Федор Черенков

Огромная им благодарность, что вместе с мамой Насти, первой женой Черенкова Ольгой три часа делились с нами бесценными воспоминаниями о нем специально для этой книги. Много часов уделили нам и вторая жена Федора Ирина Федосеева, и Сергей Родионов, и Сергей Шавло, и одноклассник Федора Александр Беляев, и Александр Беленков, с которым они много лет вместе занимались в спартаковской школе у олимпийского чемпиона Анатолия Масленкина, и однокурсник Черенкова по Горному институту Алексей Абрамов, и известный спартаковский болельщик Альберт Ермаков, и старый фотограф Федор Кисляков, получивший с плеч своего тезки куртку, и многие, многие другие.

Каждый из них знает и рассказывает о Черенкове много такого, что неведомо больше никому. И наш долг – разузнать и рассказать читателю как можно больше. Ведь это счастье – писать о любимом нами человеке, который жил не в далеком прошлом, а только что. И есть – и еще долго будет – много родных и близких людей, которые готовы делиться историями о нем. Каждая из которых – бесценна.

Но тут есть и опасная этическая грань, которую, по нашему убеждению, нельзя перейти. Эта грань связана с непростыми деталями его болезни, личной жизни, последних лет на белом свете.

Мы и при общении с нашими собеседниками, каким бы долгим и искренним оно ни было, чувствовали: каждый из них определенных вещей недоговаривает. И в такие минуты мы не давили, не использовали знакомые нам журналистские и психологические приемы, чтобы «расколоть» людей, искренне любящих Федора.

Потому что любим его и мы.

И нам, безусловно желающим узнать истину обо всем, что происходило в его жизни, меньше всего хочется педалировать шокирующие ее моменты. Тема Черенкова – это вам не Кокорин с Мамаевым. Она не терпит желтизны, грязи, суеты.

Румяных сказок, как выразился бы Довлатов, впрочем, не терпит тоже. А терпит – правду и реальность, замешенные, однако, на любви и уважении. Вот этот баланс мы и постараемся соблюсти, сделав попытку рассказать болельщику о синусоиде черенковской судьбы много такого, чего он не знал. И устами самых близких его людей, и погрузившись в океан газетных архивов и черно-белых (в основном) видеозаписей.

«Не хочу быть злым. Хочу быть добрым, – со своей неповторимой, трогательной наивностью говорил Черенков за десять лет до своего ухода. – Может, поэтому и не стал тренером. Тренеру нужно иногда обязательно повышать голос и что-то требовать от футболистов». Да, тренировать ему на протяжении длительного времени было не суждено, но как же хорошо и правильно, что по просьбе ветеранов «Спартака» в его честь была прижизненно названа футбольная академия красно-белых.

Детишкам, которые в ней учатся, наверняка интересно – каким он был, этот человек с грустными глазами и отчего-то виноватой, совсем не ослепительной и не победоносной улыбкой. Их, этих взгляда и улыбки, так не хватает памятнику Федору у спартаковского стадиона, наспех слепленному модным, но совершенно равнодушным и подчеркнуто не хотевшим ничего о нем знать скульптором…

Может, в отличие от него, детям из спартаковской академии – по крайней мере старшим – будет полезно прочитать эту книгу. Книгу о человеке, которого в будний зябкий день пришли провожать в последнюю дорогу 15 тысяч человек, и далеко не только в спартаковских шарфах. Глядя на это разноцветье, ты понимал, насколько точное это все-таки определение – «народный футболист».

Каждый год 4 октября лучший друг Черенкова Сергей Родионов, еще недавно генеральный, а ныне спортивный директор «Спартака», приводит детей из академии на Троекуровское кладбище. Они кладут к могиле Федора Федоровича (для них-то он точно – по имени-отчеству) цветы и слушают рассказы о Черенкове.

Иной раз – не только от Родионова, но и от находящихся в этот момент у могилы старых спартаковских болельщиков. Как на наших глазах это происходило в день памяти Федора в 2018 году. И такой пыл, такое обожание слышались в речи одного из них, Альберта Ермакова, что у мальчишек загорались глаза от любопытства. Это каким же человеком надо было быть, чтобы после его смерти о нем рассказывали с таким огнем и такой любовью?

Феде и без сборной хорошо.

Ну а сборной – не всегда без Феди!

