Тесей

В Мегарах у Пандиона родились сыновья Эгей, Лик, Паллант и Нис, унаследовавший трон Мегар. Завистливые братья Эгея распространили слух, что он незаконнорожденный сын.

Согласно Аполлодору, Эгей был сыном некоего Скирия, но Пандион, воспитывая, выдавал его за собственного сына.

Пандион не вернулся в Афины, а в Мегаре ему построили святилище, как герою. Там на утесе Афины-Гагары ему устроили пышное погребение. Говорят, что Афина превратилась в гагару, спрятала под своими крыльями Кекропа, отца Пандиона и перенесла его в целости и сохранности в Мегару на высокий утес.

После смерти Пандиона его сыновья, объединившись, пошли походом на Афины, изгнали сыновей Метиона и разделили Аттику, названную по имени дочери Краная Аттиды, на четыре части, как перед смертью повелел им отец. Эгею, как самому старшему, досталась лучшая часть – прибрежные земли с Афинами. Нису досталась Мегарида и земли, лежащие от нее к западу до самого Коринфа и его власть простиралась от Истма до Пифия. Лик получил огромный остров, покрытый садами Эвбею, а Паллант – брега Скирона (южная Аттика), где его потомками был суровый народ гигантов.

Паллант и его 50 сыновей оспаривали власть Эгея в Афинах, что послужило причиной многочисленных стычек, едва не переросших в большую войну.

Когда Нис правил в Мегарах, он город назвал Нисеей и основал большой порт Нисею. Посередине головы у него был пурпурный локон волос, с которым была связана его жизнь и благополучие страны. Его красавица дочь Скилла (была так же морская Скилла, превращенная ревнивой волшебницей Киркой или царицей подводного мира Амфитритой в чудовище) влюбилась в Миноса, осаждавшего Мегары, и вырвала ночью у родителя заветный локон волос. Мегары пали, побежденный Миносом Нис погиб или, как гласит предание, преследовал по морю предавшую его и родину дочь и превратился в скопу. Ниса погребли в Афинах, и его могилу расположили рядом с тогда еще не знаменитым Ликеем. Мегарцы, не желают признавать, что их город когда-либо захватывали критяне, да еще с помощью предательства Скиллы и утверждают, что их герой Мегарей женился на дочери Ниса – Ифиное – и унаследовал его трон.

Другая дочь Ниса Эвринома родила от Посейдона Гиппоноя, который в юности убил Беллера и потому получил новое имя Беллерофонта. Беллерофонт, троюродный брат Тесея стал тоже знаменитым героем после того, как истребил на крылатом Пегасе ужасное чудовище – огнедышащую Химеру, имевшую тройное тело – мощную львиную голову, мускулистое козье тело и длинный змеиный хвост.

Согласно Мегарским преданиям Скирон всю жизнь был военачальником, но афиняне говорят, что Скирон занимался разбоем на дороге между Афинами и Мегарой, заставляя путников мыть ему ноги. Затем злодей сбрасывал свои жертвы в море со скалы, где их съедала гигантская черепаха. Юный герой Тесей, шедший на встречу со своим смертным отцом Эгеем в Афины, был вынужден убить своего родича.

Эгей, как Кекроп и Пандион, все время боялся заговоров со стороны своих жаждущих власти сородичей, особенно Лика, которого он изгнал из Эвбеи. Лик бежал к Сарпедону и дал свое имя основанному им городу Ликии.

Говорят, Лик обладал пророческим даром, и его оракул объявил, что, если мессенцы сумеют сохранить некую вещь, они восстановят свои владения, имея в виду великие мистерии, записанные на листе олова. Он посетил Афарея в Арене и посвятил царский дом в священные мистерии благой богини Деметры и ее дочери Коры, ставшей в Аиде Персефоной, а в древней мессенской столице Андании ввел мистерии Аттиды. Эта Аттида, давшая свое имя Аттике, была одной из трех дочерей Краная, царя-автохтона Афин, царствовавшего во время Девкалионова потопа. Дубовая роща в Андании, где Лик подверг очищению всех мистов (посвященных), до сих пор носит его имя.

Эгей по воле непререкаемой Мойры Лахесис стал смертным отцом Тесея, у которого был еще божественный отец – чернокудрый Сотрясатель земли Посейдон.

51. Кастальский источник в Дельфах

Некоторые говорят, что Эгей жил только с двумя женами. Первой была Мелита (Мета), дочь Гоплета, а второй – Халкиопа, дочь Рексенора, но ни одна из них не родила ему ребенка, который мог бы стать законным наследником.

