Приключения лимитчика в столице

В свою очередь я записал его ФИО, взял отпечатки пальцев, смерил рост, расспросил семейное положение, и лечилась ли от алкоголизма его жена в наркологическом диспансере, а если лечилась то не угодно ли пану директору показать справку, сколько детей, не числится ли в тайных агентах у иностранных разведок, и вообще как можно больше информации. Как ни странно, директор спокойно и подробно мне рассказал, как и подобает профессиональному руководителю подобного учебного заведения, что нет, слава коту Базилио – жена в таком диспансере не лечилась, а то бы он сразу узнал, или застрелил её из двухстволки, чтобы не позорила его, но в прошлом году у нее появилась опухоль во влагалище, как заходишь, с фонарём, а то ничего не видно, на верхней стенке, чуть правее Фаросского маяка, – там в 1543 году каравелла утонула, смотритель забыл зажечь маяк… мы уж испугались как бы не рак, но доктор посоветовал массировать каким-нибудь твердым гладким предметом каждый день не менее часа, а главное – поэнергичнее и поглубже, чтобы восстановить нормальный кровоток в прилегающих жидконаливных цистернах. И я массировал… рукой в резиновой перчатке и правда – прошло… Я внимательно посмотрел на директора… Я ещё тогда не знал об истинном положении отношений в интимной сфере между эм и же в мегаполисе… Вообще-то по моим наблюдениям женщинам там массируют совсем другим « твердым гладким предметом», но ничего не сказал директору.

– Дочь, – продолжал он, – закончила заборостроительный институт, уехала на пять лет в Якутию по распределению, вот за неё мы с женой переживаем, ведь там, сами знаете, какие стоят морозы, даже в яранге иногда в чайнике замерзает вода и бывают случаи – голодные белые медведи по ночам суют головы в ярангу, и воруют еду; утром просыпаешься, глядь, а макаронов то в кастрюле и нет, куда подевались? А один раз был случай— однажды дочь так крепко спала, накануне сильно устала – айсберг шестами отталкивали от берега, чтобы не поломал торосы, и не почуяла, как один белый медведь просунул нос в щель между полостью из оленьих шкур, какая вход закрывает в жилище якутов, и нанюхал ей на правой ягодице фурункул (а может не только нанюхал а и нализал, белые медведи они тоже толк в интимных отношениях с противоположным полом понимают) – теперь ей сидеть нельзя… Привезли из соседнего района медвежью мазь, она мажет, но пока не помогает. А с иностранными разведками я закончил дела ещё в 1975 году после того, как меня поймали сотрудники КГБ и приговорили к расстрелу – была такая архитектоническая иллюзия на 157 лет, но Леонид Ильич не приходя в сознание помиловал, заменив трудовой повинностью на перестройке Беломорканала, потом вышла амнистия, и вот я оказался здесь.

Так мы решили вопрос моей учебы в его техническом училище, готовящем рабочих строительных профессий: маляров, электриков, каменщиков, сварщиков и еще каких-то серьёзных специальностей.

И поехал бывший военнослужащий почти генерал в запасе – ещё бы послужил маленько и точно бы получил – в город Муром. Со второго пути Казанского вокзала он там сел. На поезд уже ночью в одиннадцатом часу.

В вагоне познакомился с проводником, точнее это он со мной познакомился, когда я пошел брать постельные принадлежности.

– Так ты дембель, сказал он, когда выяснился мой социальный статус, выдавая мне простынь и наволочку, – я дембелей уважаю! Самогонку пить будешь?

– А то хуй нет! – просто, без выпендрежа, ответил я, справедливо решив, что теперь, на последнем участке по пути домой, можно расслабиться, – пойду приготовлю постель, скажешь, когда мне подойти, я тут в магазине у вокзала купил полкило колбасы докторской за два девяносто, и триста грамм кильки: как в воду смотрел, хлеба не купил, не думал что будет такой неожиданный приятный сюрприз!

