Михаил Юрьевич Лермонтов. Тайны и загадки военной службы русского офицера и поэта

Поскольку секундантом у Чернова был его двоюродный брат и один из руководителей декабристов – поэт К. Ф. Рылеев, то этой дуэли было мгновенно придано политическое звучание. Друг Пушкина декабрист В. К. Кюхельбекер написал стихи «На смерть Чернова», в которых политическая составляющая этой дуэли выражена достаточно четко:

…Клянемся честью и Черновым!Вражда и брань временщикам,Царя трепещущим рабам,Тиранам, нас угнесть готовым!..

Особенно, конечно, забавляет тирада Кюхельбекера «о тиранах нас угнесть готовым», как будто ее написал не дворянин, окончивший привилегированное учебное заведение – Царскосельский лицей, а самый последний забитый крепостной крестьянин.

Эта дуэль, отчетливо характеризующая противоречия между ценностными понятиями в ранее, казалось бы, единой среде дворянского служивого сословия, была не первой и не последней в России. Большой шум наделала в 1807 году аналогичная по причинам дуэль между полковником лейб-гвардии Преображенского полка Д. В. Арсеньевым и польским графом И. Хребтовичем. Арсеньев имел безупречную светскую репутацию, дружил с будущим генерал-фельдмаршалом и светлейшим князем М. С. Воронцовым, а также с сыном великого русского полководца генерал-адъютантом А. А. Суворовым и офицером лейб-гвардии Преображенского полка известным поэтом С. Н. Мариным. Как вспоминал декабрист князь С. Г. Волконский: «Арсеньев был уже давно влюблен и искал руки фрейлины…. девицы Ренни. Его желания были увенчаны успехом, и он был объявлен ее женихом… Эта помолвка получила полную гласность. Едва несколько дней по оной граф Хрептович, богатый помещик польский, влюбленный также в девицу Ренни, не принимая в уважение бывшую помолвку, себя предложил в соискатели руки этой молодой девушки. Мать ее, прельщенная богатством гр. Хрептовича, уговорила свою дочь отказать уже в данном с ее согласия обещании Арсеньеву отказать ему в своей руке и принять предложение Хрептовича».

На дуэли Арсеньев был убит, что не помешало графу Хребтовичу через некоторое время жениться на фрейлине Ренни.

Такого рода события не являлись редкостью не только в офицерской, но и в целом в дворянской среде.

Вместе с тем корпоративная солидарность и определенная независимость русского офицерства обеспечивалась еще и тем, что как в гвардии, так и в армии полк был не просто воинским подразделением, а своего рода «полковой семьей». В ней солдат и офицеров объединяли воинские традиции, подвиги предков-однополчан, мундиры, по которым всегда узнавали своих, главные святыни – знамена (или кавалерийские штандарты), литавры, иконы и другие реликвии, отношение к которым было «трепетным и высоким» [18]. Поэтому в «Заповедях товарищества», которые генерал-инспектор военно-учебных заведений великий князь Константин Константинович в 1913 году разослал от своего имени по всем кадетским корпусам и военным училищам, укреплению традиций войскового братства, войскового товарищества, основанных на доверии и готовности к самопожертвованию, было уделено первостепенное внимание.

По прибытии в полк новых офицеров им объяснялось, что, имея честь носить военный мундир, офицер всегда и везде должен помнить, что по его действиям составляется общественное мнение о достоинстве всего полка. То есть он должен заботиться не только о своей личной чести, но и о чести своей воинской части.

Очень многие солдаты и офицеры даже после ухода в отставку всегда помнили о своей военной службе. Для примера можно привести воспоминания одного из ветеранов лейб-гвардии Кексгольмского полка: «Двигаясь в походной колонне по улицам местечка… батальонный командир заметил почтенного старика, который при виде наших мундиров снял шапку и вытянулся. – Ты что, дед? – спросил батальонный командир. – Почему стоишь смирно? – А как же, – ответил старик, – ведь это же мой родной полк. В таком вот мундире я, батюшка мой, еще на туретчину ходил. Батальонный повернул коня и помчался к полковому командиру. Генерал приказал развернуть все 16 знамен, и мы торжественным маршем, под музыку, с развернутыми знаменами прошли перед ветераном…».

