Рустему Шарипову, моему мужу, с благодарностью и любовью. «…каждый знает, что наряду со многими выдумками существует целый мир чудесной действительности».

Николай Рерих. «Радуйся»

«Самое опасное место на планете – город. Самое опасное существо на планете – человек».

Путешественник Виталий Сундаков, интервью Александру Стриженову

Предисловие

Эта книга – проба, тест. Проработав много лет в журналистике, но считая себя именно прозаиком и поэтом, я никогда не писала ничего подобного. Это, безусловно, документальное повествование, нечто вроде мемуаров, написанных по горячим следам. Мне довелось провести год в компании самого странного человека из тех, что встречались мне в жизни. И когда мы расстались, я поняла, как важно систематизировать, уложить в связный текст все, что я узнала и услышала за этот год.

Однако материала оказалось так много, что я не отважилась его приводить в порядок весь и сразу. Я решила начать, попробовать ступить на эту новую для меня территорию документального повествования на мистическую тему и посмотреть, что из этого выйдет.

Так что в эту мою «книгу первую» вошла, наверное, пятая часть того, что было записано за этот год. Это самое начало, попытка лишь слегка приподнять таинственную завесу жизни человека в большом городе и начать взаимодействовать со всеми теми привычными, но, на самом деле, необыкновенными деталями, на которые, как выяснилось, можно смотреть иным взглядом. Взглядом наблюдателя. Взглядом собирателя. Взглядом волшебника.

Многие исследователи и дилетанты, многие коллекционеры чудесного и большие писатели отмечали, что Москва – один из самых мистических городов мира. Возможно, это вообще характерно для большинства столиц. Однако некоторые столицы далеки от мистики так же, как далеки от мистики новые города, целиком состоящие из спальных районов. Москва мистична благодаря своей истории. Москва мистична благодаря своей кольцеобразной структуре. Москва мистична благодаря своим строителям, которые были мистиками. Москва мистична, ведь те, кто ищет мистическое, наполняет ее своими смыслами. Так происходит по меньшей мере уже три столетия. И так будет происходить и дальше. Москва вечна и неисчерпаема, потому что заполнена культурными, историческими и эзотерическими сокровищами. Вы ищете места силы? Приезжайте в Москву. Место силы не может быть руинами. Место силы – это живой организм, не спящий, не впавший в кому, не превратившийся в печальные останки былого величия. Место силы дышит. И в этом смысле Москва – место силы.

В настоящей книге я намечаю некоторые опасности, которые таит в себе Москва. «Но разве место силы может таить опасность? Место силы должно заряжать!» – воскликнет читатель. А я отвечу: место силы может и должно таить опасность, ведь не всякому эта сила предназначена. Чтобы получить эту силу, нужно как минимум подходить ей по каким-то особым параметрам, по вибрациям, по чистоте. Разве может насытить живой организм протухшая еда? Разве может насытиться человек, питаясь, как стервятник, падалью? Травоядным невозможно питаться мясом, а хищники не проживут, питаясь только фруктами. Нет. Точно так же и место силы может насытить лишь того, кто умеет эту силу поглотить. Впрочем, порой и за силой надо побегать. Помните, у Кастанеды? В некоторых случаях, чтобы заполучить союзника, надо его победить. То же самое касается и силы. А потому, зная техники выживания в таком мощном городе, каковым является Москва, умея читать особые знаки, будучи предупрежденным об особенностях этого города, можно получить его силу.

Человек, который стал главным действующим лицом моей книги, получил силу города, а потому обрел все, чего жаждал. Он считает, что наше знакомство с ним было предопределено, а те знания, которыми он со мной поделился, были очередным залогом его невообразимой витальности и энергии. Именно он благословил меня на написание этой книги. И именно с ним и его системой взглядов я вас познакомлю.

Однажды я долго гуляла, бродила по набережной Москвы-реки, разглядывала любимые здания и кораблики, проходившие мимо меня под мостами. Я очень люблю гулять и порой во время прогулки совершенно забываю обо всем на свете. В тот день я забыла о такой простой вещи, как обувь. Я надела туфли на босу ногу и в какой-то момент неожиданно ощутила, что безбожно натерла себе подошвы. Оглянувшись, я поняла, что оказалась на Васильевском спуске. Народу было мало. Я присела на бордюр, сняла туфли и… поставила ноги на булыжники мостовой. Это было невероятное ощущение – холода, но жизни, твердыни, но округлости. Булыжники приняли меня и лечили. Минут пять я сидела так, поставив голые ноги на мостовую, прежде чем обуться. И мостовая казалась мне спиной гигантской рыбы из восточных сказок, на которой незадачливые аборигены построили город.

