Как выяснилось, я таких же размеров, как и они. Примерно. Но, наверное, я выгляжу по другому. Ведь они часто поворачивают на меня свои эти… Которые я открыл. Или они сами открылись… Наверное, я другой. А ещё, все вокруг качается из стороны в сторону. Странно. Как они это терпят? Или они не терпят?

А ещё что-то влетает внутрь. И сбивает мои, эти… Которые роятся, как эти… Которые мелькают, как они, которые поворачивают на меня свои… А, все! Слишком много. Хочу чтоб это все не лезло внутрь. Нужно… Что-то нужно. Я чувствую, оно там. То, что мне нужно. Там, где эти пропадают, а потом появляются. Но другие. Я тоже хочу туда. И я появлюсь затем, такой же как они. Я знаю.

Какое большое. И… Кто-то там. Он… На кого-то похож. Точно, похож на них! Но… Странный. Немного не ровный… Нет, не так. Кривой. Да, кажется, кри-вой! Весь в разные стороны. И стоит прям напротив меня. Не хочет меня пускать, что-бы я стал как они?

– Ух-х-хади! – попытался я напугать его этими, которые со всех сторон лезут мне туда, внутрь. Ведь они страшные. Я их боюсь. Значит и его могу напугать. – Ух-х-хади!

Вдруг он пропал и оттуда вышел другой. Как они все. Повернул на меня свои эти… Глаза! Точно. Глаза. И отошёл. За ним пропадал вход туда. Я хочу туда. Пока не пришел тот, другой. Скорее.

Здесь тоже есть эти, которые лезут внутрь. Но их меньше. И они нравятся. Они… Приятные. На меня снова повернули глаза. Я точно другой. Но сейчас я стану как они и выйду туда, как все. Я жду. Давай же.

– Вы что-то хотели? – один из них двигает этим… И оттуда вылетают те, что лезут внутрь. И я их знаю. Понимаю.

– Хх-отел, – попытался повторить я то, что было у меня внутри. – К-хак они!

Я показал на них, которые были чуть дальше.

– Вам кофе и круассан? – снова задвигал он и эти влетели внутрь.

– К-хак они! – повторил я.

– Одну минутку, – он мелькал как те, там, куда выходят.

Наверное, я буду как они, когда получу этот… Вамкофе икруассан. Я жду. Я хочу как они. Вамкофе.

– Ваш заказ, – он звал меня. Да, я понял.

– Ва-мкофе? Как они?

– Да, этот кофе вам. Пожалуйста.

Я взял вамкофе икруасан. Как они сделают меня ими? Я повернул глаза. На тех, кто тут. Они ложили икруассан туда, откуда он издавал их… Которые внутрь. Я хочу так.

Икруассан мне нравится. Вамкофе сделал больно. Но они делали ветер оттуда, откуда издавали их, которые внутрь. Я тоже так делал. Вамкофе перестал делать больно. Вкусный. Они оба вкусный. Странно. Икруассан исчез весь. А вамкофе осталась… Эта. Где он был. Она разная. Внутри и снаружи. И снаружи какие то штуки:

– К-о-ф-е, – эти штуки. Я их понял. Они тоже лезут мне внутрь. Не понимаю. Икруассан и вамкофе тоже лезли внутрь. Но они не остались там.

– Извините, мне кажется, я вас знаю! – кто-то из них оказался возле меня. – Точно-точно! Я вас знаю!

– Кхто? – я хочу это, хочу, – Кхто?

– Бармен, уважаемый! Позвоните в полицию, кажется, я знаю этого человека! Его ищут родные!

Я тоже хочу, знаю кто я… Все, что внутри роилось, как эти… Которые как они, которые мельтешат… Я тоже хочу.

– Папочка, это ты? – один из них вошёл оттуда, откуда все входят. Только по мельче. Он сделал мне что-то… Это приятно. Он… Был прям на мне. Это приятно. Я сделал как сделал он.

– Я? Пхапочка?

