Кольцо

– Замечательно, – сказал Альберт, вешая трубку.

– Достаточно замечательно, чтобы меня взяли на службу? – оживился Кристофер.

Мама погладила его по руке:

– Боюсь, что пока нет. Может, что-нибудь через год.

– Но я же могу помогать просто так, неофициально? – взмолился он. – Я могу оставаться здесь, смотреть, куда упали «зажигалки», и отзваниваться в Центр управления! Я же могу не ходить в обходы и не делать ничего, что ты считаешь опасным!

– Даже не проси, – отрезала мама.

– Но я же помог вам потушить уже десятки «зажигалок»!

– Это совсем другое, – покачала она головой. – Потушить сколько-то искр – довольно просто. Но когда начнут падать большие бомбы, я бы предпочла, чтобы тебя здесь не было.

– Ты даже не представляешь, каково это – сидеть в этом гадком бомбоубежище ночь за ночью!

– Уж точно лучше, чем быть разорванным на куски. И давай заканчивать этот разговор. Иди домой и приготовь себе ужин. Я скоро приду.

Но когда Кристофер спустился по лестнице, мама с Альбертом переглянулись.

– Этот парень лучше всех в Лондоне высматривает самолёты. Из него выйдет отличный дозорный, – сказал Альберт.

– Не знаю, – покачала головой мама. – Он же без очков слепой как крот.

– Кстати, пожары он тоже отлично отслеживает, – добавил Альберт. – У него чутьё на это дело.

– Он ещё слишком мал.

– На войне мальчики быстро взрослеют.

– Ты прав, Берт. – Она вздохнула и посмотрела на город и реку. – Но лучше бы ты ошибался.

Глава 2

Грядущее Царство

Следующим утром Кристофер появился в школе задолго до начала уроков, чем необычайно поразил мисс Чиппинг. Когда он постучал в дверь класса, она только вынимала из сумки свои конспекты.

– Что-то случилось? – спросила она.

Мальчик отрицательно покачал головой:

– Я просто хотел вас кое о чём спросить…

«Только бы это был не слишком сложный или личный вопрос», – подумала учительница. Раннее утро – не самое подходящее время для бесед такого рода. Как большинство лондонцев, последнее время она не высыпалась и, честно говоря, даже не помнила, когда высыпалась последний раз. Мисс Чиппинг постаралась изобразить на лице ободряющую улыбку:

– Я тебя внимательно слушаю.

– Вы про викингов что-нибудь знаете?

– Ну конечно, – кивнула мисс Чиппинг. – По крайней мере, главные факты.

Кристофер сделал шаг вперёд:

– Просто я нашёл у реки кольцо… И вот подумал, что вдруг оно древнее какое-нибудь, – и он вытянул вперёд правую руку.

– Можно взглянуть?

– Оно липкое.

«Если есть шанс, что оно чего-то там стоит, лучше его никому не давать».

– Ладно, я и так увижу. – Учительница подвела Кристофера поближе к неверному свету зимнего солнца. – Ну и ну. – И, порывшись в ящике письменного стола, она достала увеличительное стекло и присмотрелась ещё раз. – Ну и ну.

– Что «ну и ну»? – спросил Кристофер.

– Я думаю, оно изготовлено задолго до появления викингов, – сказала мисс Чиппинг. – Я, конечно, не рискну утверждать, но мне кажется, оно похоже скорее на римское. И скорее всего, это бронза.

– Ничего себе! – Кристофер поднёс руку к глазам и в изумлении уставился на кольцо.

Мисс Чиппинг улыбнулась:

– Этому кольцу вполне может быть около двух тысяч лет.

– Наверное, оно стоит бешеных денег! – воскликнул Кристофер. – И обо мне напишут в газетах!

Учительница уже искала что-то на полке стоящего в углу класса книжного шкафа.

– Боюсь, скорее всего, оно практически ничего не стоит, – вздохнула она, снимая с полки толстую книгу и перелистывая её. – До нас дошло множество римских перстней. Люди находят их постоянно. Но ведь это же так интересно: сознавать, что где-то в совсем другую эпоху, в другом мире кто-то носил то самое кольцо, которое сейчас носишь ты!

– Наверное, да, – согласился Кристофер. – Но я бы предпочёл выручить за него пару монет.

– Ценность не всегда измеряется деньгами, молодой человек, – покачала головой мисс Чиппинг. – Может, я и не специалист по викингам, но в Древнем Риме разбираюсь неплохо. Вот. Вот тут. На-ка, прочти.

