Мой друг Камиль Исхаков

Евгений Березин

Мой друг Камиль Исхаков

«… и бывает друг, более привязанный,

нежели брат…»

Ветхий Завет.

Притчи Соломона

От автора

С Камилем Шамильевичем Исхаковым мы познакомились давно, в начале 1970-х годов, когда оба были студентами, он – физического факультета Казанского университета, а я – факультета иностранных языков Казанского пединститута.

Как все молодые люди, мы многим увлекались. Но из всех забав, чем заполняла свое свободное время студенческая молодежь тех лет – спорт, музыка, стихи, туризм и т.п. – одно из увлечений оказалось общим: мы оба участвовали в самодеятельных спектаклях. Драматическая студия КГУ, где выступал Исхаков, заканчивала репетировать пьесу «Физики» Фридриха Дюрренматта. Кто-то из участников заболел, и меня – «артиста» народного театра Дворца культуры в Дербышках; есть такой эксклав на северо-восточной окраине Казани – позвали его заменить. Это стало поводом для нашего знакомства. И, как показала жизнь, началом многолетней дружбы.

Нам не довелось достаточно много поработать вместе, хотя все основания к тому были. Когда Камиля выдвинули на комсомольскую работу, вслед за ним в профессиональный комсомол пришел и я. В этом смысле я воспитанник Исхакова, свои первые навыки работы с людьми я получил от него. Второй раз мы оказались в одной лодке, когда Камиль пригласил меня стать его заместителем в полпредстве по Дальнему Востоку.

Но по жизни мы постоянно были вместе. Работал ли я в ЦК ВЛКСМ, в Государственной Думе, или был собственным корреспондентом газеты «Россия» в США, а Камиль вкалывал в Казани, упорно поднимаясь от одной ступеньки управленческой иерархии к другой, мы практически ежедневно созванивались, и часто приезжали друг к другу. Расстояния не имели никакого значения. Легкие на подъем Исхаковы навещали нас даже в Вашингтоне.

У нас и жены из одного комсомольского времени. Будучи секретарями райкома, мы женились на своих подчиненных. Мы были молоды, отчаянно любили, и нам было все равно, что подумает начальство. К счастью, начальство думало правильно, им был мудрый Альберт Асхарович Камалеев, тогда секретарь Советского райкома КПСС. Потом появилось «это чудо великое, дети» – наши дочери. Помню, в один из моих приездов в Казань Камиль заставлял меня – в тонких ботинках на декабрьском морозе – ползти по заиндевевшей стене Железнодорожной больницы на этаж, где было родильное отделение, чтобы я оценил «его результат». Дело было глубокой ночью – утром я уезжал – и нормальным путем в роддом мы попасть не могли. Правда, как истинный друг, он карабкался со мной рядом.

Так и жили-дружили. Ни о какой книге не думали. И даже когда решение написать книгу созрело, мне все еще было интересно понять, почему я за нее взялся? Ну, не блат же это какой-то, в самом деле? Если ты мне друг, я напишу о тебе книжку, а если не друг, не будет тебе никакой «исторической вечности». Многолетняя дружба – еще не повод для писанины.

Впрочем, было одно обстоятельство, я бы сказал, этакий своеобразный привет из сферы vulgaris populi1, который, наверное, одним из первых и подтолкнул к мысли о том, что про Камиля надо обязательно рассказать. На следующий день после Указа о назначении Исхакова полномочным представителем Президента РФ в ДФО2 на одном из сайтов появился вот такой текст: «Длительный срок управления г-ном Исхаковым Казанью ознаменовался двумя значительными событиями. В 2001 году Казань оказалась единственным в Европе городом-миллионником, в котором была зафиксирована эпидемия холеры. Холеру эпидемиологи называют «болезнью грязных рук», и для ее профилактики необходимы меры элементарной санитарии. Вторым событием в биографии Камиля Исхакова стало грандиозное празднование 1000-летия Казани. В награду за нее Исхаков был назначен полпредом на Дальний Восток. Только почему-то это назначение напомнило историю Олимпиады-80 в Москве. Тогда председателя оргкомитета Олимпиады Павлова тоже услали на Дальний Восток; он получил назначение послом в Монголию. Странные совпадения бывают в истории… Анвар Амиров, эксперт РОО «Панорама»3.

