Полная версия
Юлий Цезарь. В переводе Александра Скальва
Каким же грубым стал у парня нрав!
А в школе был такой живой характер.
КАССИЙ
Таким себя являет и сейчас
В любом отважном и достойном деле,
Как бы ни притворялся грубым он.
А грубость – для его ума приправа —
Даёт переварить его слова
Мужскому вкусу с бо́льшим аппетитом.
БРУТ
Да, это так. Пойду, на этот раз.
Со мной поговорить захочешь завтра,
Приду к тебе, а коль желанье есть,
То приходи ко мне домой, ждать буду.
КАССИЙ
Приду. Пока обдумывай сей мир.
БРУТ уходит
Брут, благороден ты, но всё ж, я вижу,
Что можно отклонить и твой металл
От форм его. Поэтому так важно,
Чтоб вместе были честные умы.
Ведь кто же устоит перед соблазном?
Я Цезарю нелюб, но Брут – любим:
Будь Брутом я сейчас, а он будь Кассий,
Меня не убедил бы. Нынче в ночь
Заброшу Бруту в окна, в разных текстах,
Как будто бы, от нескольких людей,
Я письма, все с уклоном к лучшим мненьям,
Что Рим о нём имеет, намекнув
На властолюбье Цезаря искусно.
Тогда, хоть Цезарь сядь ещё прочней,
Его стряхнём, иль ждать нам худших дней.
Уходит
СЦЕНА III. Улица
Гром и молния. Входят с противоположных сторон КАСКА с обнажённым мечом и ЦИЦЕРОН
ЦИЦЕРОН
Привет. Провёл ли Цезаря домой?
Что запыхался, Каска? Что так смотришь?
КАСКА
А ты не тронут, если вся земля
Дрожит, как зыбь? О, Цицерон! Я видел,
Как в ураган треклятые ветра
Сплетённые дубравы раздирали,
Как дыбился великий океан,
Стремя себя возвысить к грозным тучам:
Но я до этой ночи никогда
Не был под бурей, извергавшей пламя.
Иль в небесах идёт война богов,
Иль слишком дерзок мир к богам, настолько,
Что подстрекает их громить нас так.
ЦИЦЕРОН
А видел что-нибудь ещё чуднее?
КАСКА
Обычный раб – ты знаешь вид его —
Взмахнул рукой, что загорелась, вспыхнув,
Как двадцать факелов, но всё ж рука,
Презрев огонь, осталась невредимой.
К тому ж – с тех пор не вложен в ножны меч —
У Капитолия я встретил льва, но,
Свирепо глянув, мимо тот прошёл,
Меня не тронув. Там же сбились в кучу
До сотни женщин, бледных, словно смерть,
От страха, кто клялись, что наблюдали,
Как шли вдоль улиц люди, все в огне.
Вчера ж ночная птица в полдень села
На рыночную площадь, закричав,
Заухав. Если чудеса такие
Так заодно, то пусть не говорят:
«Им есть причины, и они нормальны».
Я думаю, они знаменья зла
Для места, на котором показались.
ЦИЦЕРОН
Да, впрямь, явлений странных, времена!
Но люди их по-своему толкуют,
Реальным их значеньям вопреки.
Придёт ли завтра Цезарь в Капитолий?
КАСКА
Придёт. Ведь он Антония просил
Тебе сказать, что он там будет завтра.
ЦИЦЕРОН
Что ж, доброй ночи, Каска. Под грозой
Не до прогулок.
КАСКА
Цицерон, прощай.
ЦИЦЕРОН выходит
Входит КАССИЙ
КАССИЙ
Кто здесь?
КАСКА
Сын Рима.
КАССИЙ
Каска, твой же голос.
КАСКА
Твой, Кассий, слух хорош. Какая ночь!
КАССИЙ
Она весьма приятна честным людям.
КАСКА
Знавал ли, кто, когда-то, гнев небес?
КАССИЙ
Тот, кто погряз во всех пороках мира.
А я же сам по улицам бродил,
Отдав себя опасной этой ночи,
Как видишь, Каска, распахнув камзол,
Грудь обнажив пред грозовым ударом.
А били, словно взрезав грудь небес,
Зигзаги синих молний, я старался
Попасть как раз под вспышку и прицел.
КАСКА
Зачем ты небо искушал так сильно?