Другие, подобно Афинею, уверяют, что много женщин было у Эгея: первой он взял за себя дочь Гоплета Мелиту, после нее одну из дочерей Халкодонта Халкиопу, но обеих радушно уступил друзьям. Потом Эгей жил со многими другими женщинами, в брак по-прежнему не вступая, и потому у него долго не было законных детей.

Свою бездетность сам Эгей объяснял гневом Киприды. Считая, что в этом виновата злая воля своенравной богини красоты и любви Афродиты, Эгей ввел в Афинах поклонение этой богине. Чтобы Пафийка смягчилась, он построил в Афинах храм Афродиты Урании (Небесной), но это не помогло. Так как у него не было законных сыновей, он, опасаясь своих братьев, и особенно многочисленных Паллантидов, решил вновь отправиться в Дельфы, где находился знаменитейший храм Аполлона и попытаться узнать у бога оракула, как ему стать отцом хотя бы одного сына.

В последний раз Эгей был на Парнасе, когда после убийства сына Миноса Андрогея его страну охватила жесточайшая засуха, и люди от нестерпимого голода начали умирать. Тогда Пифия изрекла, что Афины должны сделать все, что потребует Минос, а тот решил наложить на город страшную дань – каждые 9 лет афиняне должны были отправлять на Крит 7 юношей и столько же девушек для съедения чудовищному человеко – быку Минотавру.

Со всех концов Греции, а потом и со всей обитаемой земли – Ойкумены люди в течение почти трех тысячелетий (!) приходили в Дельфы, к подножию знаменитейшей горы Парнас, месту вещания лучезарного Аполлона, чтобы получить совет или узнать будущее. Склоны окрестных гор изобиловали источниками, наиболее известным из которых был Кастальский, окружённый лавровыми деревьями, посвящёнными Аполлону. Около этого источника, названного по имени возлюбленной богом дочери Ахелоя непорочной Касталии, известной среди нимф своей целомудренностью.

Однажды, покинув мирные дубравы, в жаркий день подошла юная нимфа к воде и всю одежду и пояс сняла, положив на склоненную иву. И только обнаженная дева поплыла, как вдруг услыхала голос какой-то и, испугавшись, заспешила к ближнему берегу. Выскочив на сушу, обнаженная дева быстрее ветра понеслась, не глядя под ноги.

– Куда ты несешься, Касталья? Остановись я не враг твой. Бог я Дельфийский и Муз предводитель, владею знаменитейшим храмом Эллады, сам Зевс мне отец…

Но не слушала дева Дельфийца, и помчалась Касталья такой, как была, совсем без одежды, которая была на другом берегу. Яро Феб пламенеет, совсем голую видя Касталию, и считает, что она его завлекает. Богу, видя прекрасное юное тело, несносно время на нежные речи терять: страстью любовной охваченный, шагу прибавил и по пятам преследует деву. Чтобы избавиться от домогательств могучего бога, Касталья нырнула в глубину бурлящего потока Делфи, да так там навсегда и осталась.

Пиндар в «Пифийских одах» печально поет, что Ликиец Феб, царящий над Делосом, с тех пор безнадежно влюблен в Кастальский Парнас.

Чистейшая вода из этого источника по воле Мойр стала священной; сначала она использовалось для уборки храмов в Дельфах. Вскоре Кастальский ключ стал давать влагу для совершения ритуальных омовений паломниками при посещении Дельф, а также для мытья волос Пифии перед началом её прорицаний. В Греции воды Касталии почитались как священный ключ Аполлона и Муз, дарующий вдохновение поэтам, ваятелям и музыкантам.

Некоторые говорят, что мало из Кастальского источника пить нельзя, он отравляет иллюзией большого знания. От одного глотка человек пьянеет разом, но выпив все до дна он обретает самый светлый разум.

52. Эгей получает в Дельфах оракул

Эгей прибыл в Дельфы в начале весны – в самое цветущее для оракула время в служении богу-прорицателю лучезарному Локсию. Из граждан с немалым достатком, принесших Дельфийскому храму обильные жертвы и богатые дары образовывалась очередь, и 7 числа каждого месяца допущение просителей определялось жребием. Главный жрец был дружен с афинским царем и сделал для него исключение, решив допустить его для совещания с Пифией без жребия.

