Своя чужая жизнь

Заключенные отошли от Веры. За ними пришли гулять. Композиторша шепнула конвойной, чтоб Веру не трогали, пусть сидит. Та спорить не стала. Вера осталась одна, думать. Но мыслей никаких. Она слишком сильно любит сестру, чтоб такое про неё думать. А, что, если Ксенья просто вынуждена вернуться к бывшему мужу, а Марусю берёт потому, что другого выхода нет.

Вера до последнего верила в свою версию, «соседки» называли её наивной, за что придумала подобного рода чушь и верила в это. Нет, конечно, «вера» – это заглавная её страница в жизни, на то и имя при рождении такое получила. А они зечки со «стажем», у каждого за спиной не одна «ходка». А Вера наивная глупенькая дурочка. За это её и прозвали Наива.

3

Так прошло ещё время. Заключенные работали, шили спецодежду. Вот и Вера научилась этому ремеслу. Работа не сложная, делаешь норму и тебя никто не трогает. Хотя бывали случаи со многими, кто норму не выполнял, после отбоя их тащили доделывать. Свет включать запрещено, сидели в темноте. Выбирали место, больше освещённое лунным светом, и шили. Иногда выходило и криво, за что и отгребали. А начальству докладывали, якобы это кривую фигню нашили днём, да ещё норму не сделали. А за это сутки, а то и больше карцера.

Однажды зимой на прогулке, Вера посмотрела в небо. Оно было серым, хлопьями шёл снег. Вера вытянула руку, на ладонь упало несколько снежинок. Чудно, с неба падает белый пух, а на руке, прям как на картинке самая настоящая снежинка.

Странно устроена жизнь. Еще год назад Вера бегала по их саду с дочкой, лепила снеговика, они вместе ловили снежинки, рассматривали их, наблюдали, как они таят на ладони. Для природы ничего не изменилось, всё идёт своим чередом. Весна сменяет зиму, за летом следует осень. И всё по кругу. А у неё у Веры всё стоит на месте. Никаких новостей. Нет покоя на душе и нет больше счастья. Илья больше нет. Что сейчас с дочкой и где она, неизвестно.

4

Вот и приехала Екатерина Николаевна. Женщина заметно постарела за это время и из ухоженной светловолосой высокой дамы превратилась в старушку, с пробивающейся сединой. Так как раньше она не держала гордо поднято голову, стала горбиться. По её виду было заметно, что Екатерина Николаевна тяжело приняла такой поворот, хоть и была, по сути, Самойловым чужим человеком. Вести она снова привезла плохие, да и отъездом Ксеньи с Марусей не ограничилось. Хоть женщины не были родственниками, но свиданку разрешили.

– Ксенья-то разрешение получила на выезд. Машуня у меня жила первые дни, а потом приехала Ксенья и увезла её, даже проститься не дала. Я ей звонить пыталась, а она трубку бросала, а теперь и вовсе телефон выключен, – Екатерина Николаевна сделала паузу, которая ещё больше испугала Веру, – она мне по почте копию прислала…

– Какую ещё копию?

– В которой говориться, что ты от Маруси отказ подписала, а Ксенья удочерила её. Увезла она её, понимаешь? – Екатерина Николаевна промокнула глаза носовым платочком, – она матерью её считается, а отец американец какой-то, не помню имени, но что-то типа Робин-Бобин, как в книжке детской.

– Робин Брукс, – догадалась Вера.

– Да, точно он!

– Это её бывший муж, – лишь и смогла выговорить Вера, а после из её глаз потекли слёзы. Сколько же она здесь, за решёткой их уже пролила. А сколько ещё осталось? Одному Богу известно.

Екатерина Николаевна понимала, что Веру эта новость может убить, но не сказать, она не могла, просто не имела на это право.

– Верочка, а как же ты документы подписала? Я поверить этому не могу!

– Я не знаю! Я ничего не знаю! – Вера закрыла голову руками.

Екатерина Николаевна видела эти искренние глаза, полные слёз. Эти глаза и ответили на её вопрос. Она понимала, что Веру и здесь подставили.

– Вера, это ещё не всё! – продолжила она. Вера подняла голову и посмотрела на неё. – Вера, она ведь и дом продала. Я не знаю, как у неё это вышло, думаю, что наследство-то всё Маруське перешло, а она матерью теперь считается…

От этих слов, что у её дочки, у её любимой Маруськи теперь матерью считается другая, Вере стало плохо, слёзы ещё сильнее хлынули, голова закружилась, но она не подавала вида.