Распространенным заблуждением является мнение, что гвардейские части выполняли только чисто церемониальные функции при дворе императора, хотя парады, войсковые смотры, маневры, полковые праздники являлись неотъемлемой и очень важной частью культуры русского общества начала XIX века [19]. В этих частях, как правило, отрабатывались и современные способы ведения боевых действий, и испытывалось самое новое оружие. Поэтому состав, вооружение, обмундирование и степень подготовки российской императорской гвардии всегда были на уровне лучших европейских армий.

Форма русской армии, а тем более гвардии, по признанию французских военных историков, считалась красивейшей в Европе. Грибоедов поэтически отразил этот факт в своей знаменитой комедии «Горе от ума»:

Мундир! один мундир! Он в прежнем их бытуКогда-то укрывал, расшитый и красивый,Их слабодушие, рассудка нищету;И нам за ними в путь счастливый!И в женах, дочерях к мундиру та же страсть!Я сам к нему давно ль от нежности отрекся?!Теперь уж в это мне ребячество не впасть;Но кто б тогда за всеми не повлекся?Когда из гвардии, иные от двораСюда на время приезжали, —Кричали женщины: ура!И в воздух чепчики бросали!

Отношение к мундиру в России часто имело почти сакральный смысл – отсюда и выражение «честь мундира». Известен исторический факт, что когда в 1821 году во время торжественного ужина полковник лейб-гвардии Московского полка Г. А. Римский-Корсаков, вопреки существующим правилам, расстегнул мундир, то этого нарушения устава оказалось достаточным для его вынужденного ухода в отставку. Император Александр I приказал: «Мундира (т. е. права его ношения. – Авт.) Корсакову не давать, ибо замечено, что оный его беспокоит». И это была отнюдь не прихоть самодержца, а знак уважения к мундиру как символу армии и государства. Сам Александр I всегда подавал личный пример своим офицерам – по воспоминаниям современников и в обычной жизни, и в походе он отличался безукоризненной военной выправкой. Военный историк А. И. Михайловский-Данилевский писал, – глядя на императора всем казалось, что он «был не на войне, но поспешал на какой-нибудь веселый праздник» [20].

Таким образом, офицерский мундир в определенной мере олицетворял государство, они были единым целым и эти понятия нельзя было разделить. Эту мысль ясно выразил знаменитый генерал граф А. И. Остерман-Толстой, когда сказал одному из иностранцев на русской службе: «Для вас Россия мундир ваш – вы его надели и снимите, когда хотите. Для меня Россия – кожа моя». Как вспоминал в эмиграции Ю. В. Макаров, служивший до февральской революции в чине капитана в лейб-гвардии Семеновском полку: «Старое Российское государство офицеров своих содержало полунищенски, но внешнее уважение офицерскому мундиру оказывалось всюду, и на улице и в частной жизни».

Эти традиции и ценности, передававшиеся из поколения в поколение, немало способствовали тому, что высокие боевые качества русская армия, и особенно гвардия, демонстрировали вплоть до падения Российской империи. Так, лейб-гвардии Сводный полк, сформированный в 1826 году из причастных к восстанию декабристов гвардейских солдат и офицеров и отправленный в том же году на Кавказ, проявил себя там с наилучшей стороны. За два года боевых действий в упорных и кровопролитных боях полк потерял почти половину своего личного состава [21, с. 92].

В период службы Лермонтова в Петербурге командиром Гвардейского корпуса (с 1826 по 1849 гг.) был младший брат Николая I великий князь Михаил Павлович.

Крюгер Ф. Портрет великого князя Михаила Павловича.

Начало 1830-х гг.

Как вспоминали современники, его требовательность и строгость внушали страх многим военным, но вместе с тем любовь к военной службе, а также справедливость и отзывчивость, чувство юмора у Михаила Павловича были общепризнанными.

Для гвардии великий князь был вторым лицом после императора, несмотря на то, что военный министр граф А. И. Чернышев был выше его по должности.

Долгое время руководивший военно-учебными заведениями Российской империи, он особое значение придавал воспитанию будущих офицеров. Его напутствие им ясно доказывает, насколько великий князь был предан своему призванию: «Военная служба, сия благороднейшая служба, сколь представляет она вам в будущности славы!… Помните всегда, что настоящая честь военного человека состоит в благородном поведении» [22].

