bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 5

Сплетенную нить я кладу в чашку с водой, чтобы она набухла и стала толще. Отжимаю лишнее, протягиваю Рутилу и прошу:

– Отрежь вот здесь.

Хвала Богам, он не то, что Верба, и не оставляет ножа без присмотра. Отвлекшись от будущей игрушки для Ивы, Рутил легким движением делит нить на разные части. Ну вот, теперь с этим можно работать. Короткий отрезок я привязываю к середине длинного и начинаю плести узелками. Левая рука слишком повреждена для такой мелкой работы, и я часто морщусь, когда узелок ложится неправильно. Приходится переделывать. Рутил каждый раз поворачивает голову на мое шипение.

– Лошадь я тебе достал, – вдруг говорит он. – Спокойная, как раз для твоей руки.

– А здесь с этим сложно? – не отвлекаясь от плетения, спрашиваю я.

– Еще как, – вступает подошедшая Верба. – Мне пешком пришлось до вед идти.

Я окидываю ее невысокую фигуру, еще не восстановившуюся после беременности, и с укором смотрю на Рутила. Она бы не дошла.

– Многие жеребята рождаются мертвыми, многие умирают после.

– А у палача машина есть, – как бы между прочим напоминаю им. Верба садится рядом и с любопытством наблюдает за моими руками.

– Это нить, – я сама объясняю, так как она боится спрашивать. Другого ей знать не нужно.

Верба начищает овощи к обеду, когда с улицы доносится залихватский свист, а потом раздается стук в дверь.

– Спокойно, – говорит Рутил, а потом добавляет, глядя на меня: – пожалуйста. – И убирает нож подальше.

Откладываю сплетенную ленту в сторону, когда дверь открывается, и я слышу его голос:

– Мира твоему дому, Рутил.

– С миром входи, Туман. – За моей спиной происходит движение, и, расслышав презрительное фырканье Вербы, я догадываюсь что сии приветствия просто ритуальные. Охотник проходит вперед, останавливается за спиной и кладет на стол оковы для рук.

– Не сверкай глазами, Верба, – дружелюбно говорит Туман. – Таково условие вождя.

Он садится рядом, а я поднимаюсь со стула, отхожу чуть в сторону, ближе к окну. Прижимаю перевязанную руку к животу и бездумно накрываю другой. Я знаю только его голос, и ни к чему смотреть в лицо. Так моя злость не обретет формы и развеется.

– Она хочет ехать на лошади. Думаю, с этим можно повременить, – говорит Рутил, и по звуку я слышу, как он двигает оковы. Лязг металла слегка нервирует, но ничего такого, чтобы могло вывести меня из равновесия.

– Что значит – на лошади? – удивляется Туман. – А если она рванет с обрыва? Я уже такое видел.

– Мое условие, – сухо произношу я, не оборачиваясь. На мгновение в комнате повисает тишина. Прозвучало слишком дерзко? Я облизываю пересохшие разбитые губы и все равно смотрю в окно.

Туман хмыкает и по звуку отодвигаемого стула я понимаю, что он поднялся. До боли стискиваю пальцы в кулак. Если он подойдет, чтобы снова нашептать на ухо гадостей, то мое мнимое спокойствие исчезнет.

Не оборачивайся. Не смотри. Не выдержишь.

– Твоя ответственность, Рутил, – бросает Туман и тенью проходит к двери. Он выскакивает на улицу, и я стремительно отворачиваюсь. Смотрю на Рутила и Вербу.

– О чем он? – говорю все так же сухо, потому что нельзя позволить себе другого.

– Когда я забрал тебя сюда, а не оставил у вед под надзором Тумана, вождь предупредил, что за любые последствия отвечаю я.

– Например?

– Если ты умрешь. Если умрет кто-то из наших по твоей вине.

– Почему ты мне не сказал? – я нисколько не понимаю Рутила. – Почему не оставил у ведов?

