Лузерская лирическая повесть-размышление

Убедившись, что нет, негромко проговорила:

– Я подумаю.

Дальше до её дома шли молча.

…А уже следующим вечером, когда я возвращался с работы, проходя мимо её дома, увидел Таню на крыльце.

Она махнула мне рукой и проговорила:

– Зайди, пожалуйста, папа с мамой хотят с тобой поговорить!

Встретили меня радушно, с будущим тестем для начала выпили пива с воблой, после чего будущая тёща поставила на стол свежеиспечённые пироги с мясом, предложила вина, но я отказался, сославшись, что завтра на работу. Немного поговорили о будущем, но без особых расспросов. Во-первых, по-соседски обо мне они и так почти всё знали. Во-вторых – впереди ещё много возможностей всё разузнать.

Короче, в тот вечер, дойдя уже до своих родителей, я известил их, чтобы на субботу собирались в гости – невесту пропивать. Есть в деревнях такая традиция, которая в кругах великосветских обычно именуется помолвкой.

Ну а дальше начались хлопоты по поиску легковых машин для свадебного кортежа, непременно чтобы была хотя бы одна «Волга» (на тот момент – лучший отечественный автомобиль, а про иномарки на наших улицах тогда ещё даже не слышали). Не меньшими проблемой стали поиски разнообразных продуктов для свадебного стола, а также покупка колец, платья и прочих необходимых атрибутов.

И тут уж я постарался максимально использовать свои возможности, которые у меня – сотрудника районной газеты и члена бюро райкома комсомола – уже появились. И даже Ивана Ильича Смирнова использовал, с которым был хорошо знаком по комсомольским делам, и которого буквально за пару месяцев до того назначили председателем местного райпо, то есть райпотребсоюза. Для советского времени – должность великая, ведь теперь почти что все магазины района под его подчинением.

Всё, кажется, предусмотрели. Но в день свадьбы вдруг случился не просто дождик – настоящий ливень, так что в один из моментов «большой программы» пришлось невесту нести на руках через лужу.

Тогда ещё я это мог себе позволить. Был здоров и достаточно силён. И потом не раз вспоминал это занятное «приключение».

Потом была свадьба в единственном ресторане нашего райцентра, который, если по правде говорить, рестораном как таковым и не был. Так себе – столовка среднего пошиба с отвратным набором блюд. Но по субботне-воскресным вечерам, или по мероприятиям «особого» пошиба всё менялось удивительным образом. На столах появлялась довольно-таки вкусная еда, словно временно повара меняли, нанимая другого, по чисто вымытому и гораздо более освещённому залу начинали вальсировать официантки в белых передниках и даже играла приятная музыка из спрятанного где-то магнитофона.

Короче, свадьба удалась…

И всё там было. Как это и положено…

…И поздравления с нескончаемым «горько».

…И перепившиеся до блевотины родственники с обеих сторон.

…И тосты, и подарки, лучшим из которых стала служебная квартира, которую мне предоставила моя любимая работа.

…И даже драка в туалете, причём удивительным образом учинили её два охламона, которых ни одна из сторон своими родственниками или знакомыми не признала. Откуда они появились на нашей свадьбе – так и осталось загадкой.

И, кажется, всё было хорошо…

По крайней мере – в самом начале…

Первую брачную ночь мы провели в теперь уже нашей квартире, о которой я, если честно, уже знал заранее, задолго до свадьбы, и даже позаботился купить новую кровать, установив её посреди комнаты.

Другой мебели не было, но это не смущало. Тем более, кровать на тот момент была самым главным – другого интерьера на эту ночь нам и не требовалось. А всё остальное будет. Непременно будет!

Вот только удачи в совместной нашей жизни с молодой женой хватило ненадолго – на два с небольшим года.

Сначала мы притирались друг к другу. В новинку казалось то необычное состояние, в которое мы оба вдруг перешли из домов родительских в моё, пусть и служебное, но всё-таки отдельное жилище. Сделали небольшой ремонт, что-то из мебели прикупили, что-то перевезли из подаренного.

Но главное – каждый вечер «утопали в поцелуях», отчего скоро случилась у Тани задержка.

И душа возликовала, предчувствуя скорое отцовство. То есть теперь-то всё будет «как у людей».