Кристофер уставился на страницу, куда указывала учительница.

– Это какая-то абракадабра, – пожал плечами он.

Мисс Чиппинг забрала книгу назад:

– Прости, дорогой. Я освоила латынь в таком раннем возрасте, что постоянно забываю, что её знают не все.

– Ну уж точно не здесь, мисс.

Учительница смущённо кашлянула:

– Тогда я тебе прочитаю, хочешь? Это очень старая книга, её написал римлянин по имени Тацит. В его сочинениях иногда перемешиваются мифы и исторические факты, но вот, он говорит, что «в консульство Павла Фабия и… ладно, это не важно… после длительного круговорота веков феникс возвратился в Египет и… это тоже можно пропустить… феникс посвящён солнцу и отличается от других птиц головою и яркостью оперения. О возрасте его говорят различно. Большинство определяют его в пятьсот лет, но есть и такие, которые утверждают, что этот феникс живёт уже тысячу четыреста шестьдесят один год, так как ранее фениксы прилетали в город Гелиополь». В переводе с греческого «Гелиополь» означает «город Солнца». – Мисс Чиппинг наконец остановилась и выдохнула.

– О чём это вы? – растерянно спросил Кристофер.

– О твоём кольце, – пояснила учительница, вновь всматриваясь в него через лупу. – На нём изображён феникс.

Кристофер тоже посмотрел на выгравированную на перстне птицу:

– Больше похоже на какого-то странного голубя.

Мисс Чиппинг похлопала его по плечу:

– Думаю, ты скоро со мной согласишься. Феникс – это древний символ огня и возрождения.

Снаружи раздался глухой звон школьного колокола. Кристофер мысленно выругался: «Как же надоел этот звон – то сирена, то колокол по всякому поводу!»

– Возьми в библиотеке книжки про Британию в римское время, они там есть, – посоветовала мисс Чиппинг, и они вместе направились на общий сбор. – Почитаешь в рождественские каникулы. – Заметив, как от перспективы читать в каникулы книжку по истории вытянулось лицо Кристофера, она поспешно добавила: – Как знать: может, когда-то это кольцо носил гладиатор или центурион.

Мальчик, наконец заинтересовавшись, улыбнулся ей и побежал в сторону одноклассников.

– Джинджер! – закричал он на бегу. – Я нашёл гладиаторское кольцо!

«А может, – подумала мисс Чиппинг, – я и не совсем безнадёжна как педагог».

* * *

Рождество в этот год явно не удалось. Мама, подкопив талоны на продовольствие, получила в мясной лавке у мистера Тиббинса пару бараньих голяшек и где-то раздобыла к ним овощей, смогла приготовить мятный горошек и картофельное пюре – любимую еду Кристофера. Но вот достать к ним масла не удалось, пришлось заменить его топлёным жиром, а это совсем не то. Про сухофрукты мама сказала, что их сейчас не купить ни за какие деньги, поэтому вместо обычного пудинга сделала морковный (Кристофер сказал ей, что получилось очень вкусно, но это была неправда). А утром в носке не оказалось привычного апельсина. Зато рядом обнаружились завёрнутый в мятую коричневую бумагу поношенный синий комбинезон, запасная батарейка для фонарика, несколько лучших пар папиных носков и кулёк с ячменными леденцами.

Они с мамой сидели на кухне возле плиты, пили чай и сосали леденцы, стараясь наслаждаться моментом. По радио выступил король с обращением к нации, а потом Вера Линн пела «Мы встретимся снова», и мама, вытирая посуду, ей подпевала.

Вечер Кристофер провёл в изучении взятой в библиотеке книжки по римской истории. Из неё он почерпнул кучу сведений о кровавых завоевательных походах и о том, как императоры постоянно друг друга убивали (что оказалось довольно занимательно), но вот про кольца с фениксами там ничего сказано не было.

«История – это просто набор каких-то баек. И половина из них довольно бессмысленна. Совершенно не ясно, чему верить.

История нам неподконтрольна, – заключил Кристофер. – Как огонь: он может охватить что угодно и творить всё что вздумается. Так же, как во сне, в книжках или на войне. Никогда не знаешь, что будет.

С точными науками, вроде математики, ты всегда понимаешь, в чём суть. Решение или верно, или ошибочно. Можно точно измерить вес, скорость или длину предмета. Можно разобрать механизм и посмотреть, как он работает. Всё это реальные вещи. Такие, как самолёты, кирпичи, здания или военные корабли.

