– Милый, не все, кто носят мантию и имеют удостоверения, маги. Многие маги вовсе не носят мантий, и тем более не работают в министерстве. А почему ты спрашиваешь?

– Я думал, что папа научит меня магии… – грустно протянул мальчик.

Мать оторвалась от готовки и подошла к нему, погладив сына по голове.

– Милый, ну не расстраивайся. На свете очень много интересных занятий, для которых необязательно быть магом.

– Но я хочу стать магом… – шмыгнул носом мальчуган.

– Ну не расстраивайся. Способности у всех проявляются по–разному. Могут и у тебя однажды появиться.

– Правда?

– Правда! Иди сюда, дай обниму.

Во входной двери провернулся ключ. Дверь открылась, и в квартиру зашли двое мужчин. Они смеялись и увлечённо о чем–то болтали.

– Я же просила позвонить! – Мать оторвалась от сына и вышла в прихожую, в которой новоприбывшие пытались вылезти из тяжёлых меховых мантий. Получалось у них плохо.

– Извини, дорогая, – смущенно сказал отец мальчика, целуя жену в щеку. – Совсем из головы вылетело.

– Из головы вылетело! А у меня ничего не готово! – мать мальчика сурово смотрела на супруга, но потом смягчилась. – Гриш, не подсобишь?

– Uno Momento! 1Дайте только поздороваюсь с нашим героем. А у меня для тебя кое–что есть, – сказал мужчина, обращаясь к мальчику.

– Спасибо, дядя Гриша! – мальчик повис на шее у мужчины.

– А не хочешь спросить, что именно у меня есть? – приобнимая мальчика, поинтересовался дядя Гриша.

Мальчик отлип и задумался. Немного погодя он ответил:

– Хочу!

Все засмеялись, и дядя Гриша протянул мальчику фигурку мужчины с посохом, в огромной шляпе и с еще более огромным носом.

– Ух ты…. А он двигается? – глаза мальчика засеяли.

– Не только двигается, но еще и светит! Скажи «lux»*,и посох засветится. Скажи «non lux», и он потухнет.

– Спасибо, спасибо, спасибо! – мальчик снова повис у мага на шее.

Дядя Гриша спустил мальца на землю и начал производить пассы над плитой. В скором времени все блюда были готовы и дымились на столе.

– А у меня кое–что есть для тебя, – отец семейства зашел на кухню, держа в руках опечатанную бутылку без этикеток. – Подарок от одного нашего знакомого алхимика.

– Дело о котлах?

– Именно.

– Взяточник. Коррупционер! – с укором произнес маг.

– Ну не начинай. Он все равно был прав, я просто помог избежать бюрократической волокиты.

– Дорогой, только немного, – произнесла женщина, сурово посмотрев на супруга.

– Хорошо, любовь моя.

– И сына укладываешь ты!

–Да, дорогая. Сынок, пойдем спать.

– Ну нет! – мальчик начал канючить.

– Без нет! Пойдем, – отец ласково хлопнул сына по затылку.

– Гриш, слушай… – женщина оторвалась от еды, – а почему ты просто не создал еду из воздуха, как временами делал раньше? Ускорять процесс приготовления проще?

– Наоборот, – отвечал маг, наливая себе новую стопку. – Синтезировать готовые продукты легче, чем ускорять уже идущие процессы.

– Тогда почему не синтезировал? – спросил отец, отказываясь от новой порции спиртного.

– Все просто. Не хотел обесценивать старания твоей любимой жены, – грустно улыбнулся маг.

Глава 1

В Питере Херрите не было ничего выдающегося. Он был обычным парнем, настолько обычным, насколько можно себе представить. Средний рост, обычная комплекция, прическа – все было до боли непримечательным. Заурядные карие глаза и такие же заурядные темно–русые волосы не смогли бы привлечь к себе внимание в толпе. Его обычность была настолько всеобъемлющей, что была необычной. Он был эталоном, единицей исчисления, не делимой частью заурядности. При такой внешности Питер был бы прекрасным соглядатаям спецслужб, если бы вербовщики вообще смогли его заметить в людском потоке…И вот сейчас этому обычному парню снился весьма необычный сон.

