Хранить вечно. Дело № 3

В любом случае, людям, причастным к намечающимся разборкам, не позавидуешь – и неважно, по своей воле они влезли в эту историю, или втянуты случайно. Лес рубят – щепки летят, как высказался однажды вождь и учитель, а тут «лес» сводить под корень, сплошь, делянками…

Так что и у Марка Гринберга, и у Алёши Давыдова (он же Алексей Симагин) имеются все шансы стать теми самыми щепками. И неважно, кто возьмёт верх в намечающемся противостоянии – их уберут как свидетелей и носителей опасной информации, которая ни в коем случае не должна попасть в чужие руки. На всякий случай, одним словом. Кабы чего не вышло.

Яша прекрасно это осознавал; более того – понимал, что шансов вывернуться у ребят, почитай, нет вовсе, особенно, если учесть, что ни о чём таком они не подозревают. А хоть бы и подозревали – что они могут предпринять? Бежать? Куда – снова в Турцию и на Ближний Восток? Или отправиться за океан, понадеявшись на помощь «Дорадо»-Марио, с которым на всякий случай условились о способе связи на самый крайний случай? Звучит неплохо, но вряд ли осуществимо; да и достанут их, хоть в Бенгази, хоть в Чикаго, хоть в каком-нибудь Вальпараисо. Замешанных в настолько «чёрных» историях ищут, не считаясь с временем и затратами – и, как правило, находят. После чего лучшее, на что могут надеяться беглецы – это безымянные кресты на каком-нибудь заштатном кладбище. Да и то, если «исполнители» попадутся не вполне чуждые христианских добродетелей, а рассчитывать на это в их положении, по меньшей мере, опрометчиво…

А значит – что? Принимать правила затеянной не ими игры и рассчитывать, что кривая вывезет? С одной стороны, шансы есть: знают и умеют они немало, да и Барченко оба сейчас нужны по- настоящему. К тому же «особые способности», а так же послезнание и немаленький жизненный багаж Симагина – это всё серьёзные факторы, которые не стоит сбрасывать со счетов. Но вот опыт, бесценный опыт интриг и выживания в банке с пауками, на которую криво налеплена этикеткой «ОГПУ СССР», и куда они имели неосторожность угодить – его-то чем заменить? Сожрут обоих, и не подавятся, и девчонку не пожалеют – даром, что она в этой истории вообще ни с какого боку… Яша представил, как бы он сам мог сыграть в таких условиях, да и информацией, привезённой из будущего. На миг ему остро захотелось найти способ оказаться на месте своего альтер эго – там, в двадцать девятом, в коммуне имени товарища, будь он неладен, Ягоды. Уж он бы показал этим затейникам – Бокию, Барченко, да и всем остальным, включая обворожительную стерву Елену Андреевну – что такое высший класс тайных операций! А чью сторону он при этом выберет, кого решит поддержать, Сталина или заговорщиков-чекистов – это, как говорят в Одессе, «будем посмотреть»…

И ведь есть способ, есть! Установка Гоппиуса цела и, кажется, действует. Уверенности, конечно, нет, и быть не может – но, раз сработало с самим Яшей – что мешает повторить результат, но уже целенаправленно? Остаётся главный вопрос: как дать знать о Яшиных планах Давыдову-Симагину и как убедить его помочь воплотить их в жизнь? Далеко ведь не факт, что тот решиться на «обратный обмен», согласится вернуться в собственное далеко не молодое и не слишком здоровое тело. Опасности, конечно, опасностями, но молодой, полный сил организм плюс открывающиеся перспективы перекроить историю – это серьёзный аргумент в пользу того, чтобы оставить всё, как есть. А ведь есть ещё и шанс прикоснуться к настоящей тайне, в виде пресловутого «Порога Гибпербореи» который собирается-таки найти Барченко…

Но без помощи альтер эго Яше не обойтись: находясь в двадцать девятом году, только он может добиться содействия Гоппиуса – или хотя бы выяснить у него все подробности, касающиеся работы установки. Неважно как – заставить, запугать, подкупить, лишь бы аппаратура сработала как тогда, в ноябре, в московской лаборатории, когда сознание самого Яши отправилось в будущее…

Итак, первая задача ясна: установить связь с Симагиным. Единственный доступный путь – это флэшбэки, но пока Яша не научится контролировать их хоть отчасти, строить дальнейшие планы было бы сущей маниловщиной.