– Вер, и бизнес Ильи она весь развалила. Ты же ей тогда, ещё до своего ареста доверенность подписала с правом подписи. Вот она и понадписывала там чего-то.

Вернулась Вера уже не живой и не мёртвой. Эмоций ноль. В руках пакет с гостинцами. Как только дверь за ней закрылась, Вера прижала к груди пакет и рухнула на пол. Очнулась, уже лежа на «шконке», рядом с ней её «соседки», а ближе всех Композиторша.

– Ну ты как? – донеслось до неё. Голос казался каким-то далёким.

Вера была не в состоянии ответить сразу. Она ещё не могла понять, что происходит и почему не помнит, как попала в свой барак. Последнее, что стояло в памяти, это взволнованное постаревшее лицо Екатерины Николаевны. Вера напрягла силы и попыталась хоть что-то вспомнить. А может это просто сон? Она приподняла и увидела на столе пакет. Нет, это был не сон.

– Давно я так? – наконец проговорила она.

– Минут 5, – ответили «соседки», – обычно со свиданки радостные приходят или злые как черти, а ты в обморок хлопнулась. Что там с тобой делали, аль про Машку твою новости принесли?

– Принесли. Только новости-то такие, хоть иди и вешайся! – Вера окончательно пришла в себя и зарыдала.

– Не реви, хату нам затопишь. И чушь не моли, вешаться она собралась! Лучше расскажи, что сказали.

Вера рассказала, всё как есть. «Соседки» обратились в слух, сидели кивали головами с открытыми ртами. Они много за свою жизнь повидали и много разных историй наслушались, но такая история впервые.

– Ну и стерва же твоя сестрица. А ты мне не верила. Теперь то хоть веришь?

– Верю! Только, что мне теперь делать. У меня никого нет и выйду я от сюда, идти некуда.

– Ну тебе ещё долго чалиться! И что значит у тебя никого нет? У тебя дочь есть, ну, а о жилье думать ещё рано. Тебе восемь лет ещё сидеть, а так остаётся только сидеть и молиться, чтоб с Машкой твоей всё хорошо было.

Глава IV

Прошло несколько лет. «Соседки» одна за одной менялись, кого перевели, кто «откинулся». Настало время для «звонка» на выход Композиторши. Подозвала она Веру к себе, а когда та села, Композиторша начала свой разговор.

– Я вот что хочу тебе сказать, мне через пару дней на воле гулять, землю нашу Матушку топтать, а тебе ещё больше года чалиться. Вот тебе адресочек один. Это не далеко от Москвы. Поедешь туда, если деваться будет некуда. Там тебя примут, скажешь от меня. Я маляву напишу, передашь её, тогда точно без вариантов. Это кореша мои. Может и меня там сыщешь когда-нибудь…

– Воры? Бандиты? – Вера округлила от испуга глаза.

– И то и другое. Честный вор – это профессия такая, – Композиторша посмотрела на непонимающий взгляд Веры. – Да ты, Наива, не пугайся. Почти восемь лет отсидела, сможешь и там. Здесь сложнее, там хоть какая-никакая воля. Считай, что работа твоя такая. Ну, да, не по трудовой книжке, уж извиняйте! Но там связи есть. Этнос главарь. Всё сделает и дочь твою найти попытается. Лет много может понадобиться, но землю всё перероет. А ты делай всё, что скажет, своей среди них станешь, а своих Этнос не бросает. Как ты к нему, так и он к тебе.

– Ты тоже с ними…ну это…работала? – не могла подобрать нужного слова Вера.

– И это и то и жила, и работала. Этнос мне, вроде как, муж.

Вера была удивлена услышанным, но за помощь такого рода была благодарна. За столько лет на зоне она прекрасно понимала, что, кроме как люди из этого круга помочь ей и смогут. На кого надеяться? К кому бежать? Только на себя надейся, а связи нужные имей.

– Спасибо тебе, Татьяна Семёновна! – Вера с благодарностью улыбнулась и обоими руками взяла руку Композиторши. Та была не против, хоть никогда и не любила телячьих нежностей.

– Помнишь ещё имя моё, приятно. Композиторша с грустью натянула улыбку, – а я вот уже сама забывать начала.

От мысли, что теперь у неё появился шанс найти дочь, Вера немного успокоилась. Та боль, с которой она жила всё это время, немного приутихла.

Через два дня Композиторша помахала «зоне» рукой и пошла топтать Землю-Матушку. Она вышла с шуткой, сказав, что оставляет «хозяйкой» хаты Веру.