Это был не один из тех снов, после пробуждения от которых можно сказать что–то вроде: «приснится же такое» или «ничего себе вздремнул». И даже не один из тех снов, после которых радуешься утреннему будильнику, глашатаю нового рабочего дня. Такой кошмар был сродни тем жутким видениям, от которых не спасет ни алкоголь, ни молитва, ни поход к психиатру. Люди, видевшие подобные сны, уже никогда не могли быть полностью уверены в своем душевном здоровье. Всего один такой сон подтолкнет человека к созданию великолепной картины или рвущей душу мелодии. А второй такой сон с большой вероятностью доведет его до самоубийства.

И вот как раз такой сон сейчас и снился Питеру. Он сидел в темной театральной зале, привязанный к какому–то жутко неудобному стулу. Спина ужасно затекла и невыносимо болела. Он хотел, но не мог проснуться. И ему приходилось дальше сидеть и смотреть жуткое представление. Перед ним танцевали чудовища, принявшие облик его близких. Одним из них была кукла с лицом его младшей сестры – высокая, с черными пустотами вместо глаз, она кружилась в иступленном танце. Ее руки, отвратительно непропорциональные, метались по воздуху в несуразных движениях. С ней танцевал полностью обнаженный мужчина, болезненно скрививший лицо в рыданиях. Его танец был неуклюжим, неустойчивым – вместо ног из его бедер росли руки, а ноги теперь начинались из плеч. В страдающем человеке Питер узнал своего брата, – любимого старшего брата, – и от ужаса у него похолодело на сердце. За танцем задумчиво наблюдал мальчик. Это был давно забытый друг Питера, с которым они вместе играли в детстве. Мальчик сидел, склонив голову, а его глаза завороженно уставились на монстров. Взгляд Питера упал ниже, и он дернулся от отвращения. Из живота ребенка, распоротого посередине, выползало нечто, похожее на пиявку, и оставляло за собой след липкой черной слизи. Во рту у существа были останки Мистера Мяуса, кота Питера. В центре всего этого кошмара возвышалась бесформенная груда человеческих органов, источавшая запах, как на мясном рынке. Из ее недр глухо доносилась веселая детская песня, которую Питеру пели родители, когда он был маленьким. Каким–то образом, груда подражала их голосам, и Питер, не выдержав, вскрикнул:

– Профессор, я же уже попросил прощения! Может, хватит? – болезненно простонал юноша.

– Питер, мой мальчик, ну как можно прощать человека, который ни в чем не виноват? Вы же, наверное, были заняты очень важными делами, раз не смогли нормально выспаться. Нет–нет, не отвечайте. Я все понимаю, не зверь же какой, право слово. У вас, Херрит, должны быть веские причины чтобы уснуть на МОЕЙ ЛЕКЦИИ!!!

А теперь вообразите, что тьму можно залить в формочки для льда и поставить в морозилку. Затем, кубики замороженной тьмы кидают в харрикен, в котором уже намешаны циничность с жесткостью, по пропорциям один к одному. Представьте, что этот коктейль принесли самому уставшему человеку в мире. А допив эту смесь, он, открыв кошелек, вдруг понял, что его обсчитали на баре. И, поднимая налитые кровью глаза, он начинает говорить.

Вот такая интонация была у голоса, зазвучавшего из–под сводов театральной залы, ставшей личным адом для неосторожного студента.

Питер вдохнул. Боль в спине и происходящие на сцене безумие были уже невыносимы. Питер выдохнул. И решил зайти с козырей:

– Профессор Гадес, с такими преподавательскими методиками у вас так снова студентов не останется…– еле слышно пробормотал он.

Детская песня резко оборвалась. Брат и сестра застыли в танцевальных па, замерев от ужаса. В стенах театра повисла гробовая тишина, которую нарушал только кашель склизкой черной пиявки, от неожиданности поперхнувшейся останками Мистера Мяуса.

– Что?! Что ты сейчас сказал?! А НУ ЖИВО К ДОСКЕ!!!

Демоны в ужасе закричали, предметы и стены начали извиваться как ошпаренные змеи, глаза Питера закрылись. А открывшись, глаза увидели лишь тетрадный лист, занявший все поле зрения. Питер поднял голову, и уже было открыл рот для зевка, как его тело без каких–либо команд со стороны владельца вскочило, и вытянулось по стойке смирно. Прямо перед его любимым куратором.

Скажите спасибо, что вам никогда не доведется испытывать тех чувств, которые вызывал профессор Гадес у своих студентов. Никто не знал, настоящее это имя или нет. Сам он эту интригу раскрывать не собирался, словно твердо решил, что тайну своего имени и происхождения он заберет с собой в могилу.