– Да, да, это ты! Это ты, папочка! Я так долго тебя искал! Ты не помнишь? Не помнишь меня? Черт с ним. Я все тебе расскажу! Всему научу! Мы все пройдем заново, вместе!

– Вместе… – я хочу вместе. Да. Я хочу.

Сломанные воспоминания

– Здравствуйте, проходите. Это ваш отец?

– Да. Я рассказывал вам о его проблеме.

– Да, конечно. Я помню. Вы можете оставить его здесь и вернуться через час.

– Хорошо. – дверь кабинета закрылась и я остался наедине с мужчиной в очках и халате. Он сидел за столом с аккуратно разложенными папками.

– Присаживайтесь на кушетку.

– Сюда? – уточнил я. Думаю, это и есть кушетка.

Я вспомнил многое за последние несколько недель. Речь, письмо, названия вещей. Но я все ни как не могу вспомнить людей. Я не знаю никого из них. Парень, зовущий себя моим сыном говорит, что этот врач поможет мне вспомнить. Я хочу вспомнить.

– Так, ложитесь. Устраивайтесь по удобнее. Закидывайте ноги, смелее, – врач подвинул стоящее неподалеку кресло к кушетке и сел. – Скажите, вы помните, как вас зовут?

– Нет. Этот парень. Сын. Он говорит мне. Но я забываю.

– Понятно. Скажите, тогда, возможно, вы помните что-то другое? Какие-то события. Может, отрывки фраз или действий, которые всплывают в памяти? Попробуйте, закройте глаза. И постарайтесь поймать всплывающие образы.

Я закрыл глаза. Темнота. Теперь я ее немного боюсь. Она напоминает мне глубины беспамятства. А раньше я не боялся ее. Я уверен. Но вот, всего несколько мгновений и я что-то вижу.

– Я вижу… Какие-то образы, – начал я. – Это чьей-то лицо…

– Очень хорошо. Присмотритесь, кто это? Мужчина или женщина?

– Кажется, это женщина. Девушка. Она очень красивая. Она мне что-то говорит. Она говорит… Ее зовут Анастасия. Странно. Она говорит со мной. Но я ее не помню…

– Не волнуйтесь. Слушайте, что она говорит. Или спросите у нее что-нибудь сами.

– Она говорит, что я ей нравлюсь. Но мы не можем. Нам нельзя быть. Быть здесь вдвоем. Ее семья не хочет.

– Почему? Вы можете узнать у нее почему? – врач явно заинтересовался моими образами.

– Они хотят, что бы с ней был другой. Он. Вон тот, что бежит сюда. Он не один бежит. Их много. Он хватает Анастасию. Мою Анастасию. Пусти! Не смей делать ей больно! Ай!

– Что случилось? Что вы видите там?

– Их много. Кто-то из них ударил меня. По голове. Очень больно. Но я не хочу убегать. Только не сейчас. Я думаю, что я смогу. Я смогу отпугнуть их.

– Почему вы так думаете? У вас есть какое-то оружие? Что-то есть под рукой?

– Нет. Я умею. Да, я умею делать больно. Я умею бить. Я бью. Одного ударил. Ему больно, я знаю. Меня учили. А тот, другой, он уводит Анастасию. Куда-то уводит. Ей больно, я должен помочь. Ай! Черт, их же так много… Я… Я упал. Очень больно. И темно. Снова темно. Я боюсь темноты! И сквозь темноту кто-то кричит: «Увижу с ней ещё раз, убью, тварь!»

– Вы знаете, кто это кричал?

– Нет, я не знаю. Я больше ничего не помню.

– Может ещё хоть что-то? Что было после этой драки? Сможете вспомнить?

– Кажется, да. Кажется, я больше никогда не видел Анастасию. Но я чувствую, что если бы я смог тогда ей помочь… Мы были бы вместе. И сын. У нас был бы сын. Мы бы назвали его Алексей…

– Хорошо. Отдохните. Вы большой молодец.

