Надежная тяга

Катерина наконец отряхнула платье, подошла к Ивану, села рядом.

– Так вот, Ваня, решила я к Ольге переехать, хватит уж нам с тобой в назьме копаться. У неё Иришка заболела, так просит, чтобы я пожила у неё, повозилась… А я думаю, надо уж нам определяться к ней, да и всё. Ну сколько можно тут сидеть? И так всю жизнь просидели…

Катерина замолчала и, потупившись, начала разглаживать ладонями платье на коленях, Иван отвернулся, разглядывая луга за Иртышом. Вечерело. Берёзовые колки вдали уже едва различались.

– Я сегодня с ними уеду, а ты пока тут поживёшь. Скотину распродашь, дом… Дом если не продашь – холера с ним. Заколотишь двери-окна, да и пусть стоит, потом продадим… Виктор завтра приедет, остальное кое-что заберёт, я приготовила, ну а варить уж тут мать попросишь, пока не распродашься. Или мяса ей отнеси, да там и обедай… Картошки мы шесть мешков насыпали, но там ещё мешков пять-шесть будет, тоже матери отвези… Бельё у тебя всё перестирано, переглажено, в комоде лежит, в верхнем ящике… Да ты почему молчишь-то?..

Иван посмотрел на Катерину долгим внимательным взглядом: в её тёмно-карих глазах где-то совсем рядом были слёзы.

– Нет, Катя, никуда я не поеду и продавать ничего не буду. Собралась – поезжай, а я не поеду…

Ольга, видимо, стояла всё это время у них за спиной, у окна, и слышала весь разговор, потому что она тут же, после слов отца, выскочила на улицу и заплакала.

– Папка, поедем, ну что вам тут делать? Квартира у нас большая, ты видел, всем места хватит, неужели тебе не надоело в этой дыре сидеть? Иришка у меня болеет…

– Вон мать собралась – пусть едет, а я не поеду. Здесь, дочка, могилки моих братьев и сестёр, и моя тут же будет…

Ольга, сжав ладонями лицо, ушла. Катерина тоже вытирала слёзы.

– Ты подумай, ведь Иришка болеет! Хоть полгодика надо с ней посидеть, пока не подрастёт, не наладится.

– Я тебе не запрещаю, сиди, а я там жить не буду. Не хочу.

– О, господи…

Катерина поднялась и какой-то неуверенной, пошатывающейся походкой ушла в дом.

Минут через пять они с Ольгой вынесли узлы с тряпками, бросили их в кузов, а сами молча залезли в кабину. Виктор закрыл борт и подошёл к Ивану.

– Ну, ладно, отец, пока, я завтра приеду. Ты на ферме будешь? Я разыщу… Ну, до завтра.

Иван молчал. Зять постоял, словно раздумывая, заводить ли мотор или разгружаться, потом поднял и положил на лавочку валявшуюся на земле пачку «Беломора».

– Ладно, отец, поехал я…

Он сел за руль, хлопнув дверцей, и они уехали.

Иван глядел вслед уходящей машине, пока она не скрылась на краю деревни.

Подошёл Курган, потёрся об Иванову ногу, потом положил голову ему на колено и протяжно зевнул…

Долго сидел Иван на лавочке, курил, глядел на обветшалые заборы и крыши соседских избушек. В дом входить не хотелось.

Виктор хотел поехать к тестю с обеда, но не получилось, поехал вечером. Иван уже был дома. Да и не работалось ему в этот день. Кое-как вечера дождался, а пришёл домой – опять всё из рук валится.

Зять вошёл в ограду, виновато улыбаясь, но не пряча глаз. Иван стоял, опираясь на вилы, и смотрел на него, будто в первый раз видел.

– Здорово, отец!

Виктор протянул Ивану свою крепкую жилистую руку.

– Привет, привет… – Иван старался покрепче сжать руку зятя, но тот сопротивлялся. – Ничего, есть силёнка, есть… Может, поборемся?

– А что? Я не струшу, давай.

– Да нет, шучу я. Был бы помоложе – другое дело, а теперь какой уж из меня борец… Ну, как доехали?

– Да ничего, всё нормально.

– Катерина как? Не тоскует ещё?

– Так ей пока и тосковать некогда. Она ведь без работы не усидит, всё равно найдёт что-нибудь, а тут ещё Иришка с рук не слезает…

– Ты что приехал-то? За картошкой?

– Ну. Да посуду какую-то она приготовила. В кладовке, говорит, в корзинах. И ещё постель с подушками, а то ведь у нас-то ей не на чём спать, разве что прямо на диване…

Упоминание о диване покорёжило Ивана. Он отвернулся, будто бы разглядывая что-то в огороде, успокоился, и зять ничего не заметил.