Обращение к оракулу для паломников начиналась с жертвоприношения, которое было не умилостивительным, а необходимым для того, чтоб по поведению жертвенного животного понять, расположен ли бог в этот день отвечать или давать советы именно этому паломнику.

Эгея, пришедшего на священную гору Аполлона Парнас с белой телицей и с самым любимым им животным – козой, рога которой он позолотил собственными руками, встретил госий, один из пяти «чистых» жрецов, руководящих верующими при обращении к оракулу, совершении жертвы, внесении платы или дара, омовении и других обязательных процедурах. Госий совершил обильное возлияние на козу и долго смотрел на нее, проверяя дрожит ли она всем телом, от задних копыт до рогов, ведь недостаточно, если жертва дергается только одной головой, надо, чтобы все ее члены дрожали вместе, охваченные трепетом или судорогами. Телице госий дал сначала немного муки, а потом и стручковый горох и, поскольку она не отказалась от этого угощения, то он счел ее вполне здоровой.

Госий решил, что бог готов дать Эгею оракул, и повел его совершать омовение водами священного Кастальского ключа, чтобы пройти очищение. После того, как царь внес установленную плату в 1 жертвенную лепешку и 7 афинских драхм госий передал Эгея дельфийскому проксену. Проксен украсил голову царя лавровым венком с шерстяной повязкой и провел его в храм, где в святая святых – адитоне его ждала сама Пифия.

Непорочная аполлонова дева уже омылась в Кастальском источнике, надела золототканую одежду, распустила волосы сзади, а на грудь положила две косы, надела на голову венок из лавра и спустилась в адитон. Там она выпила из источника, пожевала лавр и сев на высокий треножник, вдыхала дурманящие испарения, поднимавшиеся из расселины, чтобы, услышав вопрос, пророчествовать.

Эгей несколько раз мысленно повторял свой вопрос, который он придумал в стихотворной форме, но, оказавшись в адитоне, от волнения все позабыл, и когда его подтолкнул стоящий рядом жрец с вощеной табличкой и стилосом в руках, быстро стал говорить, порой запинаясь:

– В храм ваш знаменитый явился я…Потому, что хочется мне очень узнать…Будут ли у меня когда-нибудь сыновья,И, если да, то кто будет их мать?

Пифия, нажевавшаяся лавра и надышавшаяся испарениями, поднимавшимися из расселины, где гнил Пифон, горловина которой находилась под ее треножником, воздела руки вверх и затряслась всем телом. Потом дева мутным взглядом посмотрела на Эгея, и ему показалось, что она сильно пьяная; на миг он даже пожалел, что явился сюда. Однако, вспомнив все, что слышал до сих пор об этом самом знаменитом в Элладе аполлоновом храме и о своих мучениях по поводу бездетности, с надеждой в глазах, стал ожидать оракула, и тот не заставил себя долго ждать. Пифия внезапно успокоилась и чистым голосом объявила:

– Нижний конец бурдюка не развязывай, прежде чем ты не поднимешься вновь на акрополь Афинский. Если не будешь этому послушен совету, то, возгордившись, однажды взойдешь на акрополь и еще не старым умрешь от непереносимой печали.

Эгей приготовился дальше внимать, но больше ничего не последовало и жрец, взяв его под руку вывел из храма, сказав, что оракул совершенно ясный и не нуждается ни в каком толковании профета.

53. Эгей, подобно Эдипу, решает бороться с Роком

Афинский царь, покинув храм, все время, пока шел к повозке и к сопровождавшим его в поездке слугам, так разговаривал сам с собой:

– Бурдюк, бурдюк… концы бурдюка… Жрец сказал, что оракул ясный. А мне не ясный совсем… Надо было все-таки настоять, чтоб дали хоть какое-нибудь толкование. Впрочем, со своими законами в чужой храм не пускают. Раз оракул ясный, то бурдюк – это, конечно, мех с вином, а что же еще? Раз нельзя мне развязывать нижний конец меха с вином, то значит мне не надо пить свое вино, взятое в дорогу…

Эгей не смог придумать ничего лучшего, как считать, что Дельфийский оракул предупредил его, чтобы он не развязывал концы бурдюка – винного меха, пока не вернется в Афины и не поднимется на Акрополь, или ему вскоре, еще не старым, придется умереть от печали. Первым делом он приказал сопровождавшей его свите отдать неокорам (храмовые прислужники) все вино, которое было взято в дорогу. Чтобы скрасить свое возвращение и заодно посоветоваться об оракуле со знающим человеком, Эгей решил посетить в Трезене своего давнего друга Питфея, который слыл ученейшим и мудрейшим мужем своего времени.

