Веселые байки из тюрьмы. Полный сборник

Сергей Белогорцев

Веселые байки из тюрьмы. Полный сборник

Пирожок

Это были те два-три часа тишины перед наступлением ночи, когда в тюрьме начинается настоящая жизнь. Темнело и все обитатели централа (СИЗО) областного города N. знали, что максимум часа через три начнется… Опять малолетки, начнут лаяться с женщинами и оскорблять друг друга последними словами. И эти "переговоры на высоком уровне" будут идти часов до трех ночи. Ну что с них возьмешь? С малолеток за такое спроса нет, ну а с баб, простите, женщин, тем более.

Опять Пашка Фонарь будет доводить рецидивистку Гальку Картошку расспросами об ее интимной жизни и над их разговорами будет угорать половина централа.

А тридцатилетняя воровка Ритка Колбаса будет предлагать себя в жены юному убийце Сашке Таракану.

Вовка Карась опять начнет "дурковать" и кричать в окно, – Мама! Забери меня отсюда, я исправился; хотя весь централ знал, что он сирота.

Ленька Певец опять начнет петь про голубей, которые "летят над нашей зоной". Все, как всегда, меняются только персонажи, а так… Малолеток, как правило, держат на одном крыле или корпусе с женщинами, вот они и "любят" друг друга морально. Это жизнь, пусть в тюрьме, но жизнь.

Опять в полночь проснется сумасшедший Сережа-мокрушник, который зарубил жену и тещу, когда у него "улетели гуси". Теперь его держат в одиночной камере на больничном этаже, где он дожидается этапа на "дурку" и ровно в полночь он начинает реветь белугой в окно. Никто и ничто его не может успокоить до рассвета. С восходом солнца он выдыхается и замолкает. Достал всех уже – и арестантов, и врачей, и ментов. Ну что взять с дурака?

Как обычно начнут сходить с ума первоходы и заставлять новичков кричать в окно: "Тюрьма-старушка, дай погремушку, да не простую, а воровскую!". Сколько лет этой традиции? Никто не знает, но сколько людей носит прозвища, данные тюрьмой. И как обычно со многих камер посыплются предложения- Вантуз, Очко, Хорек. А если еще поинтересуются, за что заехал новичок и выяснится, что за какую-нибудь мелочь, типа кражи джинсов на рынке, то тут… Границ фантазиям не будет – Пуговица, Молния, Карман, Гульфик, Штанина и Продавец… И если погремуха устроит новичка, то его попросят спеть песню. Тогда, держись тюрьма. Будет завывать гнусавым голосом "Таганку", пытаясь держать мотив, не зная слов и так раз пять подряд…

Опять начнут наводить дороги или как говорят сотрудники – межкамерную связь. Опять начнут закидывать нитки с грузом в соседние камеры, чтобы протянуть коня – веревку, сплетенную из ниток. И пойдет движ – туда сигареты, обратно чай. Подельники начнут друг другу слать "малявы", где будут писать, что и как говорить на суде и на следствии.

Парни и взрослые мужики будут писать "заохам" на женский корпус любовные послания и ждать ответа. Тюремная романтика, однако. Хотя видел он свою "любовь" всего 3 секунды, когда ее выводили из "воронка", но теперь – любовь до конца жизни. И не смущает обоих, что она сидит за убийство мужа, а он убил любовницу. И срок им светит – девять и двенадцать соответственно. Спеши жить здесь и сейчас, а завтра… Оно будет только завтра. Опять будут слышны крики – один семь восемь, лови. И тут же ответ – дома, дома.

Ровно в половине одиннадцатого (хоть часы проверяй) к забору со стороны свободы подойдет девушка и начнет кричать – Андрюша, прости меня! Я тебя люблю! Прости!

И кто-то будет ей отвечать грубым, хриплым, прокуренным голосом, – Пошла на хрен, шалава! И этот диалог (причем не меняя слов) будет продолжаться ровно до полуночи, опять, хоть часы проверяй. Крикнув напоследок, что любит Андрюшу, и судя по всему заплакав, девушка уйдет.

