Праведница

Лес обшарен до конца

«СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ», УИЛЬЯМ ШЕКСПИР

Арджун понял, что что-то не так, в ту самую секунду, когда его рука опустилась на дверную ручку его квартиры.

Металл оказался теплым.

А это могло означать только одно: кто-то – или что-то – недавно находилось поблизости. Однажды, не так уж давно, Арджун обнаружил ссохшиеся останки мухи с обугленными крылышками на полу у порога квартиры, и металл дверной ручки тогда еще пульсировал от заклинания, охраняющего квартиру.

Если неприятель действительно притронулся к заколдованной ручке, то на ладони у него остался ожог, а мысли затуманились, путая сознание. Это происходит с любым существом, которое попытается попасть в квартиру без приглашения.

Миссис Банкомб, пожилая вдова, живущая в квартире этажом ниже, заметила подобный ожог на своей руке перед прошлым Новым годом. К счастью, она решила, что схватилась за раскаленную сковородку и забыла об этом, иначе о странном колдовстве знали бы уже все, ведь эта женщина была известной разносчицей сплетен. И это не говоря уже о том, что миссис Банкомб постоянно подозревала как Арджуна, так и Джея в гнусных поступках, соответствующих, по ее мнению, их иностранному происхождению.

Вера миссис Банкомб в тех, кто не преклонялся перед господом богом, была такой же иллюзорной, как ее набожные моральные качества. Странно, однако. Насколько Арджун слышал, Иисус Христос был человеком милостивым по отношению к тем, кому требовались помощь и защита. Он всегда даровал самым слабым самую большую любовь.

Увы, бог Иисуса Христа был не тем богом, которому на самом деле поклонялась миссис Банкомб. По ее мнению, лучшими иностранцами были те, кого отправляли обратно к своим берегам, и неважно, какая участь их там могла поджидать. Неважно, если они или их дети умрут там от голода, войн, болезней или несправедливости – грустно, конечно, но это не ее проблемы.

Арджун до сих пор тайком злорадно наслаждался каждой ее жалобой на то, что он выращивает на балконе травы. Те самые, запах которых будто бы возвращал его обратно в детство, хотя Бомбей находился через полмира от него. Запах которых дарил ему приятные воспоминания. Воспоминания, которые возрождали Арджуна к жизни, наделяя надеждой даже в самые темные времена. После того как миссис Банкомб обожгла себе руку о дверную ручку их с Джеем квартиры, Арджун предложил ей заживляющую мазь, сказав, что та творила чудеса с ожогами в его «мелкой деревушке».

На самом же деле он просто дал ей ароматизированный крем… смешанный с голубиными экскрементами.

Арджун усмехнулся себе под нос. В течение нескольких недель эта старая расистка каждый день перед сном втирала птичье дерьмо в руки.

Порой самые простые вещи приносили ему больше всего радости.

Арджун замер, распахнув дверь и войдя в темноту квартиры. Он стоял неподвижно и тихо некоторое время, оглядывая все вокруг. Несмотря на то, что от тревоги у него волосы встали дыбом, ничего не выглядело подозрительным. А поддаваться паранойе было бы глупостью. Арджун не увидел и не услышал ничего необычного. Разумеется, его органы чувств не были такими же утонченными, как у вампиров. Джей был способен учуять кровь непрошеного гостя с другого конца комнаты. А этириал вроде Арджуна, хоть и был быстрее и сильнее, чем любой простой смертный, все же никогда не будет обладать талантами чистокровного фейри. Сказать по правде, это был факт, который немало печалил его в детстве.

Арджун выдохнул. Звук его дыхания разнесся по пустой квартире. Несмотря на то, что комнаты были просторными, они не обладали никакими дизайнерскими излишествами. В середине располагалась гостиная, а по бокам от нее две одинаковые спальни. Небольшое кухонное пространство было обустроено у стены справа от Арджуна, а рядом стоял кирпичный камин. Дверь комнаты Джея была закрыта – как истинный вампир, он вообще редко возвращался домой, особенно после покушения на штаб-квартиру их ковена, произошедшего уже почти месяц назад. Теперь Джей предпочитал спать днем на верхнем этаже отеля «Дюмейн», где временно обустроили убежище вампиры Львиных чертогов.