Так, стремясь избегнуть предсказанной судьбы, Эгей, подобно самому знаменитому герою-рокоборцу Эдипу, впадает в гамартию (ошибка), которая, как раз и обеспечит исполнение предначертания Мойры.

– Чей бы ты ни был сын, тебе суждено убить родного отца и жениться на родной матери, и прижитые с нею дети обречены на страдания жестокие и страшные муки. Твои сыновья-внуки позорной смертью погибнут, и сам ты, лишив себя света в очах, бесславно умрешь на чужбине.

Эдип был в ужасе, услышав в Дельфах этот оракул и, стремясь избегнуть предначертания Мойры, решает не возвращаться к владыкам Коринфа Полибу и Меропе, которых он считал родителями. Чтобы не стать отцеубийцей, и не осквернить материнское ложе, юноша все дальше и дальше уходил от родных Коринфских пенат и от лавров Дельфийских. На незнакомой дороге, ведущей в семивратные Фивы, он подрался со слугами царственного старика Лая, ехавшего в колеснице и, когда тот ударил его, в ответ убил старца дорожным посохом. Лай был отцом Эдипа. Потом Эдип на этой дороге победил чудовищную певицу ужасов Сфинкс, за что благодарные фиванцы предоставили ему трон вместе с овдовевшей царицей Иокастой, которая была его матерью. Когда через много лет Эдип узнал о своих невольных преступлениях, он ослепил себя, а его возмужавшие сыновья изгнали его из Фив, и он умер на чужбине, в Колоне, недалеко от Афин, где тогда царствовал Тесей, сын Эгея.

На самом деле Бог устами Пифии внушал Эгею не вступать в любовную связь ни с какой женщиной, пока он не прибудет в Афины. Он же, избавившись от своего меха с вином, заедет к Питфею в Трезен, где, напившись со старым другом вина (не из меха-бурдюка, а из кратера, кубков и чаш), как раз, и сойдется с его дочерью Эфрой, которая родит ему сына. Когда сын возмужает и уедет на Крит он умрет от непереносимой печали, думая, что его единственный законный сын погиб, о чем будет однозначно свидетельствовать черный парус на его возвращающемся корабле.

Итак, Эгей решает большую часть пути плыть и, наняв корабль, он оставил священные Дельфы и, подгоняемый попутным дыханием ветра, поплыл в Коринф, лежащий на Истмийском перешейке, чтобы оттуда навестить Питфея, царя Трезены, города, расположенного в восточной оконечности Арголиды.

Старой лишь обликом Мойре Лахесис было угодно, чтобы в Коринфе Эгей встретился с Медеей, в то время еще мало кому известной колхидской царевной, предавшей родину, брата и отца ради возлюбленного юного героя с русыми волосам и честными голубыми глазами, но еще на убившей своих детей от Ясона, чтоб ему отомстить за измену.

54. Медея

Дочь колхидского царя Ээта (Эет) и океаниды Идии, внучка солнечного титана Гелиоса Медея (намерение, замысел) была, как и ее отец, и тетка Кирка (известная так же, как Цирцея), колдуньей. Говорят, что искусству магии она обучалась, будучи жрицей, у самой подземной богини высокой судьбы трехликой Гекаты.

Пронзенная кипарисовой стрелкой Эрота с зазубренным крючком на конце, Медея без памяти влюбилась в юного вождя аргонавтов Ясона, приплывшего в Колхиду за золотым руном, приносящим счастье и благоденствие народу им обладающему.

Ээт получил предсказание, что лишится сначала власти, а потом, возможно, и самой жизни, если прибывшие на корабле чужеземцы увезут с собой золотую кожу барана Крия. По этой причине, а также из-за своей врожденной жестокости могучий Ээт стал приносить всех чужеземцев в жертву богам, и скоро по всей Ойкумене распространилась молва о дикой свирепости колхов, и ни один из иноземцев с тех пор не решался по своей воле прибыть в их чужедальние края.

Русокудрый голубоглазый красавец, помня наставления прорицателя Мопса, приплывшего вместе с ним на «Арго», решительно заявил Медее, сверкая безукоризненно честными своими глазами:

– Я поклянусь тебе всеми богами любящей справедливость Эллады! Если ты, против воли сурового отца своего, нам поможешь золотым руном завладеть и в наши дома, и в нашу страну со мною прибудешь, станешь меж всех жен в самом великом почете. Словно к богине начнут к тебе все относиться, ибо, благодаря тебе, у одних сыновья воротятся с края земли, у других – мужья и братья будут спасены от бедствия злого. Ты мое ложе в супружеской спальне со мною законно разделишь, и ничто не будет разлукой в нашей любви, кроме смерти, только ей одной, для всех неизбежной дано разлучить нас с тобой!