– Из-за меня… – вступает Верба, но замолкает, столкнувшись с тяжелым взглядом мужа.

– Я сам решил, – он говорит так, что и сомнения не возникает.

Тру ладонью лицо. Ну ладно Верба, она о последствиях не думает, но Рутил не кажется праздным юнцом, чтобы так глупо рисковать семьей.

– Ты ничем не обязана, – твердо произносит он, глядя мне в глаза. – Я поверил своей жене. И если это не окажется правдой, отвечать тоже мне. Ясно?

Я смотрю на Вербу, пытаясь уловить, о какой правде речь, пока она не разводит полы рубашки в стороны и не показывает небольшой след от ожога на животе. Ровно там, где я прикладывала руку, чтобы вернуть Иве биение сердца.

– Пришлось рассказать, как все было, – она виновато опускает голову. – Иначе они бы тебя не отпустили.

Наивная Верба, они и не отпустят теперь.

Решительно беру со стола оковы и защелкиваю на запястьях. Я еще не проиграла. В любом случае, сигануть с обрыва всегда успеется. Рутил с безнадегой в глазах наблюдает за этим, и мы поднимаемся.

– Я тоже поеду, – заявляет Верба. Рутил, вздохнув, кивает, никак не может ей в чем-то отказать.

– Разбалуешь ее. – Качнув головой в сторону убежавшей девчонки, я неодобряюще поджимаю губы.

Машина у дома утробно рычит, дожидаясь нас, Туман не выходит проверить мои оковы. Я подхожу к лошади и провожу рукой по ее морде, чуть склоняюсь, давая к себе привыкнуть, беру за поводья и тяну. Кобыла покладисто шагает вперед и слегка толкает меня носом, проходится губами по руке. Подпускает. Я подпрыгиваю и с большим трудом усаживаюсь верхом, тело моментально отзывается на чрезмерное усилие болью в ушибленных местах и ослабевших мышцах. Рутил и Верба с Ивой в корзинке усаживаются в машину, Туман трогает с места, и я пускаю лошадь вскачь следом за ними.

Путь дается мне легко, несколько дней пыток и побоев не уничижают годы езды верхом в любом состоянии. Кобылка славно слушается любого движения руки и пяток. Я очень стараюсь не тревожить раненную ладонь лишний раз, но она все равно снова начинает кровоточить. По прибытию спешившись, я привязываю поводья к столбу и нарочито не поднимаю взгляда. Дверцы машины хлопают, там тоже была поездка не из веселых, потому что слышно только Иву. Верба подходит, потряхивая корзинку, чтобы как-то угомонить плачущую дочь:

– Нам туда.

Я киваю и, по-прежнему смотря исключительно себе под ноги, иду за ней. Рутил дожидается нас у дверей, пропускает Вербу вперед, а меня наскоро наставляет:

– Говори спокойно, уверенно. Глаз не прячь, как сейчас. Отвечай только за себя. За нас с Вербой я сам отвечу.

Что мне ему сказать? Что дурак, каких свет не видывал?

Он входит первым, я за ним. В комнате полно людей, судя по отбрасываемым теням, – те же хаасы, по центру дальней стены три стула, на одном из которых – вождь, по сторонам – еще двое. Я смотрю исключительно на него.

– Это суд? – голос мой тверд, как и всегда. – В чем моя вина, вождь? Разве я нарушила ваши законы?

– Как мне к тебе обращаться? – громко спрашивает он, чуть подаваясь вперед.

– Как угодно. – Я пожимаю плечами.

– У тебя нет имени? – усмехаясь, он подкладывает кулак под щеку.

– Оно тебе ни к чему. – Я кажусь забавной зверушкой, попавшейся в силки, только и всего. Пусть так и остается.

– Это не суд, неназваная. Мы хотим слышать твою историю. Если будем судить, то не тебя.

– Я иду на Запад, вождь. Это все.

– Хорошо, – кивает он и откидывается на спинку стула. – Тогда мы сначала выслушаем других, а потом снова тебя. Черный Туман!