И это будет нормальная, ночная, тюремная жизнь… Но до этого веселья осталось еще часа два-три, а пока… А пока на дворе ранняя весна 199… года. Союз уже распался, а новую Россию только начали строить, но тюрьме плевать, тюрьмы будут всегда.

В камере №25 (или, как говорят в тюрьме – хата два пять), которая расположена в самом конце карантинного отделения идет своя жизнь. Давайте в нее заглянем. Камера на восемнадцать человек, но сидит там только четырнадцать. Троих позавчера распределили по жилым хатам, а остальные выжидают положенные 14 дней карантина. Контингент подобрался нормальный, опытный в тюремном быте, все как-то быстро нашли общий язык и живут "одним котлом", то есть не делят – это твое, это мое.

Итак, хата два пять. Как заходишь в нее, то практически сразу упираешься в стол-дубок. Он такой длинный, что за ним одновременно умещаются все "жители квартиры".

Недавно прошел ужин, но баланду не брали, так как в хате и своей еды хватает. Правда, взяли селедку, ведь сегодня она в меру соленая и из нее можно приготовить неплохое блюдо. Рецепт прост – разделываешь селедку, очищаешь от костей и очень мелко режешь. Потом мелко режешь лук и перемешиваешь с селедкой, все это заливаешь растительным маслом и выжимаешь туда лимон. Двенадцать часов стоит, а потом берешь хлеб и делаешь бутерброды. Вкуснотищаааа...., аж пальцы сам себе откусываешь.

Вот приготовлением этого блюда, за дальним от входа концом стола и занимаются два молодых парня Чип и Дейл. Хотя в жизни они не Чип и Дейл, а Сметана и Цыган. Чипом и Дейлом их прозвали в хате. Сметана – высокий стройный парень, лет 25, погоняло получил за цвет волос – натуральный блондин, любая модница позавидует. Присел за неудачную кражу из магазина. Цыган ниже его, тоже стройный, но цвет волос… Чернее черной краски. Сидит за драку, кого-то неудачно приложил головой о стену, терпила жив, но в больнице. Несмотря на разный цвет волос, они чем-то очень похожи, как братья. Когда-то они вместе сидели на малолетке и часто вспоминают какого-то Тюрю и хохочут. А сейчас, чистя рыбу, спорят – получится ли у Ритки Колбасы уболтать Сашку Таракана на свадьбу или он ее пошлет далеко. А мультяшные прозвища им дали за то, что они всегда вместе – спят на соседних нарах, что-то вместе обсуждают и всегда, по доброте душевной готовы прийти на помощь. Вот и сейчас, их никто не просил чистить эту селедку, сами вызвались. Юные пионеры, простите, арестанты.

Рядом с ним за дубком расположилась компания из четырех человек, молодые мужчины, лет 35-38. Заварили литровую кружку чифиря, ждут пока настоится и ведут какую-то свою веселую беседу. Сидят по двое друг напротив друга. Давайте знакомиться с ними.

Рядом со Сметаной сидит Окунь. Погоняло получил за абсолютно пустые и бесцветные глаза, разбойник. Втроем с подельниками "отработали" пятерых коммерсантов, забрали 20 тысяч долларов, пока одни коммерсы рассчитывались за товар с другими. Поставили под стволы всех пятерых и забрали деньги. Как рассказывал Окунь, что упертые барыги попались, пришлось даже одному ногу прострелить, чтобы быстрее деньги отдали. Но за ногу потерпевшего он не переживает, залатают ногу, врачи в России хорошие. Ствол давно в Туесе (река, которая омывает город N.) плавает, а деньги закопаны. Вот и думает Окунь, кому можно доверить тайну денег, чтобы выкопал, разделил и отнес его родным и родным подельников. Чтобы и родственникам было хорошо, да и им с подельниками передачки иногда не помешают.