С этим чувством я начинаю свой рассказ. Я стою на спине гигантской рыбы, мои подошвы касаются ее живой и пугающей плоти. И я жду, что эта рыба вот-вот проснется. Я люблю ее. И надеюсь, что она полюбит меня.

Светлана Богданова, сентябрь 2018 года – март 2020 годаМосква

Глава первая. Встреча

Я неслась по плиткам на самокате. Несмотря на то, что плитки были мелкие, и самокат подпрыгивал каждую секунду, я уже не замечала этой тряски. Я видела перед собой только пешеходный переход, после которого начинался ровный асфальт. Промчавшись по переходу, я свернула в переулок, пронеслась еще несколько десятков метров, не обращая внимания на прерывистый тротуар и бордюры, и остановилась.

На той стороне улицы находился магазин, в который мне давно уже хотелось заглянуть. В этой лавочке продавали настоящий деревенский хлеб, какие-то экологичные крестьянские поделки и ароматное мыло, сваренное в частном хозяйстве. Я много слышала о владельце лавочки, и поэтому мне было любопытно посмотреть, как устроен его бизнес здесь, в Москве, куда он возит свою продукцию на продажу.

Пешеходного перехода тут не было. Но сама улица была очень спокойная. И хотя я каталась вокруг своего квартала, находившегося в пределах Садового кольца, рядом с одной из самых оживленных станций метро, здесь действительно было тихо. Изредка мимо проходил кто-то из местных жителей, спешивших в маленький супермаркет за едой к ужину. А машины сюда заворачивали вообще крайне редко.

Я оттолкнулась от бордюра и мягко двинулась к лавочке напротив, пересекая проезжую часть. И тут краем глаза увидела огромный фургон, который как раз в то же мгновение завернул с Садового сюда и плавно двигался мне наперерез. Белый, высокий, внушительный, он, скорее, напоминал корабль, чем машину.

Внезапно что-то сбилось во мне с ритма, я споткнулась, сама не знаю, как. То ли зацепилась за самокат своими длинными джинсами-клешами, которые я обожала за их хипповский вид, то ли под колесо мне попал камешек, которого я не заметила… Мир щелкнул, будто в его механизме внезапно проявился какой-то давно скрытый изъян, и я, перевернувшись вместе с самокатом, оказалась лежащей на проезжей части. В глазах потемнело, и я заметила лишь то, что мимо, все так же спокойно и плавно, проплыл белоснежный фургон, бесшумно объехав меня, и даже не просигналил. Мне показалось, что я заметила спокойное бледное лицо водителя за лобовым стеклом, хотя толком я его не рассмотрела, он был слишком высоко надо мной.

В следующее мгновение я вскочила и тут же застонала. Боль в колене была просто невыносимой, она пронизывала все тело, проходя через бедро, через низ живота и попадая мне сразу же в желудок, создавая в нем беспокойство, скатываясь в нем колючим шариком, пытаясь вырваться наружу – тошнотой.

Волоча за собой раненую ногу и невероятно тяжелый теперь самокат, я причалила к тротуару, с которого еще несколько секунд назад так браво вылетела под колеса фургона. И тут же поняла, что мне страшно жарко, что руки у меня ледяные, и что глаза отказываются видеть окружающий мир. Темный туман битыми пикселями, безликими провалами дробил улицу, заволакивал дома, машины и редких прохожих какой-то непроницаемой мантией. Я теряла сознание.

Чтобы не распластаться тут же, на асфальте, не дойдя до дома, я, опираясь на самокат, медленно присела на корточки. Колено ужасно болело, тошнота не проходила, но зрение ко мне постепенно возвращалось. Я сидела, скрючившись, и чувствовала странную дрожь в руках. «Пора вставать», – решила я. Встала – и вот, опять, все почернело, а звуки улицы стали словно бы острыми стеклянными осколками, шуршащими где-то возле моих ушных раковин.

Я снова присела, превозмогая боль в разбитой коленке. Надо отдышаться. Не могу, не могу. Так больно! Мимо меня по тротуару прошел какой-то молодой человек. Я спрятала лицо, отвернулась. Не выношу быть слабой перед незнакомцами. И снова все стихло. Я опять сделала попытку встать, и новая волна дурноты заставила меня присесть.

