bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 2

Александр Ермак

Вейчелоник

Юкичев открыл окно и глянул на двор. С высоты десятого этажа мир казался весьма доброжелательным: мило матерился на русском языке смуглолицый обитатель седьмой квартиры-«однушки», которую арендовал десяток то ли его друзей, то ли родственников из ближайшей азиатской страны, элегантно постреливала изо рта ядовитыми словами греющаяся змейкой на лавочке Елена Семеновна, согласно кивал Виктор Петрович, задумавшийся о чем-то у лобового стекла своего автомобиля с любовно выведенной по пыли надписью «Козел!».

– Что ж…

Разложил на подоконнике накопившиеся за последние месяцы бумажки. На каждой из них были такие цифры, что от них холодело сердце: «256», «750», «1 210», «4 700», а сумма получалась такой, что никак не укладывалась в голове.

– Что ж…

Не утрамбовав должным образом, Юкичев сдвинул бумажки в сторону и собственно собою залез на подоконник. Свесил ноги на внешнюю сторону дома. Прислушался. Сначала на этаж должен прийти лифт. Меланина Альбертовна даже и на два этажа вверх не пойдет пешком. Потом раздастся стук ее каблуков. Затем позвонит в дверь, а звонок не работает. Постучит. Подождет. Нажмет на ручку. Незапертая дверь распахнется…

Каблуки! Юкичев придвинулся ближе к краю подоконника. Но нет, каблучки! Они застучали прямо над головой! Это были другие, звонкие, как молоточки по его сердцу-ксилофону. Юкичев отодвинулся от края. Это же Жанна, Жанна, Жанна! Задрал голову: стучат, стучат ее молоточки по его ксилофону. И, да, она запела! Неразборчиво что-то про ресторан, про супермаркет и любовь у кассы…

Юкичев спрыгнул с подоконника. Бросился к столу. Там лежала открытая тетрадь. Перечитал последнюю запись. Схватил ручку. Вывел:

«Если женщина утром поет, значит, кто-то ей повод дает…»

Она всего лишь две недели живет над головой и в. Молодая, красивая, в верхней части смоль-брюнетка – три дня назад они даже вместе, совсем вдвоем ехали в лифте и говорили, говорили, говорили…

Жанна страждала Парижа

«Жанна страждала Парижа, но рыжий Женя повез ее только в Рузу. Там он жахнул раз, жахнул два, в общем, нажрался, стал ржать и выражаться, а Жанна держалась, держалась, держалась…»

На седьмом этаже они задышали в унисон. На пятом их глаза заблестели. На третьем Юкичев понял – другая, совсем другая – и вдохновился:

– Может, прогуляемся в парке?

Она тоже:

– И вы угостите меня пралине и просекко?

Он задумался:

– Пожалуй, в другой раз…

Она тоже:

– Пожалуй, в другой раз…

Вздрогнул – входная дверь распахнулась. Юкичев медленно повернул голову, ожидая увидеть на пороге шикарного председателя жилищного сотоварищества. Но никого за дверью не оказалось. Это был просто сквозняк. Воздух, впущенный кем-то в подъезд, искал лазейку, вот и нашел незапертую на замок дверь, распахнул ее и рванул на свободу через открытое окно. Заодно подхватил, увлек за собой разложенные на подоконнике бумажки. За окном закружили в траурном танце «256», «750», «1 210», «4 700»…

Юкичев развел руками, захлопнул дверь и сделал еще несколько записей:

Сергей встретился с девушкой

«Сергей встретился с девушкой два раза.

Игорь встретился с девушкой три раза.

Юра встретился с девушкой четыре раза.

Девушка сказала Антону, что ни с кем не встречается…»

Жена пошла на шугаринг

«Жена пошла на шугаринг, а муж – на бухаринг…»

В кредит

«Валерий решил наконец-то зажить по-человечески. Стал работать в полную силу и нате вам, купил домашний кинотеатр. В кредит.