Что ж, как говорил кто-то умный: точно сформулированная задача несёт в себе решение. Главное – задать правильный вопрос, а это у него, кажется, получилось. С тем Яша и провалился в сон, как в тёмный омут канул. Утро вечера мудренее, хоть в двадцатом веке, хоть в двадцать первом, хоть в первом от сотворения мира…

Конец первой части.

Часть вторая

Обезьяна с гранатой

I

Гидроплан сделал вираж над внутренним рейдом и пошёл на посадку. Пронёсся над угрюмыми утюгами линкоров, замерших на бочках, снизился и коснулся острым, на лодочный манер, днищем воды – и побежал, оставляя за собой раздвоенный пенный след. Сбавил скорость, поравнялся с торчащими из воды остовами дредноутов кайзермарине, затопленных здесь, в Скаппа-Флоу в девятнадцатом году, и повернул к берегу.

– «Супермарин «Саутгемптон». – прокомментировал Джоунс. Сегодня он был не в прогулочном костюме валлийского джентльмена, а в строгой тёмно-синей с золотыми позументами, форме коммодора Королевского Флота. – Дальний разведчик, на вооружении состоит с двадцать пятого года. Вместимость семь человек, включая трёх членов экипажа, радиуса действия с избытком хватает для наших задач. Эти конкретные машины выпущены по спецзаказу – складные крылья и съёмное хвостовое оперение, чтобы можно было разместить в судовых ангарах и на палубе. Но всё равно, повозиться с ними предстоит немало.

– И сколько таких будет на авиаматке? – поинтересовался собеседник коммодора.

– Не на авиаматке, Алистер, а на гидроавианосце. Мы с вами на военном корабле Его Величества короля Георга Пятого, и здесь следует употреблять правильные термины. Хотя, вам, человеку сугубо штатскому, простительна некоторая неточность.

Кроули дёрнул уголком рта – в этой гримасе коммодор уловил оттенок презрения. Впрочем, его собеседник и не думал ничего скрывать: ему ли, признанному знатоку оккультных наук и создателю учения «Телема» забивать себе голову подобной ерундой?

– Я слышал, это довольно старое судно?

– Старое, но заслуженное. «Пегасус» принимал участие в прошлой экспедиции на русский Север во время их гражданской войны.

Оккультист проводил взглядом гидроплан, подруливавший к дощатому наплавному пирсу кабельтовых в трёх от гидроавианосца. Там его уже ждали техники в форменных флотских бушлатах – они приняли брошенные бортмехаником швартовый конец, завели его на чугунный кнехт и, подтянув летающую лодку к доскам, подали сходни.

– Значит, пилоты уже летали… туда, куда предстоит лететь на этот раз?

Коммодор покачал головой.

– Нет, в прошлый раз исследовательская группа добиралась до места по суше. У гидропланов с «Пегасуса» хватало других дел работы, куда более важных. Большевики наступали, приходилось много летать – в том числе, и корректировать огонь наших канонерок и мониторов, противостоящих на Северной Двине красным плавбатареям.

О том, что лётный состав на гидроавианосце с тех пор сменился, по меньшей мере, дважды, он упоминать не стал. Сухопутная крыса – что с него взять! Однако своё, оккультное дело понимает крепко, иначе к нему не обратились бы за помощью в столь деликатной операции…

А Кроули всё не мог успокоиться.

– Я слышал, судно собирались продать на слом?

Джоунс кивнул.