Удел людей – бояться и дрожать,
Когда им боги в гневе шлют знаменья
Событий страшных, чтоб ошеломить.
КАССИЙ
Уныл ты, Каска, и тех искр жизни,
Что римлянам присущи, нет в тебе…
Иль не нужны. Ты бледен, смотришь дико,
Являешь удивление и страх
От вида этой странной злости неба.
Но коль коснёшься истинных причин
Таких огней, всех призраков скользящих,
Зверей и птиц различных видов, свойств,
Дурачеств стариков, детей пророчеств,
Как это всё меняет свой закон,
Свою природу и врождённый навык
На качества чудовищ, то найдёшь,
Что небо в них вселило эти духи,
Как страха инструмент и нам сигнал
Об ужасе, грядущем в государстве.
Назвать бы человека мог тебе,
Кто больше всех на эту ночь похожий:
Разверз могилы, жжёт, гремит, рычит,
Как лев у Капитолия; особу,
Не выше, не могущественней нас
По личным силам, но зловещей ставшей
И страшной, как весь этот странный мрак.
КАСКА
Ты Цезаря в виду имеешь, Кассий?
КАССИЙ
Да кто бы ни был он, ведь и сейчас
У римлян тело, мышцы, как у предков.
Но горе временам! Мёртв дух отцов,
И властвует дух матерей над нами.
Терпение к ярму от женщин в нас.
КАСКА
Да, правда. Говорят, сенат наш завтра
Намерен ставить Цезаря царём,
Чтоб он носил во всех морях и землях,
Кроме Италии, корону ту.
КАССИЙ
Тогда, куда вонжу кинжал, я знаю:
От рабства Кассий Кассия спасёт.
Вот, в чём, вы, боги, слабым дали силу,
Вот, чем, тиранов стали побеждать.
Ни камни стен, ни медь, литая, башен,
Ни смрад темниц, ни вязь стальных цепей —
Совсем не оберег для силы духа.
Но жизнь, устав от сих мирских преград,
Всегда найдёт освободиться силы.
Я это знаю, пусть же знает мир:
Ту часть тиранства, что ношу с собою,
Могу стряхнуть, как захочу.
Раскаты грома стихают.
КАСКА И я.
У каждого раба в руке есть сила,
Чтоб собственное рабство прекратить.
КАССИЙ
Так почему же Цезарь стал тираном?
Бедняга! Знаю, волком бы не стал,
Когда б не видел, римляне – лишь овцы:
Не стал бы львом, те ланями не будь.
Те, кто большой костёр разводят в спешке,
Начнут с соломы. Что ж за мусор Рим,
Какой же хлам, отброс, когда он служит
Столь низменному делу – освещать
Такую мразь, как Цезарь! Но, о, горе,
Куда меня ты завело? Ведь, вдруг,
Всё, что сказал я, слушал раб усердный?
Тогда придётся отвечать. Но я
Вооружён и риск мне безразличен.
КАСКА
Ты с Каской говоришь, а он совсем
Не лживый сплетник. Вот, моя рука:
Ты будь непримирим ко всем страданьям,
И я пойду с тобой так далеко,
Как самый верный.
КАССИЙ
Что ж, договорились!
Теперь знай, Каска, я уже привлёк
Ряд самых честных благородных римлян,
Со мной на предприятие пойти,
Почётных, но рискованных последствий.
Они за этим ждут меня сейчас
Под портиком Помпея10. В ночь такую
По улицам ни ходят, ни шумят.
Но к нам окрас стихии благосклонен,
Подобен делу наших рук – собой
Весьма кровавый, огненный, ужасный.
КАСКА
Постой немного, кто-то к нам спешит.
КАССИЙ
То Цинна, узнаю́ его походку.
Он друг.
Входит ЦИННА
Куда ты, Цинна, так спешишь?
ЦИННА
Ищу тебя. Кто он? Мете́лл ли Ци́мбер?
КАССИЙ
Нет, это Каска, он союзник наш.
Меня ещё там ожидают, Цинна?
ЦИННА
Я рад ему! Как эта ночь страшна!
Мы ныне зрели странные виденья.
КАССИЙ
Меня там ждут, скажи?
ЦИННА Да, это так.
О, Кассий, если было бы возможно
Нам Брута благородного привлечь.