Происходит секундная заминка, прежде чем в зале действительно наступает тишина.

– Девушка действительно двигалась на Запад, пока я следовал за ней. Приметил, потому что странная. Одна в пути, налегке, ни оружия, ни защиты, пешком. Шла лесами, останавливалась только в двух городах. В первый раз, когда я снова отыскал ее на улицах, выходила из горящего дома, там погибла семья. Во втором городе лично видел, как она женщине в грудь ритуальный нож вонзила в святом круге. Не вмешался, не знал всех обстоятельств. Выяснил, кем была эта женщина, сказали, что служила в храме, а в последний год ушла в отшельницы. Прознал про нож и жертвоприношение, а девушка внезапно решила взять коня и уйти глубже в лес. Меня почуяла задолго, хотела скрыться. Я ее нагнал, пришлось стрелять в коня, иначе могла уйти. Когда она у реки в воду сорвалась, вытащил, думал, мертвую, а она задышала. По дороге она кромулом крыс убила, хотя и глаза, и руки я ей завязал, и меня пыталась придушить. Уверившись в своей правоте, оставил ее у Паука, тот говорил с ней, как обучен.

– Мы знаем, как говорит Паук с его гостями, – улыбаясь, произносит вождь. Как мило, что пытки кажутся им забавными.

– Он ее оставил, подумал, что увлекся, и просчитался. Пошел за мной. Когда вернулись, ее уже не было и машины тоже. Рванул по следу. Нашел у ведов рядом с Вербой. Думал, она сама к ним поехала, Паук мог ее покалечить, да и я неслабо приложил о камни. Веда кричала, что ребенок мертвый, а девушка держала руку на животе Вербы. Злость застила мне глаза и разум, я бросил в нее нож, попал в руку, после затащил в машину и вернул Пауку.

– Что было дальше, нам известно. – Вождь взмахом руки останавливает охотника. – Желтосумый Паук!

– Туман привез девушку на своей лошади… – От голоса палача я на секунду прикрываю глаза, чтобы не потерять контроль. Он здесь, где ж ему еще быть.

– …Посоветовал быть осторожней. Мы отвели ее вниз и заперли. Поднялись наверх, Туман был измотан, я предложил ему выпить и отдохнуть, за стаканом он рассказал, почему считал девушку демоном. Я был склонен поверить. После отъезда Тумана спустился к ней, предложил сразу снять проклятье. Она все отрицала, словно была уверена, что ей ничего не грозит. Позже ночью я принес воду и еще раз предложил снять проклятье. Девушка отказалась, больше я не спрашивал, полагая, что если она захочет закончить, то скажет. По утру из-за бессонной ночи продержал ее под водой чуть дольше. Когда понял, что она больше не сопротивляется, распустил цепь и попытался спасти, несколько раз надавив на грудь, девушка никак не реагировала, я посчитал ее мертвой. Вернувшись вместе с Туманом, понял, что обманулся. Он ушел за девушкой, а я остался ждать. Туман привез ее и сказал, что ребенок Рутила мертв. Я снова поверил и хотел расправиться с ней, но теперь, когда мы были уверены, что она демон, я должен был заставить ее снять проклятье. Более я водой не пользовался, – голос Паука затихает.

– Стальной Рутил! – снова повелевает вождь и смотрит на меня. Внимательно и выжидающе. Мое лицо непроницаемо, меня не способны тронуть упоминания ни о пережитых мучениях, ни об убийстве, и теперь они будут говорить об Иве.

– Мне сообщили о родах жены на исходе дня, когда я вернулся с Острой Скалы. Примчавшись к ведам, я обнаружил их обеих в полном порядке. Верба рассказала о девушке, встреченной на дороге, о том, как она помогала и как ее забрал Туман. Верба полагает, что девушка смогла вернуть дочери сердцебиение, положив руку на живот, и я ей верю. Девушку я забирал от Паука в беспамятстве, сильно истерзанную, ослабленную. Несколько дней Верба выхаживала ее, а когда девушка пришла в себя, не делала попыток сбежать или ранить кого-то. Поэтому я верю в то, что она не является демоном.