***

– Алло, Алексей? Это доктор Шастов. Да, мы закончили сегодня немного раньше. Вы можете приехать за своим отцом.

Вы довольны?

– Что это за книга, спрашиваете вы? Это судьба. Нет, не всех. У каждого своя судьба. И своя книга. Почему я ее перечитываю? Я проверяю, все ли я сделал правильно в жизни. М? Да. Все. И ни о чем не жалею. Я перелистал ее уже тысячи раз. Все шло, так как я и хотел. Трудно? С чего бы мне было трудно? Трудно идти по чужому пути. А этот – мой. Я выбрал его при рождении. Нет ни чего сложного в том, что бы идти своим путем. Сменять лица и декорации на этом пути. Так задумано судьбой. Твоей судьбой. Что? Прочитать вам что-нибудь из моей книги? Но зачем это вам? Для меня? Что бы я снова пережил это? А что если там боль и слезы? Вам не кажется это бесчеловечным снова заставить меня страдать? Что, говорите, там могут быть счастье и улыбки? Могут. Но я уже пережил их. И боль и улыбки. Я уже сделал из них выводы. Мне это не нужно. Тогда прочитать что-нибудь для вас? Хм… Ладно, это можно. Наугад? Хорошо, – закрываю книгу и открываю ее вновь, на случайной странице.

– Ну что ж. Слушайте. Вы хотели – слушайте. У меня никогда не было настоящих друзей. Были какие-то сомнительные приятели. Даже со школы. Всем им нужен был только тот, кто пойдет хулиганить с ними и останется крайним. Кто будет получать за всех шишки. Да, да. Я был мелкий и тощий. На уроках физкультуры я стоял в конце строя. Даже за девочками. Я бегал медленнее девочек. Я подтягивался меньше девочек. Били? Нет, не били. Так и говорили, что бить меня это позор. А я что? А ничего, верите? Ничего. Мне было плевать. Меня устраивало. Меня не трогают, но делают вид, что я иногда нужен. То в магазин сбегать, то в окна камнями покидать, то ещё что-нибудь. И меня устраивало. Не верите? Ваше право. Но здесь так написано. В моей книге. В моей судьбе. Смотрите. Пустые страницы? Это потому, что чужую судьбу нельзя увидеть или прочесть. Она не ваша. Вам ее никогда не узнать. Вы можете только слушать, что я читаю и верить, что это правда, – страница лениво перевернулась.

– Я продолжу. Шли годы. Школьные, разумеется. Мы ведь открыли школьную главу. Это было лето после девятого класса. Когда приходят первые вопросы от родителей типа: «Придумал кем будешь, куда поступать собрался?». Отец был военным. И жили мы в городке военнослужащих. Выбор был один. Точнее его не было. Меня не спрашивали. А я и не отвечал. Мне все равно. Но пришлось заняться собой немного. Турник, бег, отжимания и даже немного гантель и штанги. Благо для военнослужащих и их семей все занятия бесплатны. Где-то в это время и познакомился с несколькими ребятами. Тоже сделавших выбор в опросе из одного варианта. Да, они отличались от тех, с кем я общался раньше. Они не издевались, не пользовались. Наверное, считали настоящим другом. Не знаю. Мне было все равно. Одна компания, другая, третья. Уже тогда я понимал, что они придут и уйдут. Так и вышло. Вернувшись в школу после каникул, первая компания стала меня сторониться. Я вырос. Спорт дал свои результаты. Теперь меня не трогали ни потому, что было стрёмно, а потому, что стало страшно. Вторая компания разъехалась в течении двух лет из-за различных причин. Переезды и переводы родителей, какие-то ещё проблемы. Я не вникал. Так и должно быть. Это их судьба. Я оставался до конца. Но я перестал учиться. Мне было не интересно. Жалею? Нет. Там ничему уже не могли научить. Я пропустил в одиннадцатом классе все уроки химии за год. Все до единого. Затем пришел на экзамен и сдал его на пятерку. Тройка в аттестат меня устроила. Вы бы видели слезы тех, кто завалил экзамен. А они метили в фарм академии, в мед училища. Они упрекали меня, что я заплатил. А мне было плевать. Уже тогда я видел тупых людей с первого взгляда. И это были они. Тупые до мозга костей, – страница вновь перевернулась.

