Вампирески. Книга 2. Продолжение кровавого праздника

– У меня есть силы, – сказал Варни, предполагая, и это позволяли слова Флоры, что она поверит в такую самоуверенность, – у меня есть силы, с помощью которых можно достичь многих целей, которые я желаю, силы, свойственные моему положению, и поэтому я принес тебя сюда, чтобы выслушать то, что должно сделать тебя более счастливой.

– Я буду слушать внимательно, – сказала Флора. – Я уже не трясусь, в моих венах присутствует какой-то ледяной холод, но это всего лишь ночной воздух, говори, я буду слушать тебя внимательно.

– Начну. Флора Баннерворт, я тот, кто был свидетелем того, как изменялись со временем человек и его дела, но я не испытывал жалости. Я видел падения империй, и не вздыхал тяжело, когда многожелающие амбиции превращались в пыль. Я видел могилы молодых и красивых, тех, кому я вынес смертный приговор своей ненасытной жаждой человеческой крови задолго до того времени, когда должна кончаться обычная жизнь. Но я никогда не любил до сих пор.

– Разве может такое существо как ты, – сказала Флора, – быть подвержено такой земной страсти?

– А почему нет?

– Любовь или слишком небесная, или слишком земная, находит приют у тебя.

– Нет, Флора, нет! Это, возможно, чувство, которое порождено жалостью. Я сохраню тебя, я сохраню тебя от продолжения ужасов, которые набрасываются на тебя.

– О! Тогда пусть Небеса сжалятся над тобой, когда тебе будет нужно.

– Аминь!

– И пусть ты найдешь мир и радость на Небесах.

– Это слабая и нетвердая надежда, – но если это будет достигнуто, это будет благодаря посредничеству такого духа как твой, Флора, который уже произвел такое благоприятное влияние на мою терзаемую душу, который побудил мое сердце сделать хотя бы одно доброе дело.

– Это пожелание, – сказала Флора, – станет действительностью. Небеса имеют безграничное милосердие.

– Ради любви я буду так сильно верить, Флора Баннерворт; это условие моего ненавистного племени, что если мы находим какое-то человеческое сердце, которое полюбит нас, мы становимся свободными. Если перед Небесами ты согласишься стать моей, ты избавишь меня от продолжения моей страшной судьбы, и благодаря тебе и твоим добродетелям, я еще узнаю райское счастье. Будешь моей?

Облако сошло с лица луны, и наклонный луч света упал на отвратительное лицо вампира. Он выглядел так, как будто был только что вытащен из какого-то склепа, и обладал силами, способными уничтожить всю красоту и гармонию природы и довести какую-нибудь полную предрассудков душу до сумасшествия.

– Нет, нет, нет! – пронзительно закричала Флора, – никогда!

– Достаточно, – сказал Варни, – я получил ответ. Это было плохое предложение руки и сердца. Я все еще вампир.

– Пожалей меня! Пожалей меня!

– Кровь!

Флора опустилась на колени и подняла руки к небесам.

– Помилуй, помилуй! – сказала она.

– Кровь! – сказал Варни, и она увидела его ужасные, подобные клыкам зубы. – Кровь! Флора Баннерворт, страсть вампира. Я просил тебя полюбить меня, но ты отказалась, ты сама виновата.

– Нет, нет! – сказала Флора. – Может быть так, что даже ты, кто уже говорил с рассудительностью и точностью, можешь быть таким несправедливым? Ты должен почувствовать это, во всех отношениях, я была жертвой, это было незаконно, я страдала, хотя мне было не за что страдать. Я была той, кто был мучим не по своей вине, не из-за собственной выгоды, не из-за лжи, не из-за неблагородных чувств, а только потому, что ты посчитал это необходимым для продолжения твоего ужасного существования, атаковать меня так, как ты это сделал. Каким честным, правдивым или справедливым судебным актом я могу быть осуждена за то, что не обняла существо, которое неподконтрольно человечеству? Я не могу любить тебя.

– Тогда довольствуйся страданием. Флора Баннерворт, разве ты не хочешь хотя бы на время спасти себя и спасти меня? Стань моей.

– Ужасная сделка!

– Тогда я буду обречен, возможно, на многие годы, сеять горе и скорбь вокруг себя. Я люблю тебя с чувством, которое наполняет благодарностью и благожелательностью меня больше, чем когда-либо это было у меня в груди. Я бы охотно служил тебе, хотя ты не можешь спасти меня, возможно еще есть шанс, который поможет тебе избежать моего преследования.