– Или же она просто набирается сил, – вскользь отметил вождь, снова мазнув по мне взглядом. – Цветущая Верба!

– Вождь, – снова говорит Рутил, – моя жена еще не оправилась от тяжелых родов, я могу отвечать за нее.

– В таком случае мы уже услышали ее слова, – веселится вождь, словно я не стою передним в цепях. Окружающие неловко посмеиваются. – Теперь, неназваная, расскажи свою историю с момента встречи с Туманом, – он победно глядит на меня, словно загнал в тупик.

– Я скакала на коне, когда услышала, что меня преследуют. Конь сорвался с обрыва, утянул меня за собой. Очнулась связанной на земле. На первом привале среди ночи услышала крыс. Поскольку глаза мои были завязаны, поднявшийся в воздух кромул не видела, но охотник заметил и спас. Слышала, как пищали крысы, а потом стихли. По утру шла, спотыкаясь об их мертвые тела. Когда поняла, что охотник убьет меня, как только мы дойдет туда, куда направляемся, решила побороться. Пыталась задушить его своими же цепями, но только разозлила. Когда палач топил меня, потеряла сознание, пришла в себя и попыталась уйти. По дороге встретила Вербу, думала, успею довезти ее и убраться подальше, но не успела. Охотник нашел, вернул палачу. О том, что обязана своим освобождением Рутилу и Вербе, узнала, только когда поднялась с постели. Меня предупредили, что я не смогу уйти, пока не поговорю с вождем, потому я перед тобой.

– Знаешь, неназваная, ты убила бывшую храмовницу в святом круге, ты убила крыс, ты сама умирала, задыхаясь в воде, так, что два моих опытных воина ошиблись, и ты вернула жизнь Гибкой Иве. – Вождь переводит свой взгляд в сторону. – Чье рождение – праздник для нас, Рутил, да будут Боги благоволить ей и хранить ее.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не усмехнуться. Это какие Боги нас хранят?

– Вот почему мне думается, неназваная, что ты способна управлять смертью.

– Никто не может повелевать самой Смертью, вождь. Это противоречит слову Богов. Смерть всегда забирает принадлежащие ей души так или иначе. Крысы погибли от кромула, а веды ошиблись, не расслышав сердца ребенка, как ошиблись и твои волки.

Старая женщина по левую руку от вождя вдруг поднимается с места и внимательно смотрит почти бесцветными глазами из-под сморщенных век так внимательно, что я делаю глубокий вдох и воинственно поднимаю подбородок, намереваясь защищаться до последнего. Она знает.

– Сними с нее цепи, – дребезжащим голосом велит женщина.

– Объяснись, Мудрая как Сова, – требует вождь.

– Прости моих детей, девочка. – Она отмахивается от него и делает шаг вперед. – Они слишком молоды, чтобы знать о таких, как ты.

Я чувствую движение позади меня и не глядя протягиваю руки в сторону. Цепь, звякнув, падает на пол, но чувство облегчения не приходит. Если Сова действительно понимает, кто я, еще двенадцать лет в плену мне не выдержать. Да и не придется, девочки погибнут раньше.

– Прости моих детей, – повторяет она. – Ибо не ведают, что творят.

– Ведают, Мудрая как Сова. Ведают и творят.

– Прости их, – настаивает старуха.

– Пред Богами им держать ответ, не передо мной, – нехотя произношу я, не то чтобы в мои планы входила какая-нибудь месть, но оставить себе эту лазейку хотелось.

И Сова кивает, отступает, садится на свое место:

– Эта девушка не демон, вождь. Она страдала без вины. В ней нет жажды крови.

– О ком мы не знаем, Мудрая как Сова?

