Похитители бриллиантов

Что касается предприятия наших героев, то, даже не будучи бескорыстным, оно, однако, не лишено смелости и не ограждено от опасностей. Вильрож и Шони хотели бы продвигаться быстро и без лишних приключений пересечь область, ревниво охраняемую от белых. Трудность удваивается, если вспомнить, что у них нет ничего с собой. Но Альбер де Вильрож при всей своей внешней беспечности был весьма наблюдателен; к тому же он был знаком с трудами тех, кто изучал здешние места до него. На основании всего этого он нашел верный, как ему казалось, способ улаживать всякие трудности.

– Видишь ли, – сказал он Александру, – сейчас самый разгар засушливого времени года…

– Это нетрудно заметить, – признал Шони. – Трава стала как трут, листья пересохли, а лошади поднимают препротивную пыль.

– Вот и отлично!

– А мне и в голову не приходило, что это отлично.

– Сейчас увидишь. Добрые люди, которые живут в этом солнечном краю, никогда не читали нашего дорогого Лафонтена и не знают его милой и поучительной басни «Стрекоза и Муравей».

– С этим трудно поспорить.

– Они не позаботились отложить запасы на нынешнее бедственное время. У них, проще говоря, жрать нечего, и они сейчас пляшут на голодный желудок.

– Мы можем плясать вместе с ними. Этакую «кадриль пустого брюха»!

– Ну что ты! Имея ружья? Неужели ты не смог бы всадить пулю в глаз слону или подстрелить хотя бы простую антилопу с расстояния в сто метров?

– Допустим.

– Вот видишь! Выходит, что мы явились сюда как спасители этих бедняг! Мы охотимся как безумные и наваливаем им целые горы битого мяса. За прохождение по их земле мы платим натурой. Мы наполняем им брюхо. Не я буду, если у них окажутся неблагодарные желудки. Твое мнение?

– Мысль блестящая! Особенно если учесть, что нам не мешает никакой багаж. Весь наш груз – это несколько килограммов пороха и приличный запас пуль, поэтому ничто не будет препятствовать длительным переходам в поисках зверя.

– Значит, ты со мной согласен? Впрочем, мы будем отнюдь не первыми, кто прибегнул к этому способу. До нас им пользовались Бейнс и Чепмен. К нему постоянно прибегал и Болдуин и тоже забот не знал. Я даже думаю, что нам не придется надолго откладывать наше намерение. Видишь эту движущуюся черную линию под холмом? Это негры…

– Вижу, – сказал Шони, подымаясь на стременах. – Уж не ждет ли нас такой же кошачий концерт, как с добрейшим нашим проповедником недавно?

Хорошо зная, как важно поскорее завоевать доверие у чернокожих обитателей африканской пустыни, трое французов, вовсе не желая избежать встречи с новоприбывшими, дали шпоры своим лошадям и помчались галопом по направлению к холму.

А негры, которые там находились, имели самый жалкий вид. В них не было и следа бахвальства и победного чванства группы бродячих оркестрантов. Их было человек сто, в том числе женщины и дети. Исхудалые, изможденные, со впалыми щеками, кожа да кости, они все казались больными какой-то страшной и странной болезнью.

Увидев европейцев, они стали испускать крики радости. Быстро образовав круг, они простерлись на земле и стали подносить руки ко рту и к животу, то есть делали тот выразительный жест, который во всех странах мира означает «я голоден».

– Ах, бедняги! – воскликнул Альбер, на которого зрелище произвело тяжкое впечатление. – Да они чуть живы! Они умирают!..

– Еще бы! – подтвердил Александр. – Вот теперь-то и надо взяться за охоту и дать им возможность пообедать, пока не поздно. Я только боюсь, дичи здесь мало. Что за несчастная страна! Земля растрескалась, словно обожженная глина, родники иссякли…

Один из этих несчастных знал несколько слов по-английски. Дополняя их жестами, он объяснил, что все они являются последними из оставшихся в живых жителей некогда цветущей деревни. Между ними и их соседями возникла ссора, обе стороны взялись за оружие. Была отчаянная борьба, они оказались разбиты, неприятель унес весь их урожай и сжег деревню. В довершение несчастья стоит засушливая погода. Никаких источников существования. Они скитаются по лесам в поисках корней, ягод, диких фруктов, черепах или насекомых. Из-под просохшего слоя земли они выковыривают лягушек, которые там прячутся до наступления дождей. Жалкое пропитание! Многие погибли от голода. Их стрелы и копья не годятся для охоты за крупным зверем, который водится неподалеку. К тому же враги расположились на берегу речки, как раз в том месте, куда приходят на водопой слоны и носороги и где плещутся бегемоты. Несчастные не могут найти даже птичьи гнезда. Обычно они доставали неоперившихся птенцов и зажаривали их живыми, потому что окрепшие птенцы улетают далеко и за ними невозможно охотиться, не имея ничего, кроме «ноббери» – суковатой палки, которую они бросают, правда, с большой ловкостью.