Вновь вспоминаем эти шаферановские строки – и накатывает грусть. Потому что, по правде говоря, Феде в этой жизни было далеко не так хорошо, как он того заслужил.

Если другая жизнь все-таки существует – в ней Черенков наверняка обрел тот душевный покой, которого ему роковым образом так не хватало здесь.

А нам остается помнить. И нести эту память сквозь годы так, как мы, люди пишущие, только и можем, и обязаны – добрыми и правдивыми строками о нем.

О народном футболисте Федоре Черенкове.

Глава 1

Детство в другой Москве

Федор Черенков родился 25 июля 1959 года в Москве. А не в городе Ефремове Тульской области, как гласит легенда. В Ефремове жила его тетя, сестра мамы, девичья фамилия которой – Венедиктова. И Федя каждое лето отправлялся к ней во время школьных каникул. Потом, когда повзрослел, он с удовольствием приезжал на футбольный турнир, который организовывали в его честь.

По отцу Черенковы – тамбовские. Крестный Федора, опять же родной дядя, но по папиной линии, жил еще в 70-х в деревне неподалеку от тогдашней московской окраины Кунцево, и к нему Федор с младшим братом Виталием мог спокойно прийти в гости. Там и поле имелось картофельное, и пруд. «Дядька жил прямо на берегу этого пруда, – вспоминает Виталий. – И у него были такие садки».

Садки – это небольшие прочные сети. Туда дядя Вася набирал соленых баранок, которые оставались от вкусивших пива земляков (к началу 70-х хмельных «стекляшек» и впрямь хватало), после чего и опускал коварную наживку в родной водоем. «Вечером, – продолжает Виталий, – этот садок поднимал и карасей, которые туда набивались, пересыпал в колодец старый. И опять баранки насыпал и бросал. Мы ходили с отцом и Федором к дяде Васе. Если, допустим, его нет, опускаем ведро в колодец, поднимаем. Было строго полведра карасей… И шли домой. Историческая зарисовка такая. Я школьник, жили мы уже на Вяземской».

Таким образом, Черенков – москвич из Кунцева. Район своеобразный. Не центр с его теснотой и загазованностью. И не так называемые новостройки 70-х, где, к сожалению, всё одинаково.

Мы в Кунцево съездили. Одноклассник Федора Федоровича, кандидат в мастера спорта по легкой атлетике Александр Беляев объяснил, что так называемый 95-й квартал был окружен разнообразными советскими рабочими структурами. И фабрика, что иголки выпускала, и завод ВИЛС (занимался силовыми трансформаторами и многим другим), и кожевенное предприятие принуждали жить так, как отцы и деды жили. Особенно в последние полвека.

Вот же – работа у тебя есть. И иди, трудись на один из заводов. Или, например, на фабрику. Чем плохо? Хороший работник везде ценен и нужен. Например, отец, Федор Егорович, был фрезеровщиком как раз на ВИЛСе, а мама, Александра Максимовна, трудилась на кожевенной фабрике. Хотя эта много повидавшая и чудом выжившая в 41-м (фашисты, уходя, хотели уничтожить всех, но часть детей укрылась под обрывом, во впадине: туда пули не дошли) женщина затем и в местном ЖЭК № 15 подрабатывала обычной уборщицей.

Нам видится, что Черенкову Федору помогли не только люди, его окружавшие, но и замечательное Кунцево. Ибо и до сих пор – это райский уголок столицы. Вы можете себе представить посреди Москвы десятки яблок, лежащих на дорожке школы? А школу, где учился Федор, окружает парк. Чуть ниже – длиннющий пруд, где всё еще плавают деловитые утки.

Мы спросили Александра Беляева, как там было в советские времена с человеческим купанием. Достойный, безусловно, ответ получили: табличка о запрете висела. Но купались все! Младший брат замечательного футболиста Виталий подтвердил: «Купались. В салочки играли. А еще Федор меня приучил к рыбалке. Помню, в тот период не было у нас рыбы бычок. Зато были карась и щука. Благородная рыба была в том пруду!»

Нам-то всё одно: что бычок, что карась, что карп, что та же щука в консервах. А те ребята еще в начале 70-х отличали, ловили эту самую рыбу и учили молодежь. При этом фото скромно и с достоинством рыбачащего Яшина найти можно и сегодня. Но чтобы Черенков сидел с удочкой?! Однако и здесь мы от истины не отступаем. «Но иногда мы спускались вниз, – продолжал Виталий, – и я помню, как ребята жгли костры, делали лунки и рукой вытаскивали щук. Одну, помню, вытащили, и я думаю: “Какая здоровая!” Парень довольный прикладывал: “Смотри, в ногу размер!”».

