Клин клином

– Не говори так о нем. Пусть мы и в разводе, но он все еще твой отец.

– Я ненавижу его, и ты прекрасно это знаешь. Сам сестру подниму, сам ее выучу, без его помощи. Слышал, что вахтеры нужны в августе. Я заработаю для вас денег, только подожди.

Отец даже на расстоянии умудряется гадить. Внушил матери, что она непомерный груз для сына, что, отказавшись от ответственности за нее, Мурат, наконец, устроит свою жизнь. Прекрасную жизнь в большом городе с кучей возможностей. Мастерская манипуляция, сказать нечего.

– Можешь ненавидеть меня, но я не уйду, понятно?

– Мурат, тебе ведь образование нужно.

Тот мягко проходится рукой по маминым волосам.

– Семья мне нужнее.

Небо, подернутое сизой пеленой, еще холодное. Воздух прохладный, пахнущий сырыми досками, течет через открытую форточку. У входной двери слышится какая-то возня, и незнакомый голос мямлит тухлые извинения. Мурат с опаской выглядывает в коридор. У порога мнется белобрысый пацан с нервно закушенной губой.

Мурат узнает его сразу. Это же тот с реки, заставший его неловкие попытки научиться курить. Приезжий, вчера днем тусовавшийся с Кириллом в магазине. Эти двое вполне искренне улыбались друг другу, прохаживаясь между стеллажами. Ни дать ни взять старые друзья.

Вот только Кирилл и дружба – понятия взаимоисключающие. Этот светловолосый тип, вероятно, у него в фаворе.

Еще с той встречи в магазине Мурат поставил на парнише галочку: не пересекаться и максимально избегать общения. Мурат на дух не переносит всех, кто хоть каким-то образом связан с Кириллом. Он не хочет терпеть в своем доме его шестерку – послать бы на три буквы, но Милана появляется достаточно неожиданно. Без слов пробегает мимо в чужой кофте, вся растрепанная, и ладошки холодные. Сбежала, как и всегда. Упрямая – цепляется к матери, как усик плюща. И что теперь – в больницу с собой везти, что ли? Мурат устало вздыхает. Видимо, придется.

Отношение к незваному гостю меняется на самую малость. Стоит, наверное, спасибо сказать, все-таки он привел сестру домой, но Мурат ограничивается натянутой улыбкой. Тратить слова на него – слишком много чести.

Дверь в комнату матери слегка приоткрыта. Видно, как Милана жмется сбоку, точно замерзла. Та кофта все еще на ней. Глаза режет: снять бы поскорее, в доме чужому не место. Взвинченный Мурат кусает ноготь большого пальца. Пацан говорит что-то, не слышно совсем, а мама слушает его с заинтересованной улыбкой.

Многие знают, что мама астматик, но редко кто приходит проведать. Соседи предпочитают не замечать их дом. Равнодушие стабильное и привычное. Теперешняя ситуация сильно похожа на чью-то глупую шутку.

Светлые волосы гостя блестят и переливаются, точно солнечные блики в кронах яблонь. От него пахнет чем-то сладким, приторным, кажется пчелиными сотами.

Толик звонит ему, слезно умоляя не ругаться. Говорит, Милана выскочила во двор шустро, и никто не углядел. Говорит, что сейчас же ее найдет, носом землю перероет, но найдет.

Мурат улыбается его забавной прыти и отвечает:

– Ее приезжий домой привел. Худой такой, светлый. Щеки беличьи. Знаешь кого-то похожего?

Толя с вселенским облегчением вздыхает в трубку, затем второпях кидает:

– Не-не, с приезжими не пересекался.

* * *

Когда Мурат чувствует, что сзади на него без стеснения таращатся, он еще раз убеждается в том, что идея матери попить чай с гостем вообще не ахти какая. Глупая инициативность. Он сам разберется, кого привечать, а кого нет. Этого типа, пискляво сюсюкающегося с сестрой, очень хочется не чаем напоить, а выгнать взашей. Милане не три года, а шесть: почти первоклашка, и отношения к себе заслуживает куда серьезнее.

Мурат выуживает из шкафчика коробочку с ромашковым чаем. Мама пьет его, чтобы хорошо спать, а Мурат не выносит, как он пахнет. Вот им пусть и давится: ни к чему хороший чай переводить на сомнительных личностей.

«А у твоего брата умелые руки, да?» – голос сзади негромкий с ленцой. Мурат настораживается. Слишком жирно для игривости, слишком тупо для подката и недостаточно заинтересованно для простого любопытства. Немой вопрос повисает в воздухе.

