Выход. Повести и рассказы

Рина послушно завернулась в свой, захваченный из дома толстый шерстяной плед, прилегла на диван и уснула.

Той ночью Родион совершенно не выспался на разложенном сиденье – все время просыпался, прислушиваясь к чему-то. В белесом свете белой ночи дорогой коттедж выглядел еще внушительнее, чем днем. Овальный, вытянутый вперед подъезд, словно морда хищного зверя скалился белыми колоннами. Глубоко посаженная крыша была увенчана печными трубами и антеннами. Впрочем, небольшие окна и множество пустых пока цветочных клумб вокруг придавали этому приземистому дому уют и некоторое умиротворение. На ровно подстриженном газоне красовалась деревянная скульптура: два бородатых длинноволосых человека стояли спиной друг к другу, развернувшись лицами один на север, другой на юг. Люди эти, вероятно, были какими-то дикарями – грубые черты острых скуластых лиц, примитивная одежда. Просыпаясь, Родион ловил себя на том что, как ему казалось, от этой скульптуры исходят какие-то звуки…

Один раз он даже вышел из машины, обошел странную пару. Было прохладно, тихо и страшновато.

Родион плюнул себе под ноги, прошептал что-то и пошел обратно в машину.

Некстати разыгравшаяся мигрень жены не помешала закончить ремонт. Устала, пусть поспит! У нее слабое здоровье… Пора кончать с этой тяжелой работой, да что найдешь? И у него сердце стало побаливать, одышка случается некстати. Он еще долго ворочался, вздыхал и строил планы.

Утром еле проснулся – так крепко задремал. Солнце ярко освещало изумрудный газон и празднично выделяло белые колонны. Чья-то желтая машина у ворот сигналила не переставая. Родион потряс головой и выскочил наружу – приехала заказчица! Вышла высокая женщина с фигурой фотомодели, на ней эффектно топорщилось желтое платье под цвет машины, перехваченное на тонкой талии широким черным ремнем.

– А где эта, ваша помощница?

– Жена? Она в доме спит.

– Но я же просила! – женщина возмущенно топнула.

– Извините, но у нее голова разболелась… Она на диване, со своим пледом. Ничего вашего не трогали.

Хозяйка фыркнула и сердито зацокала высоченными каблуками по белым плитам.

Рина все еще спала. Было видно, что ей что-то снится – она еле заметно шевелила губами…

Родиону стало жалко будить жену, он поспешил увести женщину в желтом подальше.

Однако, под действием визгливых криков заказчицы, Рина все же проснулась, нашла в себе силы встать и, шатаясь, побрела из дома к своей машине.

Родион Юрьевич, видя, что жена ушла, облегченно вздохнул и с новой силой потащил норовистую даму по комнатам, показывая проделанную работу. Они спорили, размахивая руками и совершенно потеряли Рину из виду.

В это время во двор въехала машина настоящего и единственного пока хозяина коттеджа, Евгения, немолодого мужчины с усталым острым лицом, в котором было что-то жесткое, неприветливое.

Он почти столкнулся с Риной в дверях, но вежливо отступил, пропуская. Несколько секунд они смотрели друг на друга.

– Евгений! – заказчица завопила так, что хозяин коттеджа вздрогнул и медленно отвел неожиданно потеплевший взгляд от лица полусонной Рины.

– Иди сюда скорее! Ты должен это видеть! – желтая красотка выпорхнула в холл и остановилась, не понимая, что происходит и почему ее жених так пристально смотрит на эту сутулую замухрышку, зябко кутающуюся в плед.

– Обои поклеили совершенно не того цвета!

– Какие вы дали, такие и поклеили, – возражал Родион.

– А потолок? Ты только глянь на это!

– Элла! Прекрати! – коротко сказал хозяин коттеджа.

Он развернулся и, не глядя больше на Рину, прошел в дом. А та вышла во двор и без сил опустилась на скамейку. Родион поспешно выскочил вслед и отвел жену в машину, где она опять уснула.

Хозяин без разговоров подписал все договоры с ремонтной фирмой, заплатил сколько было нужно и распрощался с Родионом Юрьевичем.

Супруги уехали, но неопределенное, тягостное впечатление осталось у каждого из них после встречи с хозяином коттеджа и его спутницей.