Можно измерить время, для этого достаточно любых старых часов, и оно всегда будет одинаковым.

В часе шестьдесят минут.

В сутках двадцать четыре часа.

Месяцы. Годы. Столетия.

Люди пытаются измерить историю, прикладывая к ней линейку времени, но тогда она превращается всего лишь в набор цифр. Придаток математики.

1066. 1666. 1914. 1940».

Он так и заснул, уткнувшись в книжку, со съехавшими на лоб очками. Этим вечером и несколько следующих дней воздушных налётов не было, и это было самым приятным. В городе царило умиротворение. Рождество праздновали даже люфтваффе, германские военно-воздушные силы. Но все понимали, что, чем ближе Новый год – тем ближе и начало новых бомбёжек, когда воздух вновь огласится воем падающих на город бомб, рёвом сирен и грохотом орудийных залпов.

* * *

– Нет, вы только взгляните на него! – восхищался Альберт, несколькими днями позже рассматривая Кристофера в новом комбинезоне. – А тебе очень идёт.

– Он точно такой же, как у мамы, – ответил мальчик. – Теперь мне только каски не хватает.

Поверх комбинезона на нём была лётная куртка и полосатый шарф, а руки от пронизывающего холода защищали рукавицы.

– Она говорит, что теперь я могу вместе с вами стоять на вахте. Хотя бы по паре часов.

– Может, и так, – кивнул Альберт. – Но пока у тебя нет каски, тебе придётся как всем сидеть в бомбоубежище под церковью Всех Святых. Мне совсем не хочется, чтобы ты получил по башке, и я бы потом оправдывался перед твоей мамой.

– Да мне надоело это убежище! Там скука смертная!

– А здесь тебе не парк развлечений, приятель.

Альберт и Кристофер стояли рядом на наблюдательной вышке и, прислушиваясь, всматривались в ночь. Альберт был очень худым – мама считала, что слишком худым – пожилым мужчиной с проседью в волосах и закрученными усами, которые он отказывался сбривать, невзирая на моду. В предыдущую войну он служил в артиллерии, и усы были единственным, что, как он считал, выдавало в нём артиллериста.

– А вы не жалеете, что вас не взяли на эту войну? – спросил Кристофер.

– Разве не взяли? – Брови Альберта удивлённо взметнулись вверх. – А что я тогда сейчас тут делаю?

– Я хотел сказать – не жалеете ли вы, что вы не на фронте?

– Вот уж нет, – покачал головой Альберт. – Я за свою жизнь уже навоевался. Лучше уж я буду бороться с огнём. Это не так отвратительно, как убивать людей.

Замолчав, они задумчиво смотрели на притихший город.

– Красиво, правда? – спросил Альберт. – Только посмотри, какое небо! Грядущее Царство – вот оно что. Такие-то небеса звёздные. Ты когда-нибудь думал, что над Лондоном может быть такое звёздное небо?

– А ведь звёзды там были и раньше, – кивнул Кристофер. – Мы просто не видели их, потому что в городе всегда было много огней.

– Да, затемнение – пожалуй, единственное, за что можно поблагодарить эту войну: теперь мы можем любоваться на звёздное небо.

– Интересно, как это всё выглядит с неба? – спросил Кристофер. – Здорово, наверное, лететь среди звёзд и смотреть вниз на Лондон.

– В мирное время, должно быть, так. Но если ты сидишь за штурвалом бомбардировщика, то это наверняка жутко до чёртиков.

Кристофер кивнул.

– Иногда мне очень нравится смотреть на пожары, – проговорил он тихо, словно боясь, что кто-то подслушает. – Это очень плохо, да?

– Я понимаю, о чём ты, – успокаивающе кивнул Альберт.

– Раньше я думал, что огонь всегда рыжий, – продолжал Кристофер. – Но это совсем не так. Иногда он из алого становится совсем синим, а потом жёлтым – но эти цвета совсем не такие, какие обычно бывают. А ещё пламя рассыпается искрами, когда меньше всего этого ожидаешь. – Он резко осёкся, явно смутившись от своего многословия и подумав, что он сейчас похож на тех странных молодых людей, которые декламируют всякую там поэзию. – Но я всё равно не хочу, чтобы Лондон сгорел, – заключил Кристофер. – Мне такое как-то даже в страшных снах снилось.