«Доиграется – всеку».

Мурат смотрит на него во все глаза: на солнечные пряди с лоском у пробора, на круглощекое нахальное лицо. Слышит заливистый смех Миланы, страшась того, что это странно приятное ощущение может превратиться в мираж. Вдруг он моргнет, а за окном ночь и сестра, обняв коленки, снова плачет в шкафу?

Ее смех не прекращается. Милана улыбается этому парнише, льнет к нему, полная детского счастья, словно в лице незнакомца нашла такое же тепло, что и в объятьях матери.

Денис Царев. Как Мурат мог забыть о нем? Это имя наполняет выцветшие воспоминания красками. Семья Царевых – это узкий шумный двор, это переломанные цветы в клумбах и волдыри на икрах от жгучей крапивы. Это крашеный забор с выпавшей дощечкой и две гибкие золотистые яблони. Мурат помнит, как над перезрелыми плодами жужжали пчелы, как сок, сладкий и липкий, стекал по подбородку, когда его молочные зубы с хрустом откусывали украденное яблоко. В носу стоял запах скошенной травы и сладкого лета.

Денис глядит на Мурата с неловкой улыбкой. Рот у него большой и громкий, таким только смеяться до боли в животе или ругаться забористо. Это совсем еще зеленый мальчишка с избытком эмоций и непомерной жаждой общения. Уже не школьник, но еще не взрослый.

Денис с напускной усталостью вещает, что учеба на престижном факультете его не устраивает, дескать, не мое это, родители навязали. Мурат другого и не ждал. Очевидная безответственность, приправленная жалобами на жизнь. Подростковый максимализм на лицо. Даже о будущем спрашивать было как-то глупо – и так все ясно.

«Мне все-то восемнадцать. У меня есть право на ошибку» – Мурата от этой реплики коробит. Мгновение назад Царев недовольно фыркал, ныл, что его лишили выбора, а сейчас в открытую заявляет, что будет и дальше сидеть на родительской шее, свесив ножки. Ведь учится не абы где, а в Новосибирске, наверняка нужд не знает, но откровенно плюет на родительские старания и ничего сам не предпринимает, плывет по течению, не думая о завтрашнем дне. Совершеннолетие не дает право на ошибку. Это не волшебный возраст, это нарастающая куча дерьма, которую приходится разгребать самому, если хочешь выжить.

Мурат больше не намерен терпеть Царева у себя в доме. С матерью поздоровался, теперь пусть катится на все четыре стороны. Мама назвала его «вежливым и милым юношей», когда ранее Мурат силился объяснить ей, что новые знакомства в Ручейном он заводить не хочет. И предчувствие его не подвело: Денис не вызывает ничего, кроме презрения.

– Мальчик из большого города, – говорила она. – Наверняка многое знает и расскажет, если ты попросишь. Пообщайся с ним, присмотрись, мало ли, подружитесь.

Смотреть тут не на что. Ходить с крашеными волосами в Ручейном не безопасно. На памяти Мурата в старших классах одному пареньку, решившему поэкспериментировать с внешностью, местные гопники сломали челюсть на старой барже. Бедолага два месяца не говорил и ел через трубочку. Дениса ждала бы такая же судьба, живи он здесь.

Мурат невольно задумывается: будь Денис жертвой травли, они бы подружились? Но оба они разные, насколько возможно: Мурат родился не в цивилизованном мире, а на дне без возможности нормально выучиться, он не умеет самовыражаться, скрытен и держит свои мысли при себе; Денис же… видно, что с людьми общаться не боится, сам тянется дружить, получает хорошее образование и живет без каких-либо обязательств.

У кого-то все стабильно хорошо, а у Мурата впереди только чернеющая неизвестность. Это, блядь, бесит.

Руки, привыкшие к горячей струе, моют посуду агрессивными рывками. Тарелки и кружки громко звенят сквозь шум воды. Солнечные зайчики мелькают в листьях, подмигивают игриво и плавно опускаются на порозовевшие ладони. Мурат чувствует, как жаркое солнце греет щеки, и незаметно погружается в мысли о светлых волосах, пахнущих пчелиными сотами.

Сердце отбивает нешуточный ритм, отдаваясь в ушах. На языке Мурата расцветает знакомый вкус яблок и меда, любимый и одинаково ненавистный.