– О! Восхитительный шанс! – сказала Флора. – Каким образом это можно сделать? Скажи мне сейчас: как я могу воспользоваться этим, и присутствующий на похоронах с разбитым сердцем, будет благодарен тому, кто спас ее от ее глубокого горя.

– Тогда выслушай меня, Флора Баннерворт, я открою тебе кое-какие особенности мистического существования таких существ как я, которые еще никогда не слышали уши смертных.

Флора напряженно смотрела на него и слушала, когда, с очень серьезной манерой, он рассказал ей в деталях что-то из физиологии уникального класса существ, одним из которых по стечению обстоятельств он казался.

– Флора, – сказал он, – я не очарован существованием, которое может быть продлено только такими пугающими средствами, которые вынуждают меня становиться ужасом для тебя и для других. Поверь мне, что если мои жертвы, которых моя неутолимая жажда крови сделала нестчастными, сильно страдают, я, вампир, тоже не избегаю моментов неописуемой агонии. Но это загадочный закон нашей природы, что когда приближается время, когда истощенные жизненные силы требуют новой поддержки из теплых, бьющих фонтаном чужих вен, сильная жажда жизни овладевает нами до тех пор, пока в приступе дикого безумства, который готов преодолеть все препятствия, людей или богов, мы ищем жертву.

– Пугающее признание! – сказала Флора.

– Это так, и когда смертельная трапеза завершена, пульс опять здорово бъется, и растраченные энергии странного вида и необычайной силы опять наполняют нас, мы опять становимся тихими, но с этим спокойствием приходит и весь ужас, вся агония воспоминания, и мы страдаем гораздо сильнее, чем это можно описать языком.

– Мне жаль тебя, – сказала Флора, – даже такого как ты мне жалко.

– Мне это нужно, если такое чувство присутствует у тебя в груди. Мне нужна твоя жалость, Флора Баннерворт, потому что никогда не ползал презренный жалкий негодяй по круглой земле, такой же достойный сожаления как я.

– Продолжай, продолжай.

– Я продолжу, и буду делать кое-какие короткие выводы. Атаковав однажды какое-нибудь человеческое существо, мы чувствуем странное, но ужасно сильное желание искать ту же персону, чтобы высосать кровь именно из нее. Но я люблю тебя, Флора. Небольшое количество чувственности, которая все еще имеется в моем ненормальном существовании, распознает в тебе чистую и самую возвышенную душу. Я бы с радостью пощадил тебя.

– О! Скажи, как я могу избежать этого ужасного наказания.

– Это может быть достигнуто только бегством. Покинь это место, я умоляю тебя! Покинь это место настолько быстро, насколько это возможно. Не задерживайся, не смотри с сожалением назад на этот старинный дом. Я останусь в этой местности на долгие годы. Позволь мне не видеть тебя, я не буду преследовать тебя. Но, силой обстоятельств, я вынужден оставаться здесь. Отъезд отсюда – это единственный способ, которым ты можешь избежать судьбы, такой же ужасной как та, которую вынужден терпеть я.

– Но скажи мне, – сказала Флора после короткой паузы, в течение которой она, по-видимому, собиралась духом, чтобы спросить какой-то страшный вопрос, – скажи мне, правда ли то, что те, кто подвергаются ужасному нападению вампира, после смерти сами становятся одними из этого страшного племени?

– Это тот способ, – сказал Варни, – которым размножается этот страшный род. Но время и обстоятельства должны помочь развитию нового ужасного существа. Ты, однако, в безопасности.

– В безопасности! О! Скажи это еще раз.

– Да, в безопасности, одно или два нападения вампира – это недостаточное воздействие на твое смертное тело, чтобы стала возможной твоя трансформация в такое существо как он. Нападения должны повторяться часто и прекращение смертной жизни должно быть обязательно прямым следствием нападений, чтобы можно было ожидать такого результата.

– Да, да. Я понимаю.

– Если ты продолжишь быть моей жертвой из года в год, жизненная энергия постепенно будет покидать тебя, и, как какое-то мерцание свечи, отдающей больше энергии, чем получающей, последний такой несчастный случай заберет твою жизнь, и тогда, Флора Баннерворт, ты можешь стать вампиром.