А уже потом объявились те самые бычки, с которыми благородной рыбе никак не сойтись. Благородные в этой борьбе и вымерли – так часто и не только с рыбой бывает. Да и пруд тиной подзатянулся.

Возвращаясь в то незамутненное Кунцево начала 70-х, мы должны сообщить: Черенков мог стать и музыкантом. По крайней мере, он играл в школьном ансамбле. На ударных – коробках каких-то, барабане пионерском, тарелочках. Маленького Виталика прогоняли, чтобы не мешал (а он все одно лез: тоже ведь Черенков!). Девчонок, естественно, также не пускали. Потому что для кого тогда музыка, как не для них? И зачем им, женщинам, слушать некое «сырье»? Когда не готово, не отрепетировано, не выстрадано. Вот будет 8 Марта или там Новый год – тогда и услышишь.

«Под кого» играли эти мальчишки середины 70-х, в общем, понятно. Слава богу, что вообще играли! Далеко не во всех школах позволялись такие вот ансамбли. Тут же явно английское влияние. «Битлы» там всякие волосатые… Как-то быстро забыли, что «ливерпульскую четверку» в нашем государстве не сразу приняли и полюбили. Разные были, признаемся, оценки. Вплоть до середины 80-х.

Черенков и стихи писал. Правда, редко. А вот пел и по ударным стучал – точно для нее. Для Оли.

Они же одноклассники. И соседи. Так сказать, роман завязался незаметно. И компания у них общая была. В том смысле, что и еще одна юная пара наслаждалась кунцевскими веснами. Дело молодое.

Ольга Владимировна рассказывала нам, как они общались с Федей.

Дома-то напротив. И окна. Там свечечка – и здесь в ответ огонечек… Может, сбежимся? Правда, это уже перед свадьбой было.

Федор рос в особой атмосфере. Все всех знают: тогда же пятиэтажки были. Москва – большая деревня? Где-то и так. Даже маленькие огородики у них между домами существовали. А папа, Федор Егорович, мог заночевать в теплое время на улице, прямо под окнами. Почему нет, коли дождя не обещали? Одно время, когда на первом этаже жили, даже погреб имелся, где хранилась капуста. Которую затем мама с отцом переносили в ванную и безжалостно рубили вдвоем острыми ножами. Чтобы потом мастерски засолить.

А еще Виталий вспоминал: «У нас все свитера, зимние носки и варежки были связаны мамой. У нее была даже прялка (деревянная, ножная), и мы с братом помогали ей прясть нить». Есть фотография, где Федя с братиком в совершенно одинаковых свитерах сидят. И это тоже во многом по-деревенски или по-старомосковски: стоит рассчитывать на собственные ресурсы. Потому что и об экономии думалось. Сколько хорошие покупные вещи-то стоили?

С другой стороны, пятиэтажка с вроде бы отдельной квартирой – чистая формальность. Так как в другой комнате жила соседка. Соответственно, кухня общая, с двумя столиками. Но Черенковы-то обитали на своей жилплощади впятером: папа, мама, Федя с Виталиком и бабушка на раскладушке. Да так у многих было.

Федор Егорович соорудил на дверь щеколду. Которая тем не менее, по воспоминаниям домочадцев, не работала. Думается, не очень-то и хотелось от соседей запираться. Это ведь не нынешнее время видеодомофонов, дополнительных железных дверей и… всеобщей закрытости и недоверия друг к другу.

Об отце Федора нужно сказать особо. Его вспоминают как человека строгого, даже сурового. Александр Беляев упоминал о его зычном голосе, которым он вещал сыновьям нечто весомое. Хотя особых претензий предъявить им не мог – ввиду отсутствия оснований. Так сказать, жесткость «про запас», на всякий случай.

Отец семейства был страстным болельщиком. И «Спартака», и сборной СССР. А телетрансляции шли поздно. И вот, рассказывал нам Виталий Черенков, папа смотрел телевизор стоя – боялся заснуть. И хотя завтра рабочий день, досматривал.