– Ну-ну, приятель. Он и раньше сгорал, и ничего, – успокоил его Альберт. – На том месте, где мы сейчас стоим, во время Великого лондонского пожара всё выгорело дотла. Начался пожар на Паддинг-Лейн, где сейчас стоит Монумент, но потом выгорел весь город – до самых римских стен и дальше, почти до Уайтхолла. И собор Святого Павла сгорел, всё сгорело.

– Мы это как раз в школе проходим.

– Тогда слушай внимательно, – кивнул Альберт. – Люди лишились всего своего имущества, совсем как сейчас, только что в те времена не было никаких убежищ и бежать было некуда – только на все четыре стороны, подальше от города. Поэтому-то я и стою тут по ночам в дозоре.

– Значит, больше этого не повторится?

– Не должно, – покачал головой Альберт. – По крайней мере, не в моё дежурство.

В этот момент, почти за гранью различимого, Кристофер ощутил слабое пульсирование самолётного двигателя.

Огромного количества двигателей.

– Летят. Их там очень много.

Альберт спрыгнул с наблюдательного поста.

– Ты лучшая система оповещения о налётах во всей Англии, – сказал он. – Пожалуй, стоит продать тебя в штаб ПВО.

– Лично я не возражаю, – усмехнулся Кристофер.

– Я доложу на командный пункт, – сказал Альберт, – а ты пока давай-ка спускайся в убежище. Что-то у меня предчувствие нехорошее. Я скажу маме, что ты заходил.

Кристофер уже был у лестницы.

– Не забудьте поесть, – сказал он на прощание. – Мама вам бутерброды сделала.

– Шутишь, приятель? – откликнулся Альберт. – Уж про еду-то я ни за что не забуду. Хоть сколько бомби.

Кристофер одобрительно выставил вверх большой палец и начал быстро спускаться по ступенькам, в темноте нащупывая их ногами. Самолёты были уже где-то неподалёку, и с юга доносился отчаянный рёв оповещающих об этом сирен. С нескольких последних ступенек он спрыгнул прямо на мостовую. Наверху Альберт включил громкоговорители, и ночь огласилась сигналом тревоги.

Кристофер побежал. Бомбардировщиков он не боялся – знал, что без труда успеет добежать до убежища. Но вой сирен вызывал у него отвращение: их резкий надрывный звук причинял ему больше страданий, чем все бомбардировщики люфтваффе, вместе взятые.

У дверей церкви Всех Святых столпилось много народу. По одному люди проходили через тяжёлые взрывозащитные металлические двери и спускались по лестнице в расположенное в подвале бомбоубежище. Все уже так привыкли к этому, что страха никто не выказывал, и всё свелось к состязанию за возможность занять лучшие места в убежище. С собой у большинства были небольшие сумки с пижамами, леденцами, книгами, журналами, фонариками и противогазами, а у кого-то, быть может, и с термосами с горячим чаем. Другие несли с собой одеяла и детские колыбельки, а один человек – даже целое растение в горшке с землёй. Мисс Лик всегда брала с собой пищевой контейнер с тушёной бараниной и пюре.

По одному люди проходили через тяжёлые металлические двери, способные выдержать взрыв, и спускались по лестнице. Дети помладше убегали от матерей и, хихикая, неслись, толкая соседей. Со всех сторон Кристофер слышал болтовню и обмен сплетнями – будто нет ничего более естественного, чем ходить по ночам в склеп старой церкви.

Мистер Лик, как обычно, жаловался, что для его больной ноги лестница слишком крутая. Мисс Лик каждый вечер его подбадривала:

– Ещё чуть-чуть, папа. Это у тебя старая рана ноет? Я взяла с собой твою мазь, она в сумке.

– Мазью тут не поможешь, глупая ты корова, – как обычно, брюзжал мистер Лик.

Они так будут браниться ещё сколько-то времени. Они вечно бранятся, и всегда одинаково. И так всегда.

У подножия лестницы Кристофер проскользнул между мистером и миссис Лик и устремился в дальний угол бомбоубежища. Подземелье было высечено в скале совсем рядом с рекой, поэтому здесь всегда было сыро и холодно, даже сейчас, когда в его склепы и переходы набились десятки людей. Много веков подряд эти катакомбы служили последним приютом монахам и знати. Некоторые захоронения были увенчаны мраморными надгробиями или статуями, а то вдруг на полу склепа просто стоял постепенно ветшающий и разлагающийся гроб. До войны Кристофер думал, что склеп забит костями, горами черепов и там наверняка полно привидений. Он бы ни за что, ни при каких обстоятельствах не отважился спуститься сюда один. Но когда муниципалитет решил переоборудовать церковную крипту под бомбоубежище, отсюда были убраны многие захоронения, и теперь склеп выглядел как обыкновенный затхлый погреб.

