Полная версия
И солнце взойдет. Возрождение
– Я не должна была оказаться здесь. Квебек – огромная провинция. По всем законам статистики вероятность попасть в отделение доктора Ланга с самим доктором Лангом в качестве наставника ничтожно мала, что наводит на мысли о помощи извне. Или же магии. – Рене нервно усмехнулась. Она часто дышала, будто пробежала этап марафона, а сердце тяжело бухало где-то в груди. И, наверное, его стук слышали все находившиеся в кабинете. Но облизнув пересохшие губы, Рене наконец задала самый важный для себя вопрос: – Скажите, это ведь Колин Энгтан убедил вас взять меня? Он решил исполнить последнюю волю профессора и…
Рене едва не заорала от неожиданности, когда в локоть с силой впились чьи-то пальцы. Стоявший за спиной Энтони незаметно очутился совсем рядом, а потом вдруг дёрнул к себе, вынудив отступить. Испуганно заморгав, Рене попыталась что-то сказать, но ей не дали. Пальцы ещё сильнее сжали завопившие от такого обращения мышцы, и она охнула от боли. Брошенный на Энтони полный обиды взгляд остался незамеченным.
– На этой восхитительной ноте мы, пожалуй, закончим. Все довольны, все счастливы, vive la famille! – процедил он.
«Чудный миг…»– Нет! – возмутилась Рене, но в тот же миг Энтони резко развернулся и потащил её к двери. Абсолютно бесцеремонно! Почти что грубо. Ошалев от неожиданности, она попыталась вырваться, но хватка оказалась слишком крепка. – Подожди же! Какое ты имеешь право…
Её перебил резкий женский смех. Он зазвенел металлическими побрякушками на столе, хрустальными лепестками не в меру вычурной люстры, а потом заметался истеричным шариком по чересчур светлому кабинету.
– Погоди-погоди, – с неестественным весельем произнесла Лиллиан Энгтан, и их дерущийся клубок замер. Остановился так резко, что Рене налетела на спину Тони, больно стукнувшись носом о мужскую лопатку. – Это даже интересно.
– Да что, чёрт возьми, здесь происходит? – не выдержала Рене и всё-таки сумела вырваться из тисков Энтони. А он так и застыл, взявшись за дверную ручку.
Тем временем доктор Энгтан обошла стол и уселась на его край, с любопытством разглядывая всклокоченную Рене. Та повернулась к ней лицом, и стоило их глазам встретиться, как шрам едва не взорвало дикой болью. Это было очень необычно. Никогда прежде он не давал о себе знать настолько ярко, а потому Рене зашипела и схватилась за лицо. Видимо, именно это вывело Энтони из своеобразного ступора. Он резко обернулся и дёрнулся в её сторону, но замер, когда Лиллиан Энгтан заговорила.
– Она всегда сама непосредственность? Какая прелесть. Надо же, неужели Чарльз не наврал.
– Тебя не касается. Мы уходим. – Тони снова схватил ошарашенную подобной фамильярностью Рене и потянул на себя, но она не сдвинулась с места.
– Значит, ты ей не сказал, – тем временем довольно протянула Энгтан.
– Не смей!
– Не сказал чего?! – Рене сделала шаг и вдруг почувствовала, с какой неохотой отпустил её Тони.
Он не желал обсуждать эту тему. Прямо сейчас Ланг отчаянно стремился уйти сам и увести её за собой как можно дальше отсюда, потому что… и здесь Рене споткнулась. Она вдруг увидела себя его глазами. Как стояла с упрямо поднятой головой. Как смотрела в ожидании хотя бы крошки правды. Как надежда на её лице постепенно сменялась недоумением, а потом отчаянием. И тогда пришло ощущение, что чужое сердце затопила самая настоящая жалость. По отношению к ней. Рене недоумённо оглянулась, но Энтони лишь прикрыл глаза. Что же, она сама этого хотела.
– Ты ошиблась, милая, – с нарочитой мягкостью обратилась к ней доктор Энгтан. – Но теперь, узнав, что этот прохвост так ничего и не рассказал, я понимаю, почему ты пришла к таким выводам.
– Что это значит?