Понятно, текст оригинала я оставил – в его грамматике читатель легко разберется сам. По части же «фактологии», которую лихо закрутил г-н эксперт, замечу: во-первых, с именем К. Ш. Исхакова в истории Казани связано гораздо больше событий, чем «эпидемия холеры» и 1000-летие, так поразившие воображение автора. Во-вторых, по мнению Г. Г. Онищенко, это не градоначальник развел в Казани холеру, а ее туда завезли: «За период с 1990 по 2001 годы в Российской Федерации заболевания, связанные с завозом холеры, регистрировались в г. Москве, республиках Дагестан, Татарстан, Приморском и Красноярском краях, Тверской, Иркутской, Сахалинской областях»4. В-третьих, еще менее очевиден тезис об уникальности казанской эпидемии: по данным ВОЗ в 2001 году была зафиксирована 41 вспышка холеры в 28 странах5. И, наконец, председателем оргкомитета Олимпиады-80 был не Сергей Павлович Павлов, а Игнатий Трофимович Новиков, заместитель Председателя Совета Министров СССР – об этом можно было узнать в любой газете.

Огорчительно, конечно, что теперь для многих «пишущих» знание грамматики не является обязательной нормой, а факты, предлагаемые читателю, не выдерживают даже поверхностной проверки, становясь иллюстрацией к пословице «ради красного словца, не пожалею и отца». Но для меня печально не это. Каждый раз приезжая в Казань, я все больше ощущаю в себе чувство, будто время, или может быть не время, а нечто более приземленное, некий «Краткий курс истории ВКП(б)»6, стирает память о том, что когда-то у этого города был такой Камиль Шамильевич Исхаков. И что этот самый город составлял весь смысл его жизни.

Поэтому, в какой-то мере, эта книга – мой долг перед Камилем. Ведь его город, который он так заботливо пестовал, пока я, как и многие, по своей либо чужой воле был занят другими делами, это и мой город. И я не хочу, чтобы ни моя дочь, она хоть и москвичка, но любит Казань не меньше нашего, ни кто-либо другой из подрастающих7, не оказались бы без возможности ответить на вопрос: «А кто такой Исхаков?»

Садясь за компьютер, я стремился, чтобы в итоге получилась не просто мемуаристика, которой переполнены книжные лавки: родился, трудился, женился, куча парадных фотографий. Мне хотелось по мере сил душевно рассказать об этом талантливом парне, чье фантастическое трудолюбие и безоговорочная вера в необходимость того, что он делает, оказались столь востребованы. История должна быть персонифицированной, населенной делами конкретных людей. В противном случае, все, что было до нас, предстанет перед потомками в виде умозрительной интерпретации отдельных кабинетных ученых.

Как в рассказе о любом человеке мне не удалось сделать все исчерпывающее. И это, наверное, хорошо. Как пел Высоцкий «другие придут, сменив уют…», и, продолжая связь времен, вновь напишут о моем друге.

P.S.

Эта книга не претендует на то, чтобы на сто процентов называться объективно-исторической. И быть таковой она не может. Она прошла через мою память и мои ощущения от всего происходившего. Кроме того, многие из эпизодов книги – это результат личных оценок и воспоминаний других людей. У всех у нас есть право на забывчивость. А также на пристрастность по отношению к друзьям.

Евгений Березин

Подмосковье, поселок Новоголицыно,

2013 год

Глава первая. «Шәҗәрә»

8

Широкой и полноводной рекой – рекой-каждодневной труженицей, рекой-нескончаемой дорогой – представляется мне линия жизни Исхакова Камиля Шамильевича. Как у всех людей, она уходит в глубину столетий, густой сетью распадаясь на мелкие ручейки родственных связей и автобиографий.

К сожалению, все «ручейки Исхаковых» отыскать оказалось невозможным. Большинство из них давно разбежались по разным землям, а память либо стерлась в непредсказуемых лабиринтах истории – и не только семейной, – либо попросту затерялась где-то в недрах обычной учетно-бюрократической карусели. Хотя для домашних преданий, традиционно окрашиваемых семейной фантазией, каждый из генеалогических ручейков всегда важен, и важен по-своему. За ними стояли конкретные люди, жизнь и дела которых складывались в причудливую мозаику с бесконечно дорогим любому потомку именем – моя родословная.

