Я ухожу

Дмитрий Александрович Билик

Я ухожу

Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв.

Откровение Иоанна Богослова, глава 3, стих 1

Глава 1

– В смысле, Люцифер? – внезапно оживилась Громуша. – Это который…

– Падший ангел, царь ада, – негромко проговорил я, глядя на явившееся создание. – И Несущий Свет, как выяснилось.

– Я не к тому. Получается, мы вроде как немного мертвы?

– Ага, самую малость, – ответил я, обратившись к своим воспоминаниям.

Если это не очередная фантазия, которую мне кто-то вложил в голову, то все было достаточно однозначно. И появилось понимание, почему мы все здесь вместе.

– …Но давайте об этом попозже, – закончил я.

Казалось небольшим кощунством разговаривать на такие несерьезные темы, как жизнь нескольких людей, когда рядом с тобой стояла фигура подобной величины.

А еще мне было интересно, что скажет или сделает Несущий Свет. Почему-то Люцифером его называть не хотелось. Видимо, рождались все многочисленные отсылки к этому имени. Ну, и желания лишний раз вспоминать о том, в каком качестве я здесь находился, тоже не оказалось.

Несущий Свет неторопливо рассматривал застывшее черное воинство. Те стали будто игрушечными, подвешенными на невидимых веревочках. Он всматривался в каждую тварь, словно пытался разглядеть, кем раньше было это существо. И наконец повернулся к Голосу.

– Берит, тебя даже нижний уровень не исправит. Зачем ты осквернил этих несчастных? Их души остались без изменений, но вот разум и внешний облик…

– Владыка, – затрепетал Голос. – Но это не было запрещено правилами.

– Но ты пытался убить претендента, – Несущий Свет шагнул к нему. – Опять же, ты не рассказал о правилах остальным. Как бы они поняли, что нужно делать? А после, когда осознал, что дело пахнет раскаленной сковородой, скрыл магией оставшиеся артефакты. Ты вечно играешь краплеными картами, Берит. И, признаться, если твоя хитрость раньше забавляла, то теперь попытки удержаться здесь всеми силами стали раздражать.

Свет близ Голоса стал таким ярким, что казалось, он обжигает несчастного демона. В том, что последний – демон, у меня не осталось никаких сомнений. Ну, или крупный бес. Подобные частности уже не имели особого значения.

Я понимал довольно четко, что если сейчас Несущий Свет захочет, то это недоразумение, которое мы принимали за полубога, просто перестанет существовать. Впервые в своей жизни (хотя именно теперь уместнее было бы говорить и «жизни», и «послежизни») я встречал настолько могущественное создание.

– И что еще за чудовищный нейминг? «Голос». Ты пытаешься приблизиться к Отцу? Но для этого мало назваться одним из его имен, – продолжал пытать своего наместника Несущий Свет.

– Я не подумал, Владыка… – совсем потерялся демон.

– Это не удивительно. Хитрость и ум не всегда идут рука об руку. Сбросить бы тебя на самый низший уровень…

– Владыка! – чуть ли не закричал Голос.

– Но время выбрано неудачное. Скоро уже конец Эпохи. А у нас там и так завал. Опять очередная война. Хоть что-то неизменно у людей. К тому же мне и самому интересно посмотреть, что же получится у тебя из всего этого, – Несущий Свет обвел руками застывшее черное воинство. – Сам понимаешь, «и многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление». Помнишь, откуда?

– Библия? – залепетал Голос.

– «Библия», – передразнил его Владыка. – Матчасть бы хоть учил. Ладно, давай сделаем вид, что всего этого не было. Как говорят у смертных в армии, – Несущий Свет неожиданно посмотрел на меня, и от его взгляда захотелось спрятаться, – до первого залета.

– Владыка… – Голос хотел было что-то сказать в свое оправдание.

Несущий Свет попросту вскинул руку, и демон замолчал. Может, догадался, что сейчас лучше не произносить ни слова, а может, создатель этого мира действительно отнял у него возможность говорить. Любой вариант из перечисленных мог подойти.

Я не видел его лица, но мне казалось, что Люцифер улыбается, как самое обычное смертное разумное существо, которым никогда не был. Он не щелкал пальцами, не хлопал в ладоши и не касался нас. Просто в какой-то момент свет стал таким ослепительным, что очертания предметов вокруг исчезли. А когда фокус вернулся, я понял, что мы находимся совершенно в другом месте.