Слова «слон», «носорог», «бегемот» пробудили в наших трех французах охотничью страсть. Свалить такое огромное толстокожее, совершить такой ловкий и смелый поступок, осуществить эту мечту всякого цивилизованного Нимрода и вместе с тем сделать доброе дело – вот вам двойной соблазн, и они даже не подумали ему сопротивляться.

Переводчик вызвался служить им проводником. Они согласились с понятной радостью и отправились немедленно, оставив черным слугам гладкоствольные охотничьи ружья и захватив крупнокалиберные карабины.

После довольно трудного перехода, длившегося не меньше часа, они добрались до почти совершенно высохшей реки, куда обычно приходили на водопой крупные звери. Здесь кончается пустыня и лес подымается высокой зеленой стеной. Нечего и думать о том, чтобы пробраться в эти заросли верхом. Лошадей стреножили и оставили. Проводник советовал соблюдать абсолютную тишину. Скоро на водопой придут слоны. Они придут непременно. Видно сразу по свежим следам, что они сюда ходят. Охотники легли на землю, за деревьями, зарядили карабины и стали спокойно ждать.

Не успели они, однако, приготовиться, как издалека в листве послышался шум, похожий на грохот приближающегося поезда. Сходство усилилось еще и благодаря размеренному покашливанию, напоминавшему пыхтение паровоза. Нетрудно было разобрать, что шум идет со стороны чащи, из глубоких проломов, ведущих к реке.

Альбер де Вильрож лежал ближе других. Он приподнялся на локтях и увидел в пятидесяти метрах от себя огромного слона. Александр, расположившийся вправо от своего друга, вскоре заметил на полянке еще восемь слонов. Они шли через поляну гуськом. По их массивным формам, огромной величине, по могучим бивням Александр узнал самцов. Девятый слон, чуть поменьше, замыкал шествие. Это была беззубая самка. Таких буры зовут «cari cop» – «голая голова».

Смелые охотники зачарованы. Они любуются гигантами, шагающими с той уверенностью, право на которую им дает непомерная мощь. Слоны двигаются медленно и торжественно, сотрясая землю и ломая заросли мимозы и баугинии с непреодолимой силой снаряда. Выйдя к спуску, ведущему к воде, они имели совершенно фантастический вид.

Александр выжидал удобной минуты, чтобы выстрелить. Плотно прижавшись к земле, согнув локти под прямым углом и крепко держа карабин в руках, как в сошках, он прицелился в третьего слона, выбирая точку между ухом и глазом.

Альбер, столь же храбрый, но более горячий, вспомнил поучительные слова доктора Ливингстона: «Пусть тот, кто собирается стрелять слонов, станет посреди железнодорожной колеи, пусть он слушает свисток и убежит не раньше, чем поезд будет в двух-трех шагах от него. Тогда он будет знать, позволяет ли ему его нервная система идти на слона».

И в самом деле, нетрудно понять, как опасно тягаться с этим огромным животным, которое бегает, как лошадь в галопе, и не знает никаких препятствий. Этот гигант прорывается сквозь заросли, опрокидывает или ломает все, что ему попадается на пути, вырывает хоботом из земли или растаптывает ногой, след которой имеет до двух метров в окружности, все, что может служить защитой его врагу, и ко всей этой грозной мощи присоединяет ужасный рев.

Каталонец увидел, что все описания, которые он читал у знаменитых охотников, справедливы. Ни Левайян, ни Андерссон, ни Вальберг, ни Болдуин, ни Дельгорг ничего не преувеличивают.

Позиция, которую занимал Альбер, была крайне неудобна для стрельбы. Он находился как раз против первого слона, но видел только его голову и массивные, колонноподобные ноги. Если бы он хоть мог видеть грудь! Нечего и думать о том, чтобы свалить слона, попав ему в череп, – это все равно что пытаться пробить стальную броню.

