Хозяин бабочек. Альтраум IV

Нужно сопротивляться, думал я. Это же ментальный контроль, а я… я – сплошная воля, я говорю «нет!» Я буду… буду биться!. А чем я буду биться? Представил, что вешаю на ведьму приворот и содрогнулся.

Ведьма выпустила густую струю дыма, струя обернулась седой пепельной змеей, которая обвилась вокруг меня и посмотрела в глаза.

– Экий жалкий мозгляк, – сказала змея. – Ты смеешь еще именоваться ведьмой?

– Я не смею, – кое-как пробормотал я, – мне такой класс дали.

– А ты в рот-то не тяни все, что дают.

Змея взорвалась клубом вонючего дыма, и я закашлялся. Кашлял я долго, выхаркивая легкие и упершись руками в колени. И только откашлявшись, понял, что меня больше ничего не удерживает. Вместо того, чтобы кинуться к двери, я плюхнулся на пол, ни сил, ничего больше у меня не было.

– Неслыханный позор, – сказала ведьма с потолка.

– Скажите, – ответил я слабым голосом, – а вы не могли бы с потолка на пол пересесть, а то у меня голова кружится.

Ведьма какое-то время помолчала, а потом рухнула на пол – я ждал грохота, но упала старуха легко, словно ворох тряпок просыпался. И смотрелась она в таком ракурсе ничуть не лучше, чем раньше. Седые космы, обтянутый пергаментной веснушчатой кожей череп и единственный желтый острый зуб, торчащий из-под носа-клюва.

***

Когда-то она жила на горе, которая всегда принадлежала ей, потом пришли эти бритоголовые, навоняли курильницами, натаскали сюда чужих наглых духов. От священных гимнов уши чесались так, что пришлось перебраться на дальнюю сторону, как уйти-то, своя же гора, не чужая. И город разросся. Был раньше деревушкой бедной да малолюдной, а сейчас гляди-ка: все важные ходят, с чиновничьими табличками, да претолстые, да глаза от жира в щелки заплыли. Вот и попугаешь иногда немножко. У кого кошелек возьмешь, пока хозяин в беспамятстве валяется, с кого халат на зиму снимешь. Но и сама старая О-Кицу разленилась, разнежилась, пристрастилась к рисовым колобкам, да к овощам маринованным, да ко всему прочему, чем здешние торговые ряды богаты. Прикинешься женой богатого купца, по лавкам и рынкам ходишь, хорошо! Кто бы и сказал раньше, что страшная ведьма одинокой горы заведет себе ящик с головными шпильками, да начнет по театрам бегать – кукольные сказки смотреть, все лесные бесы себе бы животики надорвали. Нет, конечно, можно и сейчас могилку разрыть, да покойничком поживиться. Но что там за мясо-то? Рисовый колобок с тунцовой стружкой, считает старая О-Кицу, куда лучше любого покойника, будь тот хоть сам бонза.

Тут я зачем-то достал из инвентаря оставшуюся палочку с поджаренными осьминогами и протянул ведьме. Та палочку приняла, ловко куснула зубом одного осьминога, почавкала, прикрыв желтые глаза.

– Вот я и говорю, – сказала О-Кицу, – что во всем можно хорошее сыскать, если порыться как следует. Ты-то здесь откуда взялся такой бесполезный?

Я пожал плечами.

– Вы – первая ведьма, которую я встретил в этом мире. Никто меня нашему искусству не учил, до всего своим умом доходил.

– Ой, и до многого же ты дошел… А что не учили, так то понятно. Чего тебя учить, ежели ты недоделок. Ты сперва родись как следует, со всем, что живому существу положено, а потом уж и учись.

– Замечательный совет, – пробормотал я. – жаль только, что совершенно неизвестно, как им воспользоваться.

– А, может, я бы тебя и поучила, – сказала О-Кицу, склюнув второго осьминога, – только тебе моя наука в прок не пойдет. Ты – из лесных, а я ведьма горная, разная земля нас питает. Я на камнях стою, ты травами оплетен. Во мне огонь, в тебе вода. И как мне тебя учить? Я тебе одно скажу, не давай ржаветь своему ножу.

Я достал из сумки свой нулевой нож без прочности.

– Без силы от этого ножа проку никакого, я им только рыбу могу разделывать.

– Дурак!

Ведьма выдвинула метра на два руку и хлопнула меня по макушке.

– Дурак, бездарь, тупица! Все, что у тебя есть, – это твой нож, понял?