Хм, начал вкалывать без выходных и приобрел путевку на море. В кредит.

Потом решил трудиться без отпуска и купил квартиру. В кредит.

В итоге был сражен инфарктом и умер. Купили ему гроб. В кредит».

Как обещал

«Алена посмотрела на Тимофея:

– Где мы?

– Как где?

– Ты же обещал проводить меня домой!

– Вот и проводил!

– Но это не мой дом.

– Это мой. Все, как обещал…»

Жанна жалела Женю

«Жанна жалела Женю. Женя женат то ли четырежды, то ли дважды, Женя живет не важно. Жанна весьма отважна. Жанна все время разная. Или это только кажется?»

Увлекшись, он не заметил, как дверь снова распахнулась. Вздрогнул, услышав такой знакомый голос:

– Юкичев, ты дома?!

Подтянутая вдоль и поперек Меланина Альбертовна в блондинистых волосах, летнем манто-платье и с калькулятором в руке стояла на пороге:

– Можно?

Не дожидаясь ответа, вошла. За ней вполз сладковато-приторный запах сиреневых духов.

Снова спросила:

– Все пишешь?

Глянула на пыльный компьютер:

– От руки?

– Сломался… Давно…

Ткнула пальчиком со сверкающим бриллиантиком в сторону телефона:

– И не дозвониться тебе…

– Так не оплачено же. Давно…

Прошлась по комнате, оценила взглядом скромную односпальную кровать, отполированный задницей Юкичева стул у стола и еще один кожзамдраный у окна:

– Значит, все забрала подчистую?

– Ей было нужнее…

– Ну-ну… – и, как нож под лопатку, глядя за подоконник: – А когда, милый мой?..

Они не улетели прочь. За окном все так же кружил траурный хоровод бумажных бабочек: «256», «750», «1 210», «4 700»…

– Я, я…

Меланина Альбертовна вздохнула и отвернулась от окна, пощупала взглядом пиджачишко на худых плечах Юкичева, его когда-то спортивные штаны, пустившие пузыри на коленках, махнула рукой, снова сверкнув бриллиантиком:

– Ты, ты…

Села на кожзамдраный стул у окна:

– Ты, Юкичев, не смотри на меня, как на Брута народ. Я ведь, по сути, твой друг. Всем пушистого бобра хочу! И тебе в том числе, как сотоварищества нашего члену…

– Я, я…

Она еще раз махнула бриллиантиком, попав колючим лучиком в глаз сотоварищества члену:

– Я все знаю и понимаю. Зашла не чтобы напомнить, а чтобы помочь. Ну, как полагается, совершено по-бружески… Ты вот что, Юкичев…

Она снова встала и прошла по комнате теперь уже от одной стены до другой, потом перпендикулярно, как будто измеряя площадь жилищного прямоугольника. Заглянула на кухню. Постучала каблуками там, потом в ванной. Мерно же вернулась:

– Может, тебе менеджером в корпорацию какую устроиться? Денег заработать? Ты же умный мужик…

– Наработался я уже менеджером, вот результат, – прошелся взглядом по стенам.

– Так в чем дело? Опыт у тебя есть. Продолжай в том же коммерческом духе!

– Не могу больше, дух мой творческий…

– Ну, можешь вполне творчески таскать мешки с картошкой на рынке. За это тоже платят.

– Нет времени. Я должен успеть написать мою главную книгу. Я так много должен этому миру…

– И нашему сотовариществу немало!

– Пока не вижу вариантов…

– Юкичев, варианты всегда есть. Только оглянись: вокруг нас столько добрых людей. Они работают в добрых же учреждениях, заботящихся о попавших в неприятную ситуацию гражданах. Да-да, и прямо за нашим домом есть отделение такого очень приветливого банка…

– Мне заблокировали кредитную карту…

– Но ты же можешь взять кредит под залог квартиры. И, когда наконец допишешь свою гениальную книгу и, как говоришь, получишь Ноебелевскую премию, то рассчитаешься и по кредиту, и по всем своим задолженностям и мне спасибо скажешь за помощь и поддержку!