Для владельца и его пассии эта встреча тоже не прошла незамеченной. Элла, переодевшись в изящный и, купленный почти на последние сбережения, бордовый костюм, сидела, вызывающе скрестив ноги на диване, где спала ночью Рина. Она мило улыбалась, но в голове у нее крутилась неприятная мысль.

«Они что, знакомы?» – вспоминая, как Евгений смотрел на эту бесцветную женщину, думала она – «сколько ей может быть лет? Сорок? Пятьдесят? Но смотрел он не просто так – особенно. Так смотрят на старых знакомых. В любом случае, замухрышка мне не может помешать. И, все же, выяснить кто она, нужно».

– Дорогой! Не пойти ли нам сегодня пообедать в какое-нибудь приличное место? Мы давно нигде не были.

Острый лакированный носок туфли призывно покачался.

– Я занят! – коротко ответил «дорогой» и хлопнул дверью.

– Вот, как-то так… – промолвила огорченная красотка, поджимая ногу, и с удвоенной силой принялась думать: «Кто же она??? Кто?»

В такие минуты она понимала, что этот хищный и жесткий тип по имени Евгений в чем-то намного превосходит ее, и что женить его на себе, пользуясь обычными, проверенными способами, будет сложно, и что все мечты о выгодном замужестве могут просто рассыпаться, как крупа из порванного пакета. Это страшно злило – столько трудов! А денег…

Глава вторая. Элла

…Пару лет назад Элла вернулась из-за границы, будучи безутешной вдовой. Ее второй муж погиб от несчастного случая, оставив ей баронский титул и кучу невыплаченных долгов, о существовании которых она до того самого случая совершенно не догадывалась. В этом-то и крылась причина ее отчаянной безутешности. Чтобы погасить долги, пришлось там все продать!

Здесь, на родине, у нее оставалась кое-какая нехилая недвижимость, родительский дом, только жить в этой недвижимости было совершенно не на что.

Она прокрутила разные варианты, но выход напрашивался один – искать третьего мужа. А для этого нужны были немалые деньги…

Пришлось спешно продать памятный воспоминаниями старый особняк, в котором прошло детство, такое безоблачное вначале и такое позорное потом, и поселиться в этой мерзкой квартирке. Разве могла эта конура, где она сейчас кантуется, сравниться с трехэтажным, увитым виноградом, роскошном особняком в готическом стиле, принадлежавшем когда-то ее семье! Впрочем, при выгодном раскладе, особняк можно и вернуть – думала Элла. Недаром составляла договор так, как учил ее когда-то первый муж, адвокат.

Квартирка, в которой временно поселилась вдовствующая баронесса, была заурядной «двушкой», но располагалась весьма удобно – на девятом этаже унылого строения, типового «корабля» городской окраины. На этой, последней, площадке, она была в романтическом одиночестве – дверь второй квартиры, что напротив, выглядела заколоченной, судя по насмерть прикипевшим гвоздям, очень давно.

Интересное зрелище представлял этот «корабль недальнего плавания» со стороны шоссе… Высокий и узкий дом отстоял от остальных городских строений, словно подросток, отставший от толпы школьников, бредущих куда-то неровным строем. Он привстал на цыпочки и смотрит за горизонт, широко раскрыв глаза… Это впечатление подчеркивал широкий карниз под окнами девятого этажа, овеваемый голубиными крыльями.

Квартира когда-то принадлежала Эллочкиной бабушке и была завещана внучке давно, еще до побега из страны.

И вот теперь квартира пригодилась. Башня, испещренная голубиным пометом, стала единственным местом, куда смогла заползти побитая жизнью Элла. Бабушка давно умерла, квартира была в полном запустении, но, к сожалению, не вполне необитаема.

Когда Элла открыла дверь своей последней недвижимости, она обнаружила в одной из комнат бойкую старушенцию.

– Кто ты??? – невежливо возмутилась Элла, раздраженно бросая тяжелую сумку на пол.

– Это моя квартира! – пояснила она, вкатывая в маленький коридорчик вторую сумку, на колесиках.

– Артемия Голубева! – гордо заявила подслеповатая старушка, облаченная в синий стеганый халат, похожий на солдатскую телогрейку и прибавила доверительным тоном:

– Можешь звать меня баба Тёма.

– Я не собираюсь тебя тут никак звать! – фыркнула Элла.

– Если ты и присматривала за квартирой, а бабуля что-то такое говорила, то теперь тут буду жить я.