Михаил Павлович охотно прощал подчиненным офицерам различного рода проделки, если при этом они проявляли находчивость, наблюдательность и острый ум. Его любимцем был друг Лермонтова офицер лейб-гвардии Преображенского полка К. Булгаков, легенды о проказах которого передавались гвардейскими офицерами из поколения в поколение. Вот, например, одна из них: во времена Николая I офицерам запрещалось носить галоши, а Булгаков в один из дней нарушил это требование и вышел в них на улицу. Это заметил великий князь и приказал: «Булгаков! Галоши?! На гауптвахту!». На следующий день Михаил Павлович приехал освободить Булгакова, но, к своему удивлению, нашел на гауптвахте только его галоши. Послали за Булгаковым и когда тот прибыл, то великий князь гневно спросил его, как он посмел не исполнить его приказание. «Исполнил, ваше высочество, – ответил Булгаков, – вы изволили сказать: «Галоши на гауптвахту», вот я и отнес их».

В этой, казалось бы, анекдотической истории заложен глубокий смысл – любой приказ должен иметь однозначное толкование, в противном случае неизбежна путаница, что в условиях боевых действий может привести к бессмысленной и напрасной гибели личного состава.

Обратной стороной привилегированного положения гвардии был, как уже упоминалось выше, растущий антагонизм с армией и необоснованное продвижение многих гвардейских офицеров. «Дело уходило далеко на задний план в погоне за карьерой, которая делалась связями, протекцией, знакомствами, угодливостью, формой и внешностью» [14, с. 141].

Больше всего во времена Николая I раздражал солдат и офицеров как в армии, так и в гвардии упор на внешнюю сторону военной службы, своеобразная «парадомания», «шагистика», «фрунтомания», «наука складывания плаща». Вот как об этом писал генерал-фельдмаршал И. Ф. Паскевич, которого еще Александр I называл лучшим генералом в армии: «После 1815 года, фельдмаршал Барклай-де-Толли, который знал войну, подчиняясь требованиям Аракчеева, стал требовать красоту фронта, доходящую до акробатства, преследовал старых солдат и офицеров, которые к сему способны не были, забыв, что они недавно оказывали чудеса храбрости, спасли и возвеличили Россию».

Прославленный партизан, генерал и поэт Д. В. Давыдов связывал расцвет «акробатства» напрямую с царствованием Николая I: «Он и брат его великий князь Михаил Павлович не щадит ни усилий, ни средств для доведения этой отрасли военного искусства до самого высокого состояния… Как будто бы войско обучается не для войны, но исключительно для мирных экзерциций на Марсовом поле. Прослужив не одну кампанию и сознавая по опыту пользу строевого образования солдат, я никогда не дозволю себе безусловно отвергать полезную сторону военных уставов; из этого, однако, не следует, чтобы я признавал пользу системы, основанной лишь на обременении и притуплении способностей» [19].

Эти, во многом справедливые, суждения со стороны выдающихся и образованных офицеров того времени отражают их достаточно взвешенные подходы к подготовке и воспитанию войск в мирное время. Понятно, что соотношение между строевой и чисто боевой подготовкой во времена Николая I менялось в пользу первой. Но несомненно также и то, что строевая подготовка необходима не только для создания показного блеска, как в этом пытались убедить всех либеральные мыслители, но и для других целей. Каких, возникает вопрос? Во-первых, в строю и солдат, и офицер ощущают себя частью чего-то большего, чем просто обычное собрание людей. Они ощущают себя единым целым, когда отдельная взятая личность растворяется в личности других воинов, и каждый готов пожертвовать собой ради другого, порой даже не осознавая этого. Во-вторых, в строю каждый понимает друг друга без слов, иногда просто по взгляду или жесту. То есть воинское подразделение действует как единый механизм, а это одно из главных условий победы в бою. Недаром во время Египетской кампании Наполеон сказал: «Десять мамелюков всегда победят десять французов, сто мамелюков и сто французов будут сражаться на равных, тысяча французов всегда побьют тысячу мамелюков».

Ну и, наконец, в-третьих, а разве внешняя красивость не имеет значения? Нет ничего непригляднее распущенных военных, а гвардейские офицеры тем и славились, что в любой обстановке они поддерживали свой внешний вид на высоте. Всегда элегантные, невозмутимые, физически сильные – они невольно внушали уважение всем, кто с ними сталкивался. Это были те качества, которые они сохранили вплоть до революций 1917 года, уничтоживших русскую императорскую гвардию. А отношение к ней в начале XIX века ясно выразил Грибоедов в своей комедии «Горе от ума»:

Предубеждения Москвы

К любимцам, к гвардии, к гвардейским, к гвардионцам; Их золоту, шитью дивятся будто солнцам!