Нет, это по-прежнему был Город, только теперь не самая роскошная его часть. Иными словами, явно не центр. Какой-то отшиб, если не сказать больше.

Такое ощущение, что Несущий Свет решил сыграть на контрасте. Сначала показал нам центр с его освещенными улицами, фонарями, сквериками, скамеечками. А потом засунул в полную жопу. У меня вообще большие сомнения, что тут и в лучшие годы все выглядело хоть сколько-нибудь привлекательно.

Мы оказались посреди деревянных скошенных бараков, походивших скорее на временное убежище, чем на постоянное место жительства. Во дворе на небольшой возвышенности располагалась колонка, когда-то очень давно покрашенная синей краской, теперь уже ободранная, со сбитым носиком, но еще явно функционирующая.

От железных перекладин тянулись веревки для сушки белья. В данный момент на них ничего не висело: то ли жители района временно отсутствовали, то ли одежду всю постирали и высушили.

Между двумя домами высилась куча мусора – какие-то цветные обертки, сваленное тряпье, вывороченные рамы, битый кирпич. В общем, все то, что нести до помойки было тяжело и лень. Хотя еще большой вопрос, есть ли здесь помойка.

Детская площадка с вырванной наполовину каруселью и железными качелями без сидений будто специально оказалась присыпана грязью. Пыль была везде, куда ни посмотри. Даже хрустела на зубах и, чудилось, падала с неба, как мелкие снежинки.

А что интереснее всего, этот район находился в низине. Поодаль, в паре километров, виднелся Город. С обычными панельными пятиэтажками, которые на местном фоне выглядели чуть ли не верхом цивилизации. Если честно, район мрачный, если не сказать большего. Тут очень удачно сводить счеты с жизнью, а не жить. Хотя, если учитывать, что мы, как выразилась Громуша, и так немного мертвы, вполне подойдет. Самое главное – вокруг не оказалось обращенных, что в моем личном рейтинге давало местному кварталу уже сразу три звезды. Посмотрим, вдруг тут еще что найдется.

– Мне это место нравится, – сказал Несущий Свет откуда-то из-за спины.

Только теперь я понял, что он до сих пор с нами. Я обернулся и увидел перед собой своего бывшего командира роты – Ефременко Сергея Палыча по прозвищу Гнида. Козла редкостного… Жена у него была красивая и гулящая, Анна. Поговаривали, что ее замуж вроде как насильно выдали. Вот та, зараза, и мстила. И, что самое смешное, чем ниже оказывалось звание офицера, тем сильнее она заводилась. Наверное, в голове уже какие-то необратимые процессы происходили.

С другой стороны, я не психотерапевт. У меня тогда гормоны буйствовали. А тут женщина. Красивая, с третьим размером груди, пухлые губы красной помадой намазаны. В общем, не посрамил честь второго взвода. А уже после, когда узнал, к кому она по жизни прикомандирована, за голову схватился. Да было поздно. Палыч мне такую сладкую жизнь устроил, что вешаться хотелось.

Закончилось все через полгода, когда Анна внезапно застрелилась из табельного оружия Гниды. Дело замяли, а его самого по-тихому перевели, чтобы глаза не мозолил. Мне же урок на всю жизнь остался: не все можно совать, куда хочется. Даже если места для этого вроде как предназначены, а их владельцы вполне не против. Правда, как выяснилось на примере Алисы, ученик я был хреновенький.

Поэтому сейчас меня и передернуло от отвращения, когда перед глазами предстал Сергей Палыч.

– Извини, Шипастый, не мог удержаться, – он обернулся другим человеком, каким-то пожилым стариком-узбеком в тюбетейке, в широких штанах и стареньком потертом зипуне. – Или мне лучше называть тебя Федор?

– Лучше Шипастый, – ответил я. – Я пока не привык к новому имени.

Странно, но сейчас мне не хотелось прятать свой взгляд. Напротив, появилось неосознанное желание разглядеть каждую морщинку этого старика, словно в его облике мог скрываться какой-то смысл. При этом я вполне понимал, что личина выбрана Несущим Свет случайно. С таким же успехом здесь могла быть женщина или ребенок любой национальности.

И еще я понял: собеседник знает обо мне практически все. Этот фокус с Виктором Палычем был более чем красноречив.