– Часа через полтора, – ответил проводник – звали его – не помню как, но, предположим, Александром, роли его имя в моем на три четверти правдивом повествовании не играет, 25 лет парню, – проверю билеты и выдам белье. А хлеб у меня есть, и сало домашнее и вообще «нащёт» закуски не беспокойся.

Когда мы начали пить самогонку с проводником в его закутке, уже устоялась, как закваска в чане с брагой, глубокая ночь: шёл густой плотный снег. Посидели мы хорошо в его уютном тёплом номере с претензией на полулюкс, поговорили за жизнь. Он тоже где-то служил, так хорошо за беседой и самогонкой, «домашней, настоянной на апельсиновых корках», – похвастал он, скрасили дорогу, что я не заметил, когда подъехали к моей станции через четыре часа, хорошо, что я постель – пододеяльник с наволочкой не заправлял, да и вообще не брал, иногда у меня хватало ума не делать лишних ненужных в этой жизни действий.

Слез с поезда раздетый – т. е. по летней форме и сильно пьян; снег шёл гуще и плотнее, чем когда я садился в Москве, словно непогода специально тащилась за поездом и решила мне перед домом сделать сюрприз: разыгралась чуть ли не настоящая метель, правда было не холодно, или мне после теплой вагонной каморки и под градусом так показалось.

И вот тут в моей жизни – я мог бы вообще не поехать ни в какую Москву, а более чем вероятно поехать в специальном автобусе с чёрной полосой на боку и надписью «ритуальные услуги», через несколько дней на местное кладбище. Словно бес меня, пьяного, попутал! Вроде и вокзал был рядом – в сотне шагов (ехал то я в последнем вагоне), но по пьяному делу, и, из-за плотности косо идущего снега, и ещё потому, что я все же устал после такой дороги, не сумел вовремя сориентироваться, я направился в другую от вокзала сторону. Ошибочно приняв вдалеке какое-то здание с огнями за вокзал. Из-за снега было не разобрать.

Перешёл наискосок железнодорожные пути, решив, сейчас будет вокзал, но его всё не было, хотя впереди за плотным снегом маячил призрак оперы с огнями в окнах, – вот он – вокзал, пересёк шоссе, ведущее на поселок Вербовский, и вышел к тропинке, которая вела к болоту, по какой я до Армии ходил на радиозавод.

Иду-иду, плотный мокрый снег хлестал мне прямо в лицо; ещё от такого дискомфорта нос уткнул символически, потому что утыкать его особо-то не было куда, прижал подбородок к груди, поднял воротник кителя, смотрел только под ноги, когда перешёл дорогу, и ещё прошагал минут десять; начался кустарник, камыши, а справа, метрах в двухстах светились окна двухэтажных домов (это был совхоз «Муромский»), уже минут пятнадцать в общей сумме иду, а вокзала всё нет, вдалеке всё светятся окна гипотетического вокзала, по ошибке мной принятого, а оказалось – через метель смотреть да ещё по пьяному плезиру не поймешь. Это заманивали меня алкогольные бесы окнами завода в болото, которое на его пути, они меня хотели, чтоб я там молодой суперсексуальный сгинул в объятиях русалок – эти болотные дамы уже по кочкам рассредоточились, шевелили хвостами, изгибались в томных позах, махали руками: «Солдатик давай к нам! вкуси сладости с настоящими дамами, это не полупьяных городских прошмандовок трахать, от которых прет перегаром!» Хотя там и тропинка была: не знаю смог бы я по ней пройти мимо такого искушения, когда тебя чуть ли не за руку хватают с кочек обольстительные сказочные девы! Что за хрень! По идее-то Василия Капцудаки он уже давно должен предстать передо мной, как конь перед берлогой гризли – муромский вокзал (на открытке неплохо смотрится, можно за музей народных ремесел перепутать с ним).

Устал сильно, выдохся, ноги по щиколотку проваливались в рыхлый сырой снег, оттуда жухлая мертвая трава торчит, какую он не успел засыпать. Алкоголь из меня стал выветриваться, я начал мерзнуть. А ты то как хотел, вино – вином, а если одет по-летнему – замёрзнешь! Хорошо ещё что не мороз был, а то бы уже точняк мне наступил окончательный капцудаки, замерз как в известной песне про бродягу. Когда-же думаю, дойду-то?