Напротив спальни Джея, ближе ко входу в квартиру, Арджун видел дверь в свою комнату, которая была слегка приоткрыта – именно в таком виде он сам ее и оставил. Ни Арджун, ни Джей не пользовались гостиной, и старенькие книги на полках вдоль дальней стены стояли нетронутыми. Единственным, что еще бросалось в глаза, были каллиграфические свитки Джея и статуя Ганеши, индийского бога всех начал, которую отец подарил ему в тот самый вечер, когда мать увела Арджуна в Сильван Уайль и стерла память отцу. Еще, разумеется, стоит отметить узорчатое зеркало до самого пола, стоящее у стены рядом с кухней, чью старую, покрытую пятнами зеркальную поверхность скрывала белая шелковая простыня.

Может, просто миссис Банкомб заработала новый ожог сегодня, потому что, судя по всему, никто не пробрался на территорию квартиры. И все же Арджун отчего-то не мог избавиться от странного чувства беспокойства. Словно за ним кто-то наблюдал издалека.

Наверное, виной всему тревога от мыслей о том, что ему предстоит в ближайшем будущем. Ему ведь следует радоваться тому, что всё на своих местах. Обдумав это, Арджун отправился в свою комнату, где взял записную книжку с самыми недавними заметками, в которых содержались подробные инструкции самому себе на случай, если его воспоминания в какой-либо мере будут повреждены. Он спрятал ее в нагрудный карман. Затем поправил волшебный монокль, а потом вернулся в гостиную и уставился на запертую дверь спальни Джея, задумавшись, не стоит ли заглянуть внутрь и проверить, все ли на месте. Просто на всякий случай.

Однако вампир-наемник явно не будет рад тому, что Арджун вторгся в его личное пространство. Органы чувств у Джея были даже острее, чем у любого другого вампира, каких Арджун только встречал в жизни. Да и лучше не рисковать хорошими взаимоотношениями. Поэтому в последний раз окинув взглядом помещение, Арджун подошел к огромному зеркалу, стоящему у стены.

Хотелось бы Арджуну, чтобы судьба Одетты Вальмонт не зависела теперь от него. Ноша подобной ответственности казалась ему почти что невыносимой. Было куда проще заботиться только о себе. Когда Арджуну исполнилось пятнадцать, он намеренно отказался от своего положения при дворе Сильван Уайль и переехал в Лондон, где начал изучать юриспруденцию в Кембридже. В течение следующих трех лет он не заботился ни о ком, кроме себя. И пусть крохотная частичка его души мечтала о большем, избранное им самим одиночество среди научных кругов вполне устраивало. Это было куда лучше, чем жизнь невольника среди черствых созданий Летнего королевства.

А потом, около года назад, Никодим Сен-Жермен пригласил Арджуна в Луизиану – помочь разобраться с юридическими делами его ковена, также известного в Новом Орлеане под именем «Львиные чертоги». Когда Арджун прибыл, его одновременно поразили как красота города-полумесяца, так и чувство, будто в пестрой компании кровопийц он почувствовал себя на своем месте. Впервые с тех самых пор, как Арджун покинул Бомбей, будучи семилетним мальчишкой, он почувствовал, что снова нашел родной дом.

До прибытия в Новый Орлеан Арджун понятия не имел, каково это – являться частью чего-то. Каково знать, что кто-то будет сражаться бок о бок с тобой при любых обстоятельствах. Бессмертные в Львиных чертогах приняли Арджуна в свои ряды так, как жители Сильван Уайль никогда не принимали. Медленно, но уверенно Арджун обрел семью. Первую настоящую семью с тех самых пор, когда он потерял связь с отцом почти что двенадцать лет назад.

Это правда, что куда проще заботиться только о себе. Однако отец говорил, что верное решение обычно бывает сложным. А сложное обычно бывает праведным.

Будь он проклят за то, что опять оказался прав.

Арджун нацепил мантию поверх небольших ножен с железным оружием, повесил рюкзак на плечо и остановился перед зеркалом. Одним движением он смахнул шелковую простыню и замер, прежде чем отправляться сквозь серебряный портал в латунной оправе. Со вздохом Арджун вытянул перед собой правую руку и прижал ладонь к прохладной поверхности зеркала. Серебряное отражение начало мерцать от его прикосновения и пошло кругами от кончиков его пальцев, словно камешек бросили в озеро. Покалывание пронеслось по коже Арджуна, когда его рука утонула и прошла сквозь зеркало, а мир вокруг начал меняться, обращаясь в тот, который ждал его на другой стороне.

Сдаваясь в объятия судьбы, Арджун сделал шаг в зазеркалье и исчез.