Около Окуня примостился Труба. Погоняло получил за голос, он у него громкий и какой-то нечеткий, как в трубу говорит. После освобождения убил соседа, приревновав к жене. Теперь его терзает всего один вопрос, а ревность – это смягчающее обстоятельство или отягчающее? Если смягчающее, то получу лет восемь, если отягчающее, то все двенадцать.

Напротив них расположились два "брата по ремеслу" – автоугонщики Шрам и Колесо. Давно промышляют угонами машин для перепродажи, но действуют умно и кроме угона перепродажу им не доказывают. Колесо парень веселый и любит иногда безобидно пошутить, но всегда говорит с таким серьезным видом, что любой депутат позавидует. А Шрам волнуется, что не смог попасть на свадьбу к сестре. Вся эта четверка когда-то вместе сидела на общем режиме и даже на одном бараке, вот их жизнь свела снова. Им всегда есть что вспомнить, вот и сейчас похохатывая вспоминают, как "лечили" отрядника по прозвищу Чебурашка от похмелья брагой.

Ближе ко входу за дубком играют в нарды азербайджанец Али по прозвищу Басмач, которое получил за татуировку с какой-то арабской вязью и армянин Вартан, по прозвищу Палец. Погоняло Вартан заслужил тем, что в лагере, отказываясь от работы, отрубил себе мизинец на левой руке. Оба – квартирные воры или домушники, даже весьма успешные. В нарды играют с первого дня и постоянно, все не могут выяснить, где круче нардисты – в Армении или Азербайджане.

Колесо их добродушно подкалывает, – На Карабах играете?

Они улыбаются, а Басмач отвечает, – Я того Карабаха нюх топтал, он мне зачем?

А Вартан Палец ему вторит, – Ээээ, ара, слюююшай, зачем мне Карабах-Марабах? Я преступник, пусть там политики разбираются

В левом углу, на одной из сдвоенных нар внизу сидят два старичка – Пика и Свеча. Обоим слегка за семьдесят, оба отсидели лет по сорок пять. Свеча получил погоняло за рост и телосложение – высокий и худой. Пика – за то, что при любом скандале хватался за пику и всаживал в противника.

Свеча – карманник, всю жизнь крадет, за это и сидит. В этот раз попался по причине, что не смог аккуратно вытащить кошелек – руки подвели.

Пика же после последнего срока решил завязать, и милиция какими-то хитрыми ходами устроила его в дом престарелых. Но продержался он там недолго, что-то не поделил с соседом по палате (или как там у них называется?) и всадил соседу перочинный ножик в пузо. Сосед остался жить, а Пику закрыли. Единственное, о чем жалеет Пика, что "не дорезал, его, падлу".

Знакомы они годов с 50-х, когда-то сидели вместе на Севере. Целыми днями вспоминают "ранешние времена", пьют крепкий чифирь и курят самокрутки. Сигареты оба не признают принципиально. Как товарищ Сталин потрошил в трубку табак из папирос "Герцеговина Флор", так и старички потрошат табак на газету, крутят самокрутки и курят. Вонь от этого стоит страшная, но никто им не делает замечания – ведь хата людская и возраст, как и некоторые безобидные привычки тут уважают.

Вот и сейчас, затягиваясь "скруткой", наверное, в пятый раз за день, Свеча рассказывает Пике, как его не дождалась из тюрьмы Машка Селедка: «Представляешь, Петрович, прихожу после пятерки, а она с пузом и девчушка, годиков двух крутится. Прости, говорит, дуру, не дождалась».

Пика в своем стиле, – Нужно было стерву на пику посадить и всех делов.

– Ты что, Петрович, – возмущается Свеча, – я же любил ее, дуру.

Пика уважительно величает Свечу Никанорыч, а тот его -Петрович, но такое обращение они допускают только между собой.

Как-то Сметана обратился к Свече, – Никанорыч, так что тут началось.