Тут мне навстречу попалась женщина. Вовремя, как добрая фея.

– Женщина, – спрашиваю её, – вы случайно не Афродита Степановна здешняя фея?

– Что? – спросила она на меня удивленно, видимо не расслышала за метелью вопроса.

– До вокзала далеко идти? Я с поезда сошёл, вроде уже давно должен дойти, а его всё нет!

– Ты что, солдат, – удивилась она не на шутку, – ты же в другую сторону идешь!

Вот так, не успев приехать из Армии, я мог не попасть в Москву и не потрахать красивых и не очень, столичных и приехавших из провинции, девушек, а иногда и женщин, а пошел бы сейчас через болото, оно должно было начаться, оно уже начиналось зыбкой пружинящей почвой под ногой – тропинка скользила в этом месте, и сгинул бы почти доблестный солдат Советской Армии ни за х..й собачий! Как говориться – попил самогонки с проводником без пяти минут генерал ракетных войск стратегического влияния на радостях, что отслужил, теперь бабенок – появилась такая великолепная возможность – потереться об их тела, попарить барбоса в разнообразных михрютках! А я ведь через это болото – перед тем как меня забрали в Армию, – на работу ходил на этот гребаный радиозавод, иду помню, утром, осень уже, да, журавли летят клином в Антананариву, а в голове крутится композиция «Time» рок – группы «Pink Floyd» – я тогда торчал не по-детски от этой самой крутой в истории рок- музыки «команды» молодости нашей… Кстати, молодежь, всем рекомендую её слушать и рок-группы подобные ей, а не это фуфло – отечественную попсу, кое-как сляпанную халтурщиками с улицы Бассейной.

– Спасибо, – говорю, женщина, – что вы сказали, а то меня прямо как лукавый сбил с панталыку, я с поезда слез, и чего не пойму пошёл в другую сторону!

– Иди за мной, – сказала она мне, – я тоже иду на вокзал.

И пошёл я за этой женщиной, она и правда, как Ариадна Тесея из лабиринта, вывела меня из плена – говоря поэтическим анахронизмом 19 века – снежной метели прямо к вокзалу: опять перешли дорогу, пути. Спасла от снежного Минотавра, разбушевавшегося  ранним утром 17 октября 1982 года.

Пришёл я домой – радости было у родителей! Мы сразу же с отцом на кухне выпили за встречу. Отец очень обрадовался.

– Мать, – сын приехал! Дескать, ставь бутылку.

Мама обрадовалась ещё больше. Слёзы на глазах, обнимает, целует, словно я живой с войны вернулся.

– Сейчас, сейчас!

Побежала на кухню. Звук открываемого холодильника. «Идите сюда!» Я вошёл: она закуску – огурцы малосольные режет на тарелку.

Мы с отцом и выпили, «с увидом», как у нас говорят.

Мама моя алкоголь вообще не употребляла. На столе бутылка «Русской». Ещё на закуску: квашеная капуста, помидоры, холодец. К слову сказать, я после такой прогулки не то, что не заболел, а даже не подхватил легкого насморка. Вот сколько во мне энергии бушевало в молодом 20-летнем только что отслужившем парне, во как сексуальная энергия прет, слегка вспученная алкоголем, а бабы – дуры, вместо того, чтобы когда видят солдата с дембеля пользоваться этим, так сказать вкусить сладкого побольше, хвать дембеля за член и в постель, пока у него отличный железобетонный стояк, пока не начал пить и дурить, неотвратимо превращаясь в алкаша- пивососа, собирают по городищу в помойках – ночных клубах весь приблатненный, одетый в дорогой дресс-clothes, чтобы прикрыть свою уродливую физическую оболочку, а еще больше отсутствие духовного содержания – обкуренный, обдолбанный, накачанный наркотиками и алкоголем неликвид асексуальных цивил-бичеров.