– Да, в двадцать пятом году «Пегасус» отправился в Сингапур, и там его вывели в резерв флота. И совсем было собрались порезать на иголки, когда подвернулась наша экспедиция.

В голосе «чёрного мага» мелькнуло беспокойство.

– То есть вы хотите, чтобы мы доверились такой ветхой посудине?

– Ну, старина «Пегасус» не такой уж и ветхий. Дело в том, Королевский Флот перестал нуждаться в судах подобного класса, тем более, старой постройки, переделанных из коммерческих пароходов. Проще было избавиться от него, чем содержать и измысливать какое ни то применение.

Кроули покачал головой – похоже, собеседник его не очень-то убедил.

– Так вы не ответили, сколько самолётов будет на борту?

– На заре своей карьеры в качестве гидроавианосца «Пегасус» нёс девять поплавковых разведчиков «Шорт». – снова принялся объяснять Джоунс. – Кроме того, на борт брали ещё один колёсный истребитель «Сопвич» – для него на полубаке была оборудована короткая взлётная палуба, ну а садиться предполагалось на суше. Но то были небольшие самолёты, одномоторные. Для наших целей такие не годятся, и сейчас ангары «Пегасуса» переделывают для «Саутгемптонов». Их предполагается взять четыре, возможно, пять и, чтобы освободить для них побольше места, с корабля снимают носовую взлётную палубу, катапульту и пушки.

– Говорите, снимают пушки? – тревога в голосе Кроули на этот раз было куда заметнее. – Но разумно ли это? Всё же мы будем заходить в территориальные воды страны, которую не назовёшь дружественной Соединённому Королевству!

«…Эти мне штатские… – коммодор едва скрыл презрительную усмешку. – Будь ты хоть трижды маг и оккультист, дражайший Алистер, а всё равно останешься дилетантом…»

– Артиллерийское вооружение «Пегасуса» состояло из четырёх трёхдюймовых орудий, два из которых были приспособлены для стрельбы по воздушным целям. В обычном морском бою от такого арсенала мало проку. К тому же, у русских на Севере совсем нет военного флота – боевые единицы морских сил Северного моря они ещё в двадцать третьем передали в ведение частей ОГПУ, несущих охрану морских границ. Да и что это за «боевые единицы», одно название: парочка старых гидрографических посудин, да полдюжины вооружённых рыбацких шхун, гордо именующихся тральщиками и сторожевиками.

Кроули покачал головой – похоже, собеседник его не убедил.

– И всё равно, соваться в гости к большевикам с голыми руками…

– Нас будет сопровождать лёгкий крейсер Его Величества «Каледон». – терпеливо объяснил Джоунс. – Тоже, между прочим, ветеран боевых действий в России, правда, не на Севере, а на Балтике. Он один сильнее всего, что русские могут наскрести, так что пусть это вас не волнует.

– Ну, разве что… – Кроули с сомнением посмотрел на собеседника. – А где сейчас этот ваш «Каледон»?

– Идёт в Скаппа-Флоу с Мальты, где он состоял в Средиземноморской эскадре Королевского флота. Раньше середины весны мы в путь не тронемся. Погода у побережья Кольского полуострова просто ужасная, а ведь нам придётся поднимать с воды и затем принимать обратно гидропланы, которые не выдержат даже двухбалльного волнения! Да и лёд на озере хорошо, если сойдёт к началу мая. Так что не переживайте, время есть.

Коммодор поднял воротник шинели – ветер с моря накатывался студёными дождевыми шквалами, от которых не спасали парусиновые обвесы мостика.

– Не спуститься ли нам в кают-компанию, Алистер? Здесь становится неуютно, а нам много ещё что нужно обсудить.

Кроули захлопнул бювар.

– Откуда у вас эти бумаги?