Она всегда давала себе хорошие советы, хоть следовала им нечасто

«ПРИКЛЮЧЕНИЯ АЛИСЫ В СТРАНЕ ЧУДЕС», ЛЬЮИС КЭРРОЛЛ

За запертой дверью спальни Шина Джейяка Пиппа сжала руку Элуиз мертвой хваткой, прижав левый глаз к замочной скважине и наблюдая, как Арджун Десай просто входит в зеркало и исчезает!

Элуиз сжала руку Пиппы в ответ так сильно, что ей стало больно. Пиппа знала, что Элуиз скажет, ей не нужно было даже слышать слова. «Молчи, англичанка. Что бы ты ни увидела, молчи».

Серебряное зеркало продолжало мерцать даже после того, как проглотило Арджуна Десая целиком, будто бы его безликая фигура все еще мелькала среди теней или будто некое морское чудовище все еще сновало в темных волнах.

Несмотря на то, что Пиппа дрожала от изумления и ужаса реальности происходящего, ей удалось заставить себя стоять неподвижно еще целую минуту до того, как она подскочила на месте и распахнула дверь. Элуиз схватила ее за плечо, чтобы остановить, однако Пиппа вывернулась и бросилась через темноту комнаты к пульсирующему зеркалу.

– Оно его проглотило! – воскликнула Пиппа, задыхаясь от собственного удивления. – Как глоток воздуха или стакан воды.

– Я так и знала. – Шепот Элуиз вышел громким. Триумфальным. – Эти треклятые вампиры прятали телепортационное серебро все это время. Можно было бы подумать, что они хотя бы предложат нам им воспользоваться, учитывая все, что мы для них сделали за все эти годы. – Она прищелкнула языком. – Criaturas ingratas [37]. Серебро для путешествий… находилось у нас прямо в городе все это время!

– Чем отличается серебро для путешествий от тары? – Пиппа вспомнила слово, которое использовала Элуиз до этого.

– Серебро для путешествий соединяет места в мире смертных, а тара может еще и соединять земной мир с миром фейри, – пояснила Элуиз. – Сомневаюсь, однако, что кто-то из этих кровопийц настолько глуп, чтобы оставить настоящую тару вот так вот без присмотра. Это было бы наивысшей формой невежества, ибо им в принципе запрещено посещать мир фейри.

– Но почему?

Элуиз отмахнулась от слов Пиппы рукой.

– Много веков назад кровопийцы совершили какую-то ошибку, – сказала она. – И за это они были изгнаны в мир смертных.

– Какой ужас! – Пиппа задумалась на секунду. – Не иметь права вернуться домой…

– Кроме того, открытый портал-тара означал бы, что любое существо может использовать его в качестве прохода и беспрепятственно ходить туда-сюда. Это огромный риск.

– Я думала, ты уважаешь тех, кто рискует, – заметила Пиппа.

– Claro, – ответила ей Элуиз. – Ты бы до сих пор собирала фрукты и спала голая в пещере с пауками, если бы никто из нас не рисковал. Однако одно дело ставить на кон собственную жизнь. А рисковать целым городом, полным невинных… Тут уже совсем не риск. Тут глупость.

Пиппа продолжала внимательно всматриваться в мерцающую поверхность зеркального серебра.

– Тогда, получается, если это не портал-тара в другой мир, то куда же отправился Арджун Десай? – спросила она.

– Скорее всего, обратно в Лондон, где этому comemierda и место. – Элуиз подула на позолоченную раму все еще сверкающего зеркала, точно пытаясь отыскать тайные чары на его поверхности, как делала, когда пыталась вскрыть замок входной двери. – А если судить по его наряду, то он определенно посещает Савиль Роу [38] куда чаще, чем полагается любому мужчине. – Никаких чар не обнаружилось, и Элуиз нахмурилась, задумчиво стуча пальцами по бедру. – Погляди на полу и вокруг рамы, – пробормотала она Пиппе. – Скажи, если заметишь что-нибудь необычное, – добавив это, она опустилась на колени, чтобы заглянуть за зеркало.

Савиль Роу. Селина рассказывала Пиппе об улице в самом сердце Лондона, известной талантливыми портными. Может, Селина сейчас в Лондоне? Может, они с Бастьяном прошли через этот самый портал и переправились через океан в мгновение ока? Может, они теперь прогуливались по Бонд‐стрит [39] и пили чай в «Кларидж» [40], пока Пиппа тут нервничала в одиночестве в этой сырой знойной тьме города-полумесяца?

Лондон. Так близко от Ливерпуля. Так далеко – за целым океаном – от Пиппы.