Вот только беременность оказалась недолгой… На одиннадцатой неделе случилось обильное кровотечение и, хотя скорая прибыла довольно быстро, в больнице Тане ничем помочь не смогли.

Домой она вернулась на третий день.

Хмурая и вся на нервах.

Понимая её состояние, я сделал несколько попыток обнять, утешить любимую, но она со словами «Не надо!» отбрасывала мои руки. И смотрела на меня так, словно это я во всём виноват.

А когда через пару часов «в гости проведать» приехала тёща, наконец, понял – в чём тут дело.

Тёща, Лидия Никандровна, чуть ли не с порога принялась меня упрекать. Сначала негромко, потом чуть ли не до крика. Довёл, мол, доченьку до беды. В том смысле, что ей в таком состоянии беречься надо было, а я, такой-сякой, её работать по дому заставлял. Тяжёлого, к примеру, ей таскать и вовсе нельзя – и вообще…

И я от такого напора даже опешил, совершенно не понимая, про какое это «тяжёлое» она говорит, и что это за хозяйственная работа такая, выполнять которую я постоянно заставлял жену.

Никто ничего такого «тяжёлого» она не перетаскивала и не поднимала. По крайней мере, дома. Если только на своей работе – в швейном ателье – она что-то там подняла? Но я-то тут причём?

Впрочем, даже оправдываться было бесполезно…

Никого, кроме себя, Лидия Никандровна не слышала, да и слышать не хотела. Ей обязательно нужен был виноватый, и этим «во всём виноватым» она, конечно же, сразу определила меня.

Да и дочка, похоже, тоже.

А что уж там случилось между ними на самом деле, как они договорились против меня и почему, я так никогда и не узнал.

Да собственно и не пытался допытаться до истины.

Пожалуй, именно с этого момента, это если вести хронологию событий, между мною и Таней образовалась некая трещинка, сначала совсем маленькая, для окружающих почти незаметная, но которая постепенно расширялась и углублялась, пока не достигла размеров пропасти.

Да…

Именно тогда всё это и началось?

То самое, что, в конце концов, окончательно и бесповоротно разрушило семейную нашу жизнь…

Сначала я начал замечать растущую отстранённость Тани от меня и от нашего дома. Она стала приходить с работы гораздо позднее, чем было раньше, и зачастую по вечерам уходила то к одной подруге, то к другой – так говорила. Ну а более всего меня поражало неожиданно возникшее равнодушие к переустройству и обустройству нашей квартиры, о чём она ещё недавно так мечтала.

Поначалу она всегда искренне радовалась каждой покупке – будь то обеденный стол или полка для книг, пальто или сапоги, и искренне огорчалась, если что-то не получалось купить.

Помнится, подавленно сообщил как-то Тане, что по решению нашего редакционно-типографского месткома трёхстворчатый шкаф, который мне полагался по определённой заранее очереди, в этом году достанется нашему фотографу Гене Михалёву. Потому как у него второй ребенок родился и это внеочередное право на покупку будет ему подарком от всего нашего коллектива.

По сути же – именно от меня тот подарок. Потому что в этой ситуации оказываюсь крайним именно я…

Просто время было такое – и деньги вроде бы есть, и желание приобрести хорошую дефицитную вещь. Но за просто так ничего не купишь, даже порою самое необходимое, вроде шкафа трёхстворчатого. Обычного, в соседнем городе сделанного, а о заграничном и вычурном не мечтали даже.

И это самое простое иной раз покупали только по решению профкома или месткома, так сказать за выдающиеся заслуги перед организацией. В лучшем случае по очереди, что устанавливалась на несколько лет вперёд, в которой меня как раз и подвинули.

Короче говоря, делая это объявление, я основательно предполагал, что Таня сильно расстроится и даже накричит на меня за мою «ненастойчивость и мягкотелость» и прочие «несвойственные настоящему мужчине» качества.

А она:

– Ну ладно, в следующем году возьмём!

Спокойно так и безо всякой обиды. Словно и не она вовсе об этом шкафе мечтала, и не она долго выбирала в квартире место, где он будет стоять.

«Нет, явно что-то не то с ней твориться», – подумал я.

И, дабы прогнать зародившиеся сомнения, уже вечером решил проследить – что за подруги такие, к которым она повадилась ходить.