– Ну вот и закончилась школа. Что дальше? Да. Военное училище. Я поступил. Это было не очень сложно. Нормативы детские, задания средние. Я отучился месяц с небольшим. И ушел. Да, я точно знал что это не мое. А там никому не нравилось, что мне плевать на все, что они говорят. И они были очень тупые. Все вокруг. И я ушел. Меня это не парило. И сейчас не парит. И завтра не будет парить. Я вообще ко всему так отношусь. Я вернулся и поступил в первое попавшееся заведение в городе. Закончил его с красным дипломом. Завел ли я там друзей? Общаюсь с кем то? Нет. Ни одного человека оттуда я даже вспомнить не могу. Их лица сменились на лица сослуживцев. Срочная служба пролетела как один день. Друзья по службе? Как у других? Вы верите в этот бред? Не бывает друзей по службе. Если вы не прошли с ними войну с первого до последнего дня. Все остальные – собутыльники. А я не пью. Так что у меня нет собутыльников по службе. Дальше? Дальше была работа. Первая, вторая, третья… Друзья? Остались ли у меня настоящие друзья за всю жизнь? Пара хороших знакомых. С которыми мы даже не созваниваемся никогда, кроме праздников. Почему? Потому что есть такие люди, как я. Мне плевать. На людях я может и дружелюбный, весёлый даже. Шучу, болтаю со всеми. Но внутри… Господи, какие же они тупые. Кто им сказал, что мне есть до них дело? Кто вам сказал, что мне есть до них дело? Какие, к черту, положительные эмоции от встреч, знакомств и общения? Что за бред? Каждый из них эгоист, идиот или тварь. Они сменятся другими лицами, как и все кто был до них. Все. Почти все. Один может и останется.

* * *

– Алло! Привет, дружище! Прости, что так давно не звонил. Совсем завал. С днём рождения тебя. Всех благ, дорогой, всех благ!

* * *

– Твою мать. Ну что, вы довольны? Вы этого хотели? Чтоб мне снова было больно? Пошли прочь. Пошли прочь, я сказал!

Немая пытка

Кругом темнота. Густая до такой степени, что давит на тело и не даёт пошевелиться. Где-то вдалеке медленно появляется свет. Нет, не свет. Скорее, я привык к темноте. И стали видны очертания чего-то. Чего-то большого. Это дерево. Его ствол несколько метров в обхвате. Даже в темноте, я готов поклясться, что оно чёрное. Оно мертво. Ветки и сучья торчат во все стороны. Я явно стою ниже дерева. У какого-то холма. Но рядом никого нет. Я совсем один. Мне не страшно. Скорее тревожно. Не понятно, где я. Как я сюда попал. И зачем я здесь. Двигаться я так и не могу. Но я не связан. Веревок нет. Я их не чувствую. Остаётся попробовать позвать кого-нибудь.

– … – заветное «помогите» так и осталось в моей голове. Я не могу кричать. Да и вообще говорить. И вот теперь тревога перерастает в панику. Меня бросает в пот.

* * *

– Вставай, сынок. В школу пора.

Я нехотя сползаю с кровати и начинаю одеваться.

* * *

Кругом темнота. Чертов «день сурка». Снова страшно и тихо. Тишина звенящая в ушах. Нагнетающая. И снова голос матери, будящий в школу.

И так раз за разом. День за днём. Но, однажды, мне надоело бояться этой темноты. Я устал бояться. Я стал вглядываться в нее сильнее. Вслушиваться лучше. День за днем. Почему я не могу двигаться? Почему я не могу закричать? Я чувствую, нужно закричать.