1.3 Быт, психология и мировоззрение русских офицеров гвардии

Быт гвардейского офицера определялся во многом воинскими традициями и близостью к великосветскому обществу и императорской фамилии.

В целом общественные взгляды гвардейского офицера очень точно выразил Толстой в своем знаменитом романе «Анна Каренина», когда описывал отношение графа Вронского к женщинам: «В его петербургском мире все люди разделялись на два совершенно противоположные сорта. Один низший сорт: пошлые, глупые и, главное, смешные люди, которые веруют в то, что одному мужу надо жить с одною женой, с которою он обвенчан, что девушке надо быть невинною, женщине стыдливою, мужчине мужественным, воздержным и твердым, что надо воспитывать детей, зарабатывать свой хлеб, платить долги, и разные тому подобные глупости. Это был сорт людей старомодных и смешных. Но был другой сорт людей, настоящих, к которому они все принадлежали, в котором надо быть, главное, элегантным, красивым, великодушным, смелым, веселым, отдаваться всякой страсти не краснея и над всем остальным смеяться» [23, с. 88–89].

Такое отношение, в сущности, поощрялось в высшем свете. Но все-таки интересы службы и, конечно, карьеры у гвардейских офицеров всегда стояли на первом месте. Толстой подчеркивает это обстоятельство, когда рассказывает о реакции матери Вронского на роман ее сына с Анной Карениной: «В последнее время она узнала, что сын отказался от предложенного ему, важного для карьеры, положения, только с тем, чтоб оставаться в полку, где он мог видеться с Карениной, узнала, что им недовольны за это высокопоставленные лица». Отсюда и ее негативная реакция на поведение сына. Старший брат, – пишет далее Толстой, – по этой же причине был недоволен младшим. «Он не разбирал, какая то была любовь, большая или маленькая, страстная или не страстная, порочная или не порочная (он сам, имея детей, содержал танцовщицу и потому был снисходителен на это); но он знал, что это любовь, не нравящаяся тем, кому нужно нравиться, и потому не одобрял поведения брата» [23, с. 134]. Эти суждения родных Вронского вполне можно понять – ранее по такому поводу Пушкин писал:

…Но свет… Жестоких осужденийНе изменяет он своих:Он не карает заблуждений,Но тайны требует для них…

Возможно поэтому, чтобы избежать громких скандалов, гвардейские офицеры часто увлекались женщинами, имевшими более низкий социальный статус, как правило, актрисами императорских театров. Для этого сложились вполне благоприятные обстоятельства – во времена Николая I возникла мода на балет и поэтому в балетные труппы отбирали, как правило, исключительно красивых, одаренных и обаятельных девушек из низших сословий. Состоятельные гвардейские офицеры прекрасно знали самых красивых актрис и достаточно часто брали их на содержание. Фактически женские театральные труппы того времени были своего рода гаремом для мужской части императорской семьи и высшей аристократии и, конечно, для самого императора. Будущих актрис к этому готовили с начала их поступления в театральное училище, и сам Николай I подавал своим подчиненным пример, прямо скажем, не лучшего отношения к будущим балеринам – он называл эти увлечения «васильковыми дурачествами».

М. Ю. Лермонтов. Бивуак лейб-гвардии гусарского полка под Красным Селом. 1835 год.

На переднем плане акварели – группа из одиннадцати человек, поименно перечисленных на медной дощечке, прикрепленной к старинной раме: «1. Корнет князь Николай Сергеевич Вяземский лежит. 2. Ротмистр Григор. Витт с вахмистром Докучаевым вдали. 3. Штаб-ротмистр Алекс. Григорьевич Ломоносов сидит на ковре. 4. Ротмистр Ив. Ив. Ершов стоит слева руки позади. 5. Посланник в Бразилии Сергей Григорьевич Ломоносов. 6. Поручик Яковлев сложа руки на груди. 7. Флигель-адъютант ротмистр Ираклий Абрамович Баратынский. 8. Корнет князь Витгенштейн, с трубкой в руке. 9. Корнет князь Александр Егорович Вяземский, рассказывающий полковнику князю Дмитрию Алексеевичу Щербатову, который сидит на складном стуле, о похищении из Императорского Театрального училища воспитанницы, танцовщицы, девицы Кох». Источник Акварели и рисунки Лермонтова. URL: http://feb-web.ru/feb/lermont/texts/selected/k80/k80-015 – .htm.