Мысль о том, что этот портал может привести ее к братику с сестренкой по щелчку пальцев, одурманивала и соблазняла.

Проклятый прекрасный риск.

Нет, это неважно. Пиппа уже и без того несколько раз рискнула сегодня. Вопреки советам ее преподавательницы по фехтованию о том, что стоит действовать спонтанно, бывает куда лучше все обдумать и взвесить каждое решение с особой тщательностью. Бабушка Пиппы всегда говорила, что лучшим решением всегда является самое праведное, а сделать все, что в силах Пиппы, ради братика с сестренкой – обеспечить всем им светлое будущее – это самый праведный и богоугодный путь.

«Хватит с меня всего этого».

Пришло время Пиппе сдержать слово, данное Фобосу Девере. Пришло время выйти за него замуж и стать частью глубокоуважаемой семьи. Закончить шалости и вести себя подобающе новому уважаемому имени.

Однако если Пиппа могла исчезнуть в одну секунду, пройдя сквозь зеркало, разве не сможет она вернуться всего эту самую секунду спустя, ничего не упустив?

– Я буквально слышу, как шестеренки крутятся в твоей голове, Филиппа Френсис Джейн, – предупреждающе произнесла Элуиз, снова поднявшись на ноги и начав изучать свиток с черными письменами, висящий на стене рядом. – Я бы не стала так рисковать. Особенно если бы была на твоем месте.

И вот снова это слово. Риск.

Однако чем выше риск, тем больше награда.

– Что ты имеешь в виду? – пробормотала Пиппа. – Почему мне не стоит рисковать?

Элуиз фыркнула в ответ.

– Мы же вроде как уже выяснили, что ты трусиха, сомневающаяся во всем подряд. Однако в настоящий момент твое чувство… Какого черта, английская идиотка? – Элуиз бросилась к Пиппе, но не успела.

Она шагнула сквозь поверхность мерцающего серебра, даже не обернувшись.

¡Qué hostia! [41]

«МОЕ ЛЮБИМОЕ РУГАТЕЛЬСТВО», ПОЭМА ЭЛУИЗ ГЕНРИ

Будто тянущийся вечность миг Элуиз Генри смотрела на мелькающую тьму по ту сторону зеркала, наблюдая, как та рябит, словно водная гладь. Она не двигалась. Не мигала. И едва дышала.

Однако, coño, она молилась.

Молилась Богу на небесах. Молилась Святому Духу. Святой Деве Марии. И всем святым. Молилась, чтобы англичанка появилась так же легко, как и исчезла. Чтобы ни единая блондинистая кудряшка, обрамляющая личико этой estúpida [42], не пострадала.

Минута прошла в полной тишине. Элуиз слышала только, как циркулирует в ее теле кровь и как быстро-быстро бьется сердце в груди. Она слышала стук колес карет по брусчатке за окном и размеренный топот копыт коней по дорогам.

«Сколько времени?» – задумалась она, изо всех сил пытаясь вернуться в свое беззаботное расположение духа.

Однако пальцы у нее все равно задрожали, когда она потянулась к маленьким часикам, спрятанным в кармане бежевой льняной юбки. Элуиз нащупала золотую вещицу и уронила бы ее, если бы не тонкая цепочка, прицепленная к поясу. Крепко сжав холодный драгоценный металл, она поддела крышечку большим пальцем, и звук щелчка распахнувшегося механизма разнесся эхом по густой тьме вокруг.

Половина десятого.

И снова глаза Элуиз переметнулись к магическому зеркалу, стоящему у стены напротив нее. Серебряная поверхность начинала тускнеть. При виде этого в любой другой момент можно было бы успокоиться, но только не сейчас.

– ¡Qué hostia! – громко выругалась Элуиз. – Будь. Все. Проклято. – Она спрятала часики обратно в карман юбки и развернулась. Ее глаза забегали из стороны в сторону, точно силясь отбиться от нарастающей в груди паники. – Basta, – приказала сама себе Элуиз. Она выпрямила спину. Поправила перед хлопкового жакета цвета шоколада и пригладила ворот.

«Хватит, – еще раз сказала она сама себе. – Хватит».

Она сглотнула, невольно сжав руки в кулаки. ¡Miércoles! [43]Теперь она сомневалась. Всего несколько мгновений назад Элуиз насмехалась над англичанкой как раз из-за этого. А теперь она сама колеблется. Окаменела от беспокойства. Ей нужно подумать. Однако сначала ей нужно убраться отсюда. Если вампир вернется и обнаружит ее снующей по его дому, ее шансы вернуться в парфюмерную лавку целой и невредимой будут равны шансам снежинки на выживание в пылающем аду. Элуиз никогда не встречала Шина Джейяка, однако слышала немало рассказов о его былой карьере наемного убийцы. Вампира-убийцы.