Ревностные стражники

Денис, прижав телефон плечом к уху, цепляется за шершавую стенку шифоньера и приподнимается на носках. Матрас под его ногами продавливается до самых пружин. Связь ловит исключительно в этом углу комнаты. Денис кряхтит в трубку – так хочется сменить позу, но тогда из-за помех Юрка совсем ничего не услышит.

Это первый за долгое время удачный звонок в Новосибирск с глючного смартфона. С домашнего бабушкиного телефона вызов проходит только с другой стороны. Каторга какая-то, а не лето, честное слово.

Юрка громко шмыгает носом. У него аллергия на все зеленое с цветочками и стебельками. В Новосибе сейчас самый разгар цветения, и бедолага ныкается в каждый темный угол с медицинской маской на пол-лица.

Юрка многим кажется забавным и милым парнишей, но Денис знает, что по большей части тот невыносимый зануда и дотошный перфекционист. Учится в медицинском, потому пашет двадцать пять на восемь. Денис давно привык к его мелочному характеру, а Юра, пусть и ворчит на друга за расхлябанность, тоже чужие недостатки стоически терпит. Потому что дружба такая штука – чем больше взаимных уступок, тем крепче.

Когда Юра будничным тоном интересуется, заобщался ли он с кем-нибудь, Денис подробно рассказывает про встречу с местным красавчиком Кириллом. Хочет еще упомянуть Милу, эту очаровательную бусинку, но спотыкается о последний разговор с Муратом. Вчерашняя встреча с ним отпечатывается в памяти как одно из самых ужасных воспоминаний этого лета. Мурат смотрел въедливым прищуром, буквально каждое слово цедил, когда Денис из последних сил пытался поддержать диалог. Словом, то еще удовольствие.

За окном кто-то заразительно хохочет. Денис напрягает зрение: по ту сторону забора с громкими визгами двигаются смазанные тени. Юрка, протяжно простонав на вдохе, громоподобно чихает в динамик. Денис от неожиданности подскакивает, и телефон почти соскальзывает с плеча.

Их разговор неизбежно задевает предстоящий день рождения Дениса. Праздновать его фактически не с кем. И с алкоголем в эти каникулы он точно перебьется, разве что брагу ставить на худой конец.

– Я уже присмотрел тебе презент. И только попробуй это не носить!

– Что, опять куча мерча со спанчбобом? – Денис опускает придирчивый взгляд на свои желтые носки с главным героем упоротого мультика.

– Обижаешь. Апгрейд высшего уровня.

Денис ехидничает:

– Ну конечно.

Если бы Юрку каким-нибудь чудом занесло сюда аккурат на нужное число, это было бы лучше всяких носков и футболок с глазастой губкой. В качестве запасного плана есть еще Кир, который сам, между прочим, оставил свой номер.

Шпана на улице опять взрывается диким смехом. Денис поворачивается к окну в желании кинуть парочку ругательств, но не успевает. Чем-то более материальным кидают в него самого.

Вначале гремит так, словно на пол упал глиняный горшок. Затем стекло с дребезгом вылетает из рамы. Теннисный мячик, отскочив от осколков на полу, закатывается под кровать. Денис хватается за грудь: еще пара миллиметров, и башку бы расшибло.

Юрка переходит на опасливый шепот:

– Это сейчас что было?

– Жесть, здесь жить опасно. Я перезвоню.

На пол теперь не наступить, и ночью с комарами спать придется. Пыхтя и злясь, Денис высовывается во двор.

– Эй!

С десяток ребятишек, испуганно кучкующихся у калитки, поднимают лица в его сторону.

– Вы совсем поехавшие? Кто вообще у домов битой машет? Сейчас кому-то этот мячик в зад засуну!

Какая-то девчонка отвечает из толпы:

– Себе засунь, слышь! Случайно вышло.

У Дениса от такой дерзости волосы на ногах встают дыбом. Долговязая грубиянка со знакомой надписью на футболке «Тiло – не товар. Жiнка – не бренд» смотрит на него с вызовом, никак не реагируя на предостерегающие тычки дружков по бокам.

– Ах ты мелкая…

Дверь веранды с громким скрипом отворяется. Внимание задиристой пацанки переключается на спускающуюся с крыльца бабушку. Денис замолкает от греха подальше, ведь в этом доме Римма Аркадьевна имеет безоговорочную монополию на все ругательства.

Разбирательство, кто все-таки произвел роковой замах битой, переносится на кухню. Языкастая девчонка держится рядом с бабушкой непозволительно дерзко. Тот факт, что кто-то старший отчитывает ее за плохой поступок, ее совсем не смущает.