Впрочем, и до него богатые и знатные вельможи не отличались строгостью нравов, так при Екатерине II князь Безбородко взял на содержание балерину Ольгу Каратыгину, которая родила ему дочь, после чего он выдал ее замуж за правителя своей канцелярии [24, с. 25].

Вследствие такого положения имена многих выдающихся актрис хорошо знали в высшем свете. Одну из них – балерину Е. И. Истомину прославил Пушкин в своей поэме «Евгений Онегин». С ней была связана нашумевшая история с дуэлью между кавалергардом графом В. В. Шереметевым и камер-юнкером графом А. П. Завадовским, в результате которой Шереметев был тяжело ранен и скончался через сутки после поединка.

Летом 1835 года в Петербурге в великосветских салонах оживленно обсуждали историю с исчезновением актрисы Софьи Кох, которая имела несчастье понравиться самому императору. Но к этому времени она уже имела молодого возлюбленного – корнета лейб-гвардии Гусарского полка князя А. Е. Вяземского, который с помощью своего друга офицера-преображенца Васильева выкрал ее из театрального училища и переправил в Данию. После этого «дерзкого» поступка по распоряжение императора они оба были отправлены на Кавказ. Лермонтов запечатлел главного героя этой скандальной истории в своей акварели «Бивуак лейб-гвардии Гусарского полка под Красным Селом».

Можно отметить, что соперничество из-за женщин и даже похищение чужих жен не было таким уж редким событием в офицерской среде, поэтому сюжет поэмы Лермонтова «Тамбовская казначейша», скорее всего, был взят из реальной жизни. Прославился такой историей уже на пике своей карьеры одноклассник Лермонтова по гвардейской Школе – генерал-фельдмаршал князь А. И. Барятинский, о чем будет рассказано ниже.

Хороший знакомый великого поэта и его возможный секундант на дуэли с Мартыновым князь С. В. Трубецкой в 1851 году похитил замужнюю барышню – Л. А. Жадими-ровскую, пытался сбежать с ней за границу, но был задержан, арестован и разжалован в солдаты. И другие, похожие на этот, события иногда оборачивались глубокой душевной трагедией – вспомним замечательный рассказ И. А. Бунина «Солнечный удар», главный герой которого – безымянный поручик не может забыть свою случайную подругу. Такого рода романы были обыденным явлением среди офицеров, поскольку жениться они могли только после получения разрешения полкового командира и офицерского собрания. В гвардейских полках к тому же собирали сведения о семье и происхождении невесты, и если ее кандидатура не устраивала по каким-либо причинам офицеров полка, то претенденту на ее руку предлагалось либо отказаться от женитьбы, либо подать в отставку.

Кроме великосветских развлечений обычным времяпровождением в офицерской среде была карточная игра. Это увлечение подробно описано в «Капитанской дочке» Пушкина, в повести «Фаталист» Лермонтова, в романе «Война и мир» Толстого и в других произведениях классиков русской литературы. В своей поэме «Тамбовская казначейша» Лермонтов отмечает, что ее главный герой штаб-ротмистр Гарин – «отцовское именье еще корнетом прокутил», после чего поддерживал свое материальное положение исключительно игрой в карты. Для определенных представителей разоряющегося дворянства и офицерства это занятие становились постоянным «промыслом», неверным, но легким и поэтому зачастую весьма привлекательным способом обогащения. Неудивительно, что вследствие этого отмечались многократные случаи шулерства, но в случае выявления таковой склонности виновного навсегда исключали из дворянского общества, а офицеров вынуждали уходить в отставку. Убийцу Лермонтова Мартынова подозревали именно в этом пороке.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Граф К. В. Нессельроде был министром иностранных дел России с 1816 по 1856 гг. и ее канцлером с 1844 по 1862 гг. Результатом его пребывания на этих постах было подавление русскими войсками венгерского восстания в 1849 году и полная международная изоляция империи перед Крымской войной. Отличался неприятием всего российского и до конца жизни плохо говорил по-русски.