Если честно, мне было весьма неловко, немножечко стыдно и даже как-то противно осознавать, что занимаюсь таким делом – тайком слежу за любимым человеком, шпионю, грубо говоря. Но я, несмотря на эту «неловкость», всё же продолжал перебегать от угла одного дома к углу другого, скрываясь и отворачиваясь, чтобы не быть обнаруженным. и разоблачённым в своём шпионстве.

Однако все неудобства и неловкости с моральной стыдливостью вкупе улетучились разом, когда я увидел конечный пункт её путешествия.

Угловой дом с улицей Свердлова. Знакомое место!

Бывал я здесь, причём не так давно. За два дня до свадьбы младшей Таниной сестры – Галины…

Она довольно быстро после свадьбы старше нашла себе жениха. Витьку Сологубова – парня знатного и плечистого, на фоне братьев своих по телосложению самого видного. Он, пусть и младший, но выглядел среди низкорослых братьев почти гигантом. Они ему и по росту достигали лишь до плеч, а по широте плеч и бицепсам словно доходяги супротив исполина.

Витька накачал мускулы, с малых лет перетаскивая огромные и тяжеленные мешки с зерном и картошкой, которые в народе почему-то именовали кубинскими – наверное, от того, что в похожих мешках в пору развитого социализма с братской Кубы в СССР везли сахар. А ещё он в колхозной мехмастерской всяческие железяки перебирал, отцу помогая ремонтировать колхозные машины и трактора.

Это в отличие от старших братьев, которые более рыбалкой и мелким воровством промышляли…

А ещё он – единственный из братьев в тюрьме не сидевший. Окончив десятилетку, в лесотехнический техникум поступил и, получив диплом, тут же устроился автомехаником в местный леспромхоз. Старшие, кстати, тоже там, но обычными шофёрами. И даже не на МАЗах-лесовозах, где водилы хорошую деньгу «зашибают», а на ГАЗончиках пятьдесят вторых, развозящих по заказам обрезки досок и опилки с пилорам.

К тому же Витька первым из братьев женился.

А в этом угловом доме старший брат Андрей комнату снимал. После возвращения с зоны он ни в какую не захотел в родной дом возвращаться, дабы не выслушивать на свой счёт от матери постоянные упрёки «за дурость характера и непутёвость» да наставления разного рода.

Так и сказал:

– Это пускай Сана за двоих всё выслушивает, а я уж как-нибудь по этому поводу в сторонке постою.

Вот Сана (Александр), брат средний, всё и выслушивал… Впрочем, ему, возникало такое чувство, материны нотации были «по барабану». Непонятно даже слушал он их или просто кивал вечно пьяной головой.

Андрей, в отличие от плечистого Виктора, не обладал выдающимися буграми мышц, был худ и весьма сухощав. Но добровольно встречаться с ним в личном поединке я бы не советовал никому. Мышцы его словно целиком из жил состояли, были каменно-твердыми и немалая сила в этих руках содержалась. И сила эта без дела не пропадала. Поговаривали, что он в разборках местной шпаны не раз был замечен и новый срок по нему плачет…

Так неужели Таня на него клюнула? На его силу угрюмую… бандитскую?

Но нет, не Андрей, Сана входную уличную дверь открыл. И не просто открыл – ещё на пороге обнял Таню и прямо у меня на глазах целовать принялся.

Мою жену… И она не противилась…

Они, конечно, не знают, что я их вижу. Или знают и намеренно дразнят?

Да какая разница!

Первым порывом было выбежать из-за скрывающего меня угла двухэтажного дома и броситься с кулаками на обидчика. Но… Что-то меня сдерживало. Во-первых, я открывал своё инкогнито – то, что следил за ними, а это для интеллигентного человека, которым я себя считал с тех пор, как пошёл работать в редакцию, как-то неприлично. А, во-вторых, я никогда не считал мордобитие хорошим способом решать какие-либо конфликты.

Меня за это можно, конечно, назвать обыкновенным трусом. Но я рассуждал иначе: публичное мордобитие, конечно, по-мужски, но проблема останется и решать её всё равно придётся другими методами.

И я просто ушёл. А, вернувшись домой, первым делом, даже не разувшись, оставляя следы грязи и куски глины, на которые, впрочем, не обращал внимания, перенёс в общую кучу посреди большой комнаты все вещи, которые имели хоть отдалённое отношение к неверной благоверной. И, удостоверившись, что не забыл ничего, вытащил из-под кровати два пустых изрядно покрывшихся пылью чемодана и приступил к методичной укладке «тряпья» разных мастей. От блузок и трусов до кроличьей шубы, которую в своё время мы весьма неудачно купили на перроне станции с китайского поезда – у которой через неделю оба рукава отвалились, а когда их стали пришивать заново, стало ясно, что и все прочие части скреплены гнилыми нитками.

