звонить Киру самой в таком настроении мне не хотелось. Я переложила тресковое филе, купленное вчера для нашего ужина, из холодильника в морозильник и сделала себе бутерброд с сыром. Есть не хотелось, но если что-то жуешь, то не так одолевают мысли. А моя голова от них гудела.

Впрочем, «мысли» – это слишком красиво сказано. В голове работал кассетный магнитофон наподобие того, что был у меня в детстве, и он прокручивал заезженную пленку с разговорами кончавшегося дня. Эта пленка порядком стерлась, какие-то фрагменты из ее звукового ряда выпали, а те, что остались, были полны помех. Но тем не менее время от времени я делала открытия.

Среди них было, например, такое: мать даже не спросила меня, звонила ли мне Эля из Сочи. Неужели думает, что мы из-за ее бредового запрета до сих пор никак не общаемся друг с другом? Но гораздо больше меня напрягало другое: Элеонора не сообщила мне о своем отпуске. А ведь могла бы позвонить перед отъездом и предупредить, что ее не будет в Москве целый месяц, мало ли что… Тут я даже обнаружила у себя что-то вроде обиды. Я-то думала, что что-то значу для своей сестрицы.

Уже скоро после моей ссоры с матерью Эля стала мне звонить. Встречаться она мне не предлагала, и мы с ней с тех пор ни разу не виделись. Наш контакт поддерживался по телефону и был односторонним: звонила всегда Эля. И, задумавшись о ее звонках, я сделала еще одно открытие: последние полгода они были очень редкими. Раньше Эля звонила мне по меньшей мере раз в месяц, последнее же время такой регулярности не наблюдалось.

Эта перемена заставила меня задуматься о сестре. Раньше я этого не делала. Кем была для меня Эля? Младшая сестра, и только. В детстве я должна была за ней присматривать, помогать ей с уроками, играть с ней. Элька-школьница училась хуже меня, говорила много глупостей, была толстухой да еще и трусихой. Мне было с ней скучно.

Моя сестра всегда смотрела на меня снизу вверх, и это осталось, даже когда наша разница в возрасте перестала что-то значить. Это если одной семь, а другой четыре, разница в три года ощущается пропастью, но не тогда, когда одной двадцать три, а другой двадцать, как это было, когда я ушла из дома. И тем более не сейчас, когда нам обеим под сорок. Тем не менее у меня все еще оставалось чувство, что я нахожусь от Эли далеко впереди, и было похоже, что и она это чувствовала. Ей это не мешало. Она дорожила нашими отношениями, она их поддерживала несмотря на отсутствие моих ответных действий.

Почему Эля стала мне так редко звонить? Что произошло? Я снова пыталась вспомнить, когда именно был ее последний звонок и о чем мы говорили, но смогла лишь установить, что это должно было быть в феврале – значит, где-то три с половиной месяца назад. А я и не заметила, что это было так давно.

Я решила позвонить Феде и набрала его номер – а вдруг? Никаких сюрпризов: длинные гудки. Тогда я позвонила Ане, которую помнила еще ребенком, – они с Элей дружили с первого класса. Мать не знала, в каких ресторанах пела Эля последнее время, это ее не интересовало, а вот Аня могла знать. Она могла знать и еще что-то, о чем не сказала Ольге Марковне. Ей не сказала, а мне, может быть, скажет. Эти двое, Аня и Федя, были на данный момент единственными, кто мог бы прояснить Элино поведение в последнее время. Свободного гитариста Федю требовалось еще разыскать, и это будет трудно, поскольку я его едва знала, другое дело – Аня. Она, незамужняя мать пятилетнего ребенка, была привязана к дому. Там она и была, когда я позвонила ей в тот вечер.

* * *

То, что Эля поссорилась и с Аней где-то незадолго до отъезда в Сочи, было первой неожиданностью, которую я услышала от подруги своей сестры.

– Я ей всего-то и сказала, что раз она в своих ресторанах якшается с биржевиками, то могла бы подтолкнуть кого-нибудь из них к мысли оплатить ее клип. Что ей в этом не понравилось, непонятно. Она давно хотела сделать клип и без конца жаловалась, что проводит вечера с миллионерами, а домой идет с копейками. Я ей всего лишь ее собственные слова повторила, а она раскричалась. После этого я ей, конечно, звонить не хотела. Все ждала, что она сама объявится. Но она так и не объявилась, пока не пришел день рождения Светика.

«Так вот почему эсэмэска вместо звонка», – подумала я. Но тогда возник другой вопрос: почему столько ссор? Что происходило с Элей? Это такой стресс? Когда у человека стресс, всякое бывает.

– Вы ведь тоже были в ссоре, верно? – вдруг спросила Аня.

Я не сразу поняла вопрос.

Оказалось, что Эля заявила Ане, что порвала со мной отношения.

– С чего это вдруг она тебе об этом сказала? – спросила я Аню, еще не принимая ее слова всерьез. Это ведь не обязательно были слова самой Элеоноры. Да если бы даже и так, мало ли что говорят люди, если их что-то разозлило.

– Потому что в нашей слепоте мы с тобой похожи друг на друга. И теперь она не желает никаких отношений с теми, кто ее не понимает, – сказала Аня.

Я не могла вспомнить в своем телефонном общении с Элеонорой нечто такое, что как-то соотносилось бы с этим заявлением. Однако тот факт, что от Эли ничего не было слышно больше трех месяцев, наводил на мысль о ее обиде, о которой я не догадывалась.

Эта обида и правда могла быть. Я и в самом деле, того не подозревая, могла в чем-то не понимать Элеонору. Уже хотя бы потому, что слушала ее вполуха и особо не вникала в услышанное. Но если бы она вдруг стала мной недовольна, я бы заметила. Недовольство мною я всегда замечаю. Наш же последний телефонный разговор меня ничем не насторожил. Он был таким обычным, что я его совершенно забыла. Я даже не помнила, звонила ли Эля мне по какому-то поводу или просто так.

Новость о разрыве Элеоноры со мной привела меня в растерянность, и я закончила разговор с Аней, забыв спросить ее о Вадиме и ресторанах. И об эсэмэске я ее не расспросила, хотя и собиралась. Пришлось звонить ей еще раз. О Вадиме Аня от Эли не слышала. Назвав мне ресторан «Макинтош», единственный Элин «концертный зал», о котором она знала, Аня добавила к своему рассказу о моей сестре еще одну подробность: последнее время по воскресеньям Эля брала уроки пения у какого-то популярного учителя и очень ими дорожила.

У Ани сохранилась эсэмэска, которую ей прислала Элеонора, и она мне ее зачитала. В ней не было ничего другого, кроме как поздравления Светику и привета своей матери, о чем я уже знала от Ольги Марковны. Обычные выражения, никаких мелочей, подтверждающих авторство Элеоноры. Эту эсэмэску мог отправить и кто-то другой с ее телефона. Но кто, кроме нее самой, мог знать о дне рождения Светика?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.