– Спасибо вам, Меланина Альбертовна, я подумаю!

Она подошла к окну, глянула из него вниз и пару раз ткнула пальчиком с бриллиантиком в калькулятор:

– Время думать вышло. Пора действовать, Юкичев, пора!

Сказав это, развернулась и, уже не глядя на сотоварищества члена, вышла. Юкичев вытер пот со лба левой, а правая его автоматически вписала в тетрадь строки, что были в голове перед тем, как вошла шикарная председатель Меланина Альбертовна:

Ольга Петровна очень хотела выйти замуж

«Ольга Петровна очень хотела выйти замуж. И на первом курсе института, и на последнем, и в бытность младшим специалистом, и в бытность страшным. И даже, стоя у врат рая. Вот только почему-то все ангелы от нее шарахались…»

Виктор Петрович любил сидеть у окна

«Виктор Петрович любил сидеть у окна и мычать. Все в доме думали, что кто-то тайком держит в квартире корову. Виктор Петрович не признавался. Ему было обидно, потому что корова, как известно, женского рода…»

Женя пригласил

«Женя пригласил в чужую квартиру. Она пошла, надеясь. На что? На все! А это была просто чужая квартира. С чужими бокалами и простынями. С чужим шампунем и полотенцем. Повсюду чужие рыжие, блондинистые, шатеновые волосы. И ее несколько черных смоль-волосков вскоре тоже для кого-то будут чужими…»

Тимофей читал на лавочке

«Тимофей читал на лавочке возле подъезда. Елена Семеновна спросила:

– Что читаешь?

– Хармса…

– Не лай! Тебе лень ответить? Что читаешь, щенок?

– Хармса!

– Вот же, кобелина уродливая! Я тебя русским языком спрашиваю: что читаешь?

– Хармса!!

– Ты как разговариваешь?! Что читаешь, пес шелудивый?!

– Хармса!!! Хармса!!! Хармса!!!..»

Мне снова снилась

«Мне снова снилась женщина. Не та, теперь совсем другая. Нет боли от потери. Надежда есть. Ей жить и к ней стремиться. Все, может быть, удастся в новой жизни. Все может быть, все может быть…»

Дверь снова распахнулась. В квартиру впрыгнул веселый стройный как Зуй – сосед в верхней части смоль-брюнетки Жанны, живущий один в просторной «трешке»:

– Мой этаж пустой. Жанка убежала к себе в супермаркет на кассу. Анна Степановна с Алешкой из «двушки» в школе. Думал, уж и тебя дома нет. Хочешь послушать мою новую аранжировку?

– С удовольствием бы, но денег нет!

– Не надо. Я сегодня по-соседски!

Достал из кармана трубу и сыграл какой-то весьма замысловатый ноктюрн:

– Ну как?

Юкичев одобрительно кивнул:

– Да! И тебе за это заплатят?

– Еще бы! Кстати, и ты бы мог в переходе читать свою книгу, и наклали бы тебе полную шляпу!

– Я?! В переходе?!

– Конечно!

– Я?! В переходе?!

– А почему бы и нет? Или ты себя выше меня считаешь?

– Нет, я же тебя на семь сантиметров ниже! Но у меня и шляпы нет!

– А ты из газеты сделай!

– У меня и газеты нет!

– А вот у тебя листочки в тетрадке!

– Так они исписаны уже с одной стороны!

– Так это еще лучше: ты сделай несколько шляп! Как только в очередную наклали доверху, так ты ставь следующую, а первую разворачивай в карман и читай по ней, хоть с одной стороны, хоть с другой.

– Я подумаю!

– Чего думать! Тебе деньги не нужны?