– Из Москвы. – ответил коммодор. – Но прежде нас их получил господин, о котором упоминал ваш французский друг – не припомню имени, тот, что основал в Фонтенбло институт с довольно-таки претенциозным названием…

– Георгий Гурджиев, «Институт гармонического развития человека». И никакой он мне не друг – встретились раз-другой, побеседовали, вот и всё знакомство. Я вообще слабо представляю, что у такого человека могут быть друзья.

– Как и у вас, Алистер, как и у вас. – Джоунс улыбнулся едва заметно, самыми кончиками губ. – Люди вашего склада нуждаются в поклонниках, единомышленниках, возможно, врагах – но друзьям возле них не место.

Кроули досадливо поморщился.

– Может, обойдёмся без философских отступлений? У меня имеются свои источники в Советской России – и они сообщают, что русский профессор Барченко плотно работает сейчас с «наследством» Либенфельса. И собирается в ближайшее время повторить его опыты с зомби.

– А каковы его шансы на успех, ваш источник не уточнил?

– Полагаю, он и сам этого не знает. – Кроули пожал плечами. – Но, боюсь, они невелики, ведь Барченко собирается пользоваться методикой Либенфельса. А к чему это привело – нам известно.

– А полученные бумаги не позволят вам сделать более точную оценку? – Джоунс кивнул на бювар, который Кроули всё ещё держал в руках.

– Сомнительно. Это перевод, сделанный тем же Либенфельсом, и ошибка вполне могла закрасться именно на этом этапе работы. Вот если бы вам удалось заполучить копию, а лучше фотоснимок страниц манускрипта – тогда было бы о чём говорить…

– Мы над этим работаем. – сухо отозвался Джоунс. – Пока похвастаться особо нечем, но ясно одно: Барченко изо всех сил старается ускорить процесс.

– А значит, с большой долей вероятности наделает и других ошибок, помимо тех, что заложены в стартовых, так сказать, условиях. – Кроули потёр ладонь о ладонь, словно предвкушая неудачу незнакомого, но уже неприятного ему русского. – Кстати, вы не знаете, почему он торопится? Я понимаю, Либенфельс – в замок проникли враги, они продвигались, уничтожая всех, кто пытался оказывать им сопротивление, и у него попросту не было другого выхода. Но сейчас – к чему торопиться? Ясно ведь, что эксперимент предстоит крайне рискованный, лучше потратить время и хорошенько во всём разобраться…

– Как вы догадываетесь, Алистер, Барченко действует не по своей инициативе и уж точно не из чисто научного любопытства. – усмехнулся коммодор. – Хотя вполне допускаю, что и такой мотив имеет место. У него высокопоставленный покровитель в ЧК, и, если верить моего информатору, он-то и торопит исследования. Возможно, хочет использовать полученные результаты во внутриполитической борьбе? Мы имеем сведения, что у большевиков намечаются перестановки в партийном руководстве, и это наверняка будет сопровождаться большой кровью.

– Одни коммунисты уничтожают других руками оживших мертвецов? – Кроули злорадно оскалился. – Сюжет прямо-таки для Брэма Стокера!

– Скорее уж, для Джеймса Уэйла. Я слышал, он ведёт переговоры с киностудией «Юниверсал» об экранизации «Франкенштейна, а этот сюжетец, пожалуй, будет поубойнее.

– А где они собираются брать… как бы это получше… исходный материал для своих опытов? Наверняка понадобится не один и не два… экземпляра?

– Вы невнимательно меня слушали, Алистер. Я, кажется, упоминал, что большевики решили поиграть в дворцовые перевороты – на свой, большевистский манер? А при таких играх в «материале», как вы изволили выразиться, недостатка не бывает. А если вспомнить, что покровитель Барченко состоит в высшем руководстве ЧК – то это последнее, о чём ему стоит беспокоиться.

– Тут я с вами соглашусь, Джоунс. – Кроули присел к столу и снова открыл бювар. – Тогда, с вашего позволения, следующий вопрос: вы действительно полагаете, что русские будут устраивать свои эксперименты возле того озера?