– Что Колину Энгтану плевать на тебя. Он такая же блудливая тварюжка, как и его отец. И его обиды на Чарльза с лихвой хватит на тебя, на меня и на себя самого. Рене Роше была нужна только мне. С самого первого дня, как ты появилась у Чарльза, я мечтала заполучить себе такой же образец. Но увы, маленьких гениев не штампуют, точно куколок на заводе пластмасс, а мой брат слишком хорошо учился на ошибках. Однажды потеряв Колина, лицемерная погань сделал всё, чтобы этого не случилось снова. Однако жизнь решила по-своему.
Лиллиан Энгтан демонстративно развела руки, и на пальцах блеснула пара тяжёлых колец. А Рене вдруг показалось, что она тонет – захлёбывается прозвучавшими словами, словно водой, без шанса вздохнуть.
«Блудливая тварюжка? Лицемерная погань? Что?!»
– Вы… вы подговорили мистера Филдса?
Похоже, Рене пошатнулась, поскольку Тони немедленно подхватил её за талию. Осознание, что её мечту принесли в жертву во имя какой-то мифической выгоды, пока не добралось до бастующего мозга, но тело уже предавало. Господи! Значит, дедушка был прав. И её… просто использовали? Рене прикрыла глаза. Всё это пока не укладывалось в голове, но мысль Лиллиан Энгтан была предельно ясна.
– Да. Я получила лакомый кусочек, а он – меньше головной боли с твоим распределением. – Главный врач больницы равнодушно пожала плечами, а во рту Рене вдруг стало кисло.
– Но как же… Колин Энгтан оплатил мои тесты. Я видела документ и не ошибаюсь! – Рене пробовала на зуб последний кусочек надежды. Однако и тот оказался несъедобным, когда она услышала шёпот:
– Господи, ну почему тебе надо заткнуть своей правдой каждый угол этой клоаки?
Лицо доктора Энгтан на мгновение удивлённо вытянулось, после чего она понимающе ухмыльнулась.
– Неужели? Какой необычный для него пример филантропии. – Лиллиан чуть насмешливо покосилась в сторону Энтони. А тот лишь сильнее стиснул пальцы на жёлтом свитере.
– Не надо. Прошу тебя, – процедил он. Но доктор Энгтан пожала плечами и невинно произнесла:
– Ты спрашивала меня, где Колин Энгтан. Всё ещё хочешь услышать ответ?
– Да, – шепнула Рене, а доктор Энгтан медленно улыбнулась.
– У тебя за спиной.
Рене не знала, зачем медленно повернула голову и уставилась в золотые глаза. До неё упорно не доходил смысл сказанного, пока побледневшие губы Энтони не разомкнулись и не прошипели совсем неуместное:
– Сука!
«Чудный миг,Пронизан любовью!»Ну а Рене зачем-то скрупулёзно оглядела каждый угол светлого кабинета в поисках затаившегося там человека, но никого не нашла. Разумеется. Только молча смотревшего на неё Энтони, а это значит… значит… Рене показалось, что раздавшийся в голове щелчок слышали все, настолько громко встал на место кусочек пазла. Две половины прочно соединились в единую деталь.
Колин Энгтан и Энтони К. Ланг.
Одни и те же буквы. Простейшая анаграмма. Рене давно следовало догадаться, что Колин, мать его, Энгтан все эти месяцы притворялся Энтони К. Лангом. Или же Энтони К. Ланг сейчас корчил из себя Энгтана? К чёрту. Она не знала. Она вообще не понимала, что происходит и почему. Но в следующий миг грубо сбросила по-прежнему нежно обнимавшую руку и зашагала прочь из кабинета.
Хотелось сбежать. Хотя бы на время прекратить существование, потому что нахлынувшие стыд и обиду не осталось сил выносить. Рене чувствовала, как горят щёки, напоминая сейчас огни рождественской гирлянды. За спиной хлопнула дверь, и раздались торопливые шаги.
– Подожди!
Рене не могла разобрать, чего в голосе Энтони больше: приказа, досады или хорошо спрятанного страха. Ланг был напуган, но в собственном гневе она никак не могла понять отчего. И это злило ещё больше. Господи, ну насколько же восхитительный обман! А ведь давно стоило догадаться, достаточно лишь подумать и сопоставить столь очевидные факты. Впрочем, такими они выглядели лишь сейчас.
– Отвали! – отмахнулась Рене, когда её попытались схватить за руку.
– Да послушай меня… – начал Тони, но в этот момент она резко остановилась и обернулась.
– Ты знал? Знал, почему я здесь оказалась?