Туда же, в чемоданы, побросал поверх одежды разного рода духи, блёстки, помаду и тени, прочую так необходимую женщинам дребедень, с помощью которой они пытаются выглядеть красиво, скрывать какие-то изъяны, чтобы нравиться не только мужу, но и всем остальным. А если уж совсем откровенно – то вовсе не для мужа всё это, потому что муж в большинстве случаев никакого внимания не обращает – как выглядит жена в овощном магазине или на очередной встрече-попойке с ближайшими родственниками.

…Неожиданно выяснилось, что чемоданов не хватило. Слишком много накопилось барахла за время нашего совместного проживания.

Под кроватью же отыскал непонятно откуда у нас появившуюся холщовую сумку и достал из шкафа довольно прочный полиэтиленовый пакет. Упихнул не поместившиеся в чемоданы полотенца и платки-салфетки, клеёнки-солонки и солонки-перечницы и прочую «хренотень».

Выставил собранную поклажу за входной дверью.

И тут же наступило озарение…

Какой же я идиот!

Наспех одевшись, некогда за внешним видом наблюдать, срочно побежал в магазин. Хозяйственный… Который от квартиры буквально в двухстах шагах. Быстро побежал, со всех ног, потому что до закрытия оставалось совсем немного, а нужно обязательно купить новый замок и успеть поставить его на входную дверь.

И – собственно – таким вот образом провести жирную черту под неудавшейся нашей семейной жизнью…

Я как-то не задумывался – было ли у них что-то кроме поцелуев. Да мне наплевать и размазать на это. Полноценный трах или взаимное и полное страсти соприкосновение губ – какая в том разница? Всё равно это измена! Всё равно это означает, что моя жена более не желает быть единым целым со мной, со своим мужем, делиться радостями и горестями, создавать красоту и уют, поддерживать друг друга с трудную минуту и прочее, прочее, прочее…

А если так, то насильно удерживать её я не могу и не хочу…

Да, я идеалист, романтик, наивный поэт, если хотите… Что с того. Я такой, каков я есть. Меня не переделаешь. Да и не хочу я переделываться.

Сменив замок, я тут же начал пить стаканами, почти не закусывая. И – естественно – уже скоро зверски напился.

Благо назавтра была суббота – не нужно идти на работу.

Почти всё выпил, что было в доме – две бутылки водки, да ещё остаточек домашней настойки. То ли на рябине, то ли на бруснике. Хороший такой остаток, больше половины полулитровой бутыли.

Оставил лишь немного – на опохмел.

При этом запьянел не сразу, чему, впрочем, не удивлялся, сбрасывая это на стресс. Но потом «отрубился» разом… И свозь забытьё полусна и сивушного дурмана услышал тот самый стук – громкий и настойчивый – то и дело сменявшийся настоящим грохотом. Кто-то стремился сломать дверь, да только вот она оказалась довольно крепкой. А новый замок не поддавался старому ключу.

Потом всё стихло. И лишь ранним утром в субботу стук повторился… Уже не такой громкий, но не менее настойчивый.

Впрочем, дверь открывать я всё равно не собирался. Ни при каких обстоятельствах.

Так и лежал на постели в брюках и тех самых грязных ботинках, от которых по всей комнате ещё накануне остались следы. И в тёплом свитере, который уже изрядно пропах от пота и вонял, перебивая даже сивушный запах.

Тупо смотрел в оклеенный обоями и местами засранный мухами потолок и от нечего делать размышлял о превратностях бытия.

– Никита, – раздался голос за дверью, – Я знаю, что ты дома. Пожалуйста!… Открой! Нам надо поговорить…

Тяжело вздохнув, я все-таки поднялся и, шатаясь, подошел к двери. Но открывать не стал.

– Значит так, говорить нам не о чем… Завтра… точнее – послезавтра… Короче, – в понедельник, я иду в ЗАГС подавать заявление. На какой день развод назначат – сообщу.

Немного помолчал. Потом добавил:

– Все! Больше нам с тобою не о чем разговаривать!