Стадо уже на берегу. Река едва ли имела метров двадцать в ширину. У вожака выражение добродушное и одновременно хитроватое. Он с любопытством оглядывает оба берега, затем, моргнув своими маленькими глазками, глубоко втягивает воздух. Хобот выпрямляется и вытягивается в сторону охотника, который видит огромную пасть с отвислой нижней губой и два монументальных бивня. Слон как будто встревожен. Он медленно оборачивается к своим, как бы говоря им: «Осторожно!» Альберу мешал пень, и он не мог использовать это движение слона. Со своей стороны, Александр не мог понять причины такого промедления Альбера и нетерпеливо бормотал про себя: «Какого же черта он не стреляет?»

Секунды начинают казаться часами. Слоны несколько успокаиваются. Подгоняемые жаждой, они решительно входят в воду, разбрасывая вокруг себя сверкающие брызги, немедленно начинают зачерпывать воду хоботом, поливать себе бока и резвиться, как обычно.

Два оглушительных выстрела, а через полсекунды и третий прокатываются над лесом, как отдаленный гром, и немедленно вслед за ними – пронзительный крик ярости и боли. Это вопит слон. Кто однажды слышал этот вопль, этот знаменитый рев слона, при подобных обстоятельствах, никогда его не забудет. Один из гигантов, точно сраженный молнией, застывает на какое-то мгновение и затем валится в ужасных судорогах.

Это выстрелил так мастерски Александр. Как человек осторожный, он сохранил неподвижность и сберег свой второй заряд. Обезумевшие слоны убегают, храпя от ярости и ужаса, и исчезают в зарослях баугиний. Однако убегают не все: два из них тяжело ранены.

Жозеф выстрелил одновременно со своим господином. Он стрелял в слона, который смотрел прямо на него. Не надеясь попасть в грудь, он выстрелил в переднюю ногу. Он не мог сделать ничего лучшего. Животное продолжало вопить и, хромая, пустилось вдогонку за стадом. Сейчас можно будет пойти по его кровавому следу.

Альберу не повезло, и положение его стало чрезвычайно серьезным, почти безнадежным. Полагаясь на пробойную силу конической пули восьмого калибра, которую вытолкнули из ствола пятнадцать граммов мелкого пороха, он стрелял в предплечье. Рана должна была быть смертельной. Но, на свою беду, Альбер не учел огромной живучести животного, которое невозможно свалить с первого выстрела. Слон заметил стрелка и ринулся туда, где еще не развеялось облачко дыма. Альбер попытался уложить его вторым выстрелом, но раненое животное передвигалось с быстротой, которую ярость только усиливала, и охотник промахнулся. Не успел он вскинуть ружье, как страшная масса уже раскачивалась у него над головой, грозя раздавить его. Ни бежать, ни хотя бы укрыться не было возможности. Он едва мог защищать свою жизнь.

Александр выскочил из своей засады. Он, разумеется, забыл всякую осторожность и поспешил на помощь своему другу. Альбер сидел на корточках и понимал, что это выгодно только для зверя: сейчас слон либо обхватит его хоботом, либо раздавит ногами. Он кинулся на спину, крепко уперся ружьем в землю и, громко крича, спустил курок. Пуля попала слону прямо в грудь. Оглушенный выстрелом, ослепленный вспышкой, напуганный криками охотника, слон на мгновение остановился, потом повернулся и удрал.

Оба друга вздохнули с облегчением. Они быстро перезарядили карабины на случай, если опасный враг вернется.

– Уф! – восклицает Альбер с нервной дрожью в голосе. – Наконец-то!

– Черт возьми! – отвечает Александр, сжимая его в объятиях. – У меня мурашки побежали по телу. Мне показалось – он тебя раздавил, бедный друг мой. Ты цел?

– Цел и невредим и ничего не понимаю. Если бы я, бросившись на спину, не отодвинулся чуть в сторону, все было бы кончено. Я уже чувствовал, как он дышит хоботом прямо на меня. Что за страшная сила у этих чудовищ! У него в теле сидят две пули по шестьдесят пять граммов каждая, а он ломает толстые деревья, как спички!

– Что мы сейчас предпримем? Тот, в которого я стрелял, не подает признаков жизни. Я думаю, он убит окончательно и бесповоротно. Давай пока этим и ограничимся. У наших голодающих есть чем насытиться – смотри, какая гора мяса!