– Хулиганка! Сегодня же позвоню твоей матери, расскажу, с какой компанией ты водишься! Ты же не мальчишка, в конце-то концов. Погляди на себя: стыд и срам!

– Девочкам не запрещено играть в футбол. Спорт – это не про пол, а про умения, баба Римма. То, что вы говорите, – дискриминация.

– Дискри… мин… Тьфу ты! Эти новомодные словечки, Александра, придержи для других. Толик в твоем возрасте себе подобного не позволял. Раз решила в мальчишку переодеться, то хоть с брата пример бери. А ты куда? – Бабушка видит, как Денис старается незаметно пристроить у мусорки пакет со стеклом. – На улицу тащи, на улицу! Еханый бабай, мозги твои где?

Девочка Саша злорадно улыбается, сверкая стальными скобами во рту. Денис хочет наехать, мол, что смешного, но бабушка берет в руку кухонное полотенце, так что приходится спешно удирать.

Осколки с мерзким скрежетом падают в кучу хлама за дедушкиным гаражом. Денис вытирает пот со лба, заметив шум у калитки. Мальчишки в спортивной форме до сих пор стоят там в ожидании своей косорукой подруги. Те шушукаются между собой, прислушиваясь к бабушкиным нравоучениям за закрытой дверью веранды, вытягивают головы, в надежде разглядеть, что там творится. Кто-то нервно заламывает руки, кто-то со скуки чертит круги не песке, кто-то упирается лбом в чужое плечо и недовольно ворчит на остальных.

Атмосфера мгновенно оживает, когда откуда-то с проезжей части прибегает здоровый парень с красной банданой на лбу. Затормозив около мелюзги, он приводит дыхание в норму, оперевшись руками о колени. Мальчики кучкуются вокруг него и что-то плаксиво канючат.

Этот незнакомец заявляется в дом, когда Денис воровато допивает воду под испепеляющим взглядом бабушки. Девчонка с говорящей футболкой виновато тупит взгляд. Бабушка как по щелчку пальца добреет. Живо вскакивает с места, чтобы родительски обнять «красную бандану», приговаривая: «А вот и наш малютка пришел».

Парень краснеет, давит лыбу от уха до уха, а Денис пялится на него с глазами навыкат. Бабушка «молодец»-то с огромным трудом выплевывает, надувшись при этом как рыба-еж, а тут… Какой, к черту, малютка?

Кабан целый, выше Дениса на голову. На плечах хоть боинг сажай; икры в гетрах как камень, и руки охвачены змеистыми венами. Лицо бледное, влажное от пота, с мягко очерченным подбородком, а челюсть по-мужицки острая. Отросшие волосы мелкими завитками выбиваются из красной перевязи.

Бабушка между делом интересуется у гостя насчет родителей.

– Мама вылечила шею, просила передать, что мазь помогла. С отцом тоже все хорошо, скоро на вахту уедет.

– А дед?

– Жив-здоров. Скоро рыбачить поедем. – Короткий кивок и обеспокоенный взгляд в сторону виновницы ситуации. – Баба Римма, мне бы Сашку забрать, а то тренер ждет.

В ответ ироничный смешок:

– Тренер? А кто мне окно чинить будет? Может, мой внучок, у которого все из рук валится?

Денис пристыженно ойкает:

– Ну ба…

Сашка беззвучно хохочет в кулак. Бабушка закатывает глаза:

– Знакомьтесь уже, а то как неприкаянные.

Денис удивляется самую малость, когда слышит чужое имя. Славу Банина он представлял именно таким, здоровым детиной, как и подобает футболисту. Разве что ямочки на щеках и кудри на затылке становятся приятной неожиданностью. Теперь ясно, почему он так нравится Катюшке.

Холодный апельсиновый сок приятно освежает в такую духоту. Денис выпивает стакан залпом, отчего в следующее мгновение у него начинают ломить зубы. Бабушка наливает всем, кроме Саши: та все еще не извинилась за разбитое окно. Слава зыркает на нее с укором, но не препятствует, когда она внаглую пьет из его стакана.

Слава обещает, что к вечеру самолично организует починку, мол, стекло целое есть у деда, только в раму вставить. Помощь на кухне станет отличным наказанием для пакостницы Сашки. Денис на это самодовольно хмыкает. Та показывает ему средний палец, спрятавшись за широкой спиной Славы.

Когда узорчатая калитка закрывается за ними, малышня спешно двигается за Славой ровным строем, как выводок утят за мамой-уткой.