– Ладно, давай сначала картошку погрузим, а потом уж всё остальное… Иришка-то как там?

– Болеет. Застудили мы её, отец.

Перебрасываясь короткими фразами, они погрузили вещи, мешки с картошкой, потом сели на лавочку и замолчали оба. Иван искурил одну папиросу, закурил другую.

– Ну, чо сидеть-то? Давай, отправляйся, пока не стемнело. Привет там передавай от Ивана с Курганом.

Курган, услышав свою кличку, вильнул хвостом и покосился на Ивана, но продолжал лежать, будто понимая, что сейчас не до него и беспокоить никого не надо. Виктор вздохнул, погладил Кургана, потом хлопнул ладонями по коленям и поднялся.

– Ладно, отец, поехал я. Ты давай распродавайся тут и приезжай. Всё остальное, что нужно, я в любое время перевезти могу… А может, прямо сейчас со мной поедешь?

Иван молчал, покручивая в руке сгоревшую до пальцев спичку.

– Ты вообще-то подожди, не уезжай. Сейчас Марту подоим, молока свежего увезёшь… «Ну как вот её продавать? – тут же подумал он. – Ведь я её наравне с ребятишками люблю…»

Марту он, действительно, как ребёнка, вынянчил, когда она болела ещё двухмесячной, а потом яловой в зиму ушла, и Катерина настаивала, чтобы сдать её на мясокомбинат и купить другую, стельную, а Иван не согласился: ничего, мол, сено есть, прокормим, и корова она будет первосортная, вот попомнишь меня…

Иван всю жизнь проработал в животноводстве со скотиной, знал в ней толк, и Марта его не подвела: на другой год она отелилась и вскоре стала давать буквально по ведру молока. И сколько же этого молока было переработано в сметану, творог, масло, сколько его было заморожено и отправлено детям, пока все они учились в городе. Крепкой подмогой в хозяйстве была Марта, и Иван не представлял себе без неё ни дома своего, ни хозяйства, как же теперь её продавать? Это было похоже на предательство, и потому Иван отгонял от себя мысли о продаже. Да и вообще ничего продавать он не будет: он будет жить здесь.

Пришло время картошку садить, а огород у Ивана – дай боже! Договорился он с бабами-соседками, да и мать пришла. Хоть и старенькая, а всё подмога. Споро работали, без передыху, в один день и управились. Потом мать помаленьку лук посадила, морковь посеяла. Огуречную грядку Иван метров на десять завернул, у матери на такую махину и семян не хватило, ну да семена в деревне у всех с запасом, так что на другой же день и нашли. Потом мать ещё что-то там сеяла-садила, но Иван уже не вникал, зная, что всё главное, с чем зимовать придётся, уже посеяно и посажено, а забот и других хватает: новый туалет сколотил, яму под него двухметровую выбухал, крышу на курятнике поправил, потом за избушку взялся. Стены уже на мох были положены, пол и потолок настелены, так что Ивану оставалось лишь шлаку натаскать, крышу сделать да печку сложить. Материалы у него были заранее приготовлены, и через пару недель всё было сделано.

Хорошая получилась избушка. Летом тут хоть для скотины корм вари, хоть для себя обед, чтобы в доме не топить, ну а осенью – с овощами управляйся, соли, маринуй. Раньше всё это в доме делалось, лишняя грязь, а теперь – вот она, в пяти метрах от крыльца, в трёх от погреба. И грядки рядом, и дрова – всё удобно.

Иван радовался этой избушке даже больше, чем построенному когда-то дому. Да в дом он теперь и заходил-то лишь для того, чтобы переночевать, а когда кровать в избушку перетащил, так в дом и вовсе заходить перестал. Обед мать готовила, ну а завтрак да ужин – сам мороковал.

Вся деревня на Ивана поглядывала: как-то он без Катерины управится? Но Иван виду не показывал, бодрился, хотя и чувствовал, что тоска по Катерине с каждым днём всё туже закручивает свой узел.

На втором месяце своего одиночества Иван заметно похудел, осунулся, ходил мрачный, неразговорчивый. Он и раньше-то больше слушать любил, чем говорить, но в любом разговоре, бывало, место шутке найдёт да и посмеётся вместе со всеми, а тут, видать, не до шуток стало: ведь тридцать лет с Катериной прожил, а теперь всё наперекосяк…

Все знали, что Катерина уехала. И слухи по деревне ходили разные. Иван поначалу объяснял, что внучка, мол, болеет, и Катерина там с ней возится, а потом и объяснять перестал. Он и сам толком не понимал, что будет дальше.

Перестал следить за хозяйством, забросил огород, всё чаще стал уходить в избушку и подолгу лежать там на кровати. Переживал, тосковал, мучился, но переезжать всё-таки не хотел. Вся его душа противилась тому, чтобы навсегда бросить деревню, в которой родился и в которой жизнь прожил.