«И всё равно здесь жутковато».

Множество узких туннелей, пещер и усыпальниц веером разбегались по сторонам от главного склепа, теряясь во тьме. В некоторых из них горожане расположились так, как если бы это место было их собственностью, домом в изгнании. Мистер и мисс Лик соседствовали с семейством мясника, хозяина лавки на Темз-стрит, и Кристофер полагал, что в этом и кроется разгадка того, как мисс Лик ухитряется добывать свежую баранину для жаркого, в то время как остальные вынуждены довольствоваться лишь жалкими сосисками да раз в неделю – кусочком странного, полного хрящей фарша. Стены своей пещеры она украсила семейными фотографиями, бумажными цветами и благочестивыми статуэтками. Мясник мистер Тиббинс предпочёл бы, наверное, постеры с актрисой Бетти Грейбл, а может, и с Марлен Дитрих, но он понимал, как бесперспективен спор по этому поводу в тесном бомбоубежище.

Если бы у Кристофера была собственная пещера, он бы развесил в ней вырезки из газетных статей о битве за Британию и картинки с самолётами, особенно спитфайрами, истребителями. А ещё, возможно, фотографию Джуди Гарланд. Но ему пришлось устроиться между парой семейств, и это было лучшее из возможного. И всё-таки в глубине крипты нашлось одно местечко, которое он привык считать своим, но этим вечером его заняли две молодые девушки. Они расчёсывали волосы и болтали между собой, не обращая ни малейшего внимания на мальчика, сидящего рядом и отчаянно мечтающего, чтобы они оказались как можно дальше от этого места – желательно где-нибудь посредине Ла-Манша.

– Ну вот, а я ему и говорю: «С чего это ты взял, что я пойду с тобой на танцы?»

– Да ну?! Прямо так и сказала?!

– Ага. А ещё: «Ты что о себе воображаешь?! Тоже мне, Кларк Гейбл нашёлся!»

– Ничего себе!

– Ага. И дальше ещё: «Можно подумать, что если ты лётчик, то можешь вести себя как звезда кино! Даже и не подумаю идти с тобой на танцы!»

– И что, Эйлин, правда не пойдёшь?

– Я сказала ему «может быть», но не пошла.

Кристофер пытался следить за разговором, но это было невыносимо.

«Ох уж эти девушки. У меня точно не получится выспаться под их болтовню».

Он огляделся по сторонам. По всему бомбоубежищу люди располагались и устраивались так, будто приехали на море: расстилали одеяла, взбивали подушки, раскладывали шезлонги и доставали посуду как для пикника. Все о чём-то говорили друг с другом, смеялись. Мистер Тиббинс заиграл на губной гармошке, а его дочка Беатрис тихо запела:

Я пускаю пузыри, пузыри из мыла. Прямо вверх они летят, В небо унестись хотят. Только дни их коротки, Словно дни моей мечты: Раз блеснут – и сгинут.

У каждого из этих людей было с кем поболтать, о ком позаботиться, для кого спеть. Лишь Кристофер, как обычно, был совсем одинок.

Он встал и направился в тёмный туннель, уходящий от центрального склепа куда-то вдаль, в глубь катакомб. Большинство предпочитали тесниться в основном помещении, где было электрическое освещение и на скорую руку оборудованная уборная. Кристофер всё дальше уходил от гула их голосов и отблесков света.

Счастья нет на этом свете, Сколько б ни просили. Я пускаю пузыри, Пузыри из мыла.

По мере того как голос Беатрис становился всё тише, Кристоферу сильнее казалось, что здесь туннели, пожалуй, даже страшнее, чем в главном склепе. Порывшись в сумке, он достал фонарь – тяжёлый синий железный «кирпич» с ручкой вверху. Раньше он принадлежал папе. Этот огромный прожектор был лучшей лампой во всём бомбоубежище, но Кристофер не любил его кому-то одалживать – сейчас так трудно достать новые батарейки. Он включил фонарь.

Мимо прошмыгнула и скрылась во тьме крыса. Крысы мальчику не мешали. Его мама их боялась, но только потому, что она не провела столько времени в подземелье, где быстро привыкаешь считать их чем-то обыденным.

«К ним привыкаешь так же, как к запаху посторонних людей, к храпу мистера Лика, к тому, как вздрагивает земля при падении очередной бомбы, и к постоянному недоеданию».