Новое стекло приносят к вечеру. Денис ожидает увидеть кого-нибудь из взрослых, может быть дедушку Славы или отца, но тот приходит со своим другом. Толя Смирнов, о котором рассказывала Катя, выглядит мощно – настоящая гора. У него доброе лицо, как у олимпийского мишки, рот улыбчивый с щербинкой между передними зубами. Он выглядит более сдержанным, чем Слава, и во многом не сходится с ним во мнениях, однако это нисколько не портит их дружбу.

– Воспитание обязано быть базовой установкой, – говорит Слава, вычищая из рамы стеклянную крошку. – Иначе ни о каком порядке и речи быть не может. Бунт – это, конечно, круто… но косяки Сани – это сугубо ее проблемы.

По словам друзей, у Саши вечно шило в одном месте, невыносимая язва, и ведь сначала даже в голову не придет, что они с Толей родные брат и сестра, – настолько непохожи друг на друга. Денис не прислушивается к страдальческим завываниям Славы – боится, как бы стекло не выскользнуло из вспотевших рук. Толик, заканчивающий заколачивать раму, только хохочет над другом, мол, сам взял девчонку под свою ответственность, мучайся теперь.

Саша закономерно отбывает наказание на кухне, и Денису жуть как хочется глянуть на это. Бабушки на кухне, к счастью, нет. Сковорода щелкает, масло разбрызгивается по плите и фартуку. Девчонка, сосредоточенно закусив губу, жарит мясные кусочки. Судя по тому, как часто она ругается и вертится ужом у плиты, с готовкой у нее большие проблемы.

Парни тем временем заканчивают с окном. Толик складывает инструменты в пластмассовый кейс, Слава придирчиво глядит на оконную раму, упершись руками в бока, а потом уходит к бабушке, чтобы отрапортовать о проделанном, пока Толик и Денис убирают весь мусор.

– Мы с ним живем в общаге и делим одну комнату, – говорит между делом Толя. – Славка – ранняя пташка, всегда меня по утрам будит и готовит смузи из кураги. Кстати, пил подобное? Советую. Хорошо прочищает организм и для сердца отлично.

Они, как «двое из ларца», невольно думает Денис. Славка все еще шатается где-то, и его лучший друг, воспользовавшись этой отлучкой, сдает всю его подноготную:

– Эту историю здесь знают все. Я сам тогда не присутствовал, да и в то время мы с ним еще не дружили. У нас на задворках есть огромное поле, вроде в советское время там кукурузу выращивали. И вот семилетний Славка с друзьями решили построить посреди этого поля базу. Значит, притащили веток и всякого мусора с леса… ну, в курсе, да, как это у детей бывает? А потом Славка давай выщипать лишнюю траву, чтобы пол их берлоги был чистым, но быстро устал и потому подбил одного мальчика украсть спички у родителей…

– Не-е-е. – Денис откидывается на спинку кровати, смеясь. – Совсем не верится. Так не бывает.

– Честно-пречестно. – Толя легонько бьет себя в грудь. – Прямо слово в слово тебе пересказываю. Того мальчика за спички добротно выпороли… как и всех в общем-то, потому что траву Славка таки поджег. Чуть весь наш околоток не спалил. Дурачок.

Сурово. Если бы его детство прошло точно так же, с горящей от порки задницей, то, возможно, не пришлось бы сейчас платить кучу денег врачу. Как известно, клин клином вышибают.

Под окном в пышной клумбе шумят кузнечики, а вдоль дороги в медовом свете уличных фонарей гуляют редкие прохожие. Через открытую форточку доносится отдаленный гул машин, и макушку приятно обдувает вечерней прохладой. Толик, заметно разомлев от разговора, припоминает еще парочку местных историй, от которых у Дениса, кажется, вот-вот развяжется пупок.

Дверь в комнату открывается, впуская запах жареного мяса и высокий голос женщины из песенной программы. Слава стоит в проходе, ковыряя ногтем в зубах.

– Чего ржете? Ужин готов. К столу извольте.

Денис покрывается холодным потом, когда до него доходит, что бабушка не включала никакой телевизор и звонкая певица на деле – сестра Толи. Саша исполняет «Люди встречаются, люди влюбляются, женятся…», потому что бессовестно ругнулась, когда опять ошпарилась маслом. И исполняет, кстати, очень сносно.

Оказывается, Саша когда-то пела в школьном хоре, а теперь берет у Славки уроки вокала, пока он на каникулах.