В 2010 году Федор Федорович рассказывал одному из нас для книги «Спартаковские исповеди»:

«Я начал болеть за “Спартак” с шести лет, когда отец, спартаковский болельщик, сводил меня на матч с киевским “Динамо”. Помню, что “Спартак” проиграл – 0:2. Но был полный стадион, и зрелище для меня, мальчишки, неповторимое. Голы забили как раз в те ворота, за которыми сидели мы. Конечно, расстроились. Но я получил от игры столько эмоций, что начал постоянно ходить на матчи с отцом. Моими кумирами стали спартаковцы 60-х – 70-х – Кавазашвили, Логофет, Киселев, Папаев, Калинов, Хусаинов, Ловчев, Осянин, Абрамов, Силагадзе…»

Этот матч, несложно выяснить, состоялся 28 августа 1965 года в «Лужниках». Блестящая команда Виктора Маслова переиграла красно-белых благодаря голам Базилевича и Серебряникова. А из вышеперечисленных кумиров весь матч отыграл один «железный» Галимзян Хусаинов. Однако маленький шестилетний Федя навсегда после того поражения полюбил московский «Спартак». Как тут не оценить родительское влияние?!

Зимой ребята играли в хоккей. Для чего, нетрудно понять, были необходимы клюшки. По идее, данный инвентарь покупали в магазине. Однако все это «хозяйство» надо и до ума довести. Виталий Черенков вспоминал о тех клюшках: «Они их в бидоне кипятили, потом на горячей батарее загибали, обматывали стеклотканью и эпоксидкой. Смотрели, как загнуть. Целая история. Всей тусовкой, из квартиры в квартиру ходили. Родители спрашивали: “Чем занимаешься?” Отец мог и помочь».

Главное Виталий Федорович правильно сформулировал: «Всей тусовкой ходили!» А первая жена Федора, Ольга Владимировна, добавила: «Все были родные вокруг. Сейчас такого нет. Другая Москва. Люди другие».

Известно, что Федор Егорович с удовольствием наблюдал за игрой старшего сына. Который на тот момент еще не достиг сияющих вершин, однако в Кунцеве уже завоевал известность. Одноклассник Федора Александр Беляев показывал нам место отца, с которого тот смотрел на стадионе за действиями талантливого наследника, – и все его зычный голос узнавали.

Вот мы незаметно и к стадиону перешли. А что ж, к 1968 году это был фактически стадион при школе. С беговыми дорожками, ровным полем. Да, красным гаревым и без ворот, как подтвердил Беляев. Ну и что? Ворота ребятишки того или близких к тому поколений могли и из портфелей соорудить. Но вот приличной «поляны» в других школах чаще всего не было. Поэтому носились на асфальте и прямо под ногами взрослых.

В Кунцеве же соорудили, считай, арену. Там же неподалеку и лыжные нормативы зимой сдавали, хотя многие столичные школьники отправлялись для этого в Сокольники или Измайлово.

Но начать, по совести, нужно вообще с самой школы.

811-ю открыли как раз в 1968-м. А первые два года Федор отучился в школе № 239. «Почему нас перевели? – разъяснял Беляев. – Потому что построили новую школу, и наши дома по Вяземской улице (он жил в 22-м доме, я в 18-м) находились от старой школы на другой стороне. Чтобы не водить детей через дорогу, все те дома, которые находились на четной стороне Вяземской улицы, отошли к 811-й школе».

Хрущевскую пятиэтажку № 22 по Вяземской снесли в 2009 году, поэтому установить мемориальную доску, где сообщалось бы, что здесь жил замечательный футболист и человек, невозможно. Что же касается школьного здания, то здесь есть позитив. Директор сравнительно недавно образованного территориального объединения Илья Ильич Морозов полностью согласился с такой инициативой (благодаря ему, кстати, мы и в аттестат зрелости Федора смогли заглянуть, и оценки его итоговые узнать). Процесс, что называется, пошел, и память Черенкова, судя по всему, и на входной двери в школу, и в самой школе будет увековечена.

Федору, похоже, повезло не только со школой, но и с учителями.

Физкультуру ему преподавала Елена Александровна Маркина. Вновь дадим слово Александру Беляеву: «Женщина была с большой душой. Большое ей человеческое спасибо. Она воспитала из нас настоящих, нормальных людей. Отдавала нам всю душу. Не только тем, кто преуспевал в ее нормативах, а всем. Нам посчастливилось быть с ней вместе».