Вот как я был счастлив, что вернулся домой!

В Москву я поехал не как сказал директор – через неделю, и не как ему ответил – через десять дней, а через три недели – после праздника Октябрьской Революции. До этого времени меня ломало появляться на улице Вавилова, тем более

на праздник по безналичному конгреативу нам выписали дражайшую супербокс- кобылу Тамару Федоровну без экивоков на дрифт- померанц, и по истечении срока вольноопределяющихся гагар- пуховниц, то нельзя было устоять перед соблазном запаривать мульку по бестолковке, приводя в движение алжирские локомотивы от жирафа до гиндельбрандта, еще вчера стоявшие в депо на ремонте – эти абсурдные эксперименты тебе не по плечу Андрей Сергеич, так что или лузгай семечки, глядя в телевизор – раскручивай ипостась дифференциального маятника…

Глава вторая

1983 год.

Этот год, можно сказать, был самый некайфовый год жизни в Москве у меня и встретил я его не очень: в одиночестве, в селе Ковардицы – у младшей сестры бабушки (не знаю как называется по родственной линии я ей прихожусь, но кажется внучатый племянник). Село современное на то время уже с газом, находится в десяти километрах от Мурома по дороге на Владимир. Вера Фёдоровна уже была на пенсии, а перед этим работала учительницей, она мне и предоставила в распоряжение свою избу, а сама ушла встречать Новый Год к соседке. Я на новогодние праздники домой приехал, в московской общаге делать было нечего, я всего-то там жил на положении даже не студента, не так, как поется – « Во французской стороне на чужой планете…» – в известном советском шлягере Тухманова, предстоит учиться мне, увы, не в университете, а в ТУ- 78 на… О, какой позор для настоящего мужчины и только что дембельнувшегося солдата! на маляра, где в основном учились одни девушки, приехавшие из городов и весей со всего Советского Союза, там учились комсомолки и многие из них реально приехали покорять Москву в основном актрисами театра и кино: они рискнули её покорить, когда выучатся пять лет в известных московских театральных институтах.

Новый – 1983 – Год я встречал один, напившись, смотрел этот грёбаный «Новогодний огонек» по чёрно- белому телевизору, никакой женщине не присунул, и сразу понял – это плохой знак, и год будет паршивый… Даже перед самым Новым Годом, часов в одиннадцать, ходил в местный поселковый клуб; может, там кого я так думал удастся снять… Голый вассер! Это было глупой затеей! В сельских клубах, если ты чужак, хрен кого снимешь из местного прекрасного пола, да сейчас там его почти и не осталось, все в Москву из девушек кто посимпатичнее уехали покорять, дурочки, насмотревшись телеблевантина на красивых телеведущих с каменными физиономиями, читающих по бумажке чего им написали фокусники-виртуозы журнального жанра из телебашни.

Скорее по ебальничку получишь, чем тебе улыбнется познакомиться, а тем более привести домой местную принцессу. По лицу, я – слава яйцам, не получил, хоть и был уже под «газом», сразу просёк, что ловить мне здесь нечего.

Народу было много и все уже пьяные. Причем не только молодежь, но и мужчины и женщины старшего возраста, и даже пенсионеры с детьми. (В том смысле что пенсионеры пьяные а не с детьми пьяные. Дети-то, кажется, были трезвые.) И все в той или иной степени уже «проводившие» Старый Год. За исключением, детей, конечно. Дети ещё не успели проводить, радуются ёлке. Клуб был разделен на два зала: в первом, ближнем, стояла украшенная игрушками и блестящей мишурой, ёлка. Даже не ёлка, а ель: мощная, высокая, упирающаяся верхушкой в потолок и занимающая чуть ли не треть залы. (Рядом с селом елово-сосновый лес. Вокруг неё и топталось, как маленькое стадо гамадрилов на водопое, сразу три поколения механизаторов и доярок. Во втором дальнем зале – танцпол. Там уже реально, отрываясь на полную катушку колбасилась пьяная молодежь. Народу на удивление было много, не протолкнуться. Пьяные толпы молодёжи бродили туда-сюда.