– Присматривала! И документ имею. Завещана мне квартирка эта, но с условием: коль, вдруг, ты тут объявишься, уступить тебе большую комнату.

– Завещана??? – Эллу чуть улар не хватил от такого заявления.

– А я большую и не занимала. Живи, голуба! – невозмутимо ответила баба Тёма и удалилась на свою законную жилплощадь.

Так Элла стала обладательницей квадратного пространства, ограниченного четырьмя оклеенными невнятными обоями стенами, одну из которых почти полностью занимало окно без занавесок. Из него был виден тощий пучок тополиных веточек, чудом дотянувшихся до таких высот.

В комнатке стояла оснащенная крахмальным бельем никелированная кровать, украшенная как новогодняя игрушка, блестящими шариками – несомненно главный предмет меблировки. У окна примостился столик на витых ножках, напоминающих рога какого-то горного животного, скорее всего, козла. В углу громоздился перекошенный от старости и тяжелых впечатлений шкаф.

Теперь, стоя по утрам в тесной кухоньке, Элла могла наблюдать, как баба Тёма кормит из окна многочисленных голубей, слетающихся на ее зов. Птички загадили весь широкий подоконник и большую часть стены. Взлетая, они противно царапали лапками по жести. Эллочка тушила сигаретку в тонкой струйке воды, текшей из крана в щербатую раковину.

– Баб Тёма! – просила она, – ты бы их на дворе кормила, как все бабки. Они же в окна лезут, скоро в кровать гадить начнут. Дом на голубятню похож, у наших окон пернатое царство какое-то!!!

Бабка была не то что глуховата, но все слышала так, как ей это было удобно.

– Царствие у нас небесное, голубиное! – отвечала она. – А ты, Элка, не смоли, так чадно от тебя! Не продухнуть, вот ей-ей!!!

«Не продухнуть! – злилась про себя Элла. – Ладно, не век же мне здесь жить, будет все как раньше… Должно!»

…

Детство Эллочки было, по тем временам, весьма завидным. Отец – крупный государственный деятель, какими делами он тогда ворочал и куда бывал по-приятельски небрежно вхож, даже сейчас представить страшно… Впрочем для своих, домашних, он казался необычайно нежным супругом и безукоризненно любящим отцом, и никак иначе.

Бабушка косилась на зятя недоверчиво. Ее жизненный опыт подсказывал, что у каждой медали есть две стороны, да вот узреть одновременно и ту, и другую, невозможно. Хотя, она могла бы его уважать за то, что дочь была счастлива, если уж никак не получалось зятя полюбить…

Эллочкина мама была домохозяйкой. Это потом уже, после смены политического строя, гордое звание «домохозяйка» стало привычным и даже завидным. Тогда, в ушедшей ныне в небытие стране равноправия и сглаженных половых различий, такой профессии как бы и не было, а, может, сами женщины предпочитали трудиться «на производстве». Однако, домохозяйки, как экзотические райские птицы, все же существовали.

У Эллочкиных родителей было все. Служебная квартира в центре города, полная дорогой мебели и ковров. Загородный особняк, официально считавшийся дачей. Две машины, масса красивых и не имеющих прикладного значения в быту вещей. Элла помнила большую китайскую вазу, которая стояла в их особняке в холле на полу. Она была вся сине-золотая и такая тонкая, что казалось, фарфор тихо звенит.

Бабушка как-то обронила, поджав губы: «Эта вазочка стоит, как моя квартира!» Внучка посмотрела удивленно и спросила: «Баб! Твоя квартира что, очень маленькая, ну просто малюсенькая?»

Она тогда еще ни разу не была в той квартире, бабушка приезжала к ним посидеть с внучкой. Няни у девочки не было, хотя мама не раз заводила такой разговор:

– Девочке нужен нормальный присмотр! Мамуля старая, ходит медленно, сам видишь – беда с ногами, ей нельзя их нагружать.

– Никаких посторонних людей!

– И потом, мамуля выражается! Она же из деревни, сам понимаешь, какой там уровень культуры. Я в этом выросла, помню. А девочка будет в других кругах общаться.

– Ничего с Эллочкой не случится, она с рождения твою мамашу слушает, привыкла уже.

– Я не понимаю, почему нельзя найти приличную няню?! Вот мне советовали…

Тут, обычно соглашавшийся с женой, отец Эллочки проявлял такую железную волю, что супруга замолкала.

– Это ты, извини, ничего не понимаешь. Я же сказал – никаких посторонних.