За эти восемь лет Вера сильно изменилась, от той прежней Веры остался только взгляд синих глаз, но в минуты гнева и злости, которых здесь очень много, и взгляд меняется. Теперь она никому не доверяла и не верила. Жизнь её сделала такой, а Композиторша научила её как выжить в этой жизни. Новые «соседки» знали Веру только такой и, что когда-то она была слабой и наивной, даже не догадывались, а кто бы сказал, не поверили.

Спустя неделю на место Композиторши завесилась Армянка Ануш. Ануш вела себя тихо, в разговоры лезла редко, но как-то странно она начала коситься на Веру. Вера заметила этот взгляд, но посчитала, что женщина просто присматривается к местной жизни, порядкам, соседкам, к ней в том числе.

– Ануш, что значит твоё имя? – спросила как-то Вера, пытаясь разговорить сокамерницу.

– Сладкая! – только и ответила Ануш и замолчала.

– Красиво.

– Ой, тоже мне сладкая! Держите меня семеро, – заржали соседки как на конюшне. – Такая сладкая, что по «стопяточке» чалишься. Кого склеила-то сладкая?

Ануш посмотрела на женщин. Они продолжали ржать и сыпать обидными словами. Вера попыталась заступиться, но у неё ничего не вышло. Ещё раз посмотрев на всех, армянка остановила взгляд на Вере. Она прищурила глаза, постояла, подумала, потом ушла на свою «шконку» и отвернулась к стене.

Этой же ночью Вера проснулась от того, что стало тяжело дышать. Открыв глаза, перед собой увидела жгучий взгляд армянки, та наклонилась над ней и душила. Вера не могла защититься, дышать становилось всё сложнее и сложнее. Она пыталась скинуть с себя руки Ануш, пыталась бить ногами, но всё напрасно. Спустя мгновенье она потеряла сознание. Очнулась уже под утро в «больничке». Рядом никого не было, но после из-за открытой двери показалась врач.

– Где она? – первое, что спросила Вера.

– Кто? Армянка, что ли? – не поняла врач, – в изоляторе. На три дня пока, а там как вести себя будет. А ты чего это не про себя спрашиваешь, а про неё?

– Знать хочу, когда её к спецовке пришить! – совершенно спокойно без эмоций ответила Вера.

– Шутишь – это хорошо. Бабы думали ты уже труп, а с тобой всё обошлось. Жива и почти здорова. Через дней пять назад вернёшься. Здоровье у тебя крепкое, а то бы может и не спасли тебя. Да и дура эта душить тебя пошла, а у самой силёнок не хватило, да и «соседки» твои шум услышали, по башке её дали.

– Слава Богу!

Через пять дней, как и обещала врач, Вера вернулась в «хату». Все сидели по своим углам, лишь одна Ануш рылась в вериных вещах и что-то искала. Увидев это, Вера будто озверела. За пять дней злость в ней приутихла, но теперь вернулась в утроенной мощью.

Она медленно подошла к армянке, которая уже отошла от вещей и ехидно смотрела Вере прямо в глаза, словно гипнотизируя. Но сейчас Вера была не подвластна даже самому сильному гипнозу, она даже собой не управляла, всё делало её тело и подсознание сами, мозг словно на мгновенье выключился. Ничего не понимая, Ануш напряглась. Вера сделала несколько шагов, остановилась возле нее, и чтобы та даже пикнуть не успела, схватила армянку за волосы и потащила к железной двери и отбросила с такой силой, что вся «причёска» армянки чуть ли не осталась у неё в руках. Вера подошла к ней, снова схватила за волосы, подняла её голову вверх и спокойно проговорила: ещё раз на меня хотя бы зыркнешь или ещё хуже подойдёшь, от сюда уже только вынесут! Поняла меня? – а уже повысив голос, – не слышу!

Та бросилась в истерику, упала ей в ноги, закивала головой, потому что сказать хоть слово, была не в состоянии. Вера лишь вытерла об её кофту руки (пока «объясняла суть дела», испачкалась в её крови.)

С тех пор до самого вериного освобождения Януш старалась на неё не смотреть, «хату» содержала в идеальном порядке, когда была дежурной. Есть садилась в дальний угол. Голоса своего тоже «не демонстрировала», пока вопроса, адресованного ей, не следовало. И «соседки» присмирели, Веру уважать стали. Хотя раньше думали, что без защиты Композиторши выжить не сможет. Вот Ануш и проверила её, на свою голову.