Неожиданно приехал Виктор. Один, никого с собой не привёз. Он рассказал, что почти два месяца был на сессии – экзамены сдавал за четвёртый курс, что едва Иришка поправилась, как заболела Ольга, в больницу положили, так что всё там на Катерине держится, а та тоже скучает, о доме поговаривает. С тем Виктор и уехал…

А Иван ожил, решил даже к берегу Иртыша сходить прогуляться. Курган, почувствовав перемену в своём хозяине, начал подпрыгивать и лаять, чего по старости уже давно не делал.

В то лето вода в Иртыше была большая и держалась долго, а тут глянул Иван – обмелел Иртыш, почти вся вода из ложков скатилась, а из Большой логотины до сих пор бойкий ручей бежит. Иван пошёл вдоль ручья, с какой-то давно не испытанной радостью слушая его мелодичный говор. Метров двести прошёл, глядь – а по ручью щука ползёт. Воды в ручье немного, а щука большая, так что у неё и спина наружу. Иван подбежал, выбросил её подальше на берег и расхохотался.

– Ну вот, Курган, сегодня у нас с тобой и уха будет.

Курган повилял хвостом, лизнул щуку и побежал вдоль ручья. Иван сломил тальниковую ветку с сучком, подвесил на неё свою добычу и не спеша пошёл назад. Уже к Иртышу подошёл, когда к нему подлетел запыхавшийся Курган, а в зубах у него – щука!..

– Ах ты моя умница, – сказал Иван, поглаживая Кургана. – Оказывается, мы с тобой не такие уж старики, ещё и на рыбалку сходить можем…

Прошло ещё три месяца. Катерина за всё это время ни разу не была у Ивана, и Иван к ней не ездил, но как-то в конце августа надо было сдавать совхозный скот на мясокомбинат, а дорога как раз мимо райцентра проходит, вот и решил Иван на обратном пути заехать к своим.

Чем ближе подъезжают, тем больше он волнуется. Аж мороз по коже, будто юнцом невесту сватать едет. Вылез из кабины, надо в дом заходить, а ноги – как ватные. Постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, тут же открыл её, переступил через порог и сказал: «Можно к вам?..» Он произнёс это каким-то чужим, хриплым голосом и остановился у порога. На губах его замерла смущённая и в то же время счастливая улыбка. Он смотрел на Катерину, которая сидела за столом с Иришкой на руках, босая и худющая до невозможности. Никогда в жизни Иван не видел её такой худой… Или она и была такая, а он просто не замечал? Но это была она, его Катрина, родная и самая лучшая на свете. Щёки её покраснели, а в тёмно-карих глазах зажглись блестящие огоньки и выступили слёзы.

– Здравствуй, отец, проходи, проходи! – Виктор поднялся первым и несмело подошёл к Ивану. Ольга растерялась, побледнела, суетливо начала для чего-то переставлять стулья, потом тоже подошла к отцу, прижалась к его груди и заплакала.

– А мы только что отужинали. Раздевайся, проходи, поужинаешь…

Иван снял фуфайку, фуражку, Виктор бережно повесил их на вешалку возле двери.

– Проходи, отец, садись…

У Ивана по коже прошёл озноб от слов Катерины, от её голоса, он готов был заплакать, но сдержался. Одной рукой она придерживала Иришку, а другой суетливо передвигала на столе посуду и не глядела на Ивана.

– Давай чаю выпей.

Он подошёл к столу и сел напротив Катерины.

– Может, супу поешь? – предложила Ольга.

– Нет, дочка, спасибо, не хочу.

– Поешь, поешь давай, поди голоднёшенький, – сказала Катерина, и у Ивана запершило в горле.

– Нет, не буду, некогда. Я на минутку забежал… Такси вон тебе подогнал, так что давай собирайся, а то ведь картошку скоро копать… Или ты теперь «городской» стала, так может и копать не будешь? Разучилась, поди?

Иван говорил нарочито грубо, так как к нежности не привык. Больше того, он её даже стыдился. И вот сейчас, испытывая к Катерине самые нежные чувства, он старался закрыть, замаскировать их показной грубостью. Но Катерина за тридцать-то лет совместной жизни тоже изучила его характер, и ей всё было понятно. Улыбаясь, она открыто глядела на Ивана, и взгляд её был всё таким же ласковым и нежным, как много-много лет назад…

– Ну что, дочка, как ты? Что делать-то будем? – спросила она у Ольги.

– Ладно уж тебе, собирайся давай, – ответила Ольга, – а то уж вся извелась, издёргалась.

– Да нет, я ещё поживу, если надо.