Я сидела, опустив голову и прикрыв глаза. Боль стихала, но я знала, что это от того, что я не двигаюсь. Стоит мне попробовать сделать хоть шаг, и она снова вернется. Я чувствовала, что лицо у меня холодное и бледное. Хорошо, что меня сейчас никто не видит, особенно, никто из близких или друзей. А то они бы, наверное, испугались.

«Вам плохо?» – спросил кто-то прямо над моей головой. Это был мягкий баритон, чувствовалось, что говорит человек очень добрый и умный.

«Да», – тихо сказала я.

«Хотите, я вызову скорую?» – так же мягко спросил незнакомец.

Я не хотела ни поворачиваться к нему, ни открывать глаза. Поэтому просто отрицательно покачала головой.

«Я здесь живу, – он явно не желал оставить меня в покое. – Могу вынести вам стульчик, чтобы вы посидели у подъезда».

«Нет-нет, спасибо, – собравшись с силами, ответила я. – Я просто упала. Сейчас все пройдет».

«Ну, как хотите», – наконец, сдался баритон.

И я услышала тихие медленные шаги: незнакомец уходил. Странно, я не заметила, как он подошел, как раньше, вероятно, вышел из подъезда, как закрылась за ним дверь. Но как он уходил – это я слышала отчетливо.

Я решила встать. Почувствовала, что надо. Медленно поднялась и, опираясь на руль самоката, сделала шаг. В этот момент я поняла, что мир вокруг похож на огромную завитушку, на панцирь доисторической улитки, и все мои чувства – теперь уже не только зрение, но и слух, и обоняние, и осязание, и даже какая-то тень вкуса, – понеслись по этому панцирю куда-то то ли вглубь, то ли вовне, разгоняясь на каждом завитке, оставляя меня бездыханной на пустынной улице. Последнее, что я поняла, это то, что падение мое было очень мягким, и что я падала как будто бы на какую-то плюшевую кушетку, а голова при этом не ударилась об асфальт, но тихо легла то ли на подушку, то ли на валик, то ли на ворох одежды в душном, теплом шкафу.

Очнувшись, я некоторое время лежала с закрытыми глазами, ощущая теплое сладкое оцепенение, как после долгого сна в уютной постели. Я не очень понимала, где я, но обычно мне нравилось это чувство, и я его не прогоняла. Наконец, я глубоко вздохнула и потянулась. И тут же страшная боль в колене заставила меня вскрикнуть и открыть глаза. Я лежала в совершенно незнакомой комнате. Вокруг все было приглушенным, каким-то бордовым и бархатным, диван, на котором я лежала, оказался очень мягким, меня накрывал пушистый плед с бахромой, окно затеняла тяжелая вишневая занавеска с темно-золотистыми ламбрекенами и кистями. На небольшом письменном столе, обтянутом зеленым сукном, стояла зеленая же лампа с бронзовой ножкой – из тех, что особенно ценятся любителями советского антиквариата, – настоящая, «кремлевская». Возле стола находилось кресло, обитое дерматином.

Стены здесь были покрыты линкрустом, впрочем, едва видным из-под темных картин, висевших в тяжелых золоченых рамах. Вход в комнату был завешен старой бархатной портьерой – такого же точно оттенка, что и обивка дивана, на котором я лежала.

Я вспомнила падение, белый фургон, а затем – разговор с обладателем мягкого баритона, который обеспокоенно спрашивал меня о моем самочувствии и предлагал мне вызвать скорую или вынести стул.

«Интересно, какой стул он мне мог бы вынести? Неужели это кресло?» – неожиданно подумала я. Я сразу поняла, что именно тот самый незнакомец меня подхватил и перенес в эту квартиру, ведь, кажется, на улице никого больше не было.

Что ж, решила я, спасибо этому дому, пойдем к другому. Я села на диване. Вроде бы, все шло нормально, коленка ныла, но это было терпимо. Отбросила плед. Спустила на пол ноги. И встала. И тут же упала, снова ощутив дикую боль.

Кажется, падая, я задела кресло, оно поехало и стукнулось о стол. И «кремлевская» лампа почему-то тут же погасла.