– Позарез…

– Так приходи в четыре, я тебе свое место уступлю и часть публики передам!

– Спасибо…

– Хочешь рублик?

– Хочу!

– Вот те бублик!

Веселый, стройный как Зуй выпрыгнул из квартиры, а вдохновленный хрустящим бубликом Юкичев вздохнул и стал подбирать переходный репертуар:

– Краснобаевы… Сухорыловы… Мослаков… Не то… Не то… Не то… Разве что Самцов или Брусникины…

Замер, строчки поплыли перед глазами:

– Жанна…

Если она с ее-то грудями весьма полного третьего размера увидит его в переходе. Рядом со шляпой, в которую накладут…

– Нет! Нет! Нет!

– Да! Да! Да! – твердил кому-то в коридоре за дверью стройный как Зуй.

– Нет! Нет! Нет! – стучало ксилофоново в сердце.

– Да! Да! Да! – курлыкали голуби за окном, подхватывая клювами «256», «750», «1 210», «4 700» и складывая бумажных бабочек в аккуратную стопку на подоконнике.

Юкичев вздохнул:

– Спасибо вам, добрые птицы!

И внес в тетрадь, как долотом по мрамору:

Голубям непросто в нашей жизни

«Голубям непросто в нашей жизни

Размножаться по четыре раза в год.

Ублажать нахальный и капризный,

Черт-те что сующий в клюв народ!

Танцевать и ворковать за пшенку!

Умный делать взгляд за пару крох!

Поджимать от холода ножонку!

И клевать, клевать в мороз горох!

С кошками-собаками поладить!

И с утра до вечера на бис

С проводов глядеть и гадить, гадить, гадить

На толпу презренно сверху вниз…»

В комнату снова впрыгнул веселый стройный как Зуй:

– Извини, я у тебя бумажкой разживусь! А то у меня закончилась не вовремя…

Не спрашивая, вырвал листок прямо из-под руки и исчез так быстро, что Юкичев не успел ничего сказать. Голуби также растворились за окном. Беззвучно. Как будто даже с упреком. Юкичев снова взялся за ручку, но не смог вспомнить ни строчки, и вдохновение покинуло его. Он бросил руки на стол. На них голову. И зарыдал…

Метались буквы, цифры, ритмы… Стук каблуков, стук сердца, скрежет лифта… Кто входит, кто выходит… Жанна, в верхней части смоль-брюнетка… Нет, я не сплю!.. Почти не плачу!.. Уже! Уже! Уже почти!..

– Кто там?! Который час?!

– Ты все проспал, друг мой!

– Нет, я не спал… Я бредил… Впрочем…

– Какая разница, мой друг! Держи!

– Что это? Деньги? Так много? Спасибо, стройный как Зуй! Но я не знаю, когда…

– И знать не нужно! Все твое!

– Откуда?! Как?!

– Из моего сортира! Я давеча бумажку прихватил твою, а там такие вирши, такой шедевр про голубей. Признаюсь… не посмел я замарать высокое искусство и в унитаз спустить. А отдал я бумажку знакомому, который то в газетах, то в интернете хрень всякую печатает. Он прочитал, и похвалил, и на каком-то сайте поместил. Там, брат, такое началось: репосты, лайки, сто тыщ пятьсот комментов. И деньги, деньги за рекламу голубятен прут. Знакомый честно твою долю мне отсыпал. Хотел биткоинами, но для тебя, с моей подачи, только наличными рублями и еще немного в инвалюте! Так что держи, считай и трать по делу!

– Вот же новость! Спасибо, мой стройный как Зуй! Не знаю, как тебя…

– Не благодари сейчас. Еще успеешь. Тем более что в мыслях о тебе я, кажется, рожаю…

– Девчонку? Мальчика? Двойняшек?

– Музыку, черт тебя возьми!.. Я удаляюсь! Афтор, пиши исчо!..