– Итак, Шипастый, я… как бы тебе попроще сказать…

– Падший ангел, Люцифер.

– Падший ангел, – старик закатил раскосые глаза. – Очередная жертва пропаганды. Уж лучше Люцифер, хотя и это не совсем точно.

– Тогда кто?

– Правая рука Отца в этих отдаленных землях. Ты же понял, что это за место?

– Понял, – кивнул я. – Нечто вроде Чистилища.

– Если очень грубо выражаться, – согласился Несущий Свет. – Место, где души ожидают своего часа для перехода в другой мир.

– Почему их не перекидывать сразу? Неужели правдива версия про скуку, которую рассказал мне Толстожоп… один из твоих детей?

– Мне надо в определенной степени поддерживать соответствующую репутацию, – ухмыльнулся узбекский старик, хитро подмигнув мне. – На деле все проще. Когда Отец сотворил загробный мир для своих новых творений, мы и не предполагали, куда приведет его этот, как вы выражаетесь, стартап. И поначалу было все хорошо: они умирали, попадали туда, ко мне. Кто прожил жизнь хреновенько, тот отправлялся на нижний порядок; кто так, как заповедовал Отец, – на верхний.

– Получается, никакого Ада и Рая нет.

– Есть, для верующих, – хохотнул Несущий Свет. – Для всех остальных лишь глобальное нечто, где тоже существуют свои правила. Даже если ты последний распиздяй, но подаешь надежды, тебе будет выдан шанс. «И из пучин нижнего порядка вознесешься ты, – тут старик дал петуха и осекся, поняв, что перегнул с пафосом, – чуть повыше».

– Ага, я встретил тут парочку персонажей, несущих твою кровь.

– И что? Не понравилось?

– Смешанные впечатления. Так что произошло дальше? Почему появилось это место?

– Одно из мест, – поправил меня Несущий Свет. – Поверь, вряд ли бы тебе понравилась космическая база, где остатки десанта отражают атаки иноземных захватчиков. В роли последних, опять же, мои дети. Но если возвращаться к тебе, то получилось следующее. Люди любят брать только то, что им нравится. И из многочисленных заповедей Отца они выбрали «Плодитесь и размножайтесь». Уж как в этом преуспели, ты в курсе. Тут и начали возникать проблемы. – Несущий Свет пожевал нижнюю губу, отчего его сморщенное лицо еще больше собралось складками. И продолжил: – Инфраструктура загробного мира не была рассчитана на такой поток… переселенцев. И тут стали возникать катаклизмы. Наши мощности оказались не заточены на прямоток. Там протуберанец вырвется, тут мелкие бесы УФМС забастовку объявят, мол, им некогда домой сходить – работа двадцать четыре на семь. Конечно, можно этих мерзавцев… – узбек решительно впечатал кулак в ладонь. – Вот только что потом? Новых набирать, обучать, а это все время. А дела лишь нарастают. Поэтому я и придумал историю с этими временными пунктами.

Несущий Свет развел ладони, демонстрируя творение рук своих. Сказать по правде, вышло так себе, учитывая окружение. Будто пьяный столяр смастерил колченогий табурет, на который и смотреть страшно, а теперь заставляет сына на него встать.

– Отец одобрил. И мы стали пересылать сюда тех, кого в данный момент еще не готовы принять. Как только немного разгребаемся и места освобождаются, пускаем волну. Опять же, и часть местных выпускаем наружу. У нас, знаешь ли, тоже с перенаселением серьезные проблемы. Когда совсем все хорошо становится, заканчиваем Эру. Это значит…

– Я понял, убиваете всех окончательно и перемещаете туда…

– Формально вы и так уже мертвы, – пожал плечами старик. – Без обид. А потом я еще придумал эту фишку с наместниками. Ты бы знал, как отреагировали на верхних порядках. Уже вторую тысячу лет шоу на первых местах. Его, конечно, на какое-то время Top Gear подвинул. Пришлось даже самолично вмешиваться…

– Ясно, – кивнул я. – И что нам теперь делать?

Узкие глаза узбекского деда расширились от удивления, точно я спросил что-то невиданное.

– Что угодно. Можно просто дождаться конца Эпохи и уже смотреть, куда именно вас распределят в зависимости от деяний там, – он указал большим пальцем себе за спину. – Или попробовать совершить то, к чему ты и стремился – занять кресло наместника, как он себя называет, Голоса. Признаться, у тебя есть для этого все качества. Я буду приглядывать за этим временным убежищем, – старик поглядел наверх, словно пытаясь разглядеть на небе какой-то идентификационный номер. И, похоже, увидел, потому что кивнул себе. – Удачи, Шипастый.