Загадка не поддавалась. Хотя я совершенно перестал ее бояться. Я оказывался в темноте и отдыхал. Успокаивался, спал. Стоп. Что я сейчас сказал? Или подумал?

Я встрепенулся. Стал оглядываться по сторонам, ища что-то. Вот, только что. Оно было здесь. То, что могло меня спасти из этой петли. Что-то весомое и осязаемое. Мысль! Это была моя мысль и я хотел ухватить ее, пока она не пропала!

Не вышло. Сегодня не вышло. Но завтра получится.

Да! Спустя десяток циклов я смог! Я поймал мысль! Она коротка, но прекрасная. Она – ключ к этому безумию. К этой тьме и вечному молчанию. Моя тюрьма – это сон. Я не в петле времени, не в пространственной дыре или ещё где-то. Я во сне. В чертовом, повторяющемся сне из каких-то страхов. А это значит…

Я попытался пошевелить рукой, держа в голове мысль, что это сон. И я здесь главный. Рука поддалась. Она выполняла именно те движения, которые я хотел. Затем вторая. Теперь ноги. Да! Я двигаюсь. Хочу взглянуть на то мертвое дерево на холме.

Действительно, вокруг него светлее. И оно не просто мертвое. Оно словно из пластилина. Черного пластилина. Не тает, хотя и мягкое. Но поразительно правдоподобно скрипит ветками. Хотя раньше не скрипело.

Я еле успел отскочить от веток, которые хотели меня схватить. Странно, почему все не кончилось? Я же могу двигаться, знаю, что это сон. Я что-то упускаю, что-то важное. Точно! Я же до сих пор не могу говорить. Нужно понять почему. Я снова пытаюсь выдавить заветное "помогите". И в этот момент понимаю… Я. Не. Открываю. Рот.

Все это время я пытался кричать не открывая рот. Я хотел позвать кого-то на помощь, но не мог потому, что держал рот закрытым.

В ту же секунду, как я это осознал, яркий свет озарил все вокруг. Он вытеснил темноту и чёртово дерево. Остался только свет. И с того самого дня мне больше никогда не снились сны. Ни разу в жизни.

Знаю ли я, почему мне снился этот кошмар? Без понятия. Но, я знаю, почему перестал. Потому, что я больше ничего не боюсь. Я не боюсь позвать на помощь, когда она мне нужна. И я знаю как это делать. Нужно всего-лишь открыть свой рот.

То ли сказка, то ли быль

Помнится, сидели мы как-то с ребятам у меня. Годы школьные. Но к концу подходившие. Точнее не скажу. Квартира большая, служебная. Вот мы впятером в зале спокойно и помещались. Двое доламывают джойстики от "сеги", добивая последние пару партий местного турнира в "ультиматум". Хотя результат уже и так понятен. Колька – 2, Серёга – 0.

Я, с оставшимися двумя, Артемкой и Ванькой, сижу на диване. Мы уже вылетели. Делать нечего, сидим, всякую ерунду друг другу рассказываем. Сплетничаем, хуже баб. Уже все любовные похождения обсудили, затем выдумали новые и опять обсудили.

А когда любовные истории заканчиваются, наступает их время… Время баек, страшилок и легенд. Да таких, что в здравом уме и не поверил бы. Но перед пацанами стыдно. Они ж не могут тебе врать. Вот и верили. Все друг другу, как родным. И врали все. Как один.

И вдруг я вспомнил одну историю, которую, буквально вчера, услышал в городе. Вернее, пока ехал в город на автобусе. Две девчонки шептались на соседних сиденьях.

– А я тут одну историю слышал. Вот вчера прям, – гордо начал я, когда пришла моя очередь на байку.

– Да ладно врать-то. Небось опять все на ходу придумываешь, – почти хором засмеялись ребята.

– Ничего и не придумываю. Вчера в автобусе слышал. Люди говорят! – совершенно честно ответил я.

– Ну, давай свою историю. Раз люди говорят.