На вопрос внучки о размерах квартиры, бабушка тогда только вздохнула и незамедлительно ответила: «Моя квартира по сравнению с этой вазой – полное дерьмо!»

И вот теперь, сидя на пружинном матрасе кровати, близкой родственницы елочной игрушки, внучка подтвердила:

– Полное дерьмо!

Вот куда в итоге попала златовласая Элла, собиравшая комплименты как цветы на лугу и считавшая себя избранной для блестящей и беззаботной жизни.

С наступлением весны семья Эллочки перебиралась «на дачу», то есть в тот самый особняк, увитый виноградом, и… имеющий загадочную историю.

Говорят, он был построен в былые времена каким-то графом, организовавшим тут, где нынче вырос лесок, общину поселенцев. Все они ходили босиком, пахали землю, носили бороды и не посещали церковь. Именно поэтому владелец и был прозван «графом», видимо по аналогии с Львом Толстым.

Один из таких бородатых «старцев» занимался врачеванием и к нему ходили местные жители – редко, когда совсем допекало. Излечивал! Однако, излеченный потом долго отмаливал грехи и каялся, что прибегнул к помощи «нечистого». Рассказывал, что на стенах избы висели не иконы, а непонятные знаки и что лечил его старец непотребными снадобьями.

Слушатели истово крестились, но, если допекало, тоже ходили туда…

После революции бога отменили и «граф» приобрел новых адептов. Он стал открыто пропагандировать древние заветы «исконных славян», совершать Велесовы обряды и читать лекции. Время шло, община разрасталась и власть обратила на нее алчные взоры – «граф» был весьма богат и беднеть не собирался. На него завели «дело», благо доносов скопилось множество.

А потом он исчез – скорее всего, арестовали… Оставшуюся без пастыря общину разогнали и, как-то кстати, все поселение сгорело от случайного пожара в сарае.

Вскоре началась война, шикарный особняк занял некий военный чиновник, лысый и пузатый. Продержался он там недолго, потому как попал туда незаконно – так гласил неоспоримо серьезный документ, предвестник больших неприятностей. Чиновник также сгинул – вероятно, в том же направлении, что и «граф».

Некоторое время особнячок стоял пустой, постепенно обрастая лесом и нехорошими легендами. Поговаривали, что «граф» в отместку проклял всех будущих жильцов своего имения.

После войны в романтической обители, увитой виноградом, долго жил партийный деятель со своей, напрочь лишенной какой бы то ни было романтики, семейкой. В легенды они не верили.

И надо же было так случиться, что тогда, еще совсем молодой заместитель партийного босса, только начинающий свою служебную карьеру, неожиданно заинтересовался историей особняка.

– Правда ли говорят, что тут какой-то немецкий шпион жил под видом графа? Будто бы у него прямо на стенах свастики висели? – спросил как-то начинающий партиец своего начальника.

– Висели! – усмехнулся тот. – Теперь сам завис на небесах. Надо было его тогда допросить как следует! Поторопились…

– О чем допросить? – навострив безошибочный нюх, осторожно спросил зам.

– На что жил, гад! Говорят, деньги у него не переводились. Дом-то обыскали, но… Может, где и прятал – к примеру, у шамана своего… К нему многие лечиться ходили. Деньги носили. Ну, так пожар был, тут все погорело, в доме, правда, кое-что сохранилось, а вот поселение выгорело. Лес теперь.

– На эти, шаманские, и жил! – закивал головой юный заместитель.

– Да чего уж! – покачал головой начальник. – Дело старое.

– И «дело» сохранилось? – шумно понюхав воздух, поинтересовался зам.

– У Котовича спроси. Он, жирный жук, все знает.

Котович был начинающим адвокатом, однако хватка у него уже тогда была как у железного капкана – несмотря на рыхлую непримечательную внешность. Юный зам сумел доказать ему, что особняком следует поинтересоваться.

– Дело того стоит… – мечтательно дышал шустрый юноша.

– А что сам-то говорит? – осторожно спрашивал Котович.

– Состояние здоровья внушает опасения, возраст-то какой! Столько сделал для страны, кто же такое выдержит? – уклончиво отвечал заботливый заместитель.

Как только появилась возможность порыться в архивах, парочка откопала все, что касалось «графа». Стало еще интереснее и, на волне этого интереса, старый партийный деятель отправился в ведомственную больницу с обширным инфарктом.