– Как раз нет. Они собираются проводить их где-то на Украине, сейчас не вспомню названия.

– Тогда зачем мы затеваем экспедицию? Согласитесь, расстояние от побережья Кольского полуострова до берегов Днепра великовато даже для ваших построенных по специальному заказу «Соммерсетширов»!

– «Саутгемптонов», Алистер, опять вы всё перепутали. – коммодор добродушно усмехнулся. – Можете быть уверены, что подобная бредовая мысль нам и в голову не могла прийти. Всё гораздо проще: если большевики действительно устроят у себя в Кремле очередную заварушку, да ещё и с участием зомби, им уж точно будет не до того, чтобы приглядывать за каким-то озером у своих дальних границ – как бы не рвался господин Барченко заглянуть за Порог Гипербореи. А значит, на этот раз нам ничто сможет помешать.

Гудок хрипло прозвучал над акваторией – один раз длинно и два коротко, отрывисто. Стоящий на бочке сторожевик (обычный сейнер, на полубаке которого торчала горная трёхдюймовка на тумбе) отозвался тремя тонкими свистками, приветствуя вымпел Морпогранохраны ОГПУ – зелёный, с парой косиц и красным прямоугольником, разделённым на манер корабельного гюйса Российской империи прямым и косым крестами, и с пятиконечной звездой в центре. Вымпел развевался на флагштоке ледокольного парохода «Таймыр», спущенного на воду в Санкт-Петербурге в далёком 1909-м году.

На долю старого ледокола выпало немало всякого. В навигацию четырнадцатого-пятнадцатого годов он вместе с ледокольным пароходом «Вайгач» первым из русских судов прошел Северным морским путем из Владивостока в Архангельск, открыв по дороге архипелаг Северная Земля – тогда на правах первооткрывателей ему присвоили имя «Материк Николая II». Затем участие в войне с германцами, служба в отряде судов Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана. Простояв два года в Архангельском порту на консервации, ледокол прошёл капремонт и в двадцать пятом был передан сначала в распоряжении Убекосевера (эта пугающая аббревиатура обозначала всего лишь «Управление по обеспечению безопасности кораблевождения на северных морях») а уже оттуда – в мурманский отряд Морпогранохраны, где и состоял по сей день. Ещё в пятнадцатом году, во время мировой войны, затронувшей и русский Север, «Таймыр» получил артиллерийское вооружение в виде двух противоаэропланных пушек Лендера, и теперь числился сторожевым судном.

– Что, дядя Мирон, идём норвежцев гонять? – спросил матрос. Имя его было Григорий, но соседи по кубрику обычно обращались к нему «Гришка». Круглая рязанская физиономия матроса была так густо усыпана веснушками, что они, казалось, делали немного ярче тёмный полярный день, много месяцев висящий над городом Романов-на-Мурмане, в семнадцатом году переименованный по распоряжению революционных властей в Мурманск.

Трюмный машинист, к которому все в команде, от капитана, до матроса-первогодка, обращался исключительно «дядя Мирон», служил на «Таймыре» при всех властях – и упрямо продолжал именовать город на старый манер, всякий раз вызывая этим приступ раздражения у судового помполита, как и смешки матросов – особенно тех, что пришли с недавним призывом. Таких, однако, было немного – во флот, тем более, в Морпогранохрану, входившую в структуры ОГПУ, брали людей проверенных, политически грамотных. И любого другого на месте «дяди Мирона» давно бы уже привлекли по статье «контрреволюционная агитация» за ослиное его упрямство, но тут коса в виде комиссарской принципиальности и верности пролетарскому долгу нашла на камень. В его роли выступил капитан «Таймыра», осознающий свою ответственность за то, чтобы судно выходило, когда это нужно, из порта – и делало это своим ходом. Обеспечить сей хлопотный процесс из всего наличного плавсостава мог один единственный человек – именно этот самый машинист, знавший механизмы ледокола как крот собственную нору. За что ему прощали и «Романов-на-Муроме», и постоянное нахождение под хмельком и упорное нежелание надевать форму. Казалось, окружающие перестали воспринимать дядю Мирона, как живого человека, а относились к нему, как к важной части судна – неказистой, изношенной, порой доставляющей мелкие неудобства, но жизненно необходимой для нормальной работы целого.