– Так вот, люди говорят, что две сотни лет назад, незадолго до того, как основали наш город, тут было поселение. Не большое. Захудалая деревушка, да жили в ней одни старушки. Ни мужиков, ни детворы. Одни ветшалые дворы. И смертью пахла здесь земля. Бла!

– А-а-а! – вскрикнули пацаны. – Дурак, что ли!

– Ладно, ладно. Продолжаю, – еле унял я смех.

– Так вот. Жили в той деревне одни бабульки. И все. Никого больше. Странное место. А ещё странно, что где-то в этом районе вечно люди пропадали. То путники какие, то служивые. А это ехал там как-то гонец от князя местного, к князю соседнего княжества. Да с донесением важным. О войне готовящейся. Помощи просить. И так срочно это было, что выехал в ночь, да в темноте с пути и сбился. Выехал прямиком к этой деревушке.

А что делать-то теперь? Только у местных помощи и просить. Но странно, ночь глухая, а в каждом доме свечи горят. Не спит никто. Ну тем лучше гонцу, будить людей не придется. Дорогу узнает, да в путь.

Спешился всадник, да к ближайшему дому и двинулся. В окно стукну, да представлюсь, думает.

– Хозяева, люди добрые! Помогите, гонец я князев. С пути сбился, а вести у меня срочные! – кричал он, подходя к окну покосившейся избы. Но ни кто не отвечал. Ничего не оставалось, как в окно заглянуть, да постучаться.

– Хозяева! – вглядывался гонец в окно, не переставая стучать. Да тут и замер в ужасе. Предстал его взору огроменный котел у печи, до краев жижей какой-то заполненный, а из котла руки да ноги людские торчали. И месиво это старуха какая-то поварешкой помешивала. Да на него в ту же секунду и обернулась.

Отпрянул от окна гонец, в ужасе, да давай к коню своему бежать. Да галопом, точно тот конь. Всеми четырьмя землю перебирая, да чувствуя, как кости обглоданные на земле трещат. А дверь в избушку отварилась и вышла оттуда не бабка старая, а красавица писанная. А в след за ней и из других избушек по выходили дивчины. Да одна краше другой. И ещё страшней гонцу стало.

А девы манили жестами да сладкими голосами взывали:

– Не уходи, гонец. Останься на ночь с нами, Гришка. Мы тебя не обидим.

А Гришка уже на коня вскочил, да дал драпу. Да удачно так дал, выскочил аккурат на нужную дорогу. Добрался до князя соседнего и все ему выложил. И про поручение и про деревню старушечью, что людей губят, девицами обращаясь. Князь все выслушал. Да поручил своей дружине на войну выдвигаться, а по пути деревню сжечь. Так и сделали. Изничтожили вояки деревню, да ведьм всех. И дальше двинулись.

Да только, видимо, проклятье на них наложить успели. Каждый пал на войне. Домой ни один не вернулся. А история и забылась совсем. Затем на том месте и город наш возвели. Да вот люди говорят, что потревожили мы души ведьм этим. И теперь каждый, кто ночью у старого кладбища окажется, видит девицу молодую, к себе зовущую. Подойдёшь – сразу исчезнешь. Мимо пройдешь – проклят будешь, да умрёшь за неделю!

– Тьфу, да чё ты гонишь! – прокомментировали мои приятели. – Какие, блин, бабки да ведьмы. Это чтоб детвора по кладбищу не шаталась. Там только цыгане да бомжи шастают. Все это знают.

– Да я сам не верю. Так люди говорят! – поддакивал я, собираясь на улицу, проводить друзей.

На улице уже темно было. Колька и Артем жили не далеко. В соседних домах. Серёга не намного дальше. Мы все попрощались и они двинули в сторону дома. А Ванька стоял. Чуть в стороне.

– Блин, пацаны, – выдавил он. – А мне домой как раз через то кладбище идти нужно… Мне чё делать-то теперь?

Гори, огонь моей души!

Я взял в зубы сигарету и щелкнул пальцами, прикуривая ее. Глубоко втянул легкими дым. Хотя смог стоял такой, что и сигарета была не нужна.