– Догадывался, – весьма лаконично признался Энтони, но Рене не оценила подобной честности. Уже нет. Коротко рассмеявшись, она покачала головой.
– И ничего не сказал. Ничего! Меня выставили дурой, использовали…
– Как и меня, не находишь? – с внезапным раздражением перебил Тони. Или теперь называть его Колин? – Но я предупреждал! Прямо говорил, что тебе здесь не место. На мой взгляд, это был взаимовыгодный обмен.
– Взаимовыгодный?! Обмен предполагает, что ты дашь мне хоть что-нибудь! Любую крошку! Но ведь ничего не дал, Тони… Колин. Господи! Одно враньё! На протяжении трёх месяцев ты каждый день обманывал меня, а сейчас вообще выставил полной дурой. И хочешь, чтобы я тебя слушала? Благодарю, но лжи мне теперь хватит надолго. Боюсь, как бы не стошнило от такого переедания!
– Я не обманывал тебя, – упрямо процедил Тони.
– Нет? – Она шагнула к нему и задрала голову, чтобы, прищурившись, посмотреть в глаза. – Я так не думаю, мистер Энгтан.
На фамилии чужого человека язык абсурдно споткнулся, но отныне это её новый мир.
– Это всего лишь глупое имя. Оно ничего не меняет! И ничего не значит…
– Оно значит честность перед собой и другими, – отрезала Рене. – Ты ведь поэтому меня ненавидел, да? А вовсе не из-за того, что какая-то недоучка свалилась тебе на голову. Просто я стала напоминанием твоей упрямой обиды на профессора!
– Нет.
– Опять врёшь!
– Хорошо, – не выдержал Энтони. – Да, ты стала напоминанием! Только не обиды, а факта, что Хэмилтон трусливое дерьмо. Ведь гораздо проще вычеркнуть из жизни одну сломанную игрушку и заменить её новой, чем постоянно любоваться на результат своих ошибок! Не спорю, я виноват, что срывался на тебе. Но твоё слепое обожание этого человека бесит. Ты возносишь его едва ли не до небес, хотя даже не знаешь, что произошло!
Замолчав, он в бешенстве пнул торчавший из-под очередной ёлки муляж подарка, а Рене отступила и покачала головой. Боже! Это так смешно и одновременно жестоко по отношению к ним обоим, но Энтони не понимал, насколько ошибался. Да и с чего бы? Похоже, он настолько захлебнулся собственной желчью, что уже не откачать. Рене медленно выдохнула и обняла себя за плечи. Её снова била зябкая дрожь.
– Я знаю, – произнесла она, и Энтони порывисто оглянулся. Он настороженно посмотрел ей в глаза, а потом попробовал приблизиться, но Рене немедленно отступила. – Я знаю, что произошло, и мне жаль. Наверное, это забавно, быть может, каплю наивно, но я так много всего хотела рассказать Колину Энгтану, стольким с ним поделиться. Мечтала найти его, объяснить и попытаться понять самой. Только вот я с ним, увы, незнакома.
– Рене…
Она отрицательно покачала головой на промелькнувшую в голосе Энтони осторожную просьбу. Хватит.
– Прости, но с Энтони Лангом мне говорить не о чем.
Рене потёрла лицо и резко застегнула куртку, прищемив кожу на подбородке. Чёрт. Этот год заканчивался удивительно плохо, и даже со своим всегда неизменным оптимизмом она не находила ни одной причины для радости. Осталась только усталость, чей яд расползался по телу и раковой клеткой пожирал организм изнутри. Вместо Рене в любимый Квебек возвращалась пустая, вялая оболочка.
Наконец за тёмным запотевшим окном замелькали знакомые яркие домики, полоски гирлянд и лента фонарей автострады, которая вновь шла вдоль путей. Наверное, где-то там сейчас ехал Энтони. А может, он уже давно расположился в гостинице, если сумел найти свободный номер в самом рождественском месте Канады. Рене понятия не имела. Да, в общем, и не желала знать. Сбежав после совершенно постыдного разговора, она до самого отъезда пряталась в отделении Роузи. Там не было болтливых пациентов, любопытных взглядов или раздражающих шепотков за спиной, только тишина и уютное сопение.