– Да ни за что на свете! Я еще должен разделаться с этим мошенником. Он нагнал на меня такого страху – я не смогу удержаться от мести! И по-моему, рана у него все-таки смертельная. Было бы грешно не узнать, куда девались его бренные останки. Но ведь Жозеф тоже стрелял. И он уверен, что тоже нанес своему слону серьезную рану. А я его знаю – он свою добычу так не бросит. Однако куда он девался? Эй, Жозеф! Пупон! Где же ты?

Жозеф прибежал, задыхаясь от волнения. Волосы его были взъерошены, лицо и руки исцарапаны.

– Ах, месье Альвер! – кричал он. – Месье Альвер! Я собсем потерял голобу! Я думал, что это жиботное раздабит бас б лепешку.

– Успокойся, дружок! Я цел и невредим, как видишь. Но ты-то что делал?

– Зберь стоял прямо протиб меня. Я выстрелил в переднюю ногу, как вы и говорили.

– Попал?

– Еще как! Он кричал, а потом увежал, как заяц.

– Ты, конечно, думаешь, что надобно устроить погоню?

– Упаси воже!

– Как! ты, такой заядлый охотник, и отказываешься от добычи?

– Я-то, конечно, пойду поискать его, но вы – нет!

– Это еще почему?

– Потому что я хочу привезти вас домой в Вильрож в целом виде. Наконец, что я скажу мадам Анне? Она мне строго наказала присматривать за вами.

– Тише! Ей мы ничего не скажем. Давай в погоню! Я уже успокоился, да и ты перестал путать «б» и «в».

– Я считаю, – вставил Александр, – что правильно было бы сесть на коней! Кто его знает, куда нас заведет погоня за ранеными слонами.

– Верно!

Спустя несколько минут три смелых товарища ехали по следам одного из слонов – того, который, отступая, поливал землю потоками крови. Они не прошли и пятиста метров, когда Альбер первым увидел в густой чаще огромное темное пятно. Слон, видимо, умирал. Глухое дыхание еле вырывалось из его пасти. Он уже не пытался идти дальше и только запускал хобот себе в самое горло, выкачивал воду из желудка и обмывал свои раны, из которых текли пенящиеся красные струи.

Александр шел впереди. Он припустил коня, однако подумал и о том, чтобы оставить себе на всякий случай возможность быстро отступить. Когда он был не больше чем в тридцати шагах, слон заметил его, поднял хобот и напал на него, издавая яростные вопли.

У Альбера и Жозефа лошади испугались, встали на дыбы и понесли в чащу. Конь Александра с испугу уперся всеми четырьмя ногами в землю. Он стоял как вкопанный, храпел и не желал или не мог повиноваться своему всаднику, хотя тот до крови вонзил ему шпоры в бока.

Окаменев от страха, конь продолжал неподвижно стоять, даже когда слон был близко. Всадник видел только голову слона и хотел выстрелить, чтобы остановить его. Если бы пуля попала в самую середину черепа и хотя бы даже не пробила черепную коробку, она бы оглушила животное и человек успел бы соскочить с седла и укрыться в чаще. Но в довершение всего конь стал мотать головой, и это мешало всаднику прицелиться.

Слон был в каких-нибудь десяти метрах.

Александр почувствовал близость своей гибели.

Глава 5

Белый носорог. – Он поднимает и коня, и всадника. – «Подожди немного». – Неплохая коллекция заноз. – Африканский слон. – Как устроены бивни. – Взрыв. – Чудовищное пиршество. – Как точно измерить рост африканского колосса. – Жареные ноги. – Жаркое из хобота. – Вес бивней и цены на слоновую кость. – Прекрасное место для цилиндрической пули восьмого калибра. – Сушеное мясо. – Тревога.

Невообразимый, неправдоподобный случай сразу переменил обстановку. С шумом, ломая на ходу толстые ветви, из зарослей на тропу вывалилась огромная, продолговатая, приземистая, передвигающаяся на коротких ногах беловатая масса и пошла прямо на слона.

Это был громадный белый носорог. По-видимому, его во время полуденного отдыха потревожил топот лошадей Альбера и Жозефа, и он с глухим ворчанием удирал.

Слон захрипел и остановился.