– Нет, – ответил я и в этот раз почти сумел увернуться от оплеухи.

– Ты как скупец, который на мешке с добром сидит. Ты думаешь: «это мне не нужно и то мне не нужно, и сего мне не надо», а тебе все нужно! Что последнее тебе дано?

– Дано? А! Вы про навыки? Не знаю, какая-то «игогушка». Я еще толком не разбирался.

В этот раз от затрещины у меня аж искры из глаз полетели.

– Дурак! Ничтожество! Грязное пятно на нашем имени! Не буду я тебя учить, даже если бы и могла. Либо сам себе голову отрастишь, либо так и будешь ходить с пустой шеей.

Ведьма решительно поднялась и направилась к окну.

– Погодите, – сказал я.

Ведьма обернулась.

– А вы не видели рядом с нами там, у стены, был такой железный человек. Вы о нем ничего случайно не знаете? Его зовут Хохен.

Тут лицо ведьмы сморщилось и она зашипела, как кошка, на которую плеснули кипятком, съежилась в черный шар и с гудением вылетела в окно.

Что же, наверное я могу себя поздравить. Мне удалось довести до истерики и заставить сбежать ведьму-людоедку, могущественную менталистку. Так, а где моя шапка? Нет уж, посплю сегодня в ней, бог с ними, с пружинами. Устроюсь как-нибудь.

***

Рыбника мы искали уже почти неделю без какого-либо результата, Напрасно глашатаи на всех городских рынках били в барабаны, обещая пятьдесят золотых и бочонок сладкой рисовой водки тому торговцу рыбой, который служил когда-то в храме Зеленого тигра, за наградой так никто и не явился. Вечера Ева проводила в реале, выискивала всю информацию по этому монастырю. Как оказалось, она была права – знаменитый монастырь находился на центральной линии континента на вершине высоченной горы, вокруг которой на данный момент было аж четыре линии фронта. Там все дрались примерно со всеми, так что даже восточный фронтир на Таосань не был сейчас популярен как у неписей, так и у любящих войну игроков. Все самое интересное творилось вокруг Тигриной Горы. С нашими уровнями мы не имели ни малейшего шанса к горе пробиться: ни в одну из армий нас не взяли бы, а если бы мы сами по себе там ползать стали – то нас просто повесили бы как лазутчиков.

В городе тем временем нарастало беспокойство. Какие-то не то жужени, не то фужени куда-то там шли, чем горожане Камито были очень недовольны и вовсю собирались в отряды самообороны. За несколько дней город решительно изменился, превратившись в подобие военного лагеря. Боевые отряды один за другим выходили в некий обещавший стать победоносным поход, половину лавок закрыли, а там, где раньше бездельничали пятеро стражников, сейчас обыкновенно нес службу подросток неясного пола в слезающем на глаза шлеме и с копьем, которое он не мог удержать. Мне удалось все же разок улизнуть на утренней заре на рыбалку, и весьма разнообразный и частично малоаппетитный улов у меня приняли в «Драгоценностях» за треть цены, так как горожанам сейчас было не до деликатесов. Я, конечно, все время помнил слова ведьмы о том, что только дураки позволяют ножам ржаветь, и все собирался выйти за ворота, найти пять видов этих дурацких трав, на которых хватило бы моего жалкого уровня травничества, и посмотреть – что такое игогушка и с чем его едят, но как-то руки не доходили. Тем более у Евы постоянно появлялись новые идеи, одна другой безнадежнее. То нужно было попытаться раздобыть список рыбников-монахов в местной канцелярии (затея совершенная в своей бессмысленности), то отвести Хохена в здешнюю школу, вдруг кто-то из учителей да окажется сведущим в древней истории.