– Не девчонка – золото. И в спорте, и в пении хороша. – Слава говорит это с отцовской гордостью. – Только спеси… ты же извинилась перед бабой Риммой, да?

Саша выдавливает из себя злое «угу», не поднимая взгляда в ответ.

– Не слышу.

– У-у-у, прилипала.

Бабушка активно спрашивает Толика об учебе и как поживают родители, «а то что-то редко вижу твою мать, не заходит совсем, раньше раз в неделю прибегала». Толик отвечает что-то, улыбаясь глазами, а Денис искоса глядит на притихшую Сашку, за которой Славка ухаживает как истинный джентльмен: то сока ей подольет, то положит салата побольше, то вазочку с вареньем поближе пододвинет.

За вкусной едой все заметно веселеют. Бабушка достает из погреба холодную брагу, а спустя какое-то время на кухне появляется старая дедушкина гитара. Слава играет простенькую мелодию на пробу, чтобы привыкнуть к чужому инструменту, затем заговорщически кивает Толику:

– Ну что, брат, боевую?

«Боевая», в противоположность громкому названию, звучит мило и запоминается быстро. Партии гармонично чередуются между собой, а голоса парней ласкают слух. Бабушка, прикрыв глаза, довольно мурчит себе под нос, а Сашка хлопает в ладоши, подпевая на знакомых частях.

Денису тоже очень хочется подпевать, но единственное, на что он способен, это беззвучно открывать рот в момент припева. Слишком много страха и стеснения. Он до сих пор помнит ту неудачную попытку пройти на конкурс талантов в средних классах. Юрку тогда оторвали с руками и ногами и отправили петь на район, а Денис, раскритикованный всеми, даже родителями, записался в кружок фотолюбителей и больше перед публикой не выступал.

Но теперь, поражаясь высоким нотам Толика и прекрасной игре Славки, Денис с удовольствием понимает, что он давно уже не зажатый школьник с кучей комплексов. С того фиаско прошло достаточно времени. Кто знает, может, именно сегодня у него получится, может, именно сейчас стоит начать верить в себя. Саша, совсем не стесняясь своих брекетов, уже не сдерживается и вовсю поет с ребятами. Да, порой в ноты не попадает, порой коряво ставит голос и натурально дурачится, но это не мешает ей наслаждаться процессом и весело проводить время. А Денис чем хуже?

Громко хлопает входная дверь. Это с работы возвращается Катя.

Бабушка, словно с дверным хлопком очнувшись от гипноза, говорит, что пойдет спать. Время давно уже перевалило за девять.

Катюшка по-сестрински взъерошивает кудри Славы, а тот сияет улыбкой, как начищенный медяк. За его спиной Сашка демонстративно пихает себе в рот два пальца, имитируя звуки рвоты. Когда Денис убирает со стола, он четко слышит ее ревнивое «подкаблучник».

Посиделки заканчиваются ближе к десяти, когда все песни уже спеты, а ужин съеден. Сашка без стеснения закатывает глаза, когда Слава предлагает Кате свою помощь с грязной посудой.

Прощаясь с ребятами у калитки, Денис впервые за все время в Ручейном так отчетливо ощущает лето. Толик с радостью соглашается позаниматься с ним пением в будни. Славка же, поразмыслив, говорит, что обучать игре на гитаре регулярно не сможет.

– Работа у меня. На этой неделе ночных смен полно. Напарник заболел. Но ты не унывай, поднатаскаю тебя, если надо.

После упоминания о напарнике Денис чувствует, как по спине бегут мурашки.

Толик напоследок рассказывает про школьного учителя, у которого они учились вокалу, а Славка кивает и добавляет свое. Вся их речь превращается в неразборчивый шум где-то на середине.

«Котов еще в школе втюрился в одного…»

«…футболиста».

«В общем, плохо все кончилось».

«А. Славка-то…»

«…Он избежал участи Мурата».

«Он же не виноват в том, что какой-то ненормальный втрескался в него».

Перед глазами встает серьезное лицо Кирилла, и его голос в голове звучит как наяву. Денис с подозрением поднимает взгляд на Славу.

Интересно, что тот почувствовал, когда ему признался одноклассник? Отвращение? Равнодушие? А может?.. Нет-нет, ведь Славка даже намека не давал, что Мурат его друг. Ну и что, что Толик знаком с Муратом с пеленок? Это ничего не значит, как и то, что Слава работает с Котовым на заправке. Случайность, не более.