Одному из таких ручейков повезло больше других. Благодаря усилиям многих людей, искренне помогавших восстанавливать генеалогическое древо семьи, его следы, изрядно поплутав по городам и весям, отчетливо проявились в Казанском ханстве – древней колыбели многих народов, и по сей день живущих вместе счастливо. Я полагаю, для моего друга Камиля именно этот ручеек и есть самый главный.

Мечеть

Лето 1468 года выдалось в Казани на редкость жарким. По кривым улочкам, узким серпантином взбиравшимся на городской холм, без конца сновали вооруженные всадники. Просоленными нагайками, туго сплетенными из конских шкур, они подгоняли взмокших от пота людей, тащивших к крепостной цитадели строительный камень.

Князь-воин, писатель и предатель царева дела Курбский, придя сюда, под Казань, писал в изумлении: « <…> над рекой же такая гора высокая, что невозможно даже ее взором охватить, и на ней стоит сам город Казань; а в нем палаты царские, мечети высокие каменные, где захоронены их умершие цари <…>»9.

Людей, так упорно карабкавшихся на высокий холм, и их надсмотрщиков было много. Выбиваясь из последних сил и падая от невыносимой жары прямо в мягкую, как мука, пыль, людской муравейник копошился на совесть. Каждый понимал, пришлый ордынец Улу-Мухаммед10 основал здесь свое ханство не для того, чтобы желания властителя исполнялись плохо, а его внук Ибрагим хан11 хорошо изучил семейные порядки – самыми эффективными способами управления признавал лишь собственный буйный нрав и быструю секиру личного палача.

Грузно утонув в старом булгарском троне, хранимом в семье как символ вечной власти, Ибрагим хмуро глядел на свой «кабинет министров». Масляные светильники, рыжими сполохами отражавшиеся в тусклом золоте палаты, органично, как замысел хорошего оформителя, дополняли мрачное настроение владыки.

– Где он? – в недовольной интонации, с какой хан задал этот вопрос, членам Дивана, влиятельным карачи и эмирам, послышалось приближение их личных проблем.

В дальнем углу поднялся начальник стражи, атлетического сложения человек в военном облачении.

– Великий хан, – тихо сказал он, – мы посылали за ним. Его дом на Булаке пуст.

– Я бы повесил его, как собаку, – задумчиво произнес хан, лениво пожав покатыми как у женщины плечами. – Он слишком дерзок. Но чем заменить дар, ниспосланный ему аллахом? Кто из вас найдет мне другого такого строителя?

В согласии качнулись тюрбаны, и по углам палаты поползло приглушенное жужжание, как от роя голодных мух, кружащих над тухлым бараном.

Ибрагим давно вынашивал планы, как увековечить память горячо любимого деда. В долгих беседах с друзьями он перебирал различные варианты, один другого грандиознее. Но постепенно, из глубин его ханских мыслей, все больше вырастал единственный проект, красивый и благородный. Внук задумал построить в честь своего Великого деда Великую мечеть.

– Найдите мне Исхака! – прикрикнул хан, и заметно подобрел, разглядев в золотом полумраке, как его советчики, получив очередной «шар в лузу», стали меньше ростом.

Исхак-строитель был известной фигурой в Казани. На городских базарах утверждали, что он происходил из знатного рода, чьи отпрыски десятилетиями стояли у самых ступеней ханского трона. Однако, в отличие от других мужчин своей многочисленной семьи, он не пошел по их стопам. Вместо скачек и бессмысленного, как он считал, махания червлеными сабельками, с раннего детства мальчик предпочитал сутками торчать на берегу Казань-реки, возводя из мокрого песка крепости и замки. Наперекор родителям и родственникам, грозившим отказать ему в поддержке, если не одумается, он стал строителем. Был и дополнительный сюжет, который передавался из уст в уста полушепотом, густо подсыпая в городские сплетни жгучую перчинку. Исхак-строитель был старшим братом одного из столпов духовной иерархии Казанского ханства, молодого Юллык шейха, широко известного своим благочестием и особенным умением вдохновенно проповедовать Ислам.

Когда Ибрагим стал ханом, он мало думал о вопросах архитектуры и строительства, его больше заботила надежность царствования. Поэтому Исхак вместе со своей командой решил податься в Москву, гастарбайтером, так сказать, высшей квалификации. Теперь, когда у хана появилась цель, Исхака нашли быстро. Посланные вдогонку сноровистые стражники перехватили его за Свияжским устьем.