В этот раз мы с Евой и Акимычем возвращались из городской библиотеки Камито, где собственными глазами убедились, что автопереводы с китайского, да и с японского – все еще беспредельно кошмарны, и большинство исторических трактатов, которые мы могли взять там почитать, содержали сведения в стиле: «Сырой и многочисленные мокрые женщины снова опять много шума, славься великий император, Чайник Глубокомысленности!». Все-таки в разговорах с неписями и игроками языки куда лучше мозгом воспринимаются, чем чистая графика. А тексты, написаные кандзи (а не слоговой азбукой, как большинство вывесок в Камито) – все еще непреодолимая преграда для нейронных словарей. Хохен тащился за нами, и в его латах уже отражались первые зажженные фонари, когда мы свернули к центральным воротам. И вот тут и началась суматоха. Со всех концов города раздались отчаянные удары гонгов, горожане, бросая тележки и поклажу, неслись кто куда, а несколько малолетних стражников отчаянно пыхтели, навалившись грудью на тяжелые створки огромных ворот, когда земля затряслась, загудела, а ворота ударились по сторонам стены под ударами десятков яростных копий. В Камито ворвалась конница. Это были всадники в меховых шапках с длинными хвостами, в коротких куртках и кожаных штанах, я успел рассмотреть порыжелый носок упирающегося в стремя сапога одного из атакующих, а больше я ничего не успел рассмотреть, так как спереди скомандовали: «Блуждающих духов истребляйте!» И меня проткнули копьем. Или обезглавили саблей, я даже не успел понять. Больше всего меня расстроила потеря ста двадцати трех золотых, которые я сдуру носил в кошельке вместо того, чтобы отослать их себе по почте – расслабился я в благонравном и законопослушном Камито.

***

Призраки Евы и Акимыча, наверное, тоже были на кладбище, но тут не очень разберешь кто есть кто, Однако такого столпотворения в месте упокоения я еще никогда не видел: тысячи душ, накладывающихся друг на друга, все хором стонут что-то возмущенное – тут и свое-то собственное нематериальное тело не сразу от других отличишь, пока выбарахтаешься из самого скопления. Зато вскоре на кладбище появился Хохен во плоти, ну, если в его случае так можно сказать. Его панцирь в свете кладбищенских факелов казался измазанным чем-то черным, хотя понятно, что не черное это было. Мы с ребятами воскресли одними из первых и тут же поспешили освободить место у кладбищенских ворот для новой партии возвращающихся к жизни.

– Что. Это. Было? – спросил Акимыч.

– Полагаю жужени. Или фужени, – ответил я.

– Или, – сказала Ева, – что вероятнее, кто-то из их союзников, которые по договору пришли грабить город после того, как напарники выдразнили на себя войско.

– Лукась и Гус в гостинице, бежим к ним! – сказал Акимыч, и его тут же проткнуло стрелой.

Через секунду и мы прилегли рядышком. Зато мы увидели, как Хохен, подняв меч, ринулся за границу нашей мертвой зоны видимости.

***

Все же нас убивали еще раз шесть или семь. Похоже, расстрелом оживающих покойников заведовали конные лучники, которые успевали смыться от Хохена, потому что он возвращался на кладбище очень быстро и, кажется, с еще более мрачным видом, чем обычно. Остальных призраков ожидала та же участь, что и нас, поэтому игроки вскоре перестали воскресать, – судя по всему, выходили из игры, осталось только несколько десятков самых упертых. Ну, и нападающие воскресали здесь же, но их-то никто у ворот кладбища не расстреливал. Мне было непонятно, почему явные неписи воскресают, как игроки, но потом я вспомнил о солдатах на контракте, наверное, тут было что-то похожее. А ведь те горожане, которых они убьют, – подумал я, – а они наверняка многих убьют, уже не воскреснут. То есть, воскреснут, но мало что помнящими младенцами в других телах. Как-то это нечестно.

Я бешено волновался за Лукася с Гусом, но сделать не мог ровным счетом ничего. Лукась наверняка выживет – он умный и осторожный, спрячется куда-нибудь, но кретин Гус, я почти уверен, пожелает вступить в честный бой. Если выживет, я самолично вручу ему бочонок рисовой водки, пусть только выживет!

Когда мы в очередной раз воскресли, уже привычно ожидая прилета стрелы, нас поразила тишина в городе. То есть, не совсем тишина: из города слышалось гудение огня, местами громкий плач, но шум сражения, крики людей, ржание лошадей, звон оружия – всего этого уже не было. Бегом мы ворвались в разрушенный Камито. Здесь догорало все, что может догореть. Деревянные домики, полированные веранды, промасленные двери и окна, полотняные палатки – огонь пожрал веселый и красивый город, видимо, за считанные минуты. Пред нами были черные руины, одинокие обгорелые балки качались на столбах, отдельные огоньки поспешно изничтожали то, что еще может гореть. На месте нашей гостиницы высилась гора горелого хлама, вокруг не было ни души. Мы с Евой и Акимычем, не сговариваясь, кинулись растаскивать обгоревшие доски, отгребать копченую штукатурку. В свете молодых лун мы принимали за простертые человеческие фигуры то изъеденный огнем кипарисовый столб, то гору закопченных, рассыпающихся в руках тростниковых циновок. Периодически кто-то из нас начинал бегать по ближайшим улицам, крича: «Люк! Гус! Отзовитесь!». Иногда из мрака выступали люди, неписи с потерянными взглядами, с черными лицами. Они слепо смотрели на нас и брели себе дальше. Когда рассвет уже был бесспорен, Ева села на закопченный камень и впилась кулачками в ставшие серыми волосы.