А после исчез. Без всякого светопреставления, оглушительного взрыва или, наоборот, наплывающего тумана. Будто мы смотрели кино, и на следующем кадре его больше не оказалось. А мы еще с минуту стояли, глядя в пустоту, точнее туда, где еще недавно находился Несущий Свет.

Первой опомнилась Алиса:

– Так, секундочку, мы мертвы?

– Решила перенять пальму первенства от Тремора? – поинтересовался я. – Если вкратце, то да. Это место вроде Чистилища, куда твоя душа попадает после смерти. Хотя тела они типа оставили, но добавили пару фишек. Остальное ты слышала.

– И что нам делать, Шип, то есть Федор? – повторила мой недавний вопрос Громуша.

– Лучше пока Шип. Я еще сам не разобрался во всей этой хреноверти, – ответил я ей. – Но цель у нас прежняя: завалить Голос.

– Этот Несущий Свет ничего не говорил про нас, – угрюмо пробурчала Гром-Баба. – Про тебя – да, про нас – ничего. Получается, и смысла никакого нет?

– Можешь сразу поднять лапки кверху и ждать, пока кто-нибудь придет тебя убивать. А потом надеяться, что окажешься в раю. Ну, или как у них там, на верхнем порядке, или в… Надо позвать иномирных лингвистов. Или мы можем довести все до конца. Попробовать, по крайней мере. И уже от этого танцевать. Ну, что скажете?

– Я тут недавно вспомнила кое-что. Из прошлой жизни. Так что я в рай не попаду, – угрюмо ответила Гром-Баба. – Поэтому я с тобой.

– А что такое? – усмехнулся я. – Обвесила кого или пирожки несвежие продала?

Громуша не ответила, но я понял, что там что-то серьезное. Такое, о чем молчат до конца жизни, не рискуя открыться даже самым близким, а изредка, по ночам, вспоминают, вскакивая в холодном поту.

– Я тоже до смерти праведником не был, – негромко сказал Слепой. – Поэтому я ш тобой.

– Из-за меня мальчик один повесился, – оживилась Алиса. – Любил очень, угрожал, что если я не буду с ним, то счеты с жизнью сведет. Я думала, что шутит. Хотя не знаю, можно ли это принять на мой счет. Но я так и так вас не оставлю, грешники.

– Ну а ты что? – спросил я Крыла. – Сомневаюсь, что у тебя на счету десятки мертвых мальчиков. А мастурбация не грех, не верь католическим священникам.

– Я че… – пожал плечами пацан. – Я туда же, куда и дядя Шип.

– И я с вами, – кивнул сам себе Псих. – Если ничего не получится, то хуже точно не будет. А если получится, то интересно посмотреть на конечный результат.

– Вот это самый здравый подход, – я хлопнул его по плечу. – Ладно, грешники, как правильно нас назвала Алиса, у нас есть немного патронов, еда (хотя, казалось бы, зачем она мертвым) и, что самое главное, цель. Но это еще не все.

Я подошел к колонке и жестом показал Слепому, чтобы тот нажал рычаг. Вода забила мощным ключом, ледяная и одновременно обжигающая. Я плеснул себе за шиворот и напился так, что зубы заболели. А сам думал.

Забавное место. Мы вроде как уже не существуем, но по-прежнему остались в своих телах. Испытываем все те же материальные неудобства, даже до ветру ходим, да и от отсутствия еды живот сводит. Чувствуем себя живыми, но именно ими и не являемся. И что нас ждет в случае успеха? Застрять в этом странном Городе, который вряд ли когда-нибудь станет родным? Или есть еще вариант?

Я почесал свою седую голову и выпрямился. А после прислушался к себе и почувствовал знакомый зуд.

– Знаете, наверное, я скажу одну интересную мысль. Но именно сюда Несущий Свет перенес нас не просто так.

Глава 2

Я искренне скучал по старым добрым временам. И речь тут не про молодость и прижизненные события (вот ведь, прижизненные, так и привыкнуть недолго). Я о тех временах, когда мы сидели в квартале, и нам строго-настрого запрещалось выходить наружу. Развернул диван в правильную сторону – и наслаждаешься жизнью.