О многих ли учителях физкультуры говорят подобное? Кстати, школьный стадион – во многом результат ее энтузиазма. А если бы стадиона этого не было – как знать, смог бы Федя отточить ту технику, которая потом годами будет ставить в тупик самых матерых соперников?..

У Елены Александровны не было своих детей; она и единственную свою собственность – квартиру – в итоге «отписала» ученику, который ей много лет помогал (не Черенкову, конечно). Причем одинокая учительница, занимаясь рутинной работой, каждодневно общаясь с теми, кто «по жизни» не любил бегать, прыгать, отжиматься, подтягиваться, а также вообще ударять пальцем о палец, – в то же время и «большое видела на расстоянии». То есть прекрасно понимала, с кем имеет дело, если рассуждать о настоящем даровании. Тот же Беляев стал кандидатом в мастера спорта исключительно благодаря преподавательнице физической культуры. Тогда же детские тренеры ходили по школам, искали, высматривали таланты. А паренька или девчонку, на что-то способных, мог порекомендовать лишь знающий физрук!

Было ли так с Федором? Не совсем.

Начать надо с того, что на физкультуру на каждый урок он приходил в глаженых трусах. Конечно, это вряд ли его заслуга: старалась, видимо, мама Александра Максимовна. Однако все равно, как говорится, – «внушает». К тому же в классе долгое время он был самым маленьким по росту.

При этом занимался он даже лучше «больших». Саша Беляев специализировался на спринтерских дистанциях. Так вот: 60 метров они бегали с переменным успехом. То один обгонит, то другой. Федя парадоксальным образом радовался успеху «конкурента»: «Это ты молодец, Саша, что меня сегодня победил». Да и при победе не слишком ликовал. Как у Пастернака: «Но пораженье от победы ты сам не должен отличать».

Он и во взрослой карьере останется таким же – за других будет радоваться намного больше, чем за себя. Обведет троих, отдаст партнеру на пустые ворота – а похвалы не захочет и слушать: «Это же он забил, а не я!»

Потихоньку осваивал Черенков и футбол. Уже к пятому классу стало ясно: растет мальчишка-то!

Они вдвоем с Алешей Панченко, который годом старше (этот человек плачет и на фотографии с прощального матча Федора в газете «Спорт-экспресс», и на видеозаписи, которую можно посмотреть в музее «Спартака» на «Открытие Арене»), на том красном гаревом покрытии могли раскатать кого угодно. И качество, и количество противника особого значения не имели. Трудно поверить, но маленький Федя прилично играл и в баскетбол. За счет чего? Так голову надо включать! Низкорослым никто не запрещал поражать кольцо. Или, например, вовремя пасовать.

Ну а как учился будущий любимец трибун? Нормально. Но не блестяще. Тяготел к точным наукам – математике, физике. При этом и литературу уважал, стихи учил. Не жаловались на него. И он, между прочим, не жаловался, когда серьезно спортом стал заниматься. А ведь в какой-то момент мог бы и попросить реальной поблажки. И, возможно, добиться ее. Он и за родной ЖЭК № 15 будет играть. И за «Спартак» уже вовсю.

А вот ни разу не попросил. Ничего. И смотрелся лучше многих. Беляев вспомнил, как списывал у Федора на математике контрольные. Черенков никогда не отказывал в такой специфической услуге.

Бесспорно, это не пример для подражания. Но все-таки не Черенков списывал-то! Наоборот, проявлял душевную щедрость, столь ему всю жизнь свойственную.

Благодаря содействию нынешнего директора школы Ильи Морозова нам, как уже упоминалось, удалось заглянуть в аттестат зрелости Федора Черенкова. Да, поведение – «примерное», что встречалось далеко не у всех (судя хотя бы по соседям по списку). Да, знатная «пятерка» по алгебре, что в советской школе – результат, заслуживающий немалого уважения. Однако «тройки» по русскому языку, английскому, литературе, химии (всего их шесть) вроде далеко не радуют.

Верно. Однако никакого противоречия здесь нет. Ведь Александр Владимирович Беляев покинул школу после восьмого класса, поступив в техникум. Девятый и десятый прошли без него. Кое-что, конечно, изменилось. Ибо с каждым месяцем, даже днем, Федор становился футбольным профессионалом. Которому все труднее будет совмещать «алгебру с гармонией».

Но он-то тем не менее совместил! И средний балл у него (а такое существовало у советских выпускников) выйдет «четверочным». Совершенно то есть приличным, учитывая, что он не переходил на домашнее или какое-то другое специальное обучение.