– Ладно, ладно, перестань. Мы с Иришкой теперь поправились, а вам, видать, без своей деревни не прожить.

– Ты сколько пролежала-то? – спросил Иван у дочери.

– Да почти две недели.

– Ну а теперь как?

– Теперь всё нормально, вылечили… Мама, давай Иришку, иди собирайся.

Виктор протянул руки, взял дочь, а Катерина ушла в спальню.

– А я уж сам хотел её отвезти, – будто оправдываясь, проговорил Виктор. – Ведь целыми днями только два вопроса: как там Иван да как там огород… Да и устала она тут с нами. Я на сессии, эти заболели…

– Давай-ка Иришку-то, я подержу, – сказал Иван. – Иди ко мне, моя маленькая, иди. – Иришка протянула к деду ручонки. – Ну, ты помнишь, как у деда на ноге качалась? Давай покачаемся…

Ольга наводила порядок на столе, Катерина в спальне шелестела бумагой, хлопала крышками чемоданов.

Она взяла с собой один чемодан с одеждой.

– Отец, всё остальное я как-нибудь на неделе привезу, – сказал Виктор, прощаясь с Иваном.

– Не надо, пусть у вас всё так и остаётся, а мы с матерью теперь, как молодожёны, снова обзаводиться будем…

Катерина уже сидела в машине.

Прошло четыре дня, как вернулась домой Катерина, и их с Иваном пригласили на свадьбу к племяннику. Катерина наотрез отказалась, сославшись на усталость и нездоровье, а Иван решил пойти: племянник всё-таки, не приди – родственники всю жизнь обижаться будут.

Он надел костюм, Катерина отгладила ему рубашку белую, галстук повязала, потом приложила руку к его груди, прислушалась.

– Что это сердчишко-то у тебя так колотится? Волнуешься, что ли?

– А вот, слушай, теперь частенько так стало. По тебе, видно, истосковался.

– Ладно уж тебе… Да ты сразу-то не уходи, посиди маленько, а то неудобно: ни меня, ни тебя не будет, ещё обидятся. Деньги вон в конверте не забудь, положишь молодым на пирог…

Иван вышел за ворота, закурил, постоял немного. Из дома напротив появился сосед, подошёл к Ивану.

– Привет, Иван Григорич.

– Здорово. Ты на свадьбу?

– Туда. А ты чо стоишь?

– Да вот думаю: то ли идти, то ли не идти… Сердчишко что-то барахлит.

– Дак а у кого оно не барахлит? Оно у всех барахлит… Пойдём.

Они прошли не более сотни метров.

– Нет, в самом деле, слышь, что-то оно у меня вразнос пошло. – Иван приложил руку к груди и замедлил шаг, потом и вовсе остановился.

– Плохо… – невнятно пробормотал он и упал на колени.

– Иван, ты чо? – закричал сосед. – Ты чо на дороге-то? Костюм угробишь, пойдём вон на травку…

Он с трудом приподнял Ивана и почти волоком оттащил его в сторону, под акацию. Иван ухватился правой рукой за тонкую ветку акации, а левую всё прижимал к груди. Глаза его помутнели, он покачнулся и вместе с обломившейся веткой повалился на пожелтевшую осеннюю траву.

– Эй, люди, на помощь, Иван помирает! – испуганно закричал сосед. Прибежали мужики, фельдшер, живший неподалёку, начали трясти Ивана, переворачивать, делать искусственное дыхание, но было поздно…

К вечеру начался дождь и лил, не переставая, целую неделю, так что похороны Ивана были трудными. Суетились соседи, плакали родственники, на крыльце лежал Курган и скулил, а когда из дома выходила Катерина, он становился на задние лапы и тихо лаял, будто спрашивал: «Что здесь происходит?»

Перед тем как выносить гроб, Кургана закрыли в избушке, чтобы не путался под ногами.

Вынесли гроб, поставили посреди ограды на две табуретки. Катерина и старшая дочь рыдали, а Ольга плакала тихо, закрывая глаза ладонью. Сын Володька старался «быть мужиком», и по его скулам гуляли желваки. У изголовья стояла восьмидесятидвухлетняя мать Ивана и молча вытирала белой тряпочкой скупые старческие слёзы. Она схоронила и мужа, и детей своих, и вот хоронила последнего…

Кладбище было недалеко, и гроб отнесли туда на полотенцах. Уже начали закапывать, когда прибежал Курган: он разбил стекло и выскочил в окошко.

Ивана закапывали, а Курган, поскуливая, ходил вокруг. Потом он исчез. Где он был – неизвестно, никто во всей деревне его ни разу не встречал, а когда «на девять ден» пошли на кладбище, чтобы помянуть Ивана, то увидели, что Курган пришёл туда раньше всех: он лежал у могилы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.