Гиганты столкнулись, и силу этого столкновения нетрудно себе представить. Носорог, увидев своего самого опасного врага, пришел в неописуемую ярость. Он крепко уперся всеми четырьмя ногами, нагнул свою безобразную голову, затем с непреодолимой силой подбросил ее вверх и вонзил свой рог умирающему слону прямо в брюхо. Раздался глухой удар, затем треск раздираемых кожных покровов, и на землю из брюшной полости вывалились внутренности. Слон качнулся справа налево, затем тяжело рухнул, даже в последнюю свою минуту стараясь подмять под себя своего врага. Но тот отскочил в сторону с проворством, которого никто не мог бы и подозревать у такой бесформенной массы, и оказался на расстоянии едва одного метра от коня Александра.

А это глупое животное, еще более напуганное, чем раньше, стояло на месте и продолжало мотать головой. Носорог, весь в крови, с омерзительно налипшими к его рогу внутренностями слона, заметил коня, ринулся на него.

Драма разыгрывалась всего несколько секунд. Носорог повторил удар, который только что так успешно нанес слону. Ах! Черт подери, это было нетрудно. Что значат для животного, наделенного такой силищей, всадник и конь! И тот и другой были подброшены в одно мгновение.

Конь перевернулся в воздухе и свалился с распоротым брюхом. Он еще пытался бить ногами, по совершенно бесполезно.

Что же касается всадника, то он не упал, и в этом было его счастье. Александр Шони сохранил полнейшее хладнокровие. Почувствовав толчок, он бросил карабин, привстал на стременах, ухватился обеими руками за ветвь и, будучи прекрасным гимнастом, поднялся на мускулах. Через секунду он уже спокойно сидел на дереве и не без любопытства смотрел, как внизу бушует разъяренный носорог. А тот, хрипло рыча, вертелся вокруг самого себя, перебегал от туши коня к туше слона, наносил им исступленные удары, катался в луже крови и кусках плоти только что убитых животных и ожесточенно нападал на их трупы с бессмысленной животной жестокостью. Затем, по-видимому считая свое дело законченным или же просто устав от такой бешеной гимнастики убийцы, он спокойно ушел в чащу.

Тогда охотник, чудесному спасению которого помогли счастливая звезда и самообладание – два важных козыря в игре удачливого человека, – выждал несколько минут, пока его невольный спаситель уйдет достаточно далеко. Затем он с бесчисленными предосторожностями покинул свое убежище, которое вполне можно было назвать воздушным или возвышенным, подобрал карабин, осмотрел его, убедился в его исправности и щелкнул языком в знак удовлетворения.

– Горячее было дельце, черт возьми! – пробормотал он. – Я остался без коня. Но тут можно сказать, что не было бы счастья, да несчастье помогло. Это глупое животное могло сыграть со мной еще не такую шутку. Но у меня есть карабин, есть припасы, я могу обороняться.

Он углубился в лес, и внезапно ему почудилось, будто ломают ветви и слышен конский галоп.

– Черт возьми! – воскликнул он. – Неужели мне предстоит еще раз схватиться с каким-нибудь толстокожим? Ну уж на сей раз подожди ты у меня!..

А шум приближался. Александр даже услышал человеческие голоса. Дрожь пробежала у него по всему телу при мысли, что это Альбер и Жозеф натолкнулись на третьего слона.

Тревога его была непродолжительной, потому что очень скоро перед ним раскрылась картина, которая при всяких других обстоятельствах могла бы рассмешить кого угодно. На полянке, которая образовалась в зарослях после того, как слон и носорог вытоптали растительность, показались верхом на лошадях Жозеф и Альбер. Но в каком виде, великий боже! Жозеф был без шляпы, платье в клочьях, лицо и руки в крови. Он с трудом сдерживал лошадь, белую масть которой трудно было узнать из-за тысяч усеявших ее красных точек.

Надо было видеть ярость этого пылкого каталонца и слышать, какими ругательствами он честил своего обезумевшего от испуга коня. Жозеф выпустил из рук поводья, а уздечка порвалась, и бог его знает, сколько могла бы продолжаться эта безумная скачка, не подвернись здесь Александр и не схвати он коня за храп.

А рука у нашего приятеля была крепкая, и лошадь это почувствовала: она сразу остановилась как вкопанная, так что всадник вылетел из седла кубарем и выразил свои чувства, обозвав коня мерзавцем.