Прошло лишь несколько дней, после того как будучи насильно доставленным к Ибрагиму, Исхак-строитель «выиграл ханский тендер», а людской муравейник уже поволок камни на холм, где хан повелел возвести мечеть.

– Пусть она стоит здесь!

Прогуливаясь по территории городской крепости, хан указал на пустырь перед Райским садом, что полумесяцем охватывал его дворец.

– Я хочу всегда видеть ее. Пусть у мечети будет восемь минаретов, по числу моих провинций, а главный купол напоминает ханскую шапку моего Великого деда.

Камни сверкнули на полных пальцах молодого чингизида, когда движением руки он остановил Исхака-строителя, и один направился в прохладные покои дворца, завершив «архитектурный совет» с подрядчиком.

Получив заказ, Исхак забыл и о Москве, и о том, что уговаривал друзей перебраться в русскую столицу. Величие замысла Ибрагима захватило его и понесло в такие творческие дали, откуда либо возвращаются победителем, либо не возвращаются вовсе. Он был счастлив.

На самом деле, точно неизвестно, в каком месте была построена мечеть. По версии спорного источника «Джагфар Тарихы», где подробно описывается Казанская крепость, «перед Ханским двором – небольшой Райский сад, за ним – площадь, а за ней – большая мечеть «Мохаммед-Алам» или «Кул-Ашраф»12. Есть вариант архиерейского дома, велись поиски у края Тезицкого рва. Вполне вероятны и другие идеи о том, где могла размещаться старая мечеть. Во всяком случае, Шигабутдин аль-Марджани13 писал, что она поражала великолепием, изяществом, красотой, богатой библиотекой.

Мечеть стала крупным системным центром религиозного просвещения и развития наук Среднего Поволжья. В русских летописях она именовалась «Кулшерифовой», по имени ее последнего имама Кул Шарифа, выдающегося религиозного и государственного деятеля, ученого, поэта и дипломата периода Казанского ханства – «татарского Ришелье», по красивому сравнению Нияза Халитова14. К сожалению, в результате штурма Казани войсками Ивана IV Грозного мечеть погибла. Защищая ее, погиб и сам Кул Шариф.

На мгновение взор Исхака-строителя зацепился за правый берег Казань-реки, который с высоты городского холма был хорошо виден в предвечерних лучах жаркого летнего солнца. Исхаку не дано было знать, что через множество лет на месте пойменных лугов вырастут большие и красивые дома. И все это тоже будет Казань. И именно здесь, в Савиновке, пролетарской глубинке города, на свет появится мальчик, и будет он носить фамилию Исхаков, так похожую на его собственное имя. Не знал древний мастер и того, что похожесть эта – фонетическая причуда – станет истинной судьбой мальчика, из глубины столетий указывая ему путь в нужном направлении.

У меня такое чувство, что вся эта история про Исхака-строителя, мечеть, ханов и шейхов, не могла не родиться в принципе. Пока шла работа над книгой, она так настойчиво просилась на бумагу, что в итоге заняла свое место в нашем рассказе. Спасибо ей за это. Мечеть и ее строительство – темы духовности и созидания, которые сопровождают Исхакова Камиля Шамильевича по всей его жизни – самым лучшим образом помогут читателю понять суть этого человека. А особо въедливым ответим: как неизвестно, где стояла старая «Кул Шариф», так же точно неизвестно, кто ее построил. На самом деле, могла или не могла приключиться наша история про Исхака-строителя, никто не знает. На то она и тьма веков.

Далекий предок

– Алда-а-ар!15

Мощное эхо подхватило рев мужских глоток, чьи походные юрты весной 1206 года заполонили межгорную котловину в верховьях реки Онон, Восточная Монголия16. Многоголосый восторг упруго рвался из лабиринта гор, разнося по всей полынной Степи неумолимую, как стенобитный таран, весть о рождении новой империи – Йекэ Монгол Улус17.

Повинуясь единому порыву, 12 коренастых мужчин, слегка спружинив на «кавалерийских» ногах, легко подняли кусок белого войлока, на котором сидел человек.