Поезд тряхнуло в последний раз, и он замер. На улице давно стемнело, а потому, когда Рене выбралась из вагона, то невольно зажмурилась от ярких огней украшенной к празднику платформы. Отовсюду слышались радостные голоса, кто-то смеялся, а в спину уже толкали новые пассажиры, которые стремились поскорее попасть на свежий воздух. Рене потуже замотала на шее колючий шарф, сунула руки в карманы и уверенно зашагала в сторону кирпичного здания вокзала. Она как раз разглядывала шпили его полукруглых башенок, когда кто-то схватил её под локоть и уверенно засеменил рядом.
– Поговаривают, в этом году рождественский рынок на площади особенно хорош. – Нос Энн был очаровательного розового цвета. – Ледяные скульптуры с подсветкой, горячий глинтвейн. Страждущих посмотреть на настоящее Рождество, конечно, приехало слишком много, но нам будет чем заняться даже в толкучке. Уверена, Монреаль и вполовину не так хорош. Видела тут по новостям вашу главную ёлку – космический ужас!
– Привет. – Рене улыбнулась подруге. – Я думала, ты на работе.
Энн знакомо фыркнула и бросила укоризненный взгляд на попытавшегося влезть в разговор слегка пьяного юношу. Тот состроил обиженную гримасу, но спорить с лучшей операционной сестрой рисковали немногие.
– Поменялась сменами ради тебя. Так что сегодня гуляем! – Энн наконец повернулась и тут же резко остановилась. Невольный вздох вырвался облачком лёгкого пара, а Рене отвела глаза. – Святой Иоанн… Дьявол! Во имя доктора Стрэнджа! Что они с тобой сделали?
Подруга подняла руку, чтобы коснуться шрама, но тактично одёрнула себя и покачала головой. Значит, всё и правда дерьмово. Рене стиснула зубы и повела плечами. Хорошо ещё, губы успели зажить, а то своим жутким видом распугала бы всех туристов на Пти-Шамплейн.
– Рене, у тебя всё в порядке? – Энн осторожно переплела их пальцы и несильно сжала, но потом вдруг оглянулась. – А… где твои вещи?
– Прости, я в этот раз без подарков. – Улыбка наверняка вышла не самой счастливой, но на большее после бессонных ночей и перевернувших всю жизнь разговоров она была неспособна. – И давай, наверное, без прогулок. Кажется, я заболела.
– Разумеется, Вишенка, – немного встревоженно пробормотала Энн, и они молча направились к автобусной остановке.
Рене честно старалась хотя бы на время выбросить из головы личные неурядицы и весь вечер отчаянно искала темы для обсуждения с подругой. Они болтали о чём-то отвлеченном, вроде теории разведения оленей для Санты или уместности клюквы на крыше имбирного домика. Но лёжа ночью в кровати, Рене прислушивалась к доносившимся с улицы крикам развесёлой толпы и бесконечно прокручивала в голове фразу Фюрста. Он произнёс её с грустным смешком, когда заглянул в отделение к неонатологам и бросил на двух подруг быстрый взгляд. Алан, конечно, был уже в курсе маскарада.
– Ты придаёшь этому слишком большое значение, – негромко проговорил он, наливая чашку несладкого чая. – Не спорю, ты чувствуешь себя обманутой, преданной. Но о некоторых поступках не отчитываются даже пред исповедником. Согласись, три месяца – малый срок для такого доверия.
– А вы ведь тоже знали, кто он такой, – вдруг усмехнулась Рене. – Даже чуть не проболтались однажды.
– Знал, – не стал отпираться доктор Фюрст.
– Так вот, я бы тоже хотела знать, что за цветок мне достался, прежде чем исколоть шипами все руки, – немного жёстче, чем следовало, заявила Рене, а потом услышала вздох.
– А смысл? Что значит имя, Рене? Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет.
В тишине спальни она опять хмыкнула.
«Роза… скорее уж кактус. Из тех сортов, что вырастают выше домов и чьи колючки похожи на ветви».
Рене перевернулась на бок и закрыла глаза. Спать хотелось неимоверно, но сон не шёл. А ближе к полуночи у неё поднялась температура.
Глава 2
На слушания по делу Рэмтони Трембле собирались с тревогой и в полном молчании. То количество жаропонижающего, которое Энн умудрилась тайком расфасовать по карманам витавшей в грозовых облаках подруги, пожалуй, могло составить конкуренцию небольшой аптечной стойке. Рене готовили едва ли не к ядерной войне, хотя лучше бы к проживанию на Арктическом архипелаге. По крайней мере, ей очень хотелось очутиться именно там, как можно дальше от праздничного Квебека, церковных хоралов и карамельного аромата выпечки.