Элуиз чуть не фыркнула, будучи внезапно охваченной порывом своего темного чувства юмора. А разве не все вампиры являются убийцами? Вряд ли хотя бы кто-то из них ведет уроки в воскресной школе. И все же не было сомнений в том, что жажда крови Шина Джейяка превосходила жажду любого среднестатистического вампира. Мать Элуиз предупреждала ее, наказывая держаться подальше от хмурого вампира родом с Дальнего Востока, чья бледная кожа была сплошь покрыта шрамами. Элуиз содрогнулась, вспомнив об этом. Мужчины, которые не любят улыбаться и вечно хмурятся, все равно что женщины, которые не любят поесть. Ни тем, ни другим Элуиз не доверяла.

Разумеется, если вампир-наемник вернется в этот самый момент, Элуиз верила, что имя матери ее защитит. Как-нибудь. Но мать. Сoño. «Мама».

Мать Элуиз будет отчитывать дочь на протяжении нескольких часов, если прознает обо всем том, что произошло сегодня. Может, даже побьет тапкой, или веником, или еще чем-нибудь не менее пугающим.

Элуиз направилась было к двери квартиры, но замерла на полпути. Беспокойство пробежало у нее по позвоночнику.

А что насчет англичанки?

Хмурая складка пролегла на ее обычно гладком темнокожем лбу. Элуиз ведь не виновата в том, что эта дурная девчонка прошла через зеркало. Если с ней произойдет какая-нибудь неприятность, Элуиз в этом винить нельзя. Она даже предупреждала англичанку. Именно предупреждение она сказала последним!

Элуиз снова сделала шаг к зеркалу, мысленно приказывая тому показать ей, куда делась Филиппа Монтроуз. Когда Элуиз подошла, зеркало сверкнуло разок так, точно могло ощущать магию, циркулирующую в ее венах. А потом серебряная поверхность начала будто бы углубляться, и по краям показалась усеянная снегом кромка, тянущаяся ледяными щупальцами в разные стороны.

Беспокойство Элуиз усилилось, разливаясь по всему телу, точно кровавое пятно, пропитывающее ткань.

– Ты в опасности, англичанка, – сказала она зеркалу. – Беги, пока еще можешь.

Зеркало снова начало пульсировать.

– Сoño, – проворчала Элуиз. Ну что ж. Что теперь она может еще сделать? Только дурак сунется за девчонкой следом. А Элуиз Генри, может, обладала многими всевозможными качествами, однако глупости среди них не имелось. Она подобрала подол юбки и направилась ко входной двери, еще раз оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что ни она, ни Филиппа Монтроуз ничего не забыли в квартире.

– Vaya con Dios [44], – проворчала Элуиз, быстро помолившись за безопасное возвращение англичанки. Со стучащим в горле сердцем она вышла из квартиры и начала спускаться по лестнице, шагая беззвучно и спешно.

– Вы кто такая? – раздался настороженный голос на лестничном пролете этажом ниже, отчего мысленная молитва Элуиз прервалась.

Элуиз резко развернулась и увидела пожилую женщину, которая укоризненно на нее смотрела. Ее веки наморщились, пока она пыталась разглядеть Элуиз в полумраке.

Элуиз ее знала. Все темнокожие люди, живущие во Французских кварталах, ее знали. Миссис Мюриэль Банкомб, чей последний муж, если верить местным слухам, являлся основателем Рыцарей белой камелии [45]. Богатый рабовладелец и генерал Конфедеративной армии недовольных белых солдат, юристов, редакторов и всех других, кто противился Реконструкции [46]. Арчибальд Дебланк.

Этот отряд разжигателей ненависти, как говорили, прекратил свое существование в последние годы, однако Элуиз верила этому так же, как верила в то, что южане сдались во время гражданской войны, то есть вообще не верила. Если бы ей пришлось делать ставки, она бы поставила на то, что их исчезновение было ничем иным, как новым тактическим ходом. Наверняка они снова соберутся с силами в ближайшие годы, как сорняк, который выживает на одних лишь чепухе и braggadocio [47].

– Что ты здесь делаешь, девчонка? – поинтересовалась миссис Банкомб, неуверенно шагнув навстречу Элуиз. – Забрать белье для стирки?