– А и погоняем! – ответил машинист рыжему Гришке. – И их, и англичан, ежели придётся – а то взяли, понимаешь, манеру браконьерствовать в наших водах! Не-ет, шалите, не пройдёт у вас этот паскудный номер, раньше не проходил, и теперь не пройдёт!

– А я слышал, будто англичане года три назад присылали в наши воды миноносец, своих браконьеров защищать. – влез в разговор другой матрос, чернявый, малорослый, весь какой-то узловатый, будто скрученный из тросов. – Скажи, дядьМирон, если такого встретим – одолеем его, или он нас потопит?

– Ежели миной под мидель долбанёт, тогда, известное дело, потопит. – рассудительно ответил машинист. – Только ты мне напомни, Семён – вы с Гришкой состоите у по боевому расписанию?

– Ну, у кормового орудия. – ответил матрос, которого звали Семёном. – Он заряжающим, а я подносчиком боеприпасу. А что?

– А то, что, ежели ты к пушке снаряд вовремя подашь, а Гришка энтот снаряд в ейный казённик запихнёт, как полагается то английский миноносец свою мину пустить не успеет, потому как сам потонет. Уразумел, салага?

Дядя Мирон дождался бравого «так точно!» от изрядно смущённого матроса и вперевалочку, как подобает морскому волку, потопал к трапу, ведущему вниз, к машине. А над рейдом раскатились ещё два гудка, на этот раз заунывно-долгие, прощальные. В ответ с пирса долетели жиденькие звуки марша, исполняемого духовым оркестром – так, согласно распоряжению капитана порта, провожали любое из судов Морпогранохраны, отправляющееся нести патрульную службу в неласковом зимнем море.

II

Коммуну наш сводный отряд – четверо спецкурсантов в сопровождении гоппиусовского доверенного лаборанта и два инструктора из числа тех, что развивали в нас «особые способности» – покинул в последних числах февраля. Отъезду предшествовало шумное празднование Дня Красной Армии, на котором мне, несмотря на титанические усилия, так и не удалось отвертеться от публичного выступления. Как я и предложил в своё время милейшей Эсфири Соломоновне, мы поставили нечто вроде мини-спектакля на основе «Баллады о синем пакете» Тихонова – с тремя разными исполнителями стихов, декорациями и музыкальным сопровождением. Действо продолжалось на сцене около пяти минут и успех имело ошеломительный – комсомольцы из харьковского горуправления ГПУ, приехавшие к коммунарам в гости по случаю праздника, даже сгоряча предложило повторить спектакль у них, в доме культуры. Комсомольская ячейка инициативу с восторгом поддержала (а что, могло быть как-то иначе?) и под руководством бессменного массовика-затейника завклубом коммуны гражданина Тяпко рьяно взялась за подготовку. Но это уже без меня – незримый фронт паранормального противостояния с силами мирового империализма ждать не станет!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Намёк на знаменитый «философский пароход», когда из СССР были высланы многие ведущие представители творческой интеллигенции.

2

Реплика Бадольфа из пьесы Уильяма Шекспира «Генрих V».

3

Фраза из комедии Мольера «Жорж Данден или Одураченный муж», ставшая крылатой.

4

Стихи Е. Сусорова

5

А́вгуст Янович Корк крупный советский военачальник, командующий армиями в период Гражданской войны. Расстрелян по «делу Тухачевского».

6

Рудольф Августович Петерсон – с 1920 по 1935 гг. комендант Кремля. Расстрелян в 1937-м по обвинению в принадлежности к контрреволюционной террористической организации.