Свеча вскочил, руки трясутся, орет – Ты кого, щаанок (так он сказал слово – щенок), Никанорычем назвал? Меня 47 лет по лагерям знают, как Свечу, так и обращайся.

А Пика вторит ему, в старые времена я бы тебе язык твой пикой к наре приколол. Еле угомонили старичков, да и то, смог это сделать только Витя – Пулемет. Пулемет – это единственный человек в хате, кому старики разрешают себя называть дедами, а все остальные должны обращаться только к Пике и Свече.

Если заговорили о Пулемете, то давайте немного о нем. Погоняло Пулемет он получил за то, что постоянно тасует в руках пулемет, то есть колоду карт, пальцы тренирует. Он тоже, как и Свеча, карманник. Полез в сумку к бабе в автобусе, автобус тряхнуло, он на эту бабу и завалился – шум, гам, менты, СИЗО. Он считается лидером в хате, смотрящим. К нему прислушиваются, уважают. Лет ему примерно шестьдесят, тридцать из которых провел в тюрьме, невысокий, крепкий. Лежит на наре и ждет, когда четверка за столом позовет его пить чифирь, а пока слушает разговоры в хате и улыбается чему-то своему.

На второй нижней наре, спиной к дедам спит Миша Угрюмый. Миша – это отдельный рассказ. Получил 15 лет за убийство и на суде пообещал, что когда освободится, то убьет свидетеля. Отсидел все пятнадцать, освободился и убил. Заехав в СИЗО целыми днями спит, наверное, так организм дает разрядку нервам. Ведь Угрюмый не знает, что будет впереди – или расстрел или опять пятнадцать. Он мало с кем разговаривает, просто молчит о своем. Шрам с ним вместе сидел где-то и рассказывал, что Миша и в лагере такой был, отсюда и прозвище.

На верхней наре над стариками лежит Профессор и читает газету, что-то отмечая в ней ручкой. Профессор является казначеем и бухгалтером одной московской группировки, которая занимается "отжимом" квартир. Профессором его прозвали за внешний вид – высокий рост, стать, благородная седина, очки. На свободе всегда носил бородку, интеллигент, одним словом. И не скажешь, что из своих сорока трех, тринадцать провел в тюрьме. Приехал на родину в N., навестить могилы родителей, тут его и приняли за какие-то старые грехи. Но Профессор не расстраивается, знает, что долго здесь не задержится. Три дня назад приходил к нему адвокат, которого наняла его группировка, аж из Москвы прилетел. Так он сказал, Профессору, что доказухи у ментов нет, максимум месяц продержат и нагонят. Потом ему сделали богатую передачу, да и денег на лицевой счет закинули, чтобы можно было что-то в ларьке купить. Профессор на радостях накупил в ларьке пачек двести лапши китайской, банок пятьдесят консервов всяких, несколько блоков сигарет, кучу чая, кофе, сгущенки, конфет, шоколада и теперь хата сыта и довольна. Да еще и Цыгану с Трубой передачки зашли, так что хата стала похожа на какой-то сельмаг – консервы, конфеты, сигареты, чай, лапша, сало и колбаса.

Но вернемся к Профессору. Теперь, когда он знает свою дальнейшую судьбу, он спокоен. Адвокат принес ему кучу газет и журналов – всякие "Известия", "Новости бизнеса" и прочие "Коммерсанты", вот он и изучает, что, почем и где. Что-то отмечает ручкой, иногда восклицает, – Ну как так можно? Чем они там в правительстве думают? Совсем с ума сошли.

Профессора уважают за ум, за знания и за абсолютное спокойствие, он никогда не повышает голос и все объясняет терпеливо, как преподаватель на лекции нерадивым студентам. Только у него есть два "пунктика" – он не любит ненормативную лексику и обожает, когда люди говорят грамотно.