– О таких людях с сильными сердцами и чистым разумом.

– Но на ее руках кровь, – напоминает вождь.

– Она убила храмовницу, которую покинули Боги. Полагаю, это было милосердие. – Сова смотрит на меня, ожидая ответа.

– Я заколола ее. Нельзя воткнуть в человека нож и называть это милосердием.

В зале снова повисает тишина. Без команды вождя никто не решается говорить, а у него не находится слов.

– Мне нужно подумать, продолжим позже, – после затяжного молчания выдает он и поднимается.

– Когда я могу уйти, вождь? Я спешу.

– Погости еще немного. Мы выделим тебе дом и помощниц, с твоей рукой нелишним будет.

Я слышу задавленный вскрик Вербы, похожий на писк, а потом голос Рутила:

– Вождь, если это не противоречит твоей воле, девушка может остаться в моем доме.

– Пусть. – Он повелительно машет рукой и быстро выходит из залы. За ним тянутся другие хаасы, что стояли в толпе. Я провожаю взглядом сгорбленную спину Совы. Они продолжат говорить без меня и других свидетелей, и только Боги знают, что поведает им эта старуха. Я прикрываю глаза, перевожу дух и прикидываю, где могла выдать себя. Могла ли?

Кроме маленького ожога на животе Вербы, у них нет доказательств. Туману они были не нужны. Им может быть достаточно слова Совы. Впрочем, пока вождь не вынесет решения, смысла тревожиться впустую нет. Кем бы ни считала меня старуха, ее слово против моего.

Я так и остаюсь стоять по середине залы, пока не стихают голоса, пока Верба не окликает меня тихим «эй». Девочка в корзинке безмятежно спит, укрытая одеялом.

– Туман отвезет нас обратно.

– Я запомнила дорогу. – Мне нужно больше воздуха, не сдавливающего грудь. Нужно подумать и решить, как буду уходить, если не захотят отпустить. Верба кивает, ни на чем не настаивая, в конце концов, я больше не в цепях и вольна выбирать. Кое-кто из любопытных и скучающих продолжает пялиться, пока я вскарабкиваюсь на лошадь. Кобыла послушно мотает головой. Я пускаю ее трусцой, плавной и неторопливой.

Уходить буду через горы. В лесах охотник снова найдет меня, или если двигаться вдоль дорог. А в горах звуки и ветер путают следы. Дойду до озера, восстановлю руку, оттуда переберусь за хребет, пройду вдоль, насколько позволят камни, а потом спущусь. У подножья нужна лошадь, но откуда ей там взяться. Поэтому и дальше придется двигаться пешим ходом. Значит, никаких лишних вещей или запасов. Рутил подскажет им, что первым делом искать меня нужно у озера, а потом у дорог, ведущих на Запад, как я и заявила сегодня вождю. Значит, придется выждать, прежде чем вернуться на свой путь, или идти в обход. И в том, и в другом случае будет потерян еще не один десяток дней, но я спасу руку и смогу пройти по горам без погони. И плохо, и хорошо.

Все что мне нужно теперь – это дождаться, пока Рутила освободят от ответственности за мои поступки. А это произойдет только после оглашения решения вождя.

Я привязываю лошадь к крыльцу, предварительно убедившись, что машины Тумана нет во дворе. Солнце уже заходит, а моя натруженная рука ноет так, что хочется ее отрубить. На повязке свежая кровь. Я отправляюсь в лес, чтобы снова собрать пыльцу и лепестки для смеси на ладонь, и брожу там до темноты. А потом присаживаюсь на землю, опираясь спиной о дерево, и замираю. Еще задолго до восхода луны раскрываются земные звезды, красивейшие цветы, сияющие в ночи. Они мерцаю и переливаются, едва подрагивают от легкого ветерка. Я смотрю на них, вспоминая, как такие цветы росли возле дома в детстве. Это все было до того, как пришел Ардар. Мы с Птахой сбегали ночью в лес, и я завороженно глядела на казавшиеся мне волшебством земные звезды, а Птаха валялась в них, перекатываясь на спине, задрав кверху лапы.