Гнев вспыхнул в груди Элуиз. Он обжег ее достаточно сильно, чтобы процедить сквозь зубы:

– Именно для этого, missus [48]. – Она подняла сумку, висящую на руке, чтобы та стала казаться больше, чем есть на самом деле.

– Что ж, тогда иди работай, – протянула миссис Банкомб. – И не мешкай.

– Разумеется, мадам. – Элуиз юркнула в сторону, еле сдерживая свою разгоряченную кровь.

Ей очень хотелось устроить скандал. Указать на то, что миссис Банкомб не имеет права принимать Элуиз за прачку. Как будто она не годится на что-то большее. Ее отец, Эммануэль Генри, был свободным человеком, построившим собственный успешный бизнес. Семья же ее матери славилась на все Карибские острова, а сама Валерия Генри умела и читать, и писать, и проклинать врагов на четырех разных языках.

Элуиз была образованной и состоявшейся. Однако все это не имело значения. Кожа у нее была слишком темной, а волосы слишком непослушными. Для женщин вроде миссис Банкомб девчонка вроде Элуиз годилась только в домработницы.

И снова чувство беспокойства вспыхнуло в груди Элуиз.

Она оставила Филиппу Монтроуз один на один со злой судьбой в мире, полном неслыханных опасностей.

Теперь Элуиз сомневалась. Опять. Она скривила губы, задумавшись. Может, это были вовсе не сомнения, а чувство вины?.. Шагнула ли бы англичанка с такой уверенностью сквозь колдовское зеркало, если бы Элуиз ее не подстрекала? Все то время, что они находились в квартире, Элуиз не упускала ни единой возможности, чтобы не рассказать, как она презирает всех тех, кто колеблется как простофиля, сомневаясь в том, что и как делать.

Ну вот. Элуиз чувствует себя виноватой. Нет, ей на это плевать. Это просто какой-то горьковатый привкус на языке. Но что она может сделать, чтобы все это исправить?

Она задумалась, а не пойти ли в Львиные чертоги. Мать сказала Элуиз, что новая обитель ковена располагалась на верхнем этаже отеля «Дюмейн». Однако теперь Элуиз струсила от одной лишь мысли, чтобы признаться в том, что она вломилась в квартиру Шина Джейяка и вторглась в личное пространство вампира.

Но может… Может… Элуиз снова задумалась.

Если она пойдет к детективу Майклу Гримальди, то он, вероятно, сможет ей помочь. Они ведь были близкими друзьями в детстве, а его семья вела свою родословную от плачевно известных лугару [49]. От оборотней, которые воевали с подобными Никодиму Сен-Жермену и его ковеном кровопийц на протяжении уже многих поколений.

Майкл уж точно поверит в историю Элуиз. Может, даже придумает, как ей помочь. А учитывая, что он недавно ненароком стал виновником смерти своего двоюродного брата Луки и накликал на себя проклятие своей семьи, он будет последним, кто станет отчитывать Элуиз за то, что она натворила. И как только она признается в том, что произошло, то сможет умыть руки и оставить юного детектива разбираться с проблемой, ведь он дал клятву служить и защищать жителей этого города-полумесяца. К тому же он куда больше подходит для этого дела, чем она сама. Да и в конце концов, может, Элуиз и подстрекала Филиппу Монтроуз рисковать, но она уж точно не приказывала ей шагнуть сквозь это зеркало без раздумий о том, чем все это может обернуться.

Да, точно. Теперь Элуиз знала, что нужно делать.

Все наконец-таки для себя решив, она крутанулась на пятках и отправилась в сторону Джексон-сквер.

В сторону главной штаб-квартиры городской полиции Нового Орлеана, чтобы поговорить с новым оборотнем Французских кварталов.

Мы все в стране чудес живем

«АЛИСА В ЗАЗЕРКАЛЬЕ» [50], ЛЬЮИС КЭРРОЛЛ

Каждый раз когда Пиппа Монтроуз теряла бдительность, к ней возвращались воспоминания той жуткой ночи. Каждый раз когда ей было неуютно или печально, когда ее нерешительность не давала покоя до самого рассвета, события того вечера прокручивались в ее голове снова и снова.

«Что ты сделал, Ричард?» – кричала на отца мать.

«То, что было необходимо сделать», – отвечал он, и его спокойствие было пронизано запахом виски. И хотя Пиппа стояла за углом, скрываясь в тени, она все равно чуяла алкоголь. Он пропитывал одежду отца так же, как отчаяние наполняет душу потерянного человека.