Рядом с Профессором лежит Студент и читает книгу В. Богомолова «Момент истины» («В августе сорок четвертого»). Семен Студент – это отдельная тема. Он тоже, как Свеча и Пулемет – карманник, но он карманник – оригинал. Лет ему чуть за тридцать, отсидел четыре срока, высокий стройный, широкоплечий, каштановые волосы, голубые глаза – мечта юных студенток и стареющих вдовушек. Знаменит был тем, что в транспорте он не просто вытаскивал кошелек, а открывал его, забирал деньги и засовывал кошелек терпиле обратно, и не важно куда – в карман или в сумку. Погорел на том, что на пустом кошельке у терпилы обнаружили его отпечатки пальцев.

Студентом его прозвали за то, что он мечтает поступить в МГУ и получить профессию юриста, причем мечтает с первого срока. Семен закатывает свои голубые глаза и мечтательно говорит, – Вот получу диплом и тогда я им всем, падлам, устрою.

Когда у него интересуются, – кому им, – то Семен смотрит на собеседника, как на ущербного и отвечает с неохотой, – я же сказал, падлам.

Кто такие падлы, до сих пор никто и не выяснил. Освобождаясь, каждый раз, Студент мечтает украсть нормальную сумму денег и уехать в Москву, но судьба и суд ему не позволяют это сделать. В итоге Семен сел в пятый раз.

И вот, лежа рядом с Профессором, он читал знаменитую повесть "В августе сорок четвертого". Книгу эту он выдурил у кого-то на КПЗ и за десять дней карантина читал ее шестой раз, все время восторгаясь и зачитывая вслух всей хате целые абзацы. Причем, каждый раз читал новый фрагмент. После пяти суток цитирования, Пика пообещал его зарезать, если он не заткнется, так что теперь, единственным, но неблагодарным слушателем был Профессор, которому Студент был симпатичен тем, что тянется к знаниям и тем, что читает.

Правда, когда Профессор поинтересовался у Студента, зачем он книгу перечитывает постоянно, то Студент удивленно сказал, – Богомолов ведь в СМЕРШе служил, то есть почти мусор, значит юрист, это типа, моего учебника, готовлюсь в МГУ.

Вот и сейчас, прочитав очередную страницу Студент воскликнул, – Ах, ты, падла, как завернул, гад. Слушай, Профессор, что фрайер базарит.

Профессор отвлекся от газеты, поморщился и спокойно сказал, – Сеня! Вы же будущий юрист, извольте объясняться культурно.

Студент посмотрел на него с недоумением, потом на секунду задумался и ответил, – Так я и так культурно, я же не по матери, а просто сказал, что он фрайер.

Пулемет, лежа на нижней наре напротив, улыбнулся и сказал, – Да, Студент, никогда тебе не стать Профессором. Мал ты еще, груб и глуп. Вот учись у нормальных, умных людей. Лежит себе, прессу просматривает и тут ты со своими падлами и фрайерами.

Студент повернулся к Пулемету и ответил, – Пулемет, так ведь он в натуре, фрайер, набазарил тут себе на два вышака (расстрела), да еще и подельников сдал.

Тут к Пулемету подошел Сметана и поинтересовался, что будем ужинать. Пулемет приподнялся на наре и спросил у Свечи и Пики – Деды! Что хавать будем? Вон, мальцы готовить собрались, что бы вы хотели.

Это была не издевка, а уважение к возрасту. Пика, рассказывавший в этот момент Свече, как приколол к дереву стукача на лесоповале, недоуменно глянул на Пулемета, как будто возвращаясь из прошлого, "очнулся" и сказал, – Да нам, сынки, все равно, верно, Никанорыч? Свеча кивком подтвердил.