КАССИЙ
Что ж, Цинна, радуйся. Письмо, вот это,
Ты претору на кресло положи,
Где только Брут найдёт, забрось другое
Ему в окно, ещё одно на воск
К ваянью Брута старшего прилепишь.
Потом пред портиком Помпея ты
Найдёшь нас. Там ли Деций и Требоний?
ЦИННА
Все, кроме Цимбера. А он ушёл
Искать тебя в твой дом. Что ж, эти письма
Спешу подбросить, как ты мне велел.
КАССИЙ
Как сделаешь, вернись в театр Помпея.
ЦИННА выходит
Пойдём же, Каска, до рассвета нам
Увидеть надо Брута в его доме.
Пока лишь на три четверти он наш,
Но станет – целиком, при новой встрече.
КАСКА
О, он весьма высок в сердцах людей!
И то, что в нас покажется проступком,
В нём, словно от алхимии чудес,
Меняется в цене на добродетель.
КАССИЙ
Ты верно понял значимость его
И нам великую необходимость.
Пойдём, уже за полночь, до зари
Его разбудим, убедим быть с нами.
Уходят
АКТ II
СЦЕНА I. Рим. Фруктовый сад БРУТА
Входит БРУТ
БРУТ
Вставай же, Луций, эй!
Не угадать никак по звёзд движенью,
Как утро близко. Луций, говорю!
Вот мне бы «недостаток» – спать так крепко!
Когда же!? Луций, говорю! Проснись!
Входит ЛУЦИЙ
ЛУЦИЙ
Милорд, Вы звали?
БРУТ
В мой кабинет неси светильник, Луций.
Когда зажжёшь, зови меня туда.
ЛУЦИЙ
Да, сделаю, милорд.
ЛУЦИЙ уходит
БРУТ
Он должен умереть! Но мне же лично
Нет никаких причин, свергать его,
Помимо блага всех. Как коронуют,
Изменит ли он нрав, вот в чём вопрос.
Сей яркий день гадюку может вызвать,
Придётся с осторожностью ходить.
Короновать его – ему дать жало,
Им сможет навредить, как хочет, он.
Величие порочно, если совесть
В разладе с властью. Я не замечал,
Чтоб страсти были в Цезаре сильнее,
Чем разум. Но не сложно уличить:
Притворство – это лестница амбиций,
К ней восходящий держится лицом,
Пока, однажды, не взойдёт до верха.
Тогда он станет к лестнице спиной
И смотрит в облака, презрев ступени,
Что вверх вели. И Цезарь может так.
Но не позволим! Пусть для ссоры повод
Он не даёт, измыслим всё таким:
Будь тем, кто есть, но только возвеличен,
Он в крайности такие же впадёт:
Его должны считать яйцом змеиным,
Что носит и растит сей злобный род,
И в скорлупе его убить.
Возвращается ЛУЦИЙ
ЛУЦИЙ
Свечу зажёг я в Вашем кабинете.
Искал кремень, и у окна нашёл
Бумагу, вот, с печатью. Я уверен,
Там не было её, как шёл я спать.
Отдаёт письмо
БРУТ
Ступай, поспи ещё. Для дня не время.
А завтра, что, не иды марта ли?
ЛУЦИЙ
Не знаю, сэр.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Помпей – Гней Помпей Великий (107—48 гг. до н. э.), бывший властитель Рима, умерший за 3 года до описываемых событий.
2
Тибр – река, протекающая через Рим.
3
Кровь Помпея – сыновья Помпея, которых Цезарь победил в битве при Мунде в марте 45 г. до н.э.
4
Сторонники Цезаря заранее одели его статуи в королевские регалии.
5
Фестиваль Луперкалий – с 15 февраля до начала марта. Февраль – месяц очищения перед Новым годом. Являлся ритуалом очищения и плодородия для знатной молодёжи. Юноши в масках бегали раздетыми по улицам и стегали молодых женщин, что, по легенде, давало тем помощь в беременности и родах. Шекспир не обращает внимания на несогласованность исторических дат, ведь повествует сказку.
6
Иды – в марте 15 числа по Римскому календарю. День убийства Цезаря.
7
Эней – легендарный отец римского народа.
8
Анхиз – отец Энея.
9
Колосс – гигантская статуя, стоявшая на входе в гавань Родоса.
10
Портик Помпея – портик театра, построенного Помпеем.