– Я думаю, это все, – сказала она.

Тут я в безумной надежде выхватил из инвентаря клановую доску.

– Они тут есть, оба! Значит, они живы!

– Не неси чушь, мертвецы тоже остаются в кланах. Иначе бы любой игрок вылетал из клана по десять раз за сражение.

– А напиши им! Если они живы – письмо дойдет.

– Умерших не сразу убирают из списков почты, только с глобальным обновлением. Дня два-три еще ждать.

– Живы они, – сказал Акимыч, – если бы они сгорели, остались бы кости.

– Вон кости валяются, и вон, и вон.

– Это кости игроков, это точно не Люк и не Гус, я бы их узнал. Даже в таком виде!

Мы услышали странные звуки. Вы не поверите, но это плакала Ева.

–Это от нервов, – злобно сказал она, вытирая нос рукой. – Вы правы, костей тут слишком мало для такой заселенной гостиницы. Думаю, я догадываюсь, что стало с нашими придурками.

Глава 5

Не успела Ева сказать хоть что-то еще, как в пространстве зазвучали органные переливы и над нашими головами алыми буквами высветилось общее системное сообщение.

«Начало локального события «Месть Камито»

Жугар, князь провинции Учгур, вероломно вторгся в пределы Камито, сжег ее столицу и увел в плен жителей. Отважные герои начиная со 120 уровня приглашаются в Камито для участия в освободительном походе возмездия. Запись в войска Камито открыта с этого момента, поход начинается через неделю. Возденьте же меч справедливости и разрубите путы рабства!»

– Ну вот, видите, все хорошо, – сказал Акимыч, – ребята в плену, живы-здоровы, сейчас мы запишемся в войска и пойдем их спасать.

– Куда мы запишемся на сороковом уровне? – спросил я, – В обозную кухню, в качестве провианта? Даже Еве до сто двадцатого еще качаться и качаться.

– А что, прогонят что ли? От маленьких тоже может быть польза по хозяйству. Сыны полка…

– Думаю, – сказал я, – правильнее будет никуда не записываться, а прямо сейчас пойти вслед за этим Жугаром, или как там его, и попытаться самим освободить ребят.

– Во время таких локальных событий, – сказала Ева, – вне границ населенных пунктов вся территория становится зоной свободного ПвП, по которой очень не стоит скакать людям, не принадлежащим ни к одной из воющих сторон. Потому что их на полном основании попытается грохнуть каждый встречный, ничем не портя себе карму, а, наоборот, получая бонусные очки события, каковые потом обмениваются на очень симпатичные награды. Конечно, за нас – мелких, без воинских званий, без принадлежности к одной из армий – грошики будут давать, но курочка по зернышку клюет.

– Но не можем же мы просто так сидеть и ничего не делать, – сказал Акимыч.

– Интересно, – сказал я, – а можно как-нибудь записаться на войну целым кланом? Они что будут проверять, есть ли у нас игроки сто двадцатого уровня?

– Тем более они у нас есть! – сказала Ева. – Эта бастардовская на всю голову больная друидка какого уровня?

– Ща проверим, – сказал я, доставая клановую доску. – Вот, Серая Плесень сто тридцать четвертый уровень.

– Ну, давайте попробуем, – сказала Ева. – Теоретически у кланов должны быть особые правила участия в событиях, жаль, что я толком про это ничего не знаю. Никогда не собиралась стать клановым бойцом, знаете ли. Вообще сразу после объявы тут должны где-то открыться вербовочные пункты.

– Если поход через неделю, – сказал Акимыч, – все равно как-то долго. Ребята будут томиться в тюрьме, в цепях…

– Это вряд ли, – сказала Ева. – Цепи, думаю, тут вообще не используют, сплошные канги – колодки такие на шею деревянные. А уж тем более в тюрьмы никто никого запихивать не будет, тюрем не напасешься. Когда их пригонят в Учгур, они там просто получат рабский статус, который сам ограничит свободу их передвижения и действий. Будут на полях работать или улицы мести – если там есть, конечно, поля и улицы, я когда по региону смотрела данные, так Учгур почти весь был обозначен как степь, населенных пунктов и не помню там.