Глава V

1

Вот и прошли эти десять лет. Нет, не как один день, а как, наверное, лет сто, если не больше, в сером цвете и как поется в песне «небо в клеточку, друзья в полосочку». Столько всего произошло за это время. Казалось бы, что может происходить в четырёх стенах, да ещё в такой обстановке, ан нет, ещё как может и видится всё в утроенной мере, потому что больше не на что отвлечься. За это время Вера очень изменилась и внешне и в душе, даже мир вокруг стал видеться в другом свете.

Когда на ней закрылись ворота, Вера осмотрела всё вокруг. В начале деревья и бетонный забор с колючей проволокой, дальше пустырь. Но стоять и всё рассматривать было некогда, нужно было идти по дальше на встречу новой жизни. Вера очень хотела оглянуться, посмотреть «в глаза» заключению, которое так нагло и бессовестно отняло годы её жизни, те годы, которые могли быть лучшими. Но не оглянулась. Решила в новую жизнь её не пускать, хотя знала, что её оно уже никогда не отпустит, пусть во сне, но явится вновь.

Куда ехать? Конечно, к Екатерине Николаевне. Больше её никто не ждёт, а она как самый верный друг и уже близкий, пусть и не по крови, человек, ждала её, приезжала каждые пол года, больше не разрешали. Вот и почти дождалась, осталось доехать. Вера села в поезд, доехала до родного города. За окном мелькали картинки: города, люди, леса, поля. Всё такое привычное, но такое чужое и забытое за эти годы.

Вера сошла с поезда. Часы на железнодорожном вокзале показывали дату и время. 14:38 15 сентября. День Рождение Ильи. Её самого любимого и дорогого мужчины на свете. Как же жизнь точно подгадала дату её освобождения. Из писем Екатерины Николаевны Вера знала, что Илью похоронили рядом с его отцом. Это место она хорошо знала. Тогда Вера зашла в первый попавшийся цветочный ларёк и купила букет красных алых роз. Деньги у неё были, немного, но на букет хватило.

– Прекрасный выбор! В подарок? – продавец мило улыбалась.

– Да! Мужу! – грустно ответила Вера.

– Сколько вам?

– Десять!

– Так чётное же! – удивилась девушка.

– Да, по цветку за каждый год, что мы не вместе. Я бы всё отдала, чтоб их количество было нечётным, – Вера не плакала, но в душе слёзы бились, словно вода о камень и просились наружу.

– Простите, – виновато произнесла девушка-продавец, поняв, что задела самую больную рану.

Вера, пришла на кладбище, неспеша прошла по аллее. Листья шуршали под её ногами. На плече болталась спортивная сумка. Вера боялась увидеть фото её самого дорогого человека на могиле. Она не видела Илью мертвым, в памяти он был живым, молодым и красивым. Вера шла пока не нашла до боли знакомое место. На фото улыбался муж с черной лентой в углу, рядом пристанище и Юрия Петровича с фотографией в том же оформлении. Вера присела на корточки, возложила цветы, и начала разговор с мужем, рассказала всё, что сейчас было на сердце, разрыдалась. Она знала, что он её слышит, только ответить не может. Обе могилы была ухоженными, ведь Екатерина Николаевна частенько сюда захаживает навестить своего несостоявшегося мужа и пасынка.

Когда начало темнеть, Вера поднялась, вытерла слезы, попрощалась с ними, чуть отошла и обернулась. Она чувствовала, что от куда-то оттуда они провожают её взглядом…

Душа металась и рыдала, Она просила одного. Она давно уж загадала, Увидеть друга своего. Но где такой и чего стоит? Никто не знает и молчит. Душа устала от застоев, Она в рыдании кричит. Она летела прямо к богу, Чтоб посмотреть ему в глаза. Но только вот эта дорога Ведет наверх, на небеса. Но путь туда ей не заказан. И пропуска у души нет. Ведь "плащ" давно в грязи измазан И не прочитан тот завет. Она летела на удачу, А вдруг сейчас ей повезет?! Страдая и горько плача, Остатки силы соберёт. О чудо! Те врата открылись И вышел к душе бог: -Ты жить научишься без друга И рано тебе за мой порог! Душа тихонько улыбнулась. Спустилась вниз, к себе домой, И в этот миг глаза открылись, Родня сказала: вернулся наш родной!(А.С.Мареева)

2

Вера приехала к Екатерине Николаевне, та встретила её, что называется, с распростёртыми объятиями. Они обнялись, поплакали друг у друга на плече. Вере приготовили горячую ванну, из которой она не выходила почти два часа, не могла насладиться теплой водичкой и пенкой, которая быстро исчезла, оставив небольшой мыльный след. А когда Вера накупалась, то получила большую порцию вкусной и полезной домашней пищи. Спать была уложена на стареньком диване, но и он после шконки казался царским ложем.