– Пошел вон. Ты уволен! – охранник завода вытолкал очередного работягу, не прошедшего сканер.

– Но у меня семья, ребенок! Прошу вас, я смогу работать! – скулил тот.

– Вот их и приводи. А с тебя толку не будет. Труп твой я убирать не собираюсь потом, – гаркнул в ответ охранник.

И приведет. Заработать на еду можно только работая на заводе.

На проходной подошла моя очередь. Я поднес ладонь к сканеру.

– Уровень маны в крови семьдесят пять процентов. Проходи, – сказал охранник, освобождая мне путь.

Я прошел внутрь, переоделся в раздевалке, а затем отправился в свой цех. Моя линия была еще не плохим местом работы. Я разжигал кузнечные печи. Магия огня – мой конек.

Не везло ребятам на других участках. Одни сдавали кровь для отправки в Верхний город. Насыщать его жителей маной. Кровь других пускали на создание магически усиленных сплавов, третьи беспрерывно заряжали батареи завода. Из некоторых ману выкачивали напрямую. Дабы наделять ей вещи, выходившие из завода под маркой «Маглайф».

Всякие полезности для богатеньких. Что бы не тратить свою ману на бытовые дела. Ведь Верхний город располагался высоко над нами. Передвигались там исключительно при помощи левитации. А так купил вещь, а она сама все что нужно делает. И мана экономится. Красота.

Красота жить там, в Верхнем городе. Где нет этого смога от заводов, штампующих эти безделушки. Где каждый день не выносят трупы тех, кто пытался обмануть сканер, нажравшись препаратов.

А я чем лучше? Я такой же. Просто знаю правильные места. Где за пять процентов маны можно приобрести «Разживин», разгоняющий метаболизм. Тем самым, за ночь, восполняющий до семидесяти процентов. Да, мана становится не такой насыщенной, но сканер здесь устаревший и всем плевать. Так и живем. Торгуем собой и своей семьей. Чтоб сдохнуть как собаки, пока Верхний город жирует. Спалить бы тут все к чертям собачьим. Я залез в карман брюк и нащупал флакон «Разживина». Да, я мог бы все здесь спалить. Каждый день об этом думаю.

– Выносите. Еще один сдох. Задолбали сканер обманывать. Нафиг он нужен, если его так легко обходит даже этот мусор, – здоровый охранник взвалил себе на плечо очередное бездыханное тело и понес к выходу.

Мусор. Верно, все мы мусор. Или, на худой конец, скот. С которого можно высасывать жизнь до последней капли и выбрасывать на свалку.

– Надоело. – я вытащил флакон и опрокинул в рот. Какая же мерзость. – Ты кого мусором назвал, амбал тупорылый?

– Это ты мне? – обернулся охранник.

– Тебе, тебе. Жирдяй недоношенный! – перешёл я на крик. – Иди сюда, я покажу тебе, кто здесь мусор!

Несколько охранников направились в мою сторону, снимая с пояса свои дубинки, заряженные магией электричества. Сделанные на этом заводе, кстати говоря.

Я щелкнул пальцами и все мое тело охватил огонь. Я больше не буду это терпеть. Мана пульсировала по моим венам. И пламя разгоралось все сильнее вокруг меня. Да, оно не такое жаркое, как раньше. Но этого будет достаточно, что бы выжечь здесь все вокруг.

– Магов воды сюда, срочно! – попытался передать запрос один из охранников при помощи трансляции звуков на расстояние. Но я с лёгкостью сжёг летящий к выходу голос. А затем волна пламени накрыла и того, кто магию применил. Он упал на землю и катался, пытаясь сбить пламя. И открывал рот в мучениях. Но его голос я уже сжег. Остальные охранники перестали приближаться. Вот кто настоящий мусор. Трусливый мусор.

1 2 >

На страницу:

Перейти

1 из 2

Другие книги автора

Дневник путешественницы. Том 1

Владимир Сиденко