Но, как известно, волка кормят именно ноги. А тем, кто хотел победить Голос, двигаться надо было в два раза больше, чем остальным. Хотя что до «остальных», у меня возникли определенные сомнения. Судя по армии черных, Голос обратил значительную часть Города. Трудно сказать, всю или нет – я до сих пор не вполне понимал масштабы населенного пункта, в котором мы находились, как и количество умерших.

Мне даже смешно стало. А ведь подсказок была куча. Книжки в бомбоубежище – Гете, Данте, Булгаков. Потом перевернутая Библия в доме культуры. Списки прибывших в архиве. Будь моя жизнь художественной книгой средней паршивости, а я внимательным читателем, давно бы все сопоставил. Еще бы и написал автору, что халтурщик он, я, мол, сразу все понял. Но простите, кто на что учился.

– Так куда мы идем? Артефакт почувствовал?

Голос валькирии ворвался в голову, как вшивый в баню – резко и с разбегу. Ощущение сложилось, будто я от профессионала прямой удар пропустил. Пришлось даже остановиться, чтобы прийти в себя.

– А чего так орать-то? Пломбы не вылетят?

– Хам! Я думала, что мы партнеры, – надулась Бумажница. – Я к нему еще по-хорошему. Могу по-плохому.

Почва ушла из-под ног, и меня будто бросили в глубокий колодец, правда, весьма странный. Я видел, что происходит вокруг моего тела, понимал, что чувствую. Вот, к примеру, сейчас взял и почесал причинное место. Ну, как почесал. Скорее уж, довольно продолжительное время подержал, совершая поступательные движения. Понимание, что я не контролирую себя, ошеломило. Не привык как-то, что тело живет собственной жизнью. Но еще больше удивило, когда меня так же неожиданно подняло наверх и впихнуло обратно.

– Понял теперь? – снова прогремело в голове, но уже тише. Видимо, валькирия все же отрегулировала громкость. – Три процента – это не шутки. Открываются неожиданные перспективы. Так куда идем мы с Пятачком?

– Куда-куда, к артефакту, конечно, – нахмурился я. Всегда говорили, что с шантажистами нельзя иметь дело, однако поди такой особе откажи. А отдыхать в мысленном зиндане мне что-то не улыбалось. – И ты права, три процента открывают неожиданные перспективы.

– Это что еще значит? – тон Бумажницы сразу сменился с веселого и надменного на настороженный.

Как и всякая женщина, валькирия немного напрягалась, когда осознавала, что сейчас происходит нечто, не попадающее в сферу ее понимания. Это ладно, была у меня одна знакомая по молодости, возле части жила, чем и обуславливалась ее популярность. Так у нее подобное выражение возникало каждый раз, когда мне стоило сказать хоть что-то осмысленное. Правда, справедливости ради, я это осознал довольно скоро и свел общение к минимуму. Все остальное время мы дружили исключительно телами.

– Прислушайся, – посоветовал я ей. – Можешь даже глаза закрыть. Ну?

– Да что за херн… Погоди, – вдруг приободрилась она. – Будто кто-то отбойным молотком вдалеке долбит.

– Угу, именно. Только могу поклясться, что никого там нет. В смысле, с отбойным молотком. А вот существ – с избытком. Просто благодаря артефакту мы чувствуем их присутствие.

– Жрецы, – встрепенулась валькирия. – И их много. Прям до хрена.

С каждой новой секундой тон Бумажницы становился все более возбужденным. Вот уж не думал, что валькирию заводят мужики в рясе. С другой стороны, какое мне дело до чужих извращений? Я вон вообще с Алисой сплю.

– Сказать, что они охраняют? – вкрадчиво спросил я.

– Да не тупая, поняла уже. Значит, заходим, берем артефакт, выходим. Приключений на двадцать минут.

– Ну, план почти такой. Надежный, как швейцарские часы. Поэтому я был бы тебе очень признателен, если бы ты и дальше оставалась союзником, а не мешала.

– Я всю дорогу только и делаю, что помогаю! – возмутилась Бумажница. Однако тут же добавила уже более спокойным голосом: – Ладно, услышала, приняла. Постараюсь по возможности не дергать. Но если что, зови.

– Как только, так сразу, – я даже не покривил душой. В последнее время Бумажница была на редкость полезной.