Я улыбаюсь в темноту и решаю отдать это воспоминание Забвению в следующий раз.

Стоит вернуться в дом, как разговор за столом прерывается. Я прохожу к посуде, беру плошку и принимаюсь готовить смесь, чтобы обработать рану.

– Ты действительно не скажешь, как тебя зовут? – первой не выдерживает Верба. – И не шикай на меня, – требует она от попытавшегося угомонить ее Рутила. – Могу я узнать имя человека, который живет в нашем доме?

– Можешь называть меня, как тебе захочется. – Смешивая воду с пыльцой, я нервно сжимаю и разжимаю пальцы поврежденной руки, пытаясь согнать боль.

– Но это же нелепо. Когда дочь вырастет, мне ей что сказать?

– Выдумай красивую историю. Такое ей понравится больше, чем правда.

– Хватит, – строго произносит Рутил, перебивая Вербу, набравшую воздуха в грудь для длинной тирады. Она возмущенно фыркает. – Если наша гостья не желает рассказывать о себе, мы будем уважать ее выбор. Тем более ты сама хотела, чтобы она оставалась здесь.

– Ты видел, как Туман себя вел сегодня? Он же глаз с нее не сводил. А если бы ей дали свободный дом, то он наверняка бы туда наведывался.

Я снимаю повязку с руки и отнимаю от кожи засохший, похожий на глину пласт. Присматриваюсь к ране, все еще не ужасно, просто плохо. Это хорошо. Наношу новый слой смеси и снова перетягиваю.

– На вашу территорию могут зайти чужаки? С одной тенью? – Я поворачиваюсь к ним и только тут замечаю, что на столе стоит тарелка с куском пирога для меня.

– Только свои. – Рутил выглядит удивленным, но виду не подает.

– Что будет, если зайдут?

– Если с миром, то выслушаем, если с войной, то дадим бой. Но остаться здесь позволят только своим.

– Почему?

– Кто-то может прийти за тобой?

Когда он начинает задавать вопросы, вместо того чтобы отвечать, я пожимаю плечами, отворачиваюсь, мою плошку.

– Спасибо за кров и помощь, ребят, – честно признаюсь, говоря то, что не собиралась. – Я постараюсь не накликать беду на ваш дом. Спокойной ночи.

Перед тем как лечь в постель, я смотрю на настоящие звезды, проверяя, нет ли красной планеты. Ее появление на небе знаменует собой конец для меня и девочек. Но я еще не проиграла. Просыпаюсь на рассвете. Умывшись холодной водой и, набрав немного с собой, ухожу в лес. Нахожу поляну с земными звездами и собираю увядшие за ночь цветы. Святящееся вещество еще осталось в лепестках, и если выделить его правильно, то этим порошком можно развеять темноту вместо огня. Набрав небольшой мешочек, я возвращаюсь в дом. Верба снова хозяйничает, выдав мне котелок, уходит кормить Иву. Думаю, показное молчание – последствие вчерашнего разговора и моего отказа откровенничать. Обижать девчонку я не хотела, но тишина мне по нраву.

Растерев в кулаке цветы, закидываю их в воду и оставляю выпариваться. Через пару часов появится осадок на стенках, его останется только просушить. Я возвращаюсь к своему плетению, оставленному вчера, когда появился Туман. За монотонным занятием мои мысли снова возвращаются к переходу через горы. Хорошо бы взять какой-нибудь еды, хоть бы и пироги Вербы, воды из озера будет достаточно. С той стороны гор должно быть недалеко до другого селения, несколько дней пути, но там я не останусь. Там нужно будет пустить ложный слух о том, куда я направляюсь, если хаас возьмет след. И дальше уже дело случая: любая тропа, выбранная наугад, либо уведет меня дальше, либо нет. Больше ничего не спланировать, просто придется быть вдвойне осторожнее. Я ушла от Ардара, уйду и отсюда.