В темноте я медленно ухватилась руками за мягкий диван и путем неимоверных усилий забралась на него, снова укутавшись мягким пледом. Меня почему-то трясло. Зуб на зуб не попадал. А в желудке проснулись знакомые спазмы: боль опять пыталась вырваться наружу через тошноту и головокружение.

Неужели я сломала коленку?

Я заматывалась в плед все яростней, пока не стала похожей на туго спеленутую куколку, лежащую в позе эмбриона. Колено нещадно ныло, но я решила, что было бы хорошо, если бы ссадина (а она явно была) подсохла, пока нога согнута.

Надо признаться, мне было не по себе. Я была совершенно одна в темной чужой комнате, да еще и заперта на диване. К тому же, я с детства боюсь темноты и знаю: только дай волю своему воображению – и все. И можно будет сойти с ума. Поэтому я закрыла глаза и стала думать о чем-то, совершенно не имеющем отношения к ситуации, в которую я попала.

Помнится, размышляла я о новой сказке, которую писала. Главная героиня сказки – девочка, из обычного московского двора неожиданно попавшая в некую Страну Холмов. Мне нравилось представлять себе этот сказочный мир, он меня увлекал и завораживал. Я бы и сама хотела жить в такой стране и в таком доме. В уютном доме на холме.

Последнее время я часто мечтала о переезде из города на землю, много изучала на эту тему статей и роликов, прикидывала, во сколько мне обойдется этот переезд и стоит ли продавать квартиру, чтобы построить дом. Я знала, что основная волна дауншифтинга схлынула, те, кто первыми устал от мегаполиса, уже давно уехали и живут в своем хозяйстве, стараясь минимально зависеть от экономических всполохов.

И вот, как это часто бывало у меня, я тоже, вроде бы, созрела. С опозданием в десяток лет. Поразмыслив как следует, я почти уже решилась.

«Не темно?» – раздался знакомый мне баритон прямо рядом со мной, и тут же комнату осветила зеленая «кремлевская» лампа. Передо мной стоял крупный мужчина с очень бледным лицом и темными глазами. Он был одет в шелковый шлафрок («совсем как у Бродского», мелькнуло у меня в голове), из-под которого виднелись бархатные брюки и расшитые золотом домашние тапочки. На голове его красовалась тюбетейка – из тех, которые лет сто пятьдесят назад носили зажиточные курильщики, чтобы предохранить свои волосы от дыма. Незнакомец явно умел подкрадываться абсолютно бесшумно.

«Было темно», – сказала я, по-прежнему стуча зубами от озноба.

«Вам холодно?» – спросил он и склонился надо мной.

Я почувствовала, что от него исходит запах какой-то пряности. Кажется, гвоздики… И корицы…

«Оч-чень», – кивнула я.

«Марта! – внезапно крикнул он, поворачиваясь к тяжелой портьере, которой был занавешен вход в комнату. – Одеяла!»

В ту же секунду портьера зашуршала, и в комнате появилась девчонка лет двенадцати-пятнадцати. На ней было темное платье и белый передник, и это тут же напомнило мне школьную форму из далеких восьмидесятых. Соломенные волосы были убраны назад и заплетены в тяжелую плотную косу. Давно я не видела девочек с такими косами!

Марта несла, прижимая к груди, стопку стеганых атласных одеял, она их ловко расправила и укрыла меня. Я почувствовала сквозь плед холод еще не согревшегося атласа и затряслась с новой силой.

«Грелку!» – скомандовал незнакомец.

Марта кивнула, нырнула за портьеру и с удивительной скоростью вынырнула снова, держа в руках горячую грелку. Как ей удалось так быстро выполнить его приказ, я не поняла. Или, возможно, у меня в этот момент было какое-то другое, искаженное чувство времени…

«С-спасибо», – выдавила из себя я, когда рядом с моим животом оказалась пышущая жаром булькающая грелка.

«Спасибо, – повторил мужчина, кивнув Марте, и та снова исчезла за портьерой. – Вам легче?» – медленно проговорил он своим глубоким баритоном.

«Кажется», – кивнула я, прилипнув всем телом к горячей грелке.

«Должно сейчас стать легче, – заверил меня незнакомец, подвинул к дивану кресло и сел, сложив руки. – Вам повезло. Несмотря на все то, что вам мешает, вы обладаете интуитивным навыком выживания в городе».