На самом деле, она совершенно не понимала, что чувствует. Злость? Обиду? Смирение? Полное и беспросветное отчаяние? Или же жалость, сочувствие и неуёмное желание простить? Вылитой на голову правды оказалось так много, что Рене попросту не сумела с ней справиться. Она слишком устала, плохо спала в последние дни, но даже погрязнув в лихорадочных галлюцинациях, упрямо пыталась найти хоть один выход и разобраться, как теперь быть. Потому что бросить всё и уйти было уже поздно. С того самого вечера, когда ей позвонил совершенно невменяемый Тони. Не поцеловал, не унёс на руках в машину или попытался остановить после ссоры у кабинета Энгтан, нет. А в момент, который стал признанием слабости и криком о помощи, потому что, судя по всему, у доктора Ланга больше никого не было. Как не было и у Колина Энгтана, если верить разложенному едва ли не на молекулы короткому разговору. А потому влюблённое сердце очень хотело найти оправдания или услышать самые невероятные извинения. Господи, она считала, что заслужила их!
Рене шмыгнула заложенным носом и сунула озябшие руки в карманы. С залива Святого Лаврентия дул гадкий ветер, который забирался даже под толстую куртку, под ногами хрустел выпавший ночью снег, над головой в ледяном вихре шуршали рождественские украшения.
Когда-то Чарльз Хэмилтон научил её искренне любить канадскую зиму. После мягкого климата Старой Европы Рене была ошарашена и количеством снега, и температурой, но профессор проявил упрямство. И Рене вдруг споткнулась от ошеломляющей мысли – а ведь они очень похожи! Энтони и его дядя. Два талантливейших хирурга, оттого немного (ах, а кто-то уж слишком) спесивые; в чём-то замкнутые, но порой настолько прямолинейные, что она неловко замирала от такой откровенности. Право слово, ей следовало догадаться самой. И, наверное, Энтони ждал именно этого. Бога ради, он раскидал достаточно хлебных крошек, чтобы Рене заработала от них ожирение. Чего только стоили тесты, невероятные совпадения фактов, даже необъяснимую ненависть к Хэмилтону следовало немедленно записать в подсказки. В таких шарадах был весь доктор Ланг. Через колючки кратчайшим путем к правильному ответу. Только в этот раз он, похоже, перехитрил сам себя.
Она устало вздохнула и потёрла рукой пока прохладный лоб. Стараниями Энн температура спала быстро, но теперь Рене ощущала слабость и едва волочила ноги через хаотичное нагромождение сугробов. Тяжёлые ботинки увязали в снегу, словно на них нацепили по якорю, а куртка и свитер давили на плечи. Очень хотелось спать, но к этому Рене успела привыкнуть, так что почти не замечала слезившихся глаз.
Просто куда-то идти – бездумно и бесконечно – оказалось удивительно хорошо. Мысли плавно перетекали от одного подмеченного украшения к другому. Рене сравнивала увиденное с воспоминаниями, словно провела вдали от этого города не три осенних месяца, а минимум тридцать лет. Возможно, всему виной простуда, которая кутала разум в лёгкий туман, а может, чувства свыкнувшегося с другим городом человека. Однако когда вдалеке замаячило здание университетской администрации, внутри всё тревожно сжалось.
Рене знала, как поступить. Чёрт побери, она целое утро бубнила в лицо скучавшей Энн, какими именно аргументами будет убеждать комиссию в невиновности Энтони. Потому что Рене была виновата не меньше него. Пусть тогда накажут обоих, либо вообще никого! В ней горел священный огонь справедливости, который сейчас затмил даже глухую обиду на Филдса, Лиллиан Энгтан и самого Ланга. Она не догадывалась, как умудрилась заслужить доверие Тони, но оно давало надежду, что объяснения будут. Любые. Ибо после этих двух дней она согласилась бы даже на самые крохи, лишь бы найти хоть одно оправдание, хоть сущий пустяк, который с натяжкой станет поводом для прощения.
Но уже поднимаясь по каменным ступеням огромного корпуса, Рене вдруг отчаянно захотела ничего не знать ни о Чарльзе, ни об Энгтане, ни о Квебеке, ни о каких-то интригах, договорённостях или тайнах. Господи, Рене мечтала просто любить выбранного человека. Да, не самого идеального, даже не самого лучшего из всех знакомых, но определённо подходящего именно ей.