Куратор некромантов выглядел как поджарый, высокий, смуглый мужчина, возраст которого невозможно было определить. Но по слухам, ему было далеко за пару тысячелетий. Густая кучерявая борода полностью закрывала шею и была черной, как смоль. Однако, в длинных и густых волосах время успело отметиться серебром. А еще у профессора Гадеса была очень занимательная особенность, которую люди, не знающие его, могли посчитать забавной. Старик решительно не принимал никакой другой обуви, кроме кожаных сандалий.

Никто не исключал возможности, что «Гадес» всего лишь псевдоним, но с полной уверенностью об этом говорить не может никто. Кто–то считал его божеством, кто–то обманщиком, а кто–то был уверен, что он и то, и другое. Сам профессор Гадес о своей личной жизни не распространялся. Кто знает, может, оно было и к лучшему?

Если вы попробуете узнать жизни Гадеса до его преподавательской деятельности, то не услышите ничего, кроме сомнительных баек и историй, которые передавались из уст в уста среди студентов академии.

Однажды к профессору пришел колон, просивший избавить его жену от дурной привычки превращаться каждую ночь в волчицу. Гадес принял гостя, напоил вином, выслушал его душещипательную историю и дал ему копье с серебряным наконечником, вместе с добрым советом целиться в голову.

Теперь понимаете, за что Гадеса не особо любили в народе?

В середине четырнадцатого века один потомственный охотник на чудовищ поклялся, что охота за Гадесом отныне будет делом наследников его фамилии. Для профессора тогда это не стало сюрпризом, более того, он даже дурного в этом ничего не увидел. Наоборот, следующие полвека он вел научную работу над исследованием, носившим название: «Правила пропорциональной зависимости ужасных смертей к количеству героев в отдельно взятой благородной семье». Ну, или простыми словами: «Откуда берется новый семнадцатилетний охотник с гербом на дублете, если вся его семья была зверски убита двадцать лет назад?». Гадес так и не получил ответа на этот вопрос, но усвоил, что охотники за чудовищами плодятся лучше кроликов. Сделав вывод, что это очередной вселенский закон, профессор нарек его «Феноменом последнего Бальмонда». А затем переморил все способное говорить в радиусе пары десятков километров от места, где он тогда жил. Чтобы от работы не отвлекали, так сказать

А как, по слухам, он развлекался во время Усобиц … Вам, наверняка, известно, что до появления единой магической администрации дуэли не запрещались, а даже приветствовались. И вот, в то время профессор был действительно на высоте. Никто не скажет, насколько часто, но не раз и не два происходило так, что после победы в дуэли раззадоренный Гадес пленял душу опочившего соперника, после чего отправлялся к его семье. После таких визитов семьи куда–то пропадали, души несчастных соперников рвали глотки, в немом крике заливаясь призрачными слезами, а Гадес становился более улыбчивым часа эдак на четыре.

Но студенты знали Гадеса как древнего, злобного и невероятно злопамятного сухаря. И в тот момент этот древний, злобный и невероятно злопамятный сухарь был еще более озлоблен. И виной тому был Питер.

– Херрит … –полусказал–полупрошипел Профессор.

Голова Питера уже была готова вжаться в плечи настолько, что сделала бы его похожим на худощавую испуганную черепаху, а не на человека. Но Питер неожиданно осознал, что не владеет своим телом, и даже сжаться от страха у него не выходит.

– Херрит, это что БУНТ? Ты почему еще не у доски? – продолжал профессор. В аудитории заметно похолодало. Непонятно откуда опустились сумерки и затмили солнечные лучи, бившие из не зашторенных окон. Пять пар глаз, до того сочувственно смотревшие на остолбеневшего Питера, в ужасе зажмурились в ожидании чего–то ужасного, но обладательница шестой пары глаз резко вскинула руку:

– Профессор Гадес, он сразу пойдет, как только вы перестанете его держать – как всегда спокойным голосом произнесла староста.