Уже хорошо выпившая девица висела на руке у парня в джинсах-бананах и модном свитере и восхищенно повторяла по- деревенски растягивая последние гласные в имени: «Петя-а! москвич!» Я сразу понял, что «Петя-москвич» такая же лимита, как и я. Но она от него, что москвич, была в полном восторге. Смотрела такими влюблёнными глазами что мне аж завидно стало. Я тоже «москвич» – ёпта-мать!

На сцене стоял стол с музыкальной аппаратурой, в углах – громоздкие отечественные колонки. Музыка по качеству грохотала из этих колонок из рук вон, тем более советская эстрада. (Чего уж конкретно там пелось стреляй в меня из автомата – не помню. Но, отнюдь, не «Бони М», и не Аль Бано и Ромина Пауэр. Увы, «Феличиту» я там не послушал. Я её первый раз услышал в одном из московских баров, в том же 1983 году.) Сунул я свою уже заряженную алкоголем, морду туда- сюда, понял, что не климатит, и пошёл восвояси встречать Новый Год в гордом одиночестве. И встретил – выжрал бутылку водки в одно жало! Закуски было навалом, Вера Федоровна постаралась для внучатого племянника, стол новогодний сделала как надо! Потом смотрел телевизор – «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», абба пела: " маней- маней- маней, хуй в кармане о-о- иес!» (А у меня в кармане, кроме хуя, сказать к слову, даже лишней мани не было.) (Кто не в курсах, абба – это такая шведская дама-блондинка на пару с брюнеткой— они там нехило поют.)

Значит, как я уже написал, где находилось ТУ-78, а общага была расположена на улице Малая Юшуньская от метро Каховская- Кайфовская идти пять минут пешком. В другую сторону, как выходишь из метро – Севастопольский бульвар, к гостинице «Севастополь»: четыре корпуса высоток в соцреалистическом исполнении – сбоку притулилась стеклянная пивнушка-павильон. Пятиэтажное здание из серого силикатного кирпича – общага квартирного типа: одно- двух- и трёхкомнатные пердёжки с казенной обстановкой внутри. Голые, ничем не прикрытые, кроме дешёвых обоев, стены, на полу линолеум: у стен приткнулись железные шконки (кровати) с панцирными, покрытые тощенькими одеяльцами, – ну, бля вокзальная, почти как в армии, – уже заметно прогнутыми к полу, сетками. На стенах, если и можно было вешать, то или лозунги коммунистической партии, или портреты Лео И Бре-Бре и Никитона Хру- Хру в обнимку с африканским царьком-людоедом. На худой конец фотографии советских актёров из журнала типа «Советский экран». Над чьей-то шконкой висела Наталья Фатеева. Уже хорошо, что не «божественная женщина». Иначе я не смог бы жить в этой комнате. А Фатеева сойдет. Тоже в некотором роде божественная женщина советского кинематографа. А то бы я не стал заселяться в эту халабуду. А вот постер (тогда ещё, правда, такого словечка не существовало по причине отсутствия самих постеров), с изображением какой- нибудь обнаженной восхитительной девицы с красивой попой типа как у Джейды Стивенс или Эмбер Хёрд (последняя, кстати, и сама потрясающая красотка), вряд ли бы разрешили. (Да и правильно сделали – я сейчас так понимаю – а то парни бы издрочились: уже было бы не до учебы, а тем более практики.) Москва – это гигантская мастурбационная станция для дам и джентльменов в преждевременную дряхлость, алкоголизм, импотенцию и климактерическую истерию, щедро нашпигованная весёлыми кричащими картинками журнальных киосков и реклам, таборным цыганством вонючих вокзалов, сутолочной пустотой метрополитена, шизоидным гигантизмом улиц, площадей и проспектов, ураническим графоманством теле-кукол, считывающих с бумажек лже-информацию, написанную искусниками инфо-программ в подвалах КГБ на Лубянской площади.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.