За годы обучения в университете Рене успела побывать в каждом его уголке. Она поднималась на башенку древней библиотеки, что располагалась в центре Квебека, заглядывала на факультет архитектуры и спускалась в подвалы к физикам. Днями пропадала в лабораториях, практиковалась в университетской больнице и даже состояла в команде по триатлону. А потому Рене, конечно, появлялась и здесь, в огромном амфитеатре, где обычно проводились лекции именитых учёных, политиков или выдающихся бизнесменов. Семьдесят рядов вверх и более сотни мест на самой галёрке. В этом лектории, чьи стены постепенно терялись в сумраке зимнего дня, всегда царили зябкий холод, гул сквозняков и эхо неведомых шорохов.
Рене ступила на предательски затрещавшие доски рассохшегося от времени пола, и сидевшие за длинной кафедрой люди немедленно оглянулись. Они секунду разглядывали застывшую в дверях фигуру, прежде чем дружно уставились ей в лицо, а потом вернулись к каким-то своим разговорам. И ничего не осталось, кроме как постараться незаметно потереть занывший шрам, а потом молча скользнуть внутрь аудитории.
Здесь было темно и немного мрачно. Ни на одной из тёмных деревянных панелей, ни на столах, ни на чёрной доске или покрытых инеем пластиковых окнах не висело рождественских украшений. И хотя сам университет буквально переливался огнями гирлянд, на подвесном потолке лектория горело всего два ряда светильников. Достаточно, чтобы не споткнуться в полумраке о слегка неровный паркет, но слишком мало для знакомства с выражением лиц комиссии. А те то и дело бросали странные взгляды на не по протоколу ярко-жёлтый свитер. Наверное, Рене стоило нацепить предложенную Энн белую блузку и невнятного кроя жакет, только вот в это утро мысли были совсем не о том. И потому она смущённо уставилась в пол и искренне понадеялась, что своим видом не сделала хуже.
Ждать пришлось долго. Энтони опаздывал, отчего среди членов комиссии потихоньку поднимался возмущённый ропот, однако сидевший в центре кафедры Филдс лишь вежливо улыбался особенно недовольным. Каждый из собравшихся стремился поскорее отправиться домой, – бога ради, сегодня Сочельник! – но вместо этого люди продолжали нетерпеливо покашливать и ёрзать на своих неудобных сиденьях. Рене же успела трижды переложить постоянно сползавшую с наклонной столешницы куртку и несколько раз одёрнуть длинные рукава, окончательно их растянув, прежде чем дверь в аудиторию с грохотом распахнулась.
Появление доктора Ланга всегда производило впечатление на неподготовленных. И хотя он не делал ничего предосудительного, где-то внутри обязательно рождалось благоговение вперемешку с дикой неловкостью. Энтони сводил с ума своей ненужной неординарностью и при этом типичнейшей для всех врачей предсказуемостью. В чуть ссутуленных плечах чувствовался уникальный груз опыта, но вид презрительно задранной головы начисто стирал любые проблески благодарности к этому человеку. Даже манера речи вызывала желание придушить главного хирурга больницы, тогда как проделанная им работа требовала воздвигнуть памятник. В общем, доктор Ланг умел быть настолько неоднозначным, что иногда, кажется, путался сам в себе. По крайней мере, так часто думала Рене, у которой подобное поведение вызывало упрямую головную боль напряжения.
Вот и сейчас, вместо того чтобы встать рядом или хотя бы кивнуть, Энтони стремительно прошагал своими рельсоподобными ногами в сторону кафедры, где без капли неудобства перегнулся через высокий стол и что-то негромко сказал наклонившемуся к нему Филдсу. Последовало странное молчание, а потом все присутствующие повернули головы к Рене. Она неловко переступила с ноги на ногу. Хотелось осторожно поинтересоваться, в чём дело, но вместо этого рукава в очередной раз растянулись под пальцами, а Филдс фальшиво улыбнулся.
– Хорошо, – ответил он непонятно на что.
Но Тони определённо знал, о чём речь, поскольку коротко кивнул и наконец приблизился к Рене. Быстрым движением он подхватил её куртку, оглянулся в поисках других вещей и только затем уверенно, но осторожно вцепился пальцами в локоть.