Юкичев схватился за ручку и тетрадь, хотел писать про то, про это, но в голове вдоль и поперек расхаживала лишь Жанна с грудями весьма полного третьего размера. Выбежал на площадку и ждал, ждал под сердца ксилофон. Едва дождался. Улыбнулся:

– Так как насчет кафе? Все как обещано!

Она с ответной улыбкой:

– Все как обещано!..

В меню не глядя, заказал:

– Пралине, просекко и моккоко, пожалуйте-с, как должно!..

Он проводил ее на этаж выше. Почти поцеловал.

– Увидимся завтра?

– Я не прочь! – встряхнула верхней частью смоль-брюнетка.

Почти заснул на своей скромной односпальной кровати. Но встал. К тетради…

Одна женщина пошла за водой

«Одна женщина пошла за водой, а купила пиво.

Потом пошла за хлебом, а купила удочку.

Посмотрела в зеркало: не женщина, а какой-то мужик с усами и бородой».

Нечистое дело

«После смерти деда Василия и его экзотической супруги Базуки Сославны наследники сдавали их квартиру на пятом этаже. В помещении слышали музыку, голоса и даже как будто выстрелы, но самих жильцов при этом за все время никто не видел.

Виктор Петрович уверял, что это грузины чью-то душу отводят. Ольга Сергеевна – что алкаши проклятые души губят. Тимофей по просьбе общественности поставил фотоловушку и видеокамеру. Дверь открывалась и закрывалась, но то ли никто не выходил, то ли никто не входил. Никого увидеть так и не удалось…»

Парень решил подарить девушке «Бугатти»

«Парень решил подарить девушке «Бугатти». Дорогой очень автомобиль, так что работал и копил, работал и копил.

Его друг подошел и поцеловал эту девушку. Она вышла за него замуж…»

Звонил Женя

«Звонил Женя. Угрожал, что бросит. Жанна спросила:

– Кого?

Замялся с ответом.

– Ту, что в записной книжке телефона обозначена как «любимая супруга»? Или ту, что «Шиномонтаж-90-60-90», или ту, что «Срочная доставка П», или, может быть, «Сантехническая прокладка Ж»?

У Меланины Альбертовны есть

«У Меланины Альбертовны есть трехкомнатная квартира на восьмом этаже.

У Меланины Альбертовны есть домашний кинотеатр, кровать кинг-сайз, биде, шкаф с шубами, шкатулки с ювелирными изделиями.

У Меланины Альбертовны есть в холодильнике – фуа-гра, икра, чавыча, фазан, лангустин, мангостин…

У Меланины Альбертовны есть «Мерседес» на платной стоянке.

У Меланины Альбертовны есть деловые половые партнеры.

У Меланины Альбертовны есть, есть, есть, есть, есть, есть, есть, есть… А счастья все равно никак нет, нет, нет, нет, нет…»

Виктор Петрович любил кушать курицу руками

«Виктор Петрович любил кушать курицу руками. Потом женился, но продолжал кушать курицу руками.

Жена раз ему дала нож и вилку, два дала, а третий раз не дала, потому что куда-то запропастилась насовсем, и Виктор Петрович продолжил есть курицу руками».

Божественно начало

«Божественно начало пути к нирване наших душ. И ждать невмоготу. И даже я теряю веру. Прежде всего в себя, о Жанна…»

Завтра все-таки наступило. Юкичев выбежал на площадку и, пересчитав остатки цифр в кармане, ждал, ждал под ксилофон сердца. Едва дождался. Улыбнулся:

– Пралине, просекко и моккоко?