Вот так… На похмельную голову решение приходит быстрее, чем на трезвую.

– Да что ты вообще такое надумал… Да как ты можешь? – Таня видимо собиралась что-то начать объяснять, но я тут же прервал её:

– Я сказал, что разговаривать нам больше не о чем. И слушать тебя, а тем более тебе отвечать, я не собираюсь… Всё!

Несмотря на тошноту и дикое отвращение даже к запаху спиртного, до краев налил в стопку настойки и залпом выпил. Думал, что вывернет наизнанку, но, удивительное дело, «легла ровно» и больная голова сразу немного прояснилась. Выпил ещё и вновь завалился спать, только теперь разделся до трусов. И проспал до самого вечера.

Вечером для интереса открыл входную дверь – чемоданов не было.

…На развод Татьяна пришла с фингалом под глазом. Как говорится, привет от нового мужа.

То, что они живут вместе, я уже знал. Бывшая тёща рассказала, когда я встретился с нею для разборов случившегося. На третий день после смены дверного замка… Таня ведь в тот памятный вечер вовсе не к родителям с жалобами и своим позором побежала. Чтобы там переночевать и чтобы её там пожалели. К нему, новому любимому. Родители и сами узнали об этом «вот-вот», и, конечно, во всём обвинили меня и только меня… Но мне на их обвинения было уже как-то наплевать.

– Вы ж без любви поженились, – кричала тёща, криком душа выступающие на глазах слёзы. – О чём только думали?!

Понятно о чём. Я чтобы жениться на более-менее подходящей девице, чтобы от меня мои родители, наконец, отстали. Ты же, тёщенька дорогая, дочку свою поскорее мечтала пристроить. А Таня откровенно боялась «в девках засидеться».

И все в итоге получили, что хотели. А если не срослось, так на то другая песня.

Что же касается, как я пережил это расставание, то, начиная со дня смены замка, пил почти трое суток. И спал…

А утром в понедельник грамотно опохмелился и после тщательного бритья обильно выросшей щетины обмазал морду одеколоном. Вовсе не для того, чтобы не было кожного раздражения, а чтобы отбить сивушный запах. И – отправился на работу.

Одеколон, кстати, не помог… Коллеги тут же стали посматривать подозрительно, а перед самым обедом Нина Ивановна, наш начальник отдела писем, вот уж сердобольная женщина, тихонько сказала:

– Ты бы отправлялся домой… Если редактор спросит про тебя, я скажу, что ушёл по делам в райком комсомола. А таким не светись – хуже будет.

– Спасибо… Да… Я, пожалуй пойду…

И пошел. И лёг спать. А выспавшись, первым делом нацарапал карандашом на листе бумаги:

В дыму дешёвых сигарет,

Уставив взгляд в жерло стакана,

Я слал проклятия в сонет

По поводу умершего романа.

Роняла мерзкий свет луна

В чернильные слова в листе бумаги,

И плакал дождь, бродивший у окна

По лужам полным скорбной влаги.

И что самое интересное, как только высохли чернила, в моей душе поселилось такое успокоение и душевное равновесие, что всё случившееся показалось естественным ходом событий и даже, более того, лучшим, что могло произойти.

А если бы я так и не узнал о том, о чём узнал? А если бы результатом предательства стало рождение ребёнка, ко мне никакого отношения ко мне не имеющего ребёнка?

Так это, наверное, хорошо, что всё так закончилось? И вместо печали в голове вдруг возникло некое злорадно-отпадно-лирическое настроение и, во вторник, по пути на работу в голове родились несколько необычные строки:

Когда ты смотришь на разлагающиеся трупы, то видишь только тлен.

Но ты глубоко заблуждаешься…

Животворящая сила навоза природе помогает возрождаться.

К чему? Почему? Это я и сам не понял. Родились – и всё! И название этому своему творению я придумал достойное – «Оптимистическое». А что? А почему бы и нет. Духу времени соответствует и на текущие вызовы отвечает вполне. И именно с той поры начал я активно писать стихи. От очень коротких:

«Как много в жизни идиотов я встречал – и молчал…»

до длинных, которые на страницу помещались с трудом:

Я свалился в бескрайнюю вечность,

В тонкий мир между белым и чёрным.

И увидел, как жизнь быстротечна,

И проникся, что алчность позорна.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.