– О! Ужасно! Очень жутко!

– Если случайно или намеренно, малейшее сияние холодных лучей луны упадет на твои безжизненные останки, ты снова встанешь и будешь одной из нас, ужас для тебя и горе для окружающих.

– О! Я исчезну отсюда, – сказала Флора. – Надежда на избавление от такой жуткой и страшной судьбы заставит меня поспешить. Если бегство может спасти меня, бегство из поместья Баннервортов, я не успокоюсь пока нас не будут разделять континенты и океаны.

– Это хорошо. Сейчас я могу спокойно порассуждать с тобой. Еще несколько коротких месяцев и я начну чувствовать вялость смерти, ползущей по мне, и тогда в мозгах появится безумная страсть, которая, даже если ты будешь скрыта за тройными стальными дверьми, будет опять побуждать меня искать твою комнату, опять поймать тебя в мои объятия, опять высасывать из твоих вен средства к продолжению жизни, опять заставлять эту твою душу дрожать от ужаса.

– Мне не нужны стимулы, – сказала Флора с дрожью, – то, что ты уже рассказал, это меня и без того подгоняет.

– Ты убежишь из поместья Баннервортов?

– Да, да! – сказала Флора, – пусть будет так. Эти хоромы сейчас для меня омерзительны, потому что заставляют вспоминать сцены, происходившие в них. Я попрошу своих братьев, свою мать, всех уехать. И в каком-нибудь дальнем краю мы найдем безопасность и укрытие. Там мы научимся думать о тебе больше с жалостью, чем со злобой, больше с сожалением, чем с упреком, больше с удивлением, чем с ненавистью.

– Да будет так, – сказал вампир. И он сомкнул свои руки, выражая благодарность, что он смог сохранить спокойствие хотя бы одной, которая, вследствие его действий была в полном отчаянии. – Да будет так, и даже я буду надеяться, что эти чувства, которые побудили даже такое жалкое и такое изолированное существо как я постараться принести мир одному человеческому сердцу, будет оправдывать меня перед Небесами!

– Они будут, они будут, – сказала Флора.

– Ты так думаешь?

– Конечно, а я, в таком случае, буду молиться за тебя.

Вампир, по-видимому, был сильно тронут. И тогда он добавил:

– Флора, знаешь, это место было сценой катастрофы в летописи вашей семьи, которую страшно вспоминать.

– Да, – сказала Флора. – Я знаю на что ты намекаешь. Это всем известно, грустная тема для меня, с которой я не могу ничего поделать.

– Я не буду действовать на тебя удручающе этим. Твой отец здесь, на этом самом месте, исполнил тот отчаянный акт, который привел его не званного на суд Божий. Я очень сильно, дико удивляюсь таким вещам. Ты вознаградишь за то добро, которое я пытался сделать тебе?

– Я не знаю что ты имеешь в виду, – сказала Флора.

– Чтобы быть более точным, тогда, ты помнишь тот день, когда твой отец дышал в последний раз?

– Прекрасно помню, прекрасно помню.

– Ты видела его или разговаривала с ним недолго перед тем, как было совершен этот отчаянный акт?

– Нет. Он один закрылся на некоторое время в комнате.

– Ха! В какой комнате?

– В той, в которой я спала в ночь…

– Да, да, та, с портретом, тем говорящим портретом, глаза которого, кажется, просят предъявить пропуск любого вторженца как только он входит.

– В той.

– Был заперт там четыре часа! – добавил Варни задумчиво. – А оттуда он побрел в сад, где, в этом летнем домике, он сделал свое последнее дыхание?

– Это было так.

– Тогда, Флора, прежде чем я скажу тебе адью…

Едва были произнесены эти слова, как послышались быстрые, поспешные шаги, и позади Варни, у входа в этот летний домик, появился Генри Баннерворт.

– Сейчас, – закричал он, – месть! Сейчас, нечистое существо, пятно на поверхности земли, ужасная подделка человека, если рука смертного может что-то сделать против тебя, ты умрешь!