Жанна печально покачала грудями весьма полного третьего размера:

– Нет, милый Юкичев! Женя снова позвал меня в Рузу. Не Париж, конечно, но…

Цифры в его кармане были явно не парижские. Что-то расстроилось в ксилофоне его сердца. Молоточки застучали не в такт и не туда, куда нужно. Мигреневый Юкичев вернулся к верной тетради…

Одна женщина очень любила мыться

«Одна женщина очень любила мыться. Запрется в ванной и моется, моется. Уже и дети выросли, и муж ушел, а она все моется, моется…»

К Ольге Петровне каждое утро

«К Ольге Петровне каждое утро на подоконник прилетает голубь сизокрылый, и она кормит его котлетками, пельменями, пирожками, пампушками, блинчиками…»

Дешевая путевка

«Брусникины всей семьей поехали на море. Взяли купальные костюмы, надувного лебедя и крокодила, солнцезащитный крем.

– Какая странная у гида обувь, – указала Брусникина на унты встречающего на месте представителя турфирмы, а потом посмотрела на мужа: – На какое, говоришь, море ты купил эту путевку со скидкой?..»

Встретила Женю

«Встретила Женю. Его держала под руку жена ли. Не поздоровался. Даже не кивнул.

Вечером звонил, звонил, звонил. Брать или не брать?..»

Бе

«– Бе? – не доходя до дома, уставился Виктор Петрович на роскошные формы и минимум одежды.

– К-кет! – чуть заикаясь, представилась девушка и подмигнула явно, но не ему…»

Анна Степановна всю жизнь экономила

«Анна Степановна всю жизнь экономила. И когда училась в педагогическом институте, получая скромную стипендию и поддержку из небогатого дома. И когда пошла работать в школу. И когда взяла в дом потерявшего родителей Алешу. Вместо белого хлеба покупала серый. Вместо масла – маргарин. Вместо мяса – соевые котлеты. Чай потребляла вприкуску, конфеты – вприглядку.

Алеша тоже рос экономным. К скромной зарплате школьной учительницы добавлял то найденную на улице копеечку, то заработанный на посылках рублик.

В конце месяца они сводили в тетрадке концы с концами. Радовались, если и в этот раз удавалась отложить что-то для покупки новых учебных пособий. В средней школе №73/4 их вечно не хватало…»

Как жаль

«Как жаль, судьбу кляня, прощаться. Желанную простить легко. Себя прощать за что, недожелавший?! Недопреуспевший! Недоумевший! Недо! Недо! Недо!..»

Оторвавшись от творческого процесса, Юкичев считал и пересчитывал скромные цифры. Они мельтешили в голове, выстраивались перед глазами в очередь и пирамидки, смешивались и рассыпались. При всех комбинациях хватало только на кафе и на приличный букет цветов. Юкичев, отчаянно сжав в кулаке ручку, надавил ею на чистый тетрадный лист и услышал скрип. Скрипело за спиной. Кто-то вошел в квартиру.

Холодный пот выступил на спине Юкичева. Ниже ребер, на самом крестце. Увлеченный тетрадью и скромными цифрами Юкичев забыл про шикарную председателя жилищного сотоварищества. А вот Меланина Альбертовна помнила, обязана была помнить.

Со скорбным лицом Юкичев отвернулся от стола.

– О чем печалишься, мужчина?! – перед ним во всей своей красе стоял стройный как Зуй.

Юкичев облегченно вздохнул:

– Это ты…

– Я. Ты снова должен мне помочь!

– Конечно-конечно! – расслабленный Юкичев чуть не растекся по кожзамдраному стулу: – Слушаю твой новый опус!

– Не! – помотал головой стройный как Зуй. – Тут задачка посложней. Нужно не только послушать, но и слова написать. Видишь ли, я родил очередную гениальную мелодию – мне ее для танцпола в клубе антиподов заказали «два притопа-три пришлепа» – она подходит, нравится клиенту, но…

– Но?

– Но просят сделать ее песней. А я же не по стихорифмам. Ну, и тут, конечно, про тебя вспомнил: какой у тебя шедевр вышел про голубей-то. Так что давай напряги свой талантливый мозжечок и выдай на-гора еще один текстик под музыку. Да желательно, чтобы там как-то и я – стройный как Зуй во все красе – фигурировал. Чтоб про меня заказчик не забывал! Ну, и антиподы запомнили напрочь!