Альбер выглядел не намного лучше. Вся разница была в том, что он еще кое-как мог править своим конем. Он спешился, пока Жозеф приходил в себя, и буквально остолбенел, увидев, что здесь натворил носорог.

– Да откуда это вы? – спросил Александр, которого необычный вид его спутников и рассмешил и встревожил.

– Черт бы их побрал, этих дурацких коней! – ответил де Вильрож. – Они затащили нас в заросли колючек.

– О, это мне знакомо! Попадешь в такое милое место, и тебе покажется, что там растут одни штыки. Да ты похож на подушечку для булавок! Ты весь утыкан колючками. К тому же они причиняют сильную боль, эти Wagt een beetje.

– Как-как?

– Wagt een beetje. По-голландски это значит «подожди немного». А по-английски – wait a bit.

– Какой ты образованный!

– Вот видишь? Но позволь, я тебе помогу удалить все эти проклятые колючки, которые впиваются в твое тело. Подожди немного.

– «Подожди немного»?.. Вот уж действительно точней и сказать нельзя!

Александр извлек из кармана небольшой дорожный набор инструментов, достал ланцет и принялся за дело.

Тем временем Жозеф глазами знатока рассматривал раны слона и лошади, нанесенные носорогом, – у одного на животе, у другой на груди, – и в нем при чудовищном виде этих внутренностей тотчас проснулся страстный любитель боя быков.

– Ничего не скажешь – это хорошая равота, это слабная равотенка! Лювой пикадор мог вы гордиться, если вы ему удалось так распороть врюхо выку. Все зрители на plaza кричали вы врабо. Такой корриды я даже б Варселоне не бидал.

Александр ловко извлекал у своего друга занозы, а тот ругался по-каталонски и по-французски и вертелся как черт перед заутреней.

– Тише, тише! – говорил доморощенный хирург. – Ты, пожалуй, и не знаешь, что у тебя в теле торчат образцы всех африканских колючек. Вот смотри: эти две загнутые острые пластинки, похожие на рыболовный крючок с острой иголкой посредине, – это «подожди немного»[3].

– Да уж, подождешь! Смею тебя уверить, что поневоле остановишься, когда напорешься на эту дрянь!

– А вот этот маленький клык тоже здорово вас держит. Если вы сделаете резкое движение, чтобы от него избавиться, он воткнет в вас еще парочку колючек, по пять сантиметров каждая. Это Нааk en steek.

– Легче! Палач!

– Я говорю Нааk en steek. А вот Motjiharra, мать дамарасов, с крепкими крестообразными иглами; а вот мимоза обыкновенная, с белыми шипами, а вот Wagt een beetje, или Acacia detinens, то есть хватающая акация…

– Да будет тебе! Довольно ковырять мою шкуру, ты изучаешь ботанику на ней, мне от этого еще больнее! Хватит!

– Пожалуй, хватит. Я займусь Жозефом, а ты пока отдохнешь.

– Гром и черти! Мне было так больно после этой скачки по проклятым зарослям, что я даже не спросил тебя, как ты-то сам выпутался из беды.

– Да очень просто. Благодаря одному милому носорогу, безвозмездно предложившему свои услуги.

– Ты все шутишь!..

– Я не менее серьезен, чем любой директор хирургической клиники. Давайте, Жозеф, займемся вами.

Каталонец оказался терпелив ко многим испытаниям, но зато Альбер дал полную волю своему дурному настроению.

– Да это просто напасть какая-то! Просто напасть! С тех пор как мы встретили этого чертова проповедника или так называемого проповедника, у нас все валится из рук. Или у него дурной глаз, или пусть меня возьмут черти!

– Ладно уж, успокойся. Я думаю, ты и не такое видал – ведь ты весь свет изъездил. Меня удивляет, что настолько закоренелый путешественник, как ты, обращает внимание на такую ерунду! Куда девался твой недавний пыл? И где твои шуточки насчет важных господ, прогуливающихся по парижским тротуарам? Смотри, ведь все у нас устраивается самым лучшим образом! Охота была удачная, за проезд мы заплатили и обеспечили этих несчастных крупной дичью… Дай мне только вытащить колючки у Жозефа, и мы вернемся на реку. Ты сможешь поплескаться, покуда мы займемся моим слоном. А потом я тебя натру жиром этого симпатичного толстокожего. Говорят, нет лучшего средства для заживления ран. А затем мы пообедаем тушеной слоновьей ногой… Если верить путешественникам, это очень вкусная штука.