Пронзительный крик сорвался с губ Флоры и, бросаясь прочь от Варни, который отошел в сторону, она крепко прижалась к своему брату, который указывал мечом на вампира. Это был критический момент, и если Варни не покинул разум, ему следовало бы пасть ниц перед оружием Генри. Но в этот момент он прыгнул на лавку, с которой встала Флора, и в момент сильным ударом своего движущегося тела выбил хрупкую и гнилую доску в стене летнего домика. Еще до того как Генри смог освободиться от объятий Флоры, Варни, вампир, убежал. Не было лучшего шанса поймать его, чем только что подвернувшийся удобный случай, похожий на тот, когда он был тщетно преследуем от поместья до леса, в лабиринтах которого был потерян.

Глава 3

Объяснение. – Совет Маршдела. – Намеченный отъезд и гнев адмирала.

Это предельно неожиданное движение Варни было внезапным и решительным. Генри думал, что после того как он закроет вход в летний дом, Варни, который причинил так много зла ему и его семье, будет лично с ним драться. И то, что Варни мог найти для себя другой выход, определенно не приходило ему в голову.

– Ради Христа, Флора, – сказал он, – отцепись от меня, сейчас нужно действовать.

– Но Генри, Генри, послушай меня.

– Позже, позже, дорогая Флора, я попытаюсь предпринять еще одну попытку поймать стремительно мчащегося Варни.

Он стряхнул ее, возможно не так грубо как нужно было, чтобы она отпустила свою хватку, но с выражением лица, которое ясно указывало, что он хочет освободиться. Затем он выпрыгнул через ту же дыру, откуда исчез Варни, прямо перед тем как Джордж и мистер Маршдел подбежали к двери летнего дома.

Было уже почти утро, так что поля были освещены слабым светом приближающегося дня, и когда Генри достиг места, с которого, он знал, открывался обширный вид, он остановился, и активно пробежался глазами по ландшафту с надеждой обнаружить след беглеца. Но следа не было, он не видел и не слышал сэра Френсиса Варни, тогда он повернулся, и громко позвал Джорджа присоединиться к нему. Подбежали брат и сопровождающий его Маршдел.

Но до того, как они обменялись словами, грохочущий выстрел огнестрельного оружия послышался из одного из окон, и они услышали адмирала, который кричал громким голосом:

– Бортовой залп по борту противника! Стрельни в них еще, Джек! Пальни в борт близко к воде!

Затем последовал еще один грохочущий выстрел огнестрельного оружия, и Генри воскликнул:

– Что значит эта стрельба?

– Она раздается из комнаты адмирала, – сказал Маршдел. – О Господи, я думаю старик сошел с ума. У него шесть или восемь пистолетов, выстроенных в ряд вдоль подоконника, и все заряжены, так что при помощи фитиля они могут прекрасно стрелять как град, который, как он считает, является единственным подходящим средством стрельбы по вампиру.

– Это так, – сказал Джордж, – и, нет сомнений, услышав тревогу, он начал операцию по стрельбе паля во врага.

– Хорошо, хорошо, – сказал Генри, – он должен делать свое дело. Я преследовал Варни до сих пор, и я не сомневаюсь, что он опять спрятался в лесу. Давайте хотя бы сделаем небольшую попытку обнаружить место, где он прячется. Мы знаем местность, так же как и он, вероятно, и я предлагаю начать активные поиски.

– Ну тогда вперед, – сказал Маршдел. – Мы все вооружены, и я лично абсолютно без колебаний заберу жизнь у этого странного существа, если это будет возможно.

– Ты сомневаешься в возможности этого? – сказал Джордж, когда они поспешно двигались через луга.

– Да, я сомневаюсь. И есть причина. Я уверен, что, когда я стрелял в него в прошлый раз, я попал. Кроме того, Флора должно быть подстрелила его, защищая себя и мать, когда нас не было, и она использовала твой пистолет Генри.

– Да, кажется так, – сказал Генри, – и несмотря на все обстоятельства, если я повстречаю его, я устрою эксперимент: смертен он или нет.

Расстояние было не большим и они быстро достигли леса; после этого они разделились, договорившись встретиться в лесу у источника, который был знаком им всем. А до этого каждый из них должен был постараться обнаружить любого, кто прятался среди кустов и деревьев или в дуплах древних деревьев, на которые они наткнутся в ходе этого марша.

На самом деле этой ночью все было так: Генри, поняв, что он, вероятно, проводит чрезвычайно беспокойную и тревожную ночь, потому что в смятении духа ворочался туда и сюда в кровати несколько часов, наконец встал, и это было мудрым решением, и решил выйти из дому, чтобы прогуляться по садам, окружающим замок, вместо того, чтобы находиться в нервном напряжении и беспокойстве в своей комнате.