– Шип, ты там все внутри себя обсудил? – обратилась ко мне Алиса. – А то мы уже притомились.

Только теперь пришло понимание, что для группы я все это время стоял посреди дороги, обращенный исключительно в себя. Ага, еще изредка бормотал что-то. Судя по участливому выражению лица Алисы, она сейчас относилась ко мне не иначе как к старику, который сидит на остановке и не знает, куда ему надо.

– Все отлично, у меня тут небольшой брейншторм был. В смысле, у нас. В общем, долго объяснять. Двигаем.

Мы почти покинули бедный район. По крайней мере, бараков стало значительно меньше. Их сменил небольшой частный сектор, за которым уже виднелись те самые пятиэтажные панельки. Сейчас мы шли вдоль убитой дороги. Когда-то давно ее можно было назвать асфальтированной, но из-за многочисленных рытвин и ям, которые просто засыпали щебнем и песком, дорога стала со временем проселочной.

Что мне не нравилось, так это что мы оказались на открытой местности. Конечно, судя по всему, тут уже давно никого не было. Все забрали обращенные. Вот и вернувшийся Крыл сказал, что до самих пятиэтажек не встретил ни души. Однако смутная тревога не покидала меня. Значит, дело даже не в этом. Тогда в чем?

– Всем боевку накинуть. Гром, ты давай вперед. Все внимательно осматривай. Не нравится мне здесь.

– А что осматривать, Шип? – спросила уже медным голосом Громуша.

– Не знаю, следы какие-нибудь. Все, что заметишь. Любую странность. Что-то должно вылезти.

Вот как объяснишь женщинам, что такое чуйка у человека, не раз побывавшего на войне? Или почему дикий зверь просыпается в самый темный час и рычит в пустоту? У меня была теория, что существо, постоянно пробующее на вкус этот мир, начинает по-особому чувствовать опасность. Это отдаленно походит на жизненный опыт, который, как и половое бессилие, приходит с годами.

Мы значительно снизили скорость передвижения по широкой проселочной улице. Невысокие дома вдоль нее, чаще на два хозяина, равнодушно смотрели на нас. Да еще явно с некоторой издевкой на отсоединенном прицепе неподалеку было выведено «Мирный». Угу, хрен вам, вы меня не проведете.

– Шип, – негромко позвала Громуша, и я понял: что-то нашла.

Дал знак остальным оставаться на месте, а сам пригнулся и добежал до танка. Та стояла возле длинного, разделенного на две части забором выбеленного дома с забитыми снаружи окнами и наклеенной на стекло изнутри бумагой. Единственными чистыми, даже вроде вымытыми, были дальние от угла окна. В той части двора, которая просматривалась отсюда, росло несколько яблонь; прямо посреди грядок стояла старая чугунная ванна, использовавшаяся когда-то как емкость; рядом остатки деревянной теплицы и сваленные явно для растопки старые рассохшиеся шпалы.

А чего бы и нет? В своей жизни я всякое повидал. К примеру, некоторые извращенцы, живущие возле железных дорог, из подобного материала и дома строили. Не знаю, что там потом было со здоровьем хозяев, явно ничего хорошего, но это уже частности.

Но что меня смутило сразу – это запах. Дух десятков немытых тел, мочи, дерьма, чего-то гниющего и тухлого. В приличных домах Парижа и Лондона флер другой. Поэтому меня сразу замутило.

– Вон, – Громуша указала на протоптанную тропинку, не обращая на запах никакого внимания.

С виду ничего такого, но приглядишься – и увидишь глубокие следы на земле с темными бурыми пятнами, точно что-то тяжелое тащили, и не раз. Про бурые пятна и так все ясно – кровь. Вели следы аккурат через двор к задней части дома.

Я толкнул невысокую, мне до груди, деревянную калитку, и та поддалась без малейшего сопротивления. Не заперто. Тоже тревожный звоночек. Это место не походило на то, где построили мировой коммунизм и теперь все резко стало общим. А в частных домах, да еще вблизи города, калитки закрывают всегда.

Гром без лишних разговоров отправилась вперед, я только знаком показал двигаться к незаклеенному окну. Уж больно интересовало, почему мне на подсознательном уровне так не нравится этот дом. Прям хотелось сжечь его и уйти не оглядываясь. Но я привык трансформировать свой страх в нечто вполне себе объяснимое, чтобы потом его же победить.