Вера долго не могла уснуть, сначала много думала с чего начать и что делать дальше. Но мысли в голову не шли, мозг отказывался работать в этом направлении, почуяв смену «климата», ужасно тянуло в сон, но Вера почему-то сопротивлялась ему, словно находится на важном задании и не могла позволить себе сомкнуть очи. Вскоре Вера поняла, что переела. С непривычки было не хорошо. Но эти стены с уютной, пусть и со скромной обстановкой согревали душу, хоть и казались каким-то странным сном.

Выспаться с утра Вере особо не получилось. Проснулась она около девяти от какого-то грохота за стеной, в соседней квартире делали ремонт. Вера вздрогнула, вскочила, думала проспала общий подъём, но, осмотревшись, вспомнила прошлый день и его события. Вставать ужасно не хотелось, да никто и не заставлял, поэтому решила ещё немного полежать, а после с улыбкой потянулась.

В комнату заглянула Екатерина Николаевна.

– Проснулась? Что ж ты так рано? Ещё бы поспала, отдохнула!

– Не хочется…

– Так прям и не хочется? – не поверила та, а поняв в чём дело улыбнулась и кивнула в сторону стены, за которой раздавались эти звуки и грохоты.

– Ну да, соседи у вас слишком громкие.

– Давно уже ремонт делают. Денег нет, чтоб бригаду нанять, вот сами и делают по чуть-чуть.

Вера лишь только мило улыбнулась, не найдя, что сказать. Екатерина Николаевна присела рядом, на край дивана.

– Как спалось? Что тебе снилось?

– Даже и не спрашивайте. Мне теперь постоянно сняться сны на одни и те же темы. Как в песне поётся «небо в клеточку, друзья в полосочку». Первое время Машуня с Ильёй снились. А, потом сны почти из одного русла пошли. Вот так вот, Екатерина Николаевна.

– Ты меня, Вера, тетей Катей зови. Чего мы как чужи-то и на «ты» давно пора.

– Спасибо, но на «ты» не буду. Не удобно, всё же вы старше.

– Ну как знаешь. А пока иди умывайся и завтракать. Щётку зубную я тебе приготовила, зелёная и полотенце розовое.

– Спасибо Вам, тётя Катя.

Та, не ответив, похлопав её по плечу, ушла на кухню накрывать на стол.

Вера неспеша встала, подошла к окну, посмотрела на улицу.

Наконец-то другой вид, живой, человеческий, – думала она и направилась по предоставленному ей на ближайшее время плану: ванна, затем завтрак.

– Чем сегодня думаешь заняться? – спросила тётя Катя за завтраком.

– Не знаю. Думаю, погулять. Привыкнуть.

– Это правильно!

– Вы не думайте, на шее у вас я сидеть не буду. Скоро пойду работу искать.

– Ну, что ты, моя хорошая, – Екатерина Николаевна поставила чашку на стол, – Я тебя куском хлеба попрекать не стану. Ты отдохни, приди в себя.

– Я не устала. Надо работу искать, только чуть осмотрюсь, – Вера осеклась, – ну то есть посмотрю, чем сейчас люди живут. За десять лет многое, должно быть изменилось.

– Это да! – согласилась Екатерина Николаевна.

3

Вера и Екатерина Николаевна были обе из Москвы. Обе с окраины, их районы располагались по соседству. Вернувшись вчера в родной город, Вера не успела зайти в полицию, отметиться по возвращению. Так что пришлось идти утром. Подойдя к этому зданию, она не увидела каких-либо заметных изменений. Лишь только с тех дней, когда её привезли сюда арестованную, на ОВД красовалась табличка с русским названием «милиция», а теперь это почётное место занимает заграничное слово «полиция».

Ну, вот, теперь и в этом наша страна не отличается от других, – подумала Вера. Слова, конечно, разные, но смысл один. Под каким названием отмечаться и получать справку вместо паспорта, Вере было всё равно.

Прождав почти два часа в коридоре участкового, Веру ещё час «мариновали» в кабинете, она сидела ждала, пока тот закончит с другими делами и сможет заняться ею.