С первого страшного визита вампира, у обоих братьев стало привычкой иногда стучать в дверь комнаты Флоры, которая, сменив по ее собственной просьбе комнату, обходилась без того, чтобы кто-то с ней сидел, хотела все же, чтобы иногда к ней стучал и разговаривал с ней кто-то из членов семьи.

Тогда Генри быстро оделся. Проходя мимо ее спальни, хотел постучать в дверь, но обнаружил, что она была не заперта, поспешно открыв ее он увидел, что кровать была пуста, быстро осмотрев всю комнату он убедился, что Флоры в ней нет.

Им овладела тревога, быстро вооружившись он поднял Маршдела и Джорджа, но не дожидаясь их готовности присоединиться к нему, стал рыскать по саду в поисках Флоры.

Таким образом он стал свидетелем странной и неожиданной встречи Варни и Флоры в летнем домике. Что случилось после того, как он их там обнаружил, читатели уже знают.

Флора пообещала Джорджу, что она немедленно вернется в дом, но когда Джордж и Маршдел оставили ее одну, она чувствовала себя настолько взволнованной и ослабшей, что уцепилась за решетку этого маленького сооружения, и оставалась неподвижной несколько мгновений, прежде чем смогла набраться сил, чтобы идти к замку.

Прошло две или три минуты, Флора находилась в таком ментальном замешательстве в связи с тем, что произошло, что она едва могла поверить, что это было наяву, когда неожиданный тихий звук привлек ее внимание и через отверстие, сделанное в стене этого летнего дома, с видом полного самообладания, опять появился сэр Френсис Варни.

– Флора, – сказал он, тихо возвращаясь к разговору, который был прерван, – теперь я полностью убежден, что ты станешь гораздо более счастливой после нашей встречи.

– Боже мой! – сказала Флора, – откуда ты появился?

– Я никуда и не уходил, – сказал Варни.

– Но я видела как ты убегал из этого места.

– Ты видела, но это было для того, кто внезапно появился здесь. У меня и мысли не было прерывать так резко нашу беседу.

– У тебя есть что-то, что ты можешь добавить к тому, что ты уже рассказал?

– Абсолютно ничего, но возможно у тебя есть вопросы, которые ты хочешь задать мне, думаю, они у тебя есть, Флора. У тебя в голове есть еще какие-нибудь вещи, которые сильно тревожат тебя наряду со страшным визитом, который я нанес тебе?

– Да, – сказала Флора. – Что стало с Чарльзом Холландом?

– Слушай. Не теряй надежды; когда ты будешь далеко отсюда ты встретишь его снова.

– Но он бросил меня.

– Но когда вы столкнетесь с ним, он попросит прощения за свое предательство и ты примешь его таким же невинным, каким он был, когда впервые прошептал, что любит тебя.

– О радость, о радость! – сказала Флора. – Этим заверением ты смягчил боль от того, что он сделал, и с лихвой компенсировал мне все причиненные тобой страдания.

– Адью! – сказал вампир. – Теперь я проследую к моему дому другим маршрутом, чтобы избежать тех, кто хочет убить меня.

– Но после этого, – сказала Флора, – для тебя не будет никакой опасности, ты останешься невредимым, а наш отъезд из поместья Баннервортов будет таким скорым, что ты будешь избавлен от всех опасений мести со стороны моего брата, и я опять обрету то счастье, которое, как я думала, покинуло меня навсегда.

– Прощай, – сказал вампир, затем, обворачивая плащ вокруг себя зашагал из летнего дома, и быстро скрылся из виду за кустами и густой растительностью, которой изобиловал этот сад.

Флора опустилась на колени, и произнесла короткое, но прочувствованное благодарение Небесам за это счастливое изменение ее судьбы. Здоровые краски понемногу стали возвращаться на ее щеки и теперь она, чувствуя больше энергии и силы, пошла по направлению к дому. Она испытывала то восторженное чувство, которое разум испытывает, когда стряхивает стресс, обнаружив, что, воображение обрисовало реальность в гораздо более мрачных тонах, чем она была на самом деле.