Знаете, как оно бывает? На черном фоне серое кажется белым. И в тот момент Питер, да и все сидящие в аудитории, были рады голосу Доры, хотя до этого бы трусливо поежились. Нет-нет, во внешности этой низенькой, хрупкой черноволосой девушки не было ничего отторгающего, не подумайте. Наоборот, внешность её была очень и даже очень привлекательная. Бледная кожа, правильные черты лица, большие синие глаза могли влюблять в себя мужчин с первого взгляда. Если не одно «но». Это «но» заключалось в том, что, когда она проходила по улочкам своей родной деревни, соседские собаки скулили, скот начинал беситься в стойлах, а еще не умеющие ходить дети начинали плакать. Уже умеющие, в свою очередь, спешно учились убегать. Дора Тенебрис была потомственной ведьмой. Её род был настолько древний и знаменитый, что, если всех Тенебрисов вычеркнуть из учебника по истории магии, то он потеряет четверть своего объема и треть мерзких и кровавых деталей.

Но, тем не менее, после её вмешательства хватка профессора Гадеса начала слабеть. Питер обмяк и выдохнул.

– Долго стоять будешь? К доске, – сказал профессор уже совершенно спокойным голосом.

Питер подошел к грязно–зеленой учебной доске и уставился на неё коровьим взглядом. На доске был нарисован отрезок с тремя точками, подписанными буквами “V”, “M” и “PM”, – И так, Питер, что же тут нарисовано? – поглаживая бороду, спросил Гадес.

Питер тяжело вздохнул и начал отвечать.

– Это упрощенная графическая модель структур некромантии: «Mortis, vita, post mortem». Смерть, жизнь и посмертие, соответственно.

– Хорошо, давайте–ка поподробнее, – тоном, крайне отдаленно напоминающий благодушие, произнес профессор Гадес. От своей бороды он так и не оторвался.

Питер чуть сморщился, заставляя свою заспанную голову выдать нужные формулировки.

– Данная графическая модель отражает классификацию состояния и признаки всех объектов некромантии. Есть состояние жизни и смерти. Посмертие, такое состояние, при котором объект качественно мертв, но обладает признаками живого существа. Жизнь и смерть могут быть как качеством, так и одним из признаков того или иной сущности.

– Все так? – на одном дыхании произнес Питер.

– Ага…Все так–то оно так, но вы, Херрит, хотели сказать кое–что еще, разве нет? – говорил Гадес слегка прищурившись. Теплые нотки в голосе были успешно вытеснены привычным ядовитым тоном. Студенты в который раз опасливо поежились. Прошла всего неделя с поступления, но даже самые бестолковые из них успели понять, что это было очень дурным знаком.

– Да вроде бы нет… – сказал Питер, возобновляя попытки превратиться в долговязую черепаху.

– Профессор, но Питер сказал все слово в слово по тому материалу, который вы нам давали! – робко, но упрямо произнесла Андрия.

– Во–первых, Верум, потрудитесь в следующий раз поднять руку, прежде чем обращаться к своему наставнику – зрачки профессора Гадеса начинали угрожающе мерцать каждый раз, когда он злился – А, во–вторых, в том то и ваша проблема! ВЫ ДАЖЕ НЕ ПОДУМАЛИ СКАЗАТЬ МНЕ НИЧЕГО НОВОГО! КАК?! КАК?! КАК ВЫ СОБИРАЕТЕСЬ СТАТЬ МАГАМИ, НЕ ПЫТАЯСЬ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ДАННЫМИ ЗНАНИЯМИ И БЕЗДУМНО ПОГЛОЩАЯ ИХ? Любой, любой! Любой хоть сколько–то думающий организм способен догадаться, что на этом отрезке нет еще одной точки! Если мертвому объекту могут быть присущи признаки жизни, то живому объекту могут быть присущи признаки смерти! А вы, бесполезные личинки чародеев не смогли…

Но группе молодых некромантов никогда не суждено было узнать, чего он, бесполезные личинки чародеев, не смогли. Звуки университетского колокола прервал их разъяренного куратора. Еще одна пара подошла к концу.

– Вон! Все вон! – мерцание в глазах Гадеса потухло.

– Что нам подготовить к следующему занятию? – как примерная ученица, с поднятой рукой спросила Дора.

– Классификацию всех известных вам существ по качествам и признаком относительно жизни и смерти. И стать хоть немного похожими на настоящих некромантов! А сейчас – вон. Я занят.

– Не расскажете, чем? – Дора приподняла бровь. Для Доры это был предел выразительности. Она была крайне скупа на мимику. И спокойная, как труп. Но каждый раз, когда она вот так приподнимала бровь, это означало, что она чем–то оскорблена. И ух как не сладко приходилось тем, кто ей это оскорбление нанес.