Это был Темучин, глава рода Борджигинов. Все тюрко-монгольские племена от Алтайских гор до Китая де-факто уже были под его рукой. Теперь Темучин был провозглашен верховным вождем де-юре, и получил новое имя – Чингисхан. Его штандарт – высокое древко с белым конским хвостом и восемью бунчуками, взлетевшее над головами гвардии, темной массой застывшей вокруг, нетерпеливо трепетал на ветру и звал в дорогу. В ничего еще не подозревавший мир пришел Бич Божий. Спустя восемь столетий журналисты «Вашингтон пост» напишут о Чингисхане совсем уже не страшно: «никто не сделал для превращения мира в современную «глобальную деревню» столько, сколько этот неграмотный кочевник»18. А в Лондоне ему поставят конный памятник в пять метров, созданный Даши Намдаковым, скульптором из Бурятии19. Правда, по счастью для англосаксов, ни в Англии, ни в Америке Чингисхан и его воины не были.

Читателю следует особо присмотреться к тем двенадцати, которые поднимали Чингисхана на войлоке, провозглашая владыкой. Согласно источникам20, в их числе находился далекий предок (!) Исхакова Камиля Шамильевича.

Документ, который попал ко мне, был подготовлен Институтом истории им. Ш. Марджани Академии наук республики Татарстан: «произведя архивные и библиографические исследования, <…> институт установил: родословная Исхаковых восходит к знаменитому шеджаре Байки (Майки) бия (XII в.). Анализ и сопоставление генеалогических материалов позволили осуществить реконструкцию шеджаре Исхаковых по материнской линии деда К. Ш. Исхакова – мусульманского священнослужителя Абдуллы бин Ибрагима бин Исхака бин Ишимьяра. Основная линия рода выглядит следующим образом: Камиль – Шамиль – Абдулла – Бибисайда – Маргуба – Салимаджан – Шамсутдин – Хисамутдин – Габдельхамит – Динмухамет – Шигай – Мухаммед – Акман – Илькай – Дуллазян – Аюб шейх – Хузя шейх – Юллык (Якуб?) шейх – Рамазан – Нурыш би – Байки (Майки) би. Байки би являлся вождем племени Уйшин, оставившим яркий след в <…> истории татарского, казахского, каракалпакского и других тюркских народов. Он был соратником Чингиз хана, командовал гвардией Джучи хана, служил хану Батыю»21.

Советская наука игнорировала роль Байки. Однако он всегда занимал свое место в памяти и преданиях людей, в т. ч. в фундаментальных источниках. В «Джами ат-таварих» Рашид ад-Дина, крупного авторитета начала XIV века по истории Монгольской империи и Ирана, он предстает военачальником22. В татарском документе XVII века «Дэфтэрэ-Чынгыз-намэ» упоминается о Байки би как о вожде рода Уйшин23. Ряд авторов относят уйшинов к индогерманским племенам. Различия в именах Байки (Майки) би (на самом деле, их было даже больше, чем в документе) отражают языковые особенности этносов. Слово «би» – это усеченная форма от «бий», часто встречающаяся. У ряда народов «бий» означает судебное звание. По Брокгаузу и Ефрону, – это «влиятельный и знатный человек»24.

Не покушаясь на профисторичность, из множества крупиц информации, собранных исследователями по всему миру, я попробовал сложить рассказ о Байки.

В «Сокровенном сказании монголов»25 фигурирует старец Уйсын. Это отец Байки, большой авторитет в Степи. На курултае 1206 года Уйсын крепко поддержал Темучина, положив свой голос на чашу весов. Кроме того, он делегировал Байки в число тех двенадцати, которые назвали имя нового начальника, по древнему обычаю подняв его на войлоке. В переводе на язык наших дней, Байки был членом монгольского ЦИКа, и обеспечил своему кандидату победу в первом туре.