После этого вряд ли необходимо говорить, что поиски сэра Френсиса Варни в лесу были непродуктивными, и утро рассвело над братьями и мистером Маршделом без того, чтобы они нашли хоть малейший намек на присутствие Варни. Озадаченные и поставленные в тупик, они стояли у границы леса и грустно смотрели на освещенные окна замка Баннервортов, которые сейчас отражали золотым свечением косые лучи утреннего солнца.

– Опять сбил со следа, – заметил Генри, выражая раздражительность, – опять сбил со следа, и так же удачно как раньше. Я провозглашаю, что я буду драться с этим человеком, пусть наш друг адмирал говорит что хочет против того, что я хочу встретиться с ним в смертельной схватке. Он будет наслаждаться триумфом над всей нашей семьей, если убьет меня, или я избавлю мир и нас от этого страшного типа.

– Будем надеяться, – сказал Маршдел, – что появится другой способ положить всему этому конец.

– Это значит, – сказал Генри, – надеяться на невероятное; каким другим способом можно положить конец? Кем бы ни был этот Варни: человеком или дьяволом, он, очевидно, определил, что мы будем его жертвами.

– В самом деле, есть вероятность этого, – заметил Джордж, – но в любом случае он обнаружит, что нас не так легко победить. Он должен обнаружить, что если мягкий дух бедной Флоры был смущен этими пугающими обстоятельствами, то мы – люди более твердого характера.

– Он обнаружит, – сказал Генри, – я готов отдать жизнь ради этого. Я не буду знать покоя, кроме того, который будет необходим, чтобы восстановиться, пока я не одержу победу над этим монстром. Я не буду искать никаких удовольствий, и изгоню из моего разума все, что может помешать этому занятию. Он или я должен умереть.

– Хорошо сказано, – сказал Маршдел, – и все же я надеюсь, что обстоятельства позволят избежать необходимости таких действий, и, возможно, вы станете мудрее и рассудительнее, чтобы придерживаться более умеренного и безопасного курса.

– Нет, Маршдел, ты не можешь почувствовать то, что чувствуем мы. Ты смотришь на это все как зритель, сочувствуя горю, но ты не чувствуешь сам острую боль от этого горя.

– Ты думаешь мне не тяжело? В целом мире у меня никого нет, и сейчас я очень сильно опечален горем вашей семьи; мои воспоминания о молодых годах помогают мне в этом. Поверьте мне, вы оба, что я не праздный наблюдатель ваших бед, но полностью разделяю их. Если я советую вам быть спокойнее, и стараться придерживаться более спокойных средств достижения ваших целей, это не значит, что я советую вам трусость; но видев в мире гораздо больше того, что позволили увидеть вам ваше время и возможности, я не смотрю так восторженно на вещи, а смотрю с холодной и спокойной рассудительностью, я не говорю, что будет самым лучшим, я просто предлагаю свой совет.

– Мы благодарны тебе, – сказал Генри, – но, кажется, в этом деле требуется решительное действие. Нельзя больше терпеть, чтобы вся семья страдала от такого демона в человеческом образе как Варни.

– Позвольте мне, – сказал Маршдел, – посоветовать вам предоставить решение этого дела на рассмотрение Флоре. Пусть ее желания определят правила действий. Она страдает больше всех, и она больше всех заинтересована в прекращении этого страшного дела. Более того, в ее характере есть рассудительность и решительность, она посоветует вам правильно, будьте уверены.

– То, что она нам даст неплохой совет, – сказал Генри, – и что мы должны искать любую возможность, чтобы подчинять ее желаниям наши планы, в этом нет сомнений; мало что делается без ее совета и санкции.

Давайте пойдем домой, потому что мне очень не терпится выяснить: как случилось так, что она и сэр Френсис Варни были вместе в этом летнем домике в такой странный час.

Все трое пошли по направлению к дому, разговаривая, по дороге, все с тем же напряжением.

Глава 4

Совещание. – Дуэль и ее результаты.

После этой встречи Флоры с ужасным сэром Френсисом Варни, обстоятельства, в которых оказались она и те, кто был ей дорог, требовали того, чтобы она их хорошенько обдумала, однако способность мыслить долго к ней не возвращалась.

Все неприятности, все, какие только могли разрушить спокойствие, вероятно, произошли с этой семьей. Как в Макбет, их беды пришли в самом деле батальонами, и теперь, когда безмятежность в их доме была уничтожена, мелкие несчастья и раздражения, которые во время безмятежности их не тревожили, сейчас стали гигантскими, и добавились к их затруднительному положению.