– Жду конца – туманно ответил профессор, собирая вещи в маленькую сумку. Затем он встал, и неспешно покинул аудиторию, явно довольный произведенным на учеников эффектом.

и бодрой походкой покинул аудиторию, пройдя прямо сквозь стену.

***

– Да, не стоило, наверное, вчера так долго сидеть.

– Угу.

– Кошмары наслал?

–Угу. Не то слово.

– Да уж, умеет Гадес закошмарить.

– И не говори.

– Ну, закошмарить. Ты что, не понял?

Питер хмуро покосился на Адониса. Посмотрел бы он на него, очутись приятель в подобной ситуации. Адонис же, поняв, что сейчас не время для глупого юмора, поспешил внести дельное предложение:

– До буфета пойдем?

– Давай на следующей, ладно?

– Добро.

Питер и Адонис болтали, подпирая коридорную стену, в ожидании следующего занятия.

– Слушай, – и без того лисиное лицо Адониса приобретало еще более хитрое выражение, – мне тут подруга из демонологов сказала, что через пару дней у них намечается шумная вечеринка. И знаешь, что? У нас есть все шансы туда попасть.

Питер удивленно посмотрел на Адониса. Этот парень не переставал его поражать. Он, находясь в стенах академии без малого неделю, каким–то непознаваемым образом успел уже перезнакомиться со всеми, кто был способен говорить. Мало того, что все были искренне и неподдельно рады его обществу, так еще и Адонис не предпринимал ради этого, казалось, никаких усилий. Он просто нравился всем. И это несмотря на то, что абсолютно всё, начиная внешностью Адониса и заканчивая его повадками, кричало о том, что он плут, разгильдяй и авантюрист. Адонис представлял из себя зеленоглазого, спортивно сложенного юношу, с длинными рыжими волосами, собранными на манер конского хвоста. Плутоватые же привычки этого парня менялись изо дня в день. Если он не подбрасывал в руке монетку, то жевал зубочистку, а если не жевал зубочистку, то тасовал колоду не пойми откуда взявшихся карт. Но самыми яркими, самыми любимыми привычками Адониса были две вещи: привычка с силой втягивать носом воздух, словно принюхиваясь, когда он учует что–то интересное, и его почти хищная улыбка, когда объект его интереса его не разочаровывал.

– А в честь чего это? И, если ты говоришь «есть шанс попасть», а не «мы идем туда!», значит, все не так уж просто?

Пусть Питер и был слабоват на волшебные силы, но учиться он умел. И уже успел выучить повадки Адониса. Как–никак, а они были соседями по комнате.

– Ну-у-у-у…Старшекурсники решили устроить вечеринку для первокурсников в честь поступления. Это совершенно нормальная практика внутри факультетов, и остальных не приглашают. Но я могу мягко намекнуть, что нам тоже хочется поучаствовать. Это как–никак «посвящение», такое раз в жизни! А наши старшекурсники нам, сам понимаешь…

– Такого не устроят. – понимающе кивнул Питер.

Они немного помолчали. Беда была не в том, что у старшекурсников нашего факультета не было желания провести вечеринку для первокурсников, а в том, что старшекурсников на факультете не было вообще. Четыре года в МАТИ никто не поступал на направление «Некромантия и спиритизм», а последний некромант–старшекурсник трагически скончался три года назад. Вымирание студентов потоками было делом не частым, но и неудивительным. Именно поэтому при поступлении в МАТИ с абитуриентов брали расписку о снятии ответственности за их жизни с работников и администрации академии. Грубо говоря, все старшекурсники–некроманты вымерли. В прямом смысле.

– Ну, да. Так ты в деле или нет?

Питер вздохнул. Он разделял желания Адониса попасть на «посвящение». Невозможно было целую неделю находиться в академии и не услышать ни единой истории о «посвящения в студенты». Его тревожило только то, как к этому отнесутся демонологи.

– Естественно.

–Вот и славно! Я тогда попытаюсь все устроить, – Адонис моментально повеселел и принялся кого–то выискивать взглядом среди толпы остальных студентов. Такие резкие переходы были для него в порядке вещей.

Прозвенел учебный колокол. И они вместе с остальными студентами тонкой струйкой начали вливаться в двери аудитории.