Юкичев тоже помотал головой:

– Нет! Это все-таки не для настоящего таланта – писать стишки на заказ. Ну, раз по необходимости я написал. Но второй – это уже будет мое полное моральное падение, а дальше и просто разложение! Я же истинный поэт. Я на Ноебелевскую премию иду!

Стройный как Зуй кивнул:

– Пока идешь на, тебя же в любом случае ждет разложение. Но если согласишься, то разложение будет более приятным.

– Нет!

– Ты сможешь выпивать перед сном рюмочку смачного коньячку!

– Нет!

– Смотреть по кабельному телевиденью всякую прелесть в высоком разрешении!

– Нет!

– Купишь велосипед с рамой, на которой сможешь возить…

– Кого?

– Да кого захочешь! Посадишь на раму да хоть бы Жанку супермаркетовскую, и покатите вы с нею вдвоем до самого… Парижу!

Юкичев тут же заподозрил, но стройный как Зуй продолжал:

– Или саму Меланину Альбертовну – она, должно быть, местами вполне приятная наощупь женщина. С ее материальной поддержкой можете и до Лондона доехать. Ну, а по пути…

У Юкичева в голове вспыхнуло: «Только Жанна, Жанна, в верхней части смоль-брюнетка!», но сказал он другое:

– Я согласен! Давай свою музыку!

Стройный как Зуй достал из подмышки гавайскую гитарку:

– Слушай!

Заиграл, притоптывая на месте. Закончив, поклонился:

– Правда, ведь гениально?!

Юкичев согласился:

– Да, давай-ка еще разок!

Вслушавшись и закатив поочередно глаза, взялся за ручку:

– Эх, раз! Еще раз! Еще разик! Еще раз!..

Стройный как Зуй наяривал, явно испытывая творческий оргазм. Недалек от катарсиса был и Юкичев, выводивший, чиркавший, перечеркивающий и снова выводивший в тетради. После триста семьдесят пятого повторения мелодии признался:

– Готово!

Стройный как Зуй сверлил его взглядом:

– И там я фигурирую? Ну, чтоб про меня заказчик не забывал!

– Все, как просил! Вот! Читай! Пой!

Стройный как Зуй сыграл в триста семьдесят шестой раз, но уже скользя глазами по строчкам в тетради и вопя во весь голос под гавайскую гитарку, отбивая ногами в пол после каждой несколько раз повторяемой строчки:

«Ешь суп рататуй!

и друзей своих балуй!

«Зуй! Зуй! Зуй! Зуй!..»

Ешь суп рататуй

и слова свои рифмуй!

«Зуй! Зуй! Зуй! Зуй!..»

Ешь суп рататуй,

до утра потом танцуй!

«Зуй! Зуй! Зуй! Зуй!..»

Ешь суп рататуй

И кричи погромче: «Зуй! Зуй! Зуй! Зуй! Зуй! Зуй!..

И тогда получишь: «Зуй! Зуй! Зуй! Зуй! Зуй! Зуй!..»

Закончив петь, стройный как Зуй вытер пот и слезы со лба:

– Шедеврально, Юкичев! Шедеврально! Я – гений, но ты – шедеврений! Дай я тебя обниму! И поцелую!

Они стояли, крепко прижавшись друг к другу разгоряченными творческими телами, когда услышали голос сзади:

– О, я, кажется, не вовремя!

Это была минимально одетая согласно дневному этикету Жанна. Глядя на, Юкичев отверг сотоварища, забормотал:

– Нет, это…

Стройный как Зуй улыбался во весь красивый рот с приколотым к губе колечком:

– Это именно то, о чем вы подумали. Да будет славен наш союз!

Жанна растерянно тряхнула грудями весьма полного третьего размера:

На страницу:
1 из 2