– А разве в Таосань разрешено рабство? – спросил я.

– В Таосань все разрешено и ничего не запрещено – тут же война. Вообще в тех провинциях, которые пытаются как-то сохранять закон и порядок, рабства, кажется, нет. Не во всех во всяком случае. Войска Камито, скажем, когда… если победят, пленников в рабы, уверена, брать не будут, в квесте же – сплошной антирабский пафос. Обойдутся взиманием контрибуции, думаю, или еще что-то в этом роде.

– А что, Камито может не победить? – удивился я.

– Конечно может, иначе какой был бы смысл события? Все зависит от активности игроков с каждой стороны.

– С какой «каждой» стороны?

– А ты думал игра всем миром предлагает идти на несчастный Учгур? Мы в Камито, вот мы и получили сценарий Камито. В Учгуре, наоборот, игроков приглашают принять участие в отражении вторжения. Поехать ты можешь на любой вербовочный пункт – и туда, и сюда. Но, если честно, что-то подсказывает мне, что перевес будет на стороне Камито, все-таки приплыть сюда проще, а Учгур нормальных портов не имеет, да и выход к морю там неудобный – через пустыню. Хотя в Учгуре, вроде, многие играют, большая провинция, активная, агрессивная, квестов множество, да и вообще вся эта неумытая романтика орды многим нравится. Нет, война будет массовой. И уж точно не увеселительной прогулкой.

– Мясо будет! – восхищенно-потрясенно вздохнул Акимыч.

– Здешние игроки обожают организовано воевать, – кивнула Ева, – Кто не обожает – переселяется на другие континенты или на острова сбегает.

***

Утром в город потянулись монахи – монастырь учгурцы не тронули, побоялись злить богов, наверное. Монахи везли на телегах, запряженных волами, котлы с рисовой кашей, мотки оранжевой материи – бинтовать раны, корзины с благовонными травами: опять-таки для лекарственных целей и чтобы духов разрушения курениями изгонять. Не все жители Камито оказались в полоне. Раскрывались крышки потайных люков, поднимались перевернутые лодки, тоненькой струйкой в город текли успевшие сбежать за ворота. На улицах снова появлялась пока еще пришибленная и зашуганная жизнь.

Вербовочный пункт оказался весьма приметен: несколько высоких шестов с красно-белыми флагами Камито и невесть откуда взявшиеся чиновниками перед низенькими столиками с табличками и свитками. Действительно, клан-лидер мог записать свой клан на участие в событии целиком, вне зависимости от уровня бойцов. Нам сообщили, что мы приписаны к отряду «Речных крабов», а военачальника нам пришлют позже, потом, не мешайте, проходите, не задерживайтесь, все дополнительные сведения читайте на столбах.

На квестовой панели появилось задание «Месть Камито», но там пока требовалось только дождаться начала похода.

– А у вас над головами точки засветились, – сказал Акимыч, – красные.

– Можно подумать, над тобой ничего не светится, – ответила Ева. – Мы же теперь полноценные участники боевых действий, так отмечаются союзники.

– Прикольно, – Акимыч попытался поймать красный светящийся шарик над Евиной головой, но тот прошел сквозь его пальцы.

Я остановился около монастырской телеги, заставленной лечебными корзинками.

– Сейчас, тут кое-что возьму, – сказал я, набирая из корзинок подсушенную растительность.

– Ах ты ворюга! – рыкнули сзади, и мне прилетело по плечам бамбуковым шестом.

Один из монахов с совершенно несмиренным видом занес палку снова.

– Это для дела! – обиженно крикнул я, – для нашей славной армии! Вам что, горсть травинок что ли жалко?

– Не жалко, – сказал монах опуская шест. – Но во всем порядок должен быть. Подойди к начальнику, подай ему прошение, получи разрешение – тогда и бери сколько надо, а вздумаешь еще шарить самовольно по чужим корзинам, так вздую, что кожа на спине пузырями отойдет.

– Зачем тебе это сено? – спросил Акимыч.

– Хочу новый навык попробовать. Для него пять видов трав нужно, а у меня травничество – семь, я даже не знаю растет ли тут такая низкоуровневая трава вообще.

– Спросил бы меня, – сказала Ева, – у меня травничество пятьдесят шесть. Собрала бы тебе хоть целый стог.

– А я знал что у тебя вообще есть травничество?

– Алхимик, который не травник, – идиот, – сказала Ева, – я по-твоему похожа на идиота?

Любит она на пустом месте раздражаться.