Я смотрела на него во все глаза. Вдруг у меня в голове, несмотря на тихо накатывавшее на меня состояние тепла и расслабленности, появилось так много вопросов, что я не знала, с какого именно начать.

«Если бы у вас не было этого навыка, – продолжил он, – вы были бы сейчас не здесь. А у Склифосовского, на операционном столе. И ваше мнение никого бы там не интересовало».

Меня передернуло. Я ненавижу больницы, тут он попал в точку.

«Или еще того хуже. Могли бы так и проваляться в сумерках на тротуаре, да еще бы вас обчистили. А может быть, и съели», – добавил он.

Я улыбнулась. Это мой родной город. И я отлично его знаю. И я знаю, что здесь происходит. Последний раз меня обокрали в 2009 году, это было в метро, на эскалаторе, причем, я ехала в таком славном улыбчивом настроении после моего дня рождения, и почему-то, как сейчас вспоминается, ощущала, что меня обкрадывают, но не верила собственным ощущениям. Уж слишком прекрасно у меня было на душе. Я ехала на любимую работу, я была полна идей и надежд. И я знала, что все будет хорошо.

Я, конечно, ошибалась. И поэтому, вспоминая сейчас тот случай, я целиком и полностью беру ответственность за ту кражу на себя саму. Я была в таком состоянии, что, как мне кажется, просто источала искушение. И если даже вор не собирался сейчас никого обкрадывать, если у него были другие дела – допустим, он ехал на эскалаторе с увлекательной книжкой в руках и не мог от нее оторваться, – его рука сама заползла в мою сумочку, которая словно бы взывала к нему: «Возьми этот прекрасный кошелек, он набит деньгами и карточками, возьми его, и спокойно иди. За тобой никто не побежит. И пропажа обнаружится не сразу, а лишь когда марево очарования, опьянившее эту наивную женщину, рассеется».

«Потеря кошелька – полбеды, – словно бы прочитав мои мысли, сказал незнакомец. – Вы хоть понимаете, что город в нынешнем виде – это очень опасное место? Вы знаете, что сейчас здесь пропадают тысячи людей в день, и никто толком ничего не знает о пропавших и о том, куда они деваются?»

«Это похоже на какую-то сводку… – снова улыбнулась я. – На какую-то передачу по телевизору. Что-то про происшествия… В общем, это не моя реальность, и мне это совершенно безразлично».

Я говорила медленно. Теперь, когда я согрелась и боль в колене почти утихла, мне хотелось спать.

«Вам безразлично только потому, что вы, сами того не подозревая, умеете здесь выживать, – возразил мне незнакомец. – Впрочем, я вас совершенно заболтал, а вам хочется спать. Вы поспите. А чтобы вам спалось хорошо, давайте перед сном с вами познакомимся. Вас зовут Светлана, не так ли?» Я кивнула. Он представился и добавил: «Но вы можете меня называть Немцем, я хозяин этой квартиры. И я вас поднял с тротуара, когда вы повредили колено. Марта уже позвонила вам домой, так что вас сегодня никто не ждет, все знают, что вы в больнице, в реанимации. Состояние у вас стабильное… Так что все волнуются… в меру…»

Он тихо говорил, а я проваливалась в сон, хотя что-то во мне сопротивлялось этому сну с каждым новым словом, с каждой фразой, произнесенной незнакомцем… В реанимации?.. Но ведь это вранье… Как они узнали телефон? А-а, наверное, нашли в моем мобильнике… Но почему они соврали?.. Почему я остаюсь здесь?.. Почему мои домашние должны волноваться? Почему у меня нет возможности с ними связаться? И этот человек говорил, что у меня не было бы выбора в больнице… А здесь у меня, что ли, есть выбор?.. Выбор…

Сон сковал меня, и я совершенно не могла ему сопротивляться. Мне казалось, что я снова куда-то падаю, что снова меня кто-то подхватывает и несет, я чувствовала, что я как будто еду по длинному тусклому коридору, увешанному темными старинными портретами, что свет здесь дрожит, а тени длинные и живые, как будто бы все освещается не электричеством, а свечами. Мне кажется, меня о чем-то спрашивают, и я что-то плавно и многословно отвечаю, как будто бы рассказывая длинные истории, но не слышу собственного голоса, он лишь остается после каждого моего ответа эхом в моих мыслях, словно бы постепенно проникая в мой мозг. Я слышу скрежет, а затем странный резкий звук, точно там, за пределами моего зрения и понимания, чьи-то сильные руки рвут длинный кусок плотного брезента. Потом мне кто-то опять задает вопросы, смысл которых я не понимаю, но отвечаю на них – так же спокойно, разумно и подробно, как раньше. Наконец, я приоткрываю глаза и вижу сквозь странную плотную дымку, как к моим губам подносят неровную склянку с круглым дном, похожую на старинную колбу. Я жадно пью из нее – нечто живое, подвижное и очень свежее: какой-то ягодный сок или что-то в таком духе, красную жидкость с голубоватым опаловым отливом. И снова – мягкая теплая темнота, и снова – поблескивание пламени где-то на кончиках влажных ресниц.