Тогда Пулемет, повысив голос спросил, – Хата! Чем ужинать будем? Некоторые отвлеклись от своих разговоров и занятий и стали выдвигать предложения. Профессор предложил сделать суп из лапши и консервов, Студент сказал, что не хочет ужинать. Четверка за столом предложила бутерброды и чай. Басмач и Палец были увлечены игрой и ничего не слышали. Цыган не успел ничего сказать, как послышался какой-то шум за дверью камеры. Все замолкли и кроме Угрюмого, который продолжал спать, повернули голову к двери. Повернулся ключ, звякнул засов и зашел парень, лет 19.

Был он высок и крепок. Именно той, крестьянской степенностью, пышущей здоровьем, которую описывали русские классики. Светло-рыжие волосы, веснушки и кулаки, размером с маленький арбуз. В руках он держал две огромные клетчатые сумки из которых доносился запах мяса или колбасы. Контролер сказал – принимайте новенького и закрыл дверь.

Парень постоял секунду, обвел всех взглядом и пробасил, – Здорово всем! Я Генка Маньшин из Ольховки, а лучше – Трактор.

Окунь и Пулемет переглянулись, улыбнулись и Пулемет сказал, – Ну проходи, Генка Трактор. Генка степенно поставил сумки на пол, подошел к нардистам, извинился и попросил освободить место на дубке. Вартан взял нарды и перенес их на свою нару.

И тут Генка, расстегнув сумки начал выкладывать добро на стол. Чего там только не было – штук тридцать вареных яиц, килограмм семь вареной в мундирах картошки, килограмм пять соленого сала, колбаса, копченое мясо, несколько вареных куриц, огромный кусок сливочного масла, лук, чеснок. Потом из другой сумки он достал пачек двадцать сигарет без фильтра, десяток коробков спичек и стопкой сложил на край стола.

Закончив раскладываться, Генка сказал, – Это все на хату, нужно съесть быстро, чтобы не пропало, вот только чая нет, мать не положила, – и добавил, – жаль, что при шмоне забрали трехлитровую банку огурцов соленых и банку помидоров, мать сама солила. А они… – он шмыгнул носом и проворчал, как будто пародируя кого-то, – в стекле не положено…

Пулемет, усмехнувшись, спросил, – А помидоры и огурцы прям в банках были? Генка ответил, что, да. Пулемет подмигнул Колесу и кивнул. Колесо подошел к двери и начал стучать в нее.

Из коридора донеслось, – Какая?

Колесо крикнул, – Два пять.

Подошел контролер и через дверь буркнул, – Что надо?

Колесо попросил, – Открой кормяк.

Открылась кормушка (окно для раздачи пищи), Колесо наклонился и поздоровался, – Здорово, старшой. Потом попросил контролера наклониться и что-то быстро, но тихо стал говорить, было слышно только бубнение и отдельные слова – мать, колхозник, помидоры, половина.

Контролер сказал, – Попробую и захлопнул кормяк. Колесо вернулся к столу, по пути сказав Генке, – присаживайся, – кивнул Пулемету и тоже сел за дубок.

Труба в это время келишивал (переливал из кружки в кружку) чифирь. Пулемет, поднявшись с нары, тоже присел за стол. Чип и Дейл стали разбирать продукты и укладывать в шкаф на стене и на свободную нару. Нардисты продолжили игру уже на наре у Пальца, старики вернулись к беседе, Угрюмый спал, Студент опять углубился в чтение, а Профессор молча наблюдал за всеми со своей "пальмы" (верхней нары).

– Ну, что, Генка Трактор, давай знакомиться, я Пулемет.

Все, сидящие за столом представились, Генка кивал и говорил, что очень приятно. После этого Пулемет представил всех остальных и добавил, – потом сам познакомишься. Генка поинтересовался, где можно помыть руки, так как с дороги и негоже за стол садиться с грязными руками. Профессор с верхней нары задумчиво посмотрел на него и встретившись глазами с Пулеметом, кивнул – типа, соображает парень. Цыган показал Генке, где мыло и дал полотенце. Помыв руки, Трактор опять присел за стол.

Труба протянул ему кружку с чифирем и сказал, – Ну, будем знакомы.