– Что тебе еще нужно для этого твоего навыка?

– Пригоршня грязи и кровь разумного существа.

– Боюсь, тогда твоя кровь не подойдет.

– Ну, тогда дай мне свою высокоинтеллектуальную, – огрызнулся я.

– Только предлагаю пройти за пределы города, – сказала Ева, – потому, что от твоих навыков в общественных местах всегда одни сплошные неприятности.

Мы прошли через северные ворота, которые являли сейчас собой печальное зрелище: обе створки были частично сбиты с петель и повисли вдоль стены, как крылья дохлой птицы. Больше всего проблем возникло с грязью. Смесь песка с дорожки и воды из фляги навык упорно не желал признавать искомой «пригоршней», так что пришлось идти до ближайшего рисового поля, которое хотя уже и подсыхало, ибо рис был почти готов к уборке, но все еще было покрыто черным и влажным в глубине илом.

– Давай мы отойдем подальше, – сказал Акимыч, – и призывай свою игогушку. Ну, что? – крикнул он через минуту, – не призывается?

– Вообще уже призвалось, – ответил я.

Ребята вернулись и тоже уставились на мою ладонь, на которой сидел крошечный, в пару ногтей лягушонок. Он в ответ смотрел на них крохотными белыми бусинками выпученных глазенок.

– Я даже отказываюсь это комментировать, – сказала Ева, – и что с ним нужно делать?

– А я-то откуда знаю?

– Спусти его на землю, может, ему свобода действий нужна.

Я положил лягушонка на песок дороги.

– Только не наступите на него!

Мы стояли на четвереньках и смотрели на лягушонка. Лягушонок, кажется, пригрелся на песке и заснул.

– Нет, ну что-то же он должен уметь, – сказала Ева, – хоть какой-то толк от него должен быть.

– Сейчас, – Акимыч подполз к канаве у поля и вернулся, зажав между большим и указательным пальцем извивающегося червяка. – Вот, смотри, добыча! Кусь! Ату!

– Да, – добавил я, – бей его!

Лягушонок проснулся и уставился на червяка, после чего надул щечки и, кажется, плюнул в розовое извивающееся тело. Червяк дернулся и затих. Акимыч поднял червяка и внимательно его рассмотрел.

– О! Смотрите, в нем дырка, проедено почти насквозь. И большая дырка, кстати, миллиметра три, не меньше. Похоже, кислота какая-то.

– Отлично, – сказала Ева, – теперь ты гордый обладатель лягушки, которая может убить червяка с расстояния в десять сантиметров. Я считаю эту войну Учгур уже проиграл.

Я вспомнил слова ведьмы про нож.

– Может, это как нормальный боевой навык прокачать можно? Акимыч, там в канаве еще червяки остались?

После убийства пяти червяков игогушка, кажется, потерял интерес к происходящему и больше не реагировал на приказы. Есть червяков он также категорически отказался, как бы соблазнительно мы не размахивали их розовыми хвостами перед его носом.

– Вообще, – сказала Ева, поднимаясь, – тут война идет, друзья в плену, а мы черт знает чем занимаемся.

– А чем еще заниматься, раз мы в армии, – сказал Акимыч. – В городе все равно делать нечего. Там только монахи бродят, кости собирают и на погребальных кострах жгут. Хотя можно пойти к их телегам и попросить каши.

– Сперва нужно к начальнику, подать прошение… – пробормотал я, поднимая игогушку и засовывая его в карман. Почему-то мне показалось, что это мальчик. Была в нем некая миниатюрная такая брутальность.

***

Камито оживал на глазах. Кучи угля вывозились, завалы расчищались, копоть отмывалась. Появились пункты торговли товарами для нужд пострадавших – там мы приобрели войлочную легкую круглую палатку о пяти бамбуковых жердях – конструкция держалась, на мой взгляд, исключительно на честном слове и магии, но возводилась и разбиралась быстро, от чужих взглядов и возможного дождя защищала и стоила относительно умеренно. Прямо напротив нашей палатки трое неспешных задумчивых неписей буквально за несколько часов возвели пусть маленький, но все-таки дом – с красными лакированными балками, перилами веранд, крышей из алой блестящей дранки; к вечеру в новенький дом даже успело заселиться семейство неписей. Открывались и лавочки, пока что в парусиновых шатрах, уже повсюду в городе стучали молотки, взвизгивали пилы, вездесущий запах гари потихоньку вытеснялся запахом свежей кипарисовой древесины, лака и благовоний.