– Ладушки, потом найду её, – тряхнул хвостиком Адонис. – Пойдем, посидим часик, а потом в столовую.

Курс Параллельных миров был общий и шел в МАТИ два года. А это значит, что на него ходили четыре из шести направлений. У друидов и алхимиков его не было, не очень–то им был нужен. Преподавателя еще не было, и в аудитории царил гомон, порождаемый сотнями разговоров студентов сразу с четырех направлений МАТИ. Там были и вудуисты, мастера проклятий, раскрашивают себе лица гримом на манер черепов, и студенты с направления «Шаманизм и нагуализм», одетые в неумело сшитые одежды из звериных шкур, с привязанными к поясу бубнами. Ну и, конечно, демонологи, украшенные множеством сережек, цепочек, подвесок, браслетов и прочих амулетов, с выгравированными на них защитными формулами от демонов и бесов всех цветов и размеров.

– Знаешь, я вот чего понять не могу – Адонис с живым интересом разглядывал учащихся остальных факультетов – Ладно, хорошо, побрякушки демонологов и бубны шаманов несут в себе практический смысл. Но этот грим и накидки из животных? Архаизм чистой воды. Хотя…

Его взгляд упал на особо фигуристую шаманку, у накидки которой не было никаких шансов скрыть весь шарм своей хозяйки. Та, до этого оживленно болтающая с подругами, заметила его взгляд, покраснела и попыталась плотнее прикрыться короткой шкурой, служившей ей юбкой. Да, несмотря на все достоинства Адониса, тактичность в них не входила.

Однако вежливый и правильный Питер попытался выручить друга, спасая его от гневных взоров остальных шаманок.

– Ну, шаманам накидки нужны для более плотного слияния и взаимодействия с духами. Как я слышал, их тотемы не выносят производственных материалов. А вудуисты наносят грим специально, чтобы выглядеть пугающе и вызывать страх и отвращение, аккумулируя таким образом негативную энергию с которой они и работают.

– И как, работает? – Адонис спросил это с настолько удивленным видом, что Питер понял – однокурсник знал это и без его объяснений.

– Что работает?

– Ну, грим твой.

Питер настолько безразлично посмотрел на Адониса, что тот закатил глаза.

– Какой ты скучный.

– Сочту за комплимент.

И этот диалог вышел настолько глупым, что они оба рассмеялись. И тут произошло сразу три вещи. Во–первых, в аудиторию вошла шляпа. По крайне мере так сначала показалось Питеру. Огромная изумрудная шляпа с не менее огромными полями и плюмажем из золотистых перьев… Невысокого, толстого мужчину с добрым лицом и веселыми глазами в костюме под цвет шляпы, он заметил, только когда она, шляпа, слегка приподнялась в приветственном жесте. Во–вторых, ничем не примечательный участок паркета у ног мужчины в шляпе, вдруг пошел рябью, будто озеро, в который только что швырнули здоровенный такой булыжник. А в–третьих, из центра ряби показалась рука. Точнее не рука, а какая–то конечность с перепончатой ладонью, покрытая темной, масляно блестящей чешуёй. Она стремительно высунулась из портала и попыталась схватить человека в шляпе за ногу.

– Простите–простите, немного оп… и снова мимо! –воскликнул профессор Мамон, с нечеловеческой прыткостью перепрыгивая демоническую руку. В это мгновение он напоминал изумрудный попрыгунчик в шляпе. Рука задрожала от злобы и согнувшись в суставе оперлась об пол, чтобы дать вылезти своему обладателю. Но профессор Мамон не разделял её планов. Нога в бордовой лакированной туфле рухнула на чешуйчатые пальцы с такой силой, что до замерших в шоке студентов донесся громкий хруст. По ту сторону портала кто–то взвыл. Тем временем профессор, не поднимая ноги с изувеченной ладони чудовища, начал проводить магические пасы. Перстни на его руках вспыхнули серебряным светом, и рябь портала начала быстро сужаться. Профессор сошел с руки, и та скрылась в недрах пола еще более стремительно, чем появилась. Профессор Мамон склонился над почти исчезнувшей рябью, словно силясь разглядеть кого–то на другой стороне. Но Адонис мог побиться об заклад, что он просто–напросто туда плюнул.

1 2 >

На страницу:

Перейти

1 из 2

Другие книги автора

Академия Темных Искусств

Владислав Станиславович Трегуб