Байки родился в 1153 году, на два года раньше Чингисхана, хотя даты могут немного отличаться, и прожил 120 лет (!), оставив многочисленное потомство. Биография далекого предка К. Ш. Исхакова показывает, что этот человек обладал уникальными способностями. В семь лет Байки начал учиться ораторскому искусству у будущего тестя Чингисхана. Там он познакомился с Темучином. Когда Байки исполнилось 15 лет, он сделал первый шаг в своей карьере. По нашим меркам еще подросток, он решал запутанные проблемы взрослых, и соплеменники признали его бием. Спустя пару лет Байки получил еще одно авторитетное звание – «ду». В нем разглядели оратора и творца языка. Неслучайно, Чингисхан, сам мастер стихотворной образности, именно Байки поручил разработать языковой аппарат для устного учения степняков о морали и праве. Новый язык вышел метким и афористичным. На протяжении веков все бии с успехом пользовались им. Даже великий Абай применял его в своем поэтическом творчестве. О феномене власти Байки высказывался так: «У камня нет корней, у хана нет родни, но если с ханом рядом будет мудрый бий, то и по суше пройдет корабль»26. Если это сказано на языке Байки, он и вправду хорош.

Эта работа вывела Байки в основатели «степного права». Как отмечал академик АН Республики Казахстан Зиманов: «Майкы би был просвещенным деятелем, владел несколькими языками <…> считается «отцом всех казахских биев», их родоначальником, авторитет которого в казахской правовой культуре являлся непререкаемым»27.

Кроме того, Байки реконструировал генеалогию Темучина на глубину 30-ти поколений, и заложил идейную основу «чингизизма», став главным идеологом Чингисхана. Он получил привилегию сидеть по правую руку от него. И даже управлял государством во время его отсутствия28.

Байки вообще был «хитрой бестией». Однажды, чтобы укрепить расположение Вождя, а заодно показать всем «кто есть кто», он запряг в телегу девять князей-вассалов, усадил рядом с собой Чингисхана, и велел везти в ставку. По прибытию, встав по правую руку от старого приятеля, Байки одновременно с ним вошел в юрту. Как и все, Байки обязан был войти после Чингисхана, разумеется29.

Будучи кочевником, предок Исхакова был воином. Он последовательно прошел все армейские командные должности: командир полка, командир дивизии, командующий оперативной группой войск. По-монгольски: тысячник, темник, начальник правого крыла армии. Байки дрался во всех военных кампаниях империи, включая Великий западный поход хана Батыя в 1236–1242 годах30. После хорезмского похода, Байки был приставлен к Джучи, старшему сыну Чингисхана. Укрепляя государство, Вождь начал наделять наследников улусами. Однако на завоеванных территориях это решение пришлось по душе не всем. Поэтому военспец Байки и еще два начальника получили задачу: разрулить ситуацию. К удивлению многих, Байки не стал проводить полицейскую операцию, на что его толкали жесткие традиции Степи. Он блеснул способностями переговорщика. Байки убедил всех несогласных признать Джучи. И провел его интронизацию под титулом Алаш-хана. Видимо, далекий предок Исхакова первым избрал «неправильный путь», которым пойдут, повинуясь генетической памяти, его потомки. Скоро читатель поймет, о чем речь. Миссия Байки-дипломата оказала большое влияние на развитие этносов Великой степи. Прародителями трех казахских жузов народная молва считает Байки и тех двух коллег, которых послал с ним Чингисхан31. Байки упоминается и как основатель ряда других тюркских родов32.

Восточнее Волжской Булгарии располагалась «Страна Табын». Табынцы, которые и сейчас проживают на территории современного Башкортостана, возводят свой род к Байки. В 1207 году Табынистан вошел в состав Монгольской державы, а его войско стало частью армии Чингисхана. Полтора века «Страна Табын» являлась одним из опорных регионов Золотой Орды, пока не была уничтожена Тамерланом33. Между прочим, одним из советников Тамерлана в то время был родной праправнук Байки би.

Разбирая тексты источников, касающихся Байки, я наткнулся на небольшую запись о том, чем закончилась его долгая и красивая жизнь. На склоне лет – «за заслуги перед империей» – Байки был награжден личным улусом по реке Иртыш. Где он и был похоронен.

Говоря о других предках К. Ш. Исхакова по линии Байки, историки неизменно отмечают, что они: «<…> входили в высшее сословие Казанского ханства, являлись мурзами. Такие представители рода как Юллык (Якуб) шейх, Хузи шейх, Аюб шейх представляли духовную элиту этого средневекового государства. Они были известны как крупные богословы, преподаватели религиозных наук <…>»34.

Любопытная версия, не правда ли? Не поверить в нее нельзя, ибо она есть результат серьезного научного исследования. Но все же, как могло случиться, что К. Ш. Исхаков оказался в родстве с соратником Чингисхана?