Туннель становился всё уже: теперь в нём едва мог протиснуться один человек, и то только худой. Воздух здесь был более плотным и тёплым, в нём ощущался лёгкий запах дыма. Остановившись, Кристофер снял куртку, комбинезон и шарф и засунул их в сумку с противогазом, оставшись в школьных форменных шортах и поношенной рубашке. Другой одежды у него не было.

Правая рука мальчика, в которой он держал фонарь, горела так, будто к его коже пристал горящий уголёк. Он по очереди согнул и разогнул пальцы.

– Что за ерунда?!

Жар исходил от кольца.

Кристофер переложил фонарь в другую руку и всмотрелся в кольцо. Оно светилось, а выгравированный феникс в лучах фонаря переливался ярко-оранжевым сиянием.

– Странно, – пробормотал Кристофер и поднёс руку поближе к глазам. – Очень странно.

Кольцо пылало как огонь.

«Наверное, оно сделано из чего-то люминесцентного – как стрелки на папиных часах, которые светятся зелёным».

Кристофер знал, что солдатам важно знать время даже в темноте: тогда они смогут начать атаку строго в определённое время. Во всяком случае, в кино они делали именно так. Он подумал о папе – где он сейчас: сидит под обстрелом, или попал в плен, или, того хуже, лежит где-то во Франции после отступления армии из Дюнкерка. За последние месяцы он научился запрещать себе вспоминать папино лицо, его только что отглаженную форму, запах табака из трубки. Мама говорит – надо помнить и надеяться, но Кристофер довольно быстро решил, что уж лучше забыть.

Чтобы не страдать понапрасну.

Вот и сейчас – уж лучше думать о вещах, которые светятся в темноте. Вытолкав из памяти образ отца, он сжал горящую руку в кулак и пошёл дальше.

Фонарь светил всё слабее – а запасная батарея бесполезным сокровищем лежала сейчас дома, на столе в кухне.

– Вот чёрт!

Тусклый сноп света выхватил из тьмы прямо перед Кристофером тяжёлую деревянную дверь. Пути дальше не было. Мальчик подошёл к двери вплотную – так близко, что ощущал запах ржавчины, покрывшей огромный металлический засов, надёжно перекрывший путь к тому, что находилось по ту сторону от двери. Он осторожно провёл пальцами по деревянной поверхности, и на подушечках остался слой влажной зелёной пыли. Плесень.

Но стоило ему прикоснуться к засову, как всё его тело содрогнулось как от удара током.

Кольцо.

Потрескивая и разлетаясь как от удара молнии, из кольца полетели искры. Кристофер ощутил, словно его тело пронзил некий заряд: сначала запульсировала рука, а затем по венам словно растеклась лава.

Кольцо звало его.

Он должен открыть дверь.

Кристофер потянул засов, но тот не поддался.

– Пламя к пламени, – пробормотал мальчик и, вздрогнув, оглянулся, вглядываясь в темноту, будто это сказал кто-то другой.

Это призыв. Кто-то зовёт меня откуда-то очень издалека.

Кристофер встряхнул головой, пытаясь избавиться от странного шума в ушах.

– Возьми себя в руки, – прошептал он. – Ты просто слишком долго проторчал под землёй. – На лбу у него выступила испарина. Большой палец пульсировал так, будто кровь в нём кипела.

Мальчик вновь потянул засов, потом ещё и ещё раз… Наконец тяжёлый прут вздрогнул и заскрипел.

– Ну, вот и готово, – выдохнул Кристофер. – Делов-то.

Он опустил фонарь на землю и выключил его – на тот случай, если окажется, что дверь ведёт на улицу. Не стоит нарываться на неприятности из-за света во время затемнения. Тем более что мама служит в противовоздушной бригаде.

Обеими руками взявшись за ручку двери, он с силой толкнул её. Дверь со скрежетом подалась, Кристофер налёг на неё плечом и толкнул изо всех сил, не ожидая, что она так резко откроется, что он влетит в дверной проём и еле удержится на ногах. Чтобы не упасть, он вытянул руку и ощутил под ладонью скользкую каменную стену.

А в следующее мгновение дверь за ним захлопнулась.

Глава 3

Заблудившийся мальчик

Кристофер стоял на берегу реки в вонючей грязи, которая уже хлюпала у него в ботинках. Он огляделся. Вокруг было темно – трудно понять, куда он попал. Место казалось знакомым и в то же время неузнаваемым. Был отлив, и в грязи на берегу река сохранила следы прошлых веков.