Затем он, «после долгой и продолжительной болезни» скончался, а его семейство было выселено с «незаконно занимаемой площади». Доносы были теперь не в моде, ненадежное дело, а вот здоровье подводило «старую гвардию» все чаще и чаще. И не удивительно!

Его зам, уже не столь юный, поселился в виноградном особняке с молодой очаровательной женой. У них родилась дочка Эллочка.

Отец целыми днями пропадал на службе.

Эллочка помнит, как радовалась мать когда к дому подъезжала его длинная черная машина, словно глубоководная рыба выходя из темноты обтекаемой тенью. Она обшаривала светом фар темные ветви елей и белые стволики берез. Прохладно-зеленоватый отблеск полз по шершавым листьям винограда, увивающего стены дома…

Мать выбегала во двор налегке, в розовых домашних туфельках с помпонами, и они с отцом долго целовались там, на улице, прислоняясь к теплому машинному боку, а личный шофер пил в это время чай на кухне, в компании бабушки. Они оба были когда-то сельскими жителями, их объединяли общие воспоминания.

Эллочка ревновала – ей казалось, что отец приезжает как-то обособленно к маме, будто ее, любимой дочери, и в помине нет. Кроме того, она тоже хотела такие туфельки, розовые, а папа привез зеленые. У девочки был сложный характер, она часто злилась.

Подумаешь, голубки!

Элла росла красавицей, и чем старше становилась, тем ярче блестели ее глаза и тем более золотыми, янтарными, словно вызревший мед, становились волосы. Впрочем, мысль о медово жужжащих пчелах никогда не приходило в голову тем, кто любовался узкой, перетянутой в талии фигурой. Более всего она походила на осу – грозную и беспощадную хищницу летних просторов.

…

Она вздрогнула, услышав шелест птичьих крыльев за окном. Черт бы побрал эту бабку с ее пернатыми. Покою от них нет. Вон, топчутся на подоконнике, воркуют. Розовые лапки, кружевные воротнички на зобах, красные глазки-бусинки. Смотрят на нее подозрительно, готовы взлететь от малейшего жеста. Элла взмахнула рукой.

Голуби шумно вспорхнули и, одновременно, раздалось треньканье дверного звонка. Звук был писклявым, словно звонок от старости и сквозняков прокис. Элла встала с кровати, отозвавшейся нежным звяканьем шариков, и подошла к двери, прислушиваясь. Она разобрала бабкин хриплый говорок: «Хтой там?» Легкие, молодые шаги прозвучали дробной антитезой шаркающим шажкам старухи.

– Элка!!! Тута к тебе, твой… – старушка поджала рот и прошамкала, – антихрист, чтоб ему! Требовает!!! Выдь!

«Антихристом» Артемия торжественно величала Эллочкиного дружка Максимку, хотя, какой он… Так, мелкий бес! Неистребимый, как запах серы в преисподней, изворотливый, словно лисий хвост, он знал массу нужных Эллочке людей.

– Чем обязана? – спросила она, впуская Макса в комнату.

«Если его не осаждать, лапать начнет, с него станется, – подумала Элла, – ишь, как косится куда не надо!»

В его обществе она всегда чувствовала себя вроде как не совсем одетой, потому потуже затянула фиолетовый шелк на неправдоподобно тонкой талии.

Однако Максим вовсе и не собирался «лапать». Знает он таких! С виду – мед и патока, а тронь – кобра: ядом плюнет и того, откинешь копыта! Поэтому он отвел взгляд подальше, туда, где за окном зеленели тощие веточки и мелькали белые крылья, и вымолвил просто:

– Денег надо!

Эта сакраментальная фраза произвела на хозяйку тесной комнатки удручающее впечатление.

– Денег скоро будет много, – сказала она печально и вздохнула, стараясь сделать это незаметно, – а почему не позвонил? Ты знаешь, как я ненавижу внезапные визиты.

– А мне поровну, – ответил Макс, – ненавидишь или нет. Это у тебя такие гордые комплексы, из детских лет, пора их обнулять. Вот у меня, например, их вообще нет!

Он порылся в карманах и вытащил неопрятный пакетик с жвачкой. Бросил в рот, зачавкал узкими губами.

– Что ты можешь знать о моем детстве! – Элла вздохнула и села на кровать, которая снова нежно звякнула.

– Такого детства, какое было у меня, у тебя точно не было.