Проснулась я уже утром. Сквозь вишневые занавески едва пробивался легкий солнечный свет. Стоял май, но утро было холодным, это чувствовалось по этим прозрачным, почти серебристым, лучам. «Кремлевская» лампа не горела. В комнате было тепло, хотя отопительный сезон, несмотря на погоду, давно кончился. Я приподнялась на локте и заметила рядом с диваном электрический камин, показывавший чудесные поддельные дрова, над которыми полыхали фальшивые языки пламени. Колено почти не болело. Я откинула плед и с изумлением уставилась себе на ноги. На мне был мой длинный свитер, в котором я вчера рассекала по переулкам на самокате. А вот на ногах не было ни джинсов, ни колготок. Колено было плотно забинтовано какой-то мягкой серой тканью. Я не чувствовала, чтобы меня кто-то раздевал и вообще, что-то делал с моим коленом. Я тут же вспомнила свой странный сон, но я была уверена, что это лишь сон. И что, на самом деле, со мной ничего такого не происходило.

Я аккуратно согнула ногу и разогнула. Это была уже не боль, а легкий призрак боли. Колено явно заживало. Я решила встать. Вчера это мне не удалось, и я упала, поэтому сейчас сначала оперлась на здоровую левую ногу и обе руки. И лишь затем аккуратно распрямила правую ногу и перенесла тяжесть тела и на нее.

Стоять было легко. Чувство было такое, будто я вчера слегка ушибла колено – просто, например, задев им за угол стула или журнального столика.

Я сделала шаг. Затем еще один. Я была здорова. Я оглянулась и поискала свою одежду, но не нашла ее. В этот момент портьера в дверном проеме распахнулась, и в комнату вошла юная Марта – девушка, которая вчера меня кутала в одеяла и готовила мне горячую грелку.

«Доброе утро», – сказала Марта и слегка поклонилась.

Это меня удивило, я не помню, чтобы мне вообще кто-нибудь когда-нибудь кланялся.

«Доброе утро», – ответила я и невольно сама поклонилась ей в ответ.

«Я принесла вам новые колготки и джинсы, примерьте, пожалуйста», – с этими словами она протянула мне пакет.

Я достала одежду, села на диван и стала натягивать колготки.

«А что случилось с моими?» – спросила я ее.

«Ваши были разодраны и все в крови. Так что пришлось их выбросить», – Марта вздохнула.

Я натянула джинсы и удивилась, что они были ровно моего размера: самой мне редко удавалось с первого же раза подобрать себе подходящую одежду, особенно брюки. За последние два года я сильно похудела и так до сих пор и не чувствовала объемов своего нового тела.

«Надо же, подошли!» – воскликнула я и встала.

«Я очень рада!» – искренне сказала Марта.

Я взглянула на нее. Наверное, эти люди на меня потратили уже кучу денег.

«Сколько я вам должна?» – спросила я ее.

«Простите, но я не могу этого вам сказать», – ответила она, потупившись. И добавила: «Давайте я проведу вас в столовую, там вы сможете обо всем поговорить с хозяином».

Заинтригованная, я отправилась за Мартой. Мне казалось, я участвую в какой-то театральной постановке. Отодвинув тяжелую портьеру, я оказалась в темном коридоре. По обеим сторонам здесь стояли огромные напольные бронзовые подсвечники – кажется, очень старые. В них горели свечи, освещая цветистую ткань, которой были обтянуты стены, и старинные портреты, висевшие под самым потолком. У меня появилось четкое ощущение, что вчера я здесь была. Кажется, этот коридор мне снился. Да-да, меня, похоже, несли по нему или везли… Но куда?

1 2 >

На страницу:

Перейти

1 из 2