Домой (там, где её приютила тётя Катя) Вера не спешила. Ей очень хотелось прогуляться, увидеть их дом, в котором она была счастлива в семейной жизни. С тех пор дом заметно изменился снаружи, красный кирпич заметно выгорел, деревья, которые они когда-то сажали, выросли и стали видны из-за забора, а вот пихты, которую они посадили, когда в день их свадьбы, создание их семьи, уже не было. Вера решила, что, наверное, спилили. Оно и понятно, чужое счастье берегло когда-то, а теперь его нет, разрушили, так же, спилили, как и дерево. – на глазах у Веры заблестели слёзы.

У ворот стояла красная иномарка. Из калитки вышла молодая девушка, села в машину и уехала. Вера вспомнила себя, вот так когда-то ездила и она…

Долго смотреть на всё это не позволило сердце, оно начало щемить и «приказало» немедленно уйти, а иначе «грозилось» вырваться из груди. Вера почувствовала сердечную боль не сразу, её глушила душевная боль. А поняв, что больше не может на это смотреть, быстро направилась вдоль по улице. Бывшие соседи, которые попались ей по пути, смотрели на неё, видели знакомые черты, но не могли узнать. И дело даже не в том, что Вера заметно изменилась, а в том, что сейчас она выглядела без особого блеска в глазах, теперь она не та девчонка, любимая и любящая мать и жена. Тогда Вера светилась от счастья. Такой эти люди её и запомнили. А сейчас чёрная кожаная куртка, с тех времён, когда она была счастлива, но теперь куртка была не модной, джинсы, кроссовки, волосы в хвосте. Вот, и весь её наряд. Вера понимала это и не пыталась даже здороваться, для всех этих людей она навсегда в тюрьме и числится убийцей мужа. Теперь Вере было всё равно, она устала доказывать, что она не верблюд, да и какая теперь разница, их семью уже не вернёшь и десять лет за решёткой уже отзвенели. Вера просто шла по улице, не обращая внимания на окружающих, и думала о своём. Ей было о чём думать, об этом она думала все десять лет, конечно, о Маруське.

Вера вернулась в Москву. А вот и до боли знакомые улицы. По ним она когда-то гуляла с дочерью. А вот и старая пятиэтажка, в которой Вера родилась и выросла. Сюда за ней заезжал Илья и они ехали гулять, проводили вместе вечера. Отсюда он забрал её с вещами сразу после возвращения из первой совместной поездки в Санкт-Петербург. Сюда они приезжали с Марусей, навестить эту самую квартирку. Вера показывала ей фотографии в альбоме. Маруся смотрела и спрашивала: «Это моя бабушка?» «Да, это она. Моя мама!» – отвечала Вера с улыбкой.

Домой Вера вернулась только вечером.

Верочка, где ты была весь день? – выбежала на встречу Вере Екатерина Николаевна, как только та открыла дверь. Та выглядела взволнованной.

Вера поспешила успокоить женщину, рассказала, что просто гуляла. А после ужина, когда они уселись возле телевизора, Вера вдруг загрустила и заплакала.

– Верочка, что с тобой? Не плачь, моя милая! – попыталась успокоить её Екатерина Николаевна, хотя прекрасно понимала, по какому поводу слезы.

– Сейчас Марусе уже 16 лет, и она вряд ли меня помнит, – Начала Вера, – Ксенью называет мамой, Робина отцом. Чужого человека, понимаете, а не родного отца. А может уже и русского языка не помнит. Её ведь там приучили к английскому. Когда ей было шесть лет, забрали меня. В школу пошла уже там. Какой ужас! Где мне её искать? Разве я могу? Если бы они были в России. А что, если они живут под чужими именами? – сыпала Вера размышлениями. Теперь ей оставалось только думать. Действовать не обдумав, нельзя. Ксенья опасный человек, но вот только до неё нужно добраться каким-то мистическим образом. А ведь действительно, нужно обратиться к мистическим силам. У тёти Кати есть фотографии маленькой Маруськи. Нужно попробовать. – Тётя Катя у вас же должны были остаться наши фотографии.

– Конечно! – Екатерина Николаевна достала альбом, который уже лежал на готове и отдала Вере.

Как только на нашла нужные фотографии, расплакалась пуще прежнего. Спустя часа два Вера уснула. Екатерина Николаевна заботливо укрыла её пледом. Фотографию с изображением семьи, не стала доставать из рук Веры. Та крепко спала. Наплакалась, настрадалась.

– Верочка, я сегодня разбирала фотографии. Хотела найти Марусину карточку. А там конверт, в нём карточки какие-то с цифрами, – поведала ей тётя Катя.