Генка как-то смутился и сказал, – Простите, но я чифирь не пью, дядька Федька говорил, что на сердце влияет. Простите, еще раз.

Труба удивленно поднял брови и спросил, – А дядька Федька, это кто?

На что Трактор сразу ответил, – Ну водила наш, с Ольховки, он сидел же, вы его не знаете, разве?

Труба, усмехнувшись, отрицательно покачал головой.

Тут не выдержал Колесо, – Нет, дядьку Федьку мы не знаем, знаем только Федьку дядьку, а твой дядька Федька, наверное, в соседней хате сидел.

Все улыбнулись, а Генка продолжил, что дядька Федька научил, что в тюрьме, как зашел, нужно поздороваться, что-то положить на общий стол и обязательно помыть руки с дороги. Труба кивнул – правильно научил.

Пулемет, улыбаясь и повернувшись к Чипу и Дейлу, сказал, – Малыши, сделайте человеку сладкого чая.

И потом поинтересовался у Генки, – Где ты сидел?

Генка, ответил, что нигде.

– А как же ты к нам попал, ведь здесь все судимые?

Генка, как-то хитро улыбнувшись и с гордостью сказал, так я тоже судим, только условно.

– Аааа, – протянул Пулемет, – теперь ясно, и за что судим?

– Как за что, за трактор, отсюда и прозвище. – За какой трактор? Объясни, – не понял Пулемет.

Ну и Генка начал рассказывать, – Трактор, я угнал у Илюхи, тракториста нашего. Я когда-то у него работал сменщиком и знал, как завести.

– Зачем тебе трактор?

– Ну в Семеновку съездить, это километров пять от Ольховки, к Вальке-разведенке, трахаться же хочется. А Валька дает всем, даже молодым, если с водкой приехать.

Труба, усмехнувшись спросил, – А что в вашей Ольховке баб нет?

– Есть, конечно, но все замужние, а разведенки и вдовы со взрослыми спят, мы молодые им не нужны, сопляками называют.

– А молодые девки куда делись? – не успокаивался Труба.

– Так молодые все после школы в райцентр уезжают, в Лебедево, там же училище, где на швей да парикмахеров учат. А в деревне одни школьницы маленькие и Нюрка косая, да Танька – дура. С Танькой нельзя, она блаженная, мужики если узнают, то убьют. А Нюрка косая и страшная, ей тридцать лет, до сих пор в девках ходит.

Тут открылся кормяк, и контролер позвал, – Колесо!

Колесо выскочил из-за стола и подбежал к двери. В кормяк кто-то просунул полную миску соленых огурцов и миску помидоров.

Колесо сказал, – Благодарю, – и кормяк захлопнулся. Подойдя к столу, Колесо поставил миски на стол и сказал обалдевшему Генке, – Все забрать не удалось, но хоть половину, – и обведя глазами всех, добавил, – ужин будет царский.

Подошел Цыган и поставил перед Генкой кружку чая и металлическую банку с сахаром, – Сахар по вкусу сам добавишь, пей.

Генка размешал сахар и начал прихлебывать, пока другие допивали чифирь.

– Ну и что дальше было с трактором? – продолжил Пулемет.

– А ничего, – сказал Генка, – только доехал до Вальки, не успел в дом войти, я же еще и бухой был, а тут Михалыч подкатил на мотоцикле, участковый наш. Илюха, гад побежал к нему и нажаловался. Вот и впаяли мне полтора условно, да и кличка прилипла – Трактор.

– Погоняло, – поправил Профессор с верхней нары.

– А, какое гоняло? – не понял Генка.

– Не гоняло, а погоняло, – терпеливо стал втолковывать Профессор, – клички у собак, а у арестантов – погоняла, понял, Трактор? – и улыбнулся своей очаровательной улыбкой интеллигента.

– Понял, – в ответ улыбнулся Генка.

Тут вмешался Пика, – А что же Илюха твой, сынок, живой?