Пока все же чуть больше внимания уделим спортивным делам. В ту пору весной и осенью (летом люди на дачах) играли в футбол, зимой – в хоккей. Для чего необходимо, как вы понимаете, залить лед. Так вот: заливали сами. И на упомянутом пруду, и на школьном поле. Правда, у них в Кунцеве, по свидетельству Виталия Черенкова, был популярен и футбол на льду: мол, динамики больше, обводка лучше удается, и вообще жизнь как-то веселее.

Авторы данной книги также по юным годам участвовали в подобной забаве. Но изредка. Потому что можно было упасть и получить серьезную травму. Но то же Кунцево! Здесь радостная страсть побеждает всё. Наверное, в таких районах и закаляются настоящие мастера.

Ведь Федор увлекся одновременно и футболом, и хоккеем. «Первым стадионом для меня стал длинный коридор старой коммунальной квартиры, – рассказывал он С. Лескову. – С двух лет отец привязывал к моим валенкам коньки, помогал ходить, а потом бегать по полу. Тут же, в коридоре, учился жонглировать маленьким мячом. После этого двор мне казался просто огромным – только играй и радуйся!» («Комсомольская правда» от 11 декабря 1983 года).

В игре с шайбой Федор действовал в нападении, демонстрируя и технику, и настырность. Когда ездил в Сокольники (а это другой конец Москвы, считай, другой город!), его за огромной сумкой с амуницией едва замечали.

Почему победил футбол? Главное, конечно, в том, что отцу и матери стало понятно: возможен ущерб учебе. Кроме того, Федор Егорович, обожавший обе игры и страстно желавший наследнику успеха, понял в какой-то момент: всё совместить нельзя. Тем более у сына реальные успехи пошли как раз в футболе.

Дело в том, что Федя стал выступать за местную (это важно: ехать никуда не надо) команду ЖЭК № 15. То был детский турнир клуба «Кожаный мяч».

Это замечательное действо останется в памяти у любого, кто в нем участвовал. Мальчишки через игру и состязание потихонечку учились профессионализму. Дошло до того, что центральные поединки республиканских команд (а дело-то союзное!) стали показывать по телевизору. Но как только ставки выросли, пошли, что греха таить, «подставы». Ребят старшего возраста начали вводить в состав под чужими именами, и воспитанники клубных команд стали принимать участие в изначально любительском турнире.

ЖЭК № 15 тоже не выдержал. Заявил мальчугана не того года рождения. Федю Черенкова, который на целых два года был… младше одноклубников! Такой вот подлог по-кунцевски. «Но у меня получалось, – рассказывал Федор С. Лескову, – неплохо водил мяч, точно бил по воротам. Доверили самое желанное для любого мальчишки место центрфорварда. Дали футболку под номером 10, с которой не расстаюсь и сейчас. Забил в том турнире несколько голов».

В том интервью зимы 83-го журналист очень хотел узнать про первый «официальный» гол. И добился своего: «Играли на стадионе “Малыш”. Заметил, что вратарь у соперников никак не может допрыгнуть до перекладины, и все время старался перебросить через него мяч. За пять минут до конца это удалось. Гол оказался решающим. С тех пор всегда стараюсь повнимательнее присматриваться к недостаткам вратарей».

Тему голкиперов, а также честных и нечестных детских матчей мы внимательно рассмотрим в следующей главе. А пока давайте раз и навсегда развеем миф о том, что Федор порой прощал в силу какого-то сверхъестественного великодушия ошибки противнику. Этого не было и быть не могло. Он всегда играл в команде и за команду. По правилам, по совести – но исключительно за своих.

После того турнира Михаил Мухортов и пригласил Федора в СДЮСШОР «Кунцево». Последние буквы в названии детско-юношеской спортивной школы означают: «олимпийского резерва». Государственный, в сущности, уровень.

Так кем был первый профессиональный тренер Черенкова?

Формально в качестве футболиста Мухортов не слишком заметен. Дубль «Спартака» в 46-м без матчей за основу. 48-й год – четыре мяча за «Локомотив». Но вот четыре матча и один гол за основу ЦДКА 1949-го – это нечто! И пусть никто не ссылается на травмы Григория Федотова или Всеволода Боброва. Армейцы в то время – сила непреложная, с замечательным глубоким составом.