Верба возвращается на кухню и, бросив на меня красноречивый взгляд, принимается нарезать овощи.

– Лошадь можно пока оставить? – между делом интересуюсь, продолжая плести ленту.

– Я не знаю.

– Где Рутил?

– Ушел.

– Он ничего не говорил о решении вождя?

– Нет.

– Тебе нужна помощь?

– Нет.

– Ты злишься или обижена?

– Злюсь.

– Не стоит. – Я примирительно развожу руками, едва Верба оборачивается, понимая, что ее подловили. – Так уж вышло, у меня есть тайны. Я не открою их ни тебе, ни кому-то другому. Я молчала, когда ваш палач макал меня в воду, и тем более не стану говорить теперь, когда ты и так сказала очень много.

– Туман забрал тебя, и я хотела помочь.

– Помогла. По крайней мере, я больше не вишу в тюрьме. Но ты мне ничего не должна, Верба, большую часть ты сделала сама.

Она морщит лоб и кривит губы, едва сдерживая слезы в широко распахнутых глазах. Юная, наивная, еще напуганная тем, что пережила, девочка, так похожая на моих. Ни внешностью, а взглядом. Ищущим, верящим, беспокойным. Мне хочется пообещать ей, что все будет хорошо, но тогда я солгу. Пройдет не один год, прежде чем воспоминания потускнеют, и тогда она сможет думать и говорить об этом без слез в глазах. Хотя бы потому, что все закончилось хорошо.

Мои воспоминания, к примеру, все так же остры. Я режусь о них и истекаю кровью. Всегда.

Я берусь за свои узелки, убедившись, что мы друг друга понимаем. Верба ставит на стол миску с початками кукурузы и кивает на них, когда я поднимаю голову.

– Вот, можешь почистить, – скрывая улыбку, говорит она и возвращается к своему занятию. У меня вырывается смешок, отложив плетение, очищаю початки от лишней листвы и волосков. – И еще я хотела сходить на рынок, когда дочка проснется, но мне не справиться с Ивой и корзинкой за раз.

Я киваю, пропуская мимо ушей большую часть последующей болтовни Вербы. Порывистое объяснение с ней было необдуманным, и теперь о приятной тишине и речи не идет. Вопреки всему мне приятна ее компания. Наивность и отсутствие притворства делают Вербу очень открытой, и мне не хочется испортить это. Боги справятся сами. А если я не сумею уберечь Иву, то мы втроем окажемся крепко связаны навсегда.

Закончив с кукурузой, я передаю миску Вербе и принимаюсь соскабливать напыление со стен котла ножом. Осторожно снимая пальцами слои с лезвия, складываю в плошку, на коже остаются мелкие как песчинки частицы, отчего она серебрится словно металлическая.

– Что это будет? – Верба снова проявляет интерес, но это уже по-другому. Она не ведет себя как любознательный ребенок.

– Порошок светится в темноте, и он легкий. В дороге может пригодиться.

– Ты уйдешь? – вдруг удивленно спрашивает она.

– Конечно.

– Что там, на Западе? – с придыханием произносит Верба, отодвигая в сторону очередную плохо сваренную кашу. Я смотрю на нее и обдумываю ответ. Стоит ли ей знать, учитывая возможную судьбу Ивы? Нет.

– Другие города.

Верба грустно кивает и разочарованно отворачивается:

– Ты можешь остаться здесь, – принимаясь помешивать медленно подгорающую кашу, бормочет она, но стоит мне набрать воздуха в грудь, чтобы возразить, начинает тараторить: – Я знаю. Я понимаю, не смотри на меня как на дурочку. Но, когда мы разберемся с Туманом и остальным, ты можешь остаться здесь. Они не обидят тебя. От кого бы ты не бежала, здесь тебя не отыщут.

На страницу:
4 из 5