Макс только хмыкнул. Сколько он себя помнит, ничего такого, что можно назвать детством, с ним не происходило.

– Короче, мне нужны бабки, иначе я у тебя больше не работаю! – Максим выплюнул жвачку на ладонь и брезгливо опустил в карман. Здесь можно было не церемониться, но и наглеть не следовало, на пол плевать не стал.

– Короче, – снова заканючил Максим, прислоняясь к закрытой двери и тоскливо глядя на свою работодательницу, – за последние сведения расплатиться бы вперед! Я узнал, кем интересовался твой «папик». Это раз! Я узнал, чем именно он там интересовался. Это два. Как только он получит окончательные ответы, а я их притащу, – цена на них безумно возрастет. Усекла?

И Максик довольно заржал. Элла посмотрела на него свирепо.

– Как ты со мной разговариваешь? Я – баронесса!

Макс аж согнулся пополам и задергался от хохота. Наступила неприятная пауза.

– Будут деньги, черт тебя побери!!! – рявкнула Эллочка недовольно. Ее собеседник всхлипнул, словно решил зарыдать.

– Если ты мне не веришь – вали прочь, я другого козла найду! Но потом смотри, не пожалей.

Внезапное превращение «баронессы» в главу преступной мафии не напугало, но охладило.

– Кое-чего прикупить бы надо, хорошая партия этого самого «кое-чего» недавно пришла. А что вы так таращитесь, ваше высочество??? Или, как вас там.

Бледное лицо «мима» изобразило издевательскую ухмылку:

– Вещь крайне необходимая для таких деловых людей, как мы.

– Ладно! – Элла подумала чуть и приказала:

– Выйди! Но потом не проси, вот закончим дело, тогда и рассчитаемся. Как с девчонкой? Подружился?

– Не то слово! На уши сел основательно.

– Больше месяца прошло! Держи на коротком поводке. Она очень нужна, но пока не знаю, для чего… Просто чую, что все дело в ней. А теперь, выйди на минуту!

Макс радостно выскочил в коридор, а она, вздыхая, встала с кровати и, подставив шаткий стул, полезла на шкаф, где была спрятана шкатулка с деньгами. Элла с детства абсолютно не боялась высоты и могла, как кошка, свободно ходить хоть по крышам, хоть по заборам. Максим, свесив от удовольствия язык, заглядывал в дверь. Элла сунула тонкую пачку в руки мелкому бесу и вытолкала вон…

…

Детство, детство! Элла не забыла странный разговор отца с Котовичем.

– Нет! – кричал отец в трубку. – Я все, абсолютно все проверил и перепроверил. Каждую вещь, каждый предмет.

Адвокат, как видно, что-то убедительно возражал. Отец же все повторял: «Нет, нет, я ошибся… Увы, ошибся! Нет ничего, нигде!!!»

А на следующий день папу арестовали, конфисковав все имущество. Отобрали отцовскую служебную квартиру, две машины, деньги, драгоценности, вазы и ковры. В особнячке был обыск, вскрывали полы и стены.

Из элитной школы пришлось уйти, хорошо, «дача» была каким-то образом оформлена на мать и не принадлежала ведомству. Вроде приобретена она была у самого «графа» дальними родственниками в незапамятные времена…

Адвокат постарался, спасибо ему!

Мать и дочь там могли жить, никто пока не прогонял. Бабушка после обыска уехала в свою квартиру ночевать и не вернулась. Утром соседи сообщили, что она умерла.

– Ты должна понять! – мать простуженно кашляла… – Понять, что прежней жизни никогда не будет! Ты должна сделать выбор. Котович собирается уезжать, он устроит так, что особняк останется за тобой. Захочешь – сможешь сюда вернуться. Но для этого ты должна выйти за него замуж. У него есть возможность уехать на работу за кордон.

Элла, в дырявой вязаной кофте, сидела в кресле, поджав ноги. Кресло старое, оно не представляло ценности, вот и оставили.

– Я не хочу! Не буду!!! Как ты не понимаешь! – она не плакала, а злилась. – Он старик! Он на облезлого кота похож!

– Детка, – говорила мать, подняв на нее выцветшие, обведенные синеватой тенью глаза, – я больна. У врача не была, в эти их сраные районные поликлиники ни за что не пойду. Я и без них знаю, что до весны мне не дотянуть. Что будешь делать??? Меняй фамилию и мотай отсюда.