Услышав эти слова, Медея готова была пасть на колени перед любимым, из девичей груди извлечь любящую свою душу и, в немом восхищении, на ладонях, как божеству, ему протянуть. – Так мощно сверкал могучий Эрот над русой главою Ясона факела пламенем страстным и похищал умело в мгновение ока скромные девичьи взоры. В дрожащей груди юной Медеи тихо млела душа, и вся, словно мед, сладостно растекалась и таяла. Так же роса ранним утром, появляясь вместе с божественной Эос, возникает на лепестках только, что распустившейся розы каплями и тает с уходящей багряной зарей, согретая первыми светлого солнца лучами.

Медея, хорошо зная, какими ужасными бедами ей это грозит, помогла возлюбленному царевичу славного города Иолка, выдержать все невыносимые для смертного мужа испытания, которым его подверг её грозный отец. Пышноволосый красавец – герой натерся ее колдовским зельем и, став на время могучим, как бог, запряг огнедышащих быков с медными рогами в ярмо и вскопал обширное поле. Засеяв землю зубами давно убитого Кадмом дракона, герой победил выросших из этих зубов землеродных мужей с оружием и в доспехах, кинув в их гущу, по совету Медеи камень, вызвавший между ними смертельную драку.

Золотое руно по приказу могучего колдуна Ээта сторожил неусыпный Колхидский дракон. Подкравшись близко, Медея голосом тихим и заунывным запела, взывая к помощи всепобеждающего Сна, чтоб Гипнос на мягких крыльях неслышно явился усмирить своей маковой настойкой не дремлющие глаза свирепого змея. Однако Колхидский дракон не спешил в объятия Гипноса и, голову страшную к Медее и Ясону простирая, стремился их сдавить в мощных своих челюстях, им неизбежную гибель готовя. Тогда отважная царевна, опасность для жизни презрев, сломала можжевельника ветку и, сбрызнув ее жидкостью заранее приготовленной, с наговором этой веткой бесстрашно коснулась глаз неусыпных дракона. Чудовище глухо завыло и нацелилось руку девушке по самое плечо откусить, но тут, наконец, крепко заснуло, его огромная голова, круша кусты и ветви деревьев, с грохотом пала на землю, а его несметные кольца последний раз развернулись и безвольно распластались по лесу, словно несколько стволов толстых деревьев.

Похитив золотое руно, Ясон с Медеей на острове феаков поженились, чтобы царь Алкиной их колхам не выдал, и они смогли уйти от погони. Молодожены приплыли в Йолк, где правил коварный дядя Ясона Пелий. Медея обманула дочерей Пелия, пообещав им омолодить родителя и, завороженные ее колдовской речью, они разрубили его на части. Граждане Иолка не простили Ясону и Медее коварного убийства царя, и супруги были вынуждены спешно бежать в Коринф.

В Коринфе Медея с Ясоном прожили 10 счастливых лет. В это время колхидянка прекратила здесь страшный голод, принеся особенные жертвы благой богине плодородия Деметре.

Говорят, в эти годы колхидскую царевну за гладкую смуглую кожу без единого пятнышка, за жгучие черные очи и пышные волосы страстно полюбил Зевс. Властелин богов упорно домогался любви Медеи, но она отвергла его, за что златотронная Гера обещала бессмертие её детям. Поэтому, когда у Медеи рождались дети, она на некоторое время скрывала их в святилище Геры, думая сделать их бессмертными.

На десятый год пребывания в Коринфе Медея узнала, что по-прежнему страстно любимый ею Ясон собирается бросить ее и жениться на подросшей дочери владыки Коринфа Креонта юной Главке.

Колихидянка была глубоко обижена, как любящая женщина и оскорблена несправедливостью, как человек, который всю свою жизнь, как божеству, пожертвовал Ясону, ведь она чтоб только он был жив, предала отца, погубила брата Апсирта и покинула любимую родину. Долго не могла остановить она горестных воплей, причитая о клятвах Эсонида пред богами и пред нею, но Ясон в ответ лишь стал над ней нагло глумился, заявив, что он женится на Главке только, чтобы ее спасти, родив единокровных ее сынам царей, надежную опору дома.

Гордая колхидская царевна, еще не зная как, но твёрдо решается в ближайшую ночь отомстить клятвопреступнику – мужу, а также приказавшему ей до следующего утра покинуть Коринф Креонту и его дочери Главке.

55. Встреча Медеи с Эгеем в Коринфе

Когда Эгей со свитой, одетый по-дорожному, но в лаврах, сойдя в коринфской гавани с борта, доставившего его судна, со стороны моря шел к агоре, он встретился с Медеей, только, что расставшейся после бурного разговора с Ясоном, решившим ее предать. Они были давно знакомы и даже дружны почти с самого того момента, когда Медея с супругом впервые в Коринфе появились.

– О, радуйся, прекрасная Медея! Как же приятно мне приветствовать старых друзей таким пожеланьем. Давно тебя не видел я. Как ты живешь, что делает русокудрый Ясон? Я слышал, что блаженные жители неба вам послали большое счастье – двух сыновей прекрасных. Как я вам завидую и вашему семейству всему желаю долгих лет непреходящего счастья!

– Радуйся и ты, о сын Пандиона премудрого, благочестивый Эгей! Дай бог тебе и счастия, Эгей, и всех твоих желаний исполненья! Откуда прибыл к нам, зачем?

Ответила царю Медея, пытаясь отвлечься от своих горестных дум, сжигавших ей разум и душу. Тут Эгей замечает, как плохо выглядит Медея: осунулась в лице, покрасневшие распухли веки, всегда сверкавшие дерзким огнем глаза, совсем потухли, как у старухи, а ведь она была его моложе не меньше, чем лет на десять…

– Я навещал оракул Феба знаменитейший, чтоб получить совет, как стать отцом. Если ты помнишь, я всегда детей иметь страстно хотел, Медея. И, хоть в те годы, что мы с тобой не виделись, от брачного ярма я не ушел, но детей своих все так же не имею, а между тем по-прежнему я всей душой желаю стать отцом, желаньем этим я весь захвачен. Но, увы! Слов бога в Дельфах я не понял – точно стану ль я отцом и потому хочу в Трезен заехать, к другу мудрому Питфею… Но полно обо мне. Ты ж отчего, скажи, Медея, так осунулась в лице, глаза потухли и выглядишь, как будто тебе давно уже за 30?

– Муж оказался у меня последним из людей. Оскорблена я им жестоко – и ни за что… К царевне юной Главке он решил посвататься, отец которой коринфский царь Креонт. И мужа я должно быть, насовсем лишилась, и до восхода солнца царь приказал Коринф покинуть мне вместе с детьми.

Так откровенно, ответила Медея, не в силах дальше скрывать горе.

– Как низко и несправедливо с тобою поступают люди!

Разволновавшись, ободренная сочувствием Эгея Ээтиада с движением молящей стала просить афинского царя:

– Богоподобный царь Эгей, позволь твоего подбородка коснуться и, колени обняв, тебя умолять: о, сжалься над несчастной изгнанницей, мужем покинутой, вдохни в мое сердце надежду и пообещай принять меня в своей справедливостью знаменитой стране, и угол какой-нибудь, хоть на короткое время, мне там дать.

Пандионид, должно быть, не ожидал подобного оборота и сильно задумался. Моложавое лицо его с еще густой черной бородой на двойном подбородке, выражало и недоумение потому, что он не знал, что ожидать от Медеи, и страх потому, что он втайне побаивался чужеземную царевну, сведущую в колдовстве и радость потому, что, как молодая красивая женщина, она ему давно нравилась.

– Тебе помочь, конечно, я обещаю, если в том нужда возникнет, но только в каком качестве ты явишься ко мне: как бывшая жена Ясона, царица иль, как…

Осторожно начал было говорить Эгей, но Медея его с досадой перебила:

– Поверь, приняв меня, ты каяться не будешь! За это тебе детей желанных ниспошлют бессмертные и славную кончину без боли и без мучений… Поверь, я знаю, что говорю. И еще: я также знаю средство верное, чтоб стал отцом ты.

– Тебе помочь хочу я бескорыстно, ради бессмертных, и это главное, но нам заманчиво и обещанье сделать меня отцом. Желаньем этим я весь захвачен и даже думать о другом я не могу. Поэтому, коль ты ко мне придешь в Афины, я для тебя постараюсь быть хозяином радушным